№6/2, 2010 - Проза

Илья Рубинштейн

ТРИ В ОДНОМ
фантазия в стиле ретро

                    Мы с ними встретились, как три рубля на водку
                    И разошлись, как водка на троих…
                                                            В. Высоцкий



Они по очереди переступили порог пустой палаты и замерли. Сержант остался за порогом со связкой ключей и привычно-равнодушным взором на аристократически-несержантском лице. А они – это: высокий копноволосый с деланным серьезом на слегка мучноватом лице, темно-кучеравый с грустно-раскосыми бурятскими глазами и губами раздернутыми в виновато-растерянную улыбку да коротко стриженый, с малость непропорционально большой головой на жилистой шее и врожденным бугорком на правой щеке. Всем троим на вид было за двадцать. Но не сильно. Всем троим на вид было похмельно и довольно сильно. Всем троим с четверть часа назад из одежды было дозволено оставить на себе лишь трусы. Почти одинаковые. Синие «полусемейнички». Не доходящие до колен на ширину ладони.
- Не стоим. Выбираем коечку и организованно укладываемся. – ровным голосом бросил сержант.
Троица с места не сдвинулась.
- Я что - не по русски выразился?
- А купаться? – Копноволосый обернулся на сержанта и взад-вперед протеребил ладонью по своим золотистым патлам – Купаться когда? У меня, видите ли, любезный, головушка трое суток не мытая.
- Холодной воды нет. Только горячая. – сержант переступил порог палаты – Ну так будем укладываться или…
- В обязательном порядке, господин унтер-офицер! – оборвал сержанта Копноволосый и первым из троих сдвинулся с места. Дошел до начала межкоечного прохода. И аккуратно присел на первую койку в правом ряду. Грустно-раскосый со Скуластым продолжали стоять. И заморожено смотреть куда-то перед собой. При этом первый не переставал растерянно улыбаться.
- Ну, а мы?! - сержант профессионально, в секунду, «включил психа» – Я говорю - мы, блядь, долго будем стоять?!
Скуластый с Грустно-раскосым не обернувшись на служивого медленно двинулись по проходу. Дальше всех зашел Скуластый. До противоположной стены. И демонстративным рывком бросил крепко сбитое тело на койку под маленьким, почти у самого потолка, зарешеченным окном. Грустно-раскосый на пару секунд раньше аккуратно присел на койку через три от Копноволосого. В том же ряду.
- Всем спокойной ночи!
Сержант шагнул за порог.
- Ну погоди, сержант! Слышишь, сержант! – Скуластого сложило, подбросило и он снова оказался на ногах – Я же трезвый! С похмелья, но трезвый! Давай спокойно всё выясним!
- Конечно выясним. Завтра.
И дверь в палату медленно-неотвратимо закрылась. Затем в личинке замка поелозил ключ. Затем в палате погас свет.
- Падла…
Скуластый спиной обреченно упал на койку и заложил за голову обе руки.
- Зря ты под окошком лег - буднично-спокойно сказал Скуластому Копноволосый - Утром будет весьма прохладно.
- Разберемся! - нервно, в потолок, отрезал Скуластый.
- Ну разбирайся…
Наступившую тишину придавил c улицы грохот шального грузовичка. Или автобуса. И снова стало тихо. Надолго. До вопроса заданного из темноты Грустно-раскосым.
- Интересно, здесь всегда так малолюдно?
- Отнюдь. - ответил Копноволосый. - Просто сегодня всенародный праздник. А у них инструкция - в дни всенародных праздников контингент сводить к минимуму. То есть забирать только тех, кто не имеет сил и возможностей находиться в вертикальном положении относительно поверхности планеты.
- Чего ж МЫ тогда здесь?! Ты же ведь вертикальный! – Скуластого снова рывком сложило в койке – И он тоже!
Кивнув на последней фразе в сторону Грустно-раскосого, Скуластый вновь упал на спину.
- Это я по дороге протрезвел. А взяли меня горизонтального. - спокойно возразил Копноволосый.
- А меня вертикального!... - Скуластый надумал было сложиться в койке по новой, но передумал и уже не так категорично добавил:
- Верней, сначала тоже горизонтального…. Но потом-то вертикального… Почти…
- А если на лавочке уснул - это как считается? - продолжая растерянно улыбаться в темноту, поинтересовался Грустно-раскосый.
- Сидя уснул или лёжа? – уточнил Копноволосый.
- Не помню. Сначала по-моему сидя.
- А потом, видимо, всеж-таки занял горизонталь. Да даже не «видимо», а наверняка. Иначе бы не забрали. - Копноволосый взбил жиденькую подушку и положил её себе на колени - Хотя Бог их знает. Могли и сидячего заневолить.
- План… - порывисто выдохнул Скуластый - У них ведь тоже план… Даже в праздники. Махонький такой, но план. А план выполнять надо. Горизонтальных не было и они вместо них нас подзамели. Босоты...
- Культура пития… - задумчиво вымолвил Копноволосый.
- Что?
- Я говорю: очень выросла у всего советского народа за годы народной власти культура потребления спиртных напитков. Потому и возник, например, сегодня, ощутимый недостаток горизонтальных сограждан.
Скуластый коротко хохотнул. Еще шире улыбнулся и Грустно-раскосый. А Копноволосый продолжил:
- Только я считаю, что культура пития заключается именно в обратном. И антиалкогольная пропаганда наносит этой культуре непоправимый вред. Ну, а как результат - в государственном масштабе мы на сегодня имеем неоперабельную психофизическую травму, нанесенную изможденной душе державной, что пропитана тысячелетними ведическими традициями и … и… Нет… Всё... Не сложилась.
- Что не сложилось? - хором подали голос Скуластый и Грустно-раскосый.
- Изящная лингвистическая конструкция.
- Да сложилось всё. Если пьем - так до упора, а не пьем - так и не пьём. – Скуластый вновь хохотнул и перевернулся на бок - Так ведь?
- Грубовато, не слишком поэтично, но ритмика… Есть ритмика. Есть. «А не пьем - так и не пьём»…
- Бабка моя про это говорила – серёдочкина тайна. - Грустно-раскосый по примеру Копноволосого взбил подушку и прилег на койку. Медленно вытянул ноги. - Неизвестно нам где тормоз в этом важном деле расположен.
- А нужен ли этот тормоз - вот вопрос вопросов. Подвопрос же - имеется ли он вообще в наличии? - Копноволосый переместил взбитую подушку с колен на койку, но ложиться не стал.
И снова тишина. С полминуты или даже с минуту. И снова до вопроса Грустно-раскосого.
- А географически где мы сейчас - никто не знает?
- Улица Лобачевского, дом два, строение один.
- Ни фига себе! – Скуластый удивленно присвистнул, услышав адрес заведения заученно объявленного Копноволосым - Это ж за университетом где-то! Верно?
- Более, чем верно.
- А за каким университетом - старым или новым? - оживился Грустно-раскосый.
- За новым.
- Тогда хорошо…
- И от чего ж тебе так хорошо? – мрачно поинтересовался у Грустно-раскосого Скуластый.
- Четвертый раз в Москве. Ориентируюсь уже на четверочку. Где положено - везде перебывал. От ВДНХ до Третьяковки. И старый университет видел. А до нового не дошел еще.
- Может ты еще и в Мавзолее не был? - Грустно-раскосый стал раздражать Скуластого.
- Угадал. В Мавзолее тоже не был.
- Ну за это не волнуйся. Там-то уж обязательно побываешь.
- Да если честно - меня туда что-то не очень.
- А спрашивать никто не будет.
- Это как?
- Да так. Прямо у Василия Блаженного вытрезвитель новый строят. Образцово-показательный. Специально для особо любознательных гостей столицы. Так что считай, что Мавзолей ты тоже уже увидел.
Где-то ближе к концу последней фразы Скуластому стало стыдно. Поскольку осознал он, что раздражает его не Грустно-раскосый. А похмелье. Перешедшее от стадии тупой, но терпимой боли в области лобной кости в стадию наивысшую - заселения в области грудины маятника со свинцовой гирей вкупе с колотунчиком всех конечностей. И перевернувшись на живот он выдавил из себя полувздох-полухрип-полурык.
- Началось? - участливо поинтересовался Грустно-раскосый будто и не было никогда обидной шутки Скуластого в его адрес.
- Ну…
- Тебе бы чекушечку сейчас в два глотка, дражайший, а потом чтоб её, безобразницу, минут через восемь-девять «Вермут» проангажировал на танец в животе. - Копноволосый встал с койки, подошел к двери, и сев на корточки, оперся о неё спиной. - Не пиво, не портвейн, не, упаси тебя, шампанское «Абрау-Дюрсо» урожая одна тысяча девятьсот тринадцатого года. Именно вермут. Розовый. Сто пятьдесят - двести грамм. Не больше. И всё. Четыре часа чудесного целительного сна, после которого жизнь вновь обретает цвет, смысл и гражданское достоинство.
- Или про охоту подумай. – подхватил Копноволосого Грустно-раскосый - Я всегда, когда у меня такое начинается, про охоту думать начинаю.
- Какая еще охота? – Скуластый штопором провернулся в койке и вновь оказался на животе.
- На уток.
- Ненавижу охоту.
- Почему?
- «Почему»? - Скуластый перевернулся на спину, сгреб в ладонь простынку и утер ей выступивший на груди пот. - Да потому. Вот почему. Может они только сегодня повстречались. И любовь у них началась самая, что ни на есть неземная.
- У кого?
- Да у утки с селезнем. Они парой счастливой в небе виражи закладывают, а ты их - из двух своих стволов!
- Утки парами не летают.
- Ну ладно - не утки! Гуси там! Или лебеди! - Скуластый ушел в завод и похмелье временно отступило - Счастливые, влюбленные! А ты их в расход! И ведь не потому что жрать нечего, а ради забавы!
- Мы лебедей не стреляем. Мы только уток. А, если честно, я и в утку ни разу не выстрелил.
- Чего ж тогда с охотой своей порожняки гоняешь?
- Так я же говорю - её только представить нужно. Охоту-то. Когда похмелье закрутит. Болото, камыши, небо серое, набрякшее, ряской тянет, осень, но не холодно еще, вдруг шелест в камышах, даже не шелест - треск, и они одна за одной… В вышину. А если солнышко вдруг проблеснет - крылья изумрудом играть начинают. Ты же голову задираешь и смотришь вслед им. Пока не исчезнут вовсе… И сразу отпускает. Будто и не пил вовсе.
- А позволь полюбопытствовать… - раздался от двери голос Копноволосого - Подобным образом у тебя любое похмелье ретируется или, например, только средней тяжести?
- Нет, конечно, когда уже совсем перебор…
- Тогда уже только на мамонтов. – оборвал Грустно-раскосого Копноволосый.
- В каком смысле – на мамонтов?
- В самом прямом, сударь. Если твои фантазии подкрепить логикой, то тяжелая алкогольная абстиненция может быть ликвидирована только воображаемой охотой на мамонтов. Упрощенно говоря, согласно логической цепочке первого порядка: чем тяжелее похмелье - тем крупнее дичь.
От окна снова донесся полувздох-полухрип-полурык Скуластого. И…
…сразу же в коридоре послышался шум. И в палате вспыхнул свет. И Копноволосый метнулся от двери к своей койке. И дверь отворилась. И на пороге возникли трое. Сержант, старлей, да с двух сторон поддерживаемый ими под мышки кривоногий рыжеволосый гигант из мира высших спортивных достижений. Чтобы в то же мгновение «рога» спешащего в парк троллейбуса посредством трения о провода отсалютовали синими искрами короткого замыкания вломившемуся в палату чуду. Отсалютовали с таким треском и так ярко, что даже включенный свет не помешал короткому отражению этого салюта коротко полыхнуть на всех без исключения лицах. Потому что ну кто же не знал Виктора Дергачева?! «Десятку» столичного «Динамо! Любимца Бескова, Старостина и всего советского народа! Лучшего в СССР центрфорварда таранного типа! Надежду и опору Федерации футбола! Трёхкратного чемпиона страны и двукратного обладателя Кубка этой же самой страны! Да плюс ко всему еще и делегата четырнадцатого съезда комсомола! Знали все! Точнее вся! Вся уважающая себя мужская половина населения одной шестой части суши!... Кроме трех человек из этой половины. Копноволосого, Скуластого и Грустно-раскосого. Может от того, что все трое перестали интересоваться футболом еще в детстве, сразу после легендарного турне сорок пятого тех же динамовцев по британским тылам, то ли по причине глубочайшего к себе неуважения, а скорее всего - из-за первого со вторым вместе. Потому и не поняли они почему свежего клиента доставили к ним в палату не раздетого до трусов, а при полном параде - в дорогом забугорном лайковом костюме кремового цвета и черных остроносых лакированных полуботинках. Не поняли они и того почему так светятся лица сержанта и старлея-начвытрезвителя, аккуратно сгрузивших обездвиженное тело Дергачева на койку через проход от койки Копноволосого. А когда вылетевший из палаты сержант влетел обратно с верблюжьим одеялом на вытянутых руках, заправленным в пододеяльник и накрыл им временно павшую на алкогольном фронте футбольную надежду государства… В общем - Скуластый забыл о последней стадии своего средней тяжести похмелья, еще секунду назад губы Грустно-раскосого растянутые в потерянную улыбку вытянулись озадаченной уточкой, а на вздыблено-обескураженную шевелюру Копноволосого можно было класть топорище и оно бы не продавило одервеневший от увиденного волосяной покров.
- Узнали? – негромко спросил старлей всех троих.
Те на всякий случай молча кивнули.
- Тогда чтоб тишина у меня была здесь, как на кладбище. – так же негромко отчеканил сержант и кивнул на спящего Дергачева – У него тренировка завтра, а потом еще вечером игра. Если проснется - всех оформлю на пятнадцать суток. Ясно?
- Ясно… - тихо ответил за всех Грустно-раскосый.
Сержант и старлей на цыпочках развернулись к открытой двери и уже сделали в направлении неё первый шаг, как с койки Дергачева сначала слетело одеяло, а сам он неожиданно резво принял сидячее положение. После чего поочередно воткнулся пудовым взглядом в Грустно-раскосого, Скуластого и Копноволосого. А затем малость неверно определил для себя собственное положение во времени и пространстве. Вернее - определил ну абсолютно неверно. Обнаружив себя то ли на сочинском сборе национальной команды, то ли на каком либо еще лишь ему одному известном учебно-тренировочном мероприятии.
- Узнал! - рокотнул звездный Дергачев на всю палату голосом народного артиста Андреева - Всех узнал!
- Виктор Иванович… - шелестнул было из-за его спины старлей.
- А ну-ка тихо мне! - оборвал начвытрезвителя кумир миллионов даже не обернувшись. - Ты (Дергачев кивнул на Грустно-раскосого) – из «Кайрата». У меня на казахов глаз-алмаз. «Трешка». Защитник левый. Так? Так. В прошлом сезоне на выездном сзади под меня подкатился, падла. Чуть весь «ахилл», сучара, не порвал. Я после тебя, засранец, две игры и полуфинал пропустил... А судья, мудило, даже не свистнул. Они там в вашей козлиной Алма-Ате вообще только в одну «калитку» дудят. Хорошо вы их там, видать, заряжаете… Баранов что ли своих в Москву им вагонами подгоняете? Или наличными слюнявите, а?... Чего молчишь?
Ошалевший от дергачевского белогорячечного нахрапа Грустно-раскосый неожиданно для себя начал очень часто моргать.
- Вот только в жмурки со мной не надо!... А что молчишь - правильно… Сказал бы что - я бы под тебя здесь подкатился!... Как ты под меня… Только ручонкой и по зубам… Ладно… Проехали. Витя Дергачев не злопамятный. Верняк?
Последнее слово было адресовано уже Скуластому. Как и дальнейшее.
- Тебя тоже знаю. «Семерка» из «Буревестника» кишиневского. Так? Так. Правый полусредний. Я за тобой второй сезон приглядываю. С правой удар - нормалёк. С левой - не помню. А дриблингуша, дорогой товарищ, у тебя хероватая. И пасуешь всё время не на ход, а в ноги. Но за это не ссы. Иваныч здесь тебе всё поставит. И я помогу если что. Лады?
Скуластый в ответ кивнул головой. А Дергачев уже обернулся к Копноволосому. И раззявился в златозубой улыбке.
- Ну а ты чего пришипился, лохматый?! А?! Думал - не узнаю?! В рамке за «Локомотив» стоишь - так?! Ну?! Так?! Так! Пеналь помнишь прошлогодний?! В первом туре?! Как по ленточке до свистка бегать стал?! Клоун, ептыть! Думал Витьку Дергачева на арапа взять! Только зелёный ты еще чтобы пенали от меня ловить! Лева Яшин еще могёт иногда! Или Анзорчик! А ты – пеночник еще! Усек?!... Ладно! Забыли всё короче! Дело здесь нам одно делать - честь Союза эСэСэР защищать! Поэтому про клубные дела-делишки завязали! Фирштейн?!
Троица вновь молча кивнула. Дергачев же в ответ движением фокусника извлек на свет из боковых карманов пиджака четыре чекушки.
- Виктор Иваныч… - опять шелестнул из-за спины старлей.
- Отдыхай, Михалыч! – всё так же не оборачиваясь гуднул Дергачев – Ты есть кто? Второй тренер! А значит должен понимать что такое моральный климат в команде!
Зубы Дергачева одну за другой сорвали «козырьки» с чекушек.
- Ну чего сидим, молодежь!? Подходим, берем и выпиваем за взаимопонимание на поляне! Потому что без взаимопонимания нам поляков завтра не укатать! Так?! Так!
Копноволосый, Скуластый и Грустно-раскосый синхронно подняли головы на стоящих за спиной Дергачева милиционеров. Глаза их излучали три одинаковых вопроса. Сержант и старлей переглянулись. Последний растерянно пожал плечами. И троица, расценив данное пожатие как сигнал к побегу в лучшую жизнь, рванула со своих коек к койке кумира миллионов. Чтобы взять из его кумиристых рук по чекушке. И вернуться на свои места. И судорожно, в два глотка оросить свои молодые измотанные похмельем внутренние органы. Пока мусора за спиной благодетеля не передумали и не отменили им так счастливо, хоть и немного странно, обломившийся из ничего спасительный кусочек лучшей жизни. Но сержанту со старлеем было не до них. Поскольку благодетель Дергачев в эти секунды был их и чудным мгновением и головной болью одновременно. Который тоже винтанул в себя двести пятьдесят грамм. Но в отличие от своих мифических товарищей по сборной команде - в один глоток. И вслед за этим протяжно рыгнул. И хлопнув веками, бесчувственно подломился в пояснице. Громыхнув позвоночником о железный коечный каркас.
- Всё…. Аут…. - старлей подошел к вырубившемуся поперек койки любимцу Старостина и заглянул в его неподвижное лицо - Поворачиваем.
К койке подошел сержант и вместе со старлеем развернул обездвиженное тело Дергачева на девяносто градусов. Чтобы относительно койки тот из положения поперек оказался в положении вдоль. И теперь уже сержант на манер старлея заглянул в лицо кумира. И прислушался к его ровному глубокому дыханию. И, подняв с пола верблюжье в пододеяльнике одеяло, заботливо укрыл им делегата пятнадцатого съезда комсомола. И вслед за старлеем, не глядя на разомлевшую до румянца троицу, вышел из палаты. И дверь в палату закрылась. Во второй раз за наступившие сутки. И во второй же раз за сутки палата нырнула в темноту…
А где-то к шести ноль-ноль по московскому вынырнула из неё. В безоблачное не по сезону утро. Под аккомпанемент грохота высших спортивных достижений. В исполнении гортани и носоглотки заслуженного мастера спорта Дергачева. Троица же к тому мгновению, когда в замке не по сержантски скромно-застенчиво заскрёбся ключ, давно уже не спала. С четверть часа, а может и больше, глядя на прилипшие к трещинкам зарешеченного оконного стекла желто-оранжевые хрусталинки рассвета. Глядя молча. И может быть даже умиротворенно.
- На выход! - прошептал обернувшейся на него троице сержант и, приложив указательный палец к губам, кивнул на спящего Дергачева. И троица всё поняла. И на цыпочках, длинношаго, двинулась к двери. И бесшумно ступила за порог палаты. Из постылой неволи административного характера. И кумир Дергачев из своего крепкого спортивно-алкогольного сна проводил всех троих длинно-басовой переливчатой руладой, очень похожей на звук работающего без глушителя мотора трактора «Беларусь». Гортанно вскрикнув на её, руладном, финале. Видимо отпраздновав таким образом очередной свой результативный удар по воротам поляков или презираемого им за взятки арбитрам алма-атинского «Кайрата»…
Всё было позади. И подписи под протоколами. И получение одежды с личными вещами. И выдача на руки квитанций для оплаты штрафа и предоставленных спецмедуслуг. Они стояли через дорогу от крылечка вытрезвителя и прислушивались к тому, как что-то потерянное медленно возвращается в них через каждую пору, заполняя собой все до единой молекулы тела. Ну, а когда это потерянное вернулось, наконец, полностью, от запаха воли, задуваемого в ноздри легким ветерком второго дня всенародного праздника, всем троим сильно захорошело. Да так, что и разговаривать даже особенно не хотелось. Правда очень хотелось курить. Почему заговорить всё же пришлось. С ханыжистого вида сморщенным невысоким человеком. Появившимся из-за угла ближайшего дома. С двумя бутылками бормоты в обоих карманах задроченной работьяжей телаги. Добытыми, не взирая на ранний час, где-то в известном лишь ему и еще паре сотен жителей улицы Лобачевского месте.
- Я очень извиняюсь, милейший! - шагнул навстречу аборигену Копноволосый - В ваших силах спасти от острой никотиновой недостаточности трёх очень достойных людей, волею роковых обстоятельств оказавшихся в ваших славных краях.
- Курнуть что ли? - человек в телаге остановился и дружески-беззубо улыбнулся.
- Вы угадали, сударь.
- Так а чего ж!
Не сгоняя с лица улыбку, абориген вытащил из ватных штанов смятую пачку «Примы» и вложил её в ладонь Копноволосого. А в ответ на его удивленно-вопрошающий взгляд весело прогунявил:
- Да там две штуки всего и есть! Смолите! А у меня на хате есть!
- Благодарю…
- Бывает! Ну я пошел? А то моя там с похмелюги загибается!
- Супруге от нас нижайший поклон.
- Люське-то?! Лады! И вам оттянуться!
Абориген махнул пятерней всем троим, и уже без улыбки возобновил сосредоточенное продвижение в направлении заждавшейся опохмелки супруги Люси.
Первым затяжку сделал Скуластый. Глубокую. Долгожданную. Продиристую. И кашлянув, хохотнул.
- И здесь, получается, дебют! Нормальненько!
Копоноволосый принял из рук Скуластого сигарету и перед тем как затянуться рассудительно обронил:
- Когда-то нужно начинать. Всё когда-то нужно начинать. - затянувшись он передал сигарету Грустно-раскосому - Я-то только здесь уже в четвертый. Правда, на эту смену первый раз наскочил. Нормальная смена. Никогда не бывало, чтобы всё до копейки возвращали. А эти вернули. И не мудохали почти. Милейшие люди. Затаившаяся интеллигенция в рядах органов правопорядка.
- А может всё так случилось просто из-за праздника всенародного? – предположил Грустно-раскосый.
- Может из-за праздника.
Сигарета вновь вернулась к Скуластому. Сделав одну за другой две затяжки, он поднес чинарик к лицу. С десяток секунд задумчиво понаблюдал за тем, как огненный глазок исходит прощальной дымовой струйкой. И щелкнув прямо перед собой останком сигареты, вернулся в недавнее прошлое:
- Главное - помню-то почти всё! Даже место последнее, куда завалились. Правда во мне уже тогда где-то семьсот сидело. Поэтому не сказать, что помню всё. Но точно помню, что новоселие какое-то. Мебели нет, ничего нет, одни обои. Обои, обои, обои. С ангелочками нарисованными. И рож незнакомых больше, чем знакомых. И все на полу сидят. И водка с закуской тоже на полу. Но самая стыдобища, что сначала хозяйке на кухне жениться предлагал, и потом ещё двоим. А у них у всех мужья оказались. Там же. Вот из-за этого, думаю, всё и началось.
- Что началось? - не отрывая взгляда от торчащего из-за крыш университетского шпиля со звездой на конце, больше из вежливости, чем из любопытства задал вопрос Грустно-раскосый.
- Конкретно не помню. Эпизодами только. Сервизы какие-то за балкон летят. Мои ребята кого-то мордуют. Потом - наоборот: их уже кто-то мордует. И я вроде бы тоже воюю. Ангелочки все, которые на обоях то ли в портвейне, то ли в крови… Вот только почему-то когда мусора приехали, они меня в ванной нашли. Занавеской укрытым. И спящим. Поэтому у всех только документы проверили, а меня сюда.
- Это всё в пределах нормы. - Копноволосый не сказать чтобы очень тяжело вздохнул и прикурил вторую сигарету - У тебя с ангелочками только обои, а у меня диалоги.
- Да ну…
- Являются? - оторвался от шпиля университета Грустно-раскосый.
- Систематически. Каждый раз перед тем, как к ним в полон попадаю. - на середине фразы подбородок Копноволосого дернулся в сторону здания вытрезвителя - Двое их у меня. Хранителей. Иногда, правда, по одному проявляются. Но вчера оба заявились. В электричку прямо. В последнюю. Вагон пустой. Я счастливый. Поскольку всем к чему душа лежала печень проинтокисицировал. С утра два «Агдама» употребил, в три по полудню четыреста водочки в пельменной на Усачевке. Отужинал на пленере «Фитясочкой» с парой пива. И на вокзале уже, в туалете, «Мадеркой» себя попотчевал. Короче - в желудке и прочих органах стандартный ассортимент викинга. Да во внутреннем кармане о мышцу сердечную «чебурашка» с коктейлем согревается - тридцать миллилитров «Агдама», столько же водочки с «Фитсочкой», соточка пива и шестьдесят «Мадерки». Грубо говоря - налог такой небольшой с каждой единицы ассортимента употребления. Вроде бы отовсюду по минимуму отливаешь, а к эпилогу в качестве премии за верность Бахусу и его заветам - четверть литра превосходнейшего нектара. Дабы начинать наслаждаться им по глоточку в ту самую секунду, когда вагончик содрогнется и тронется поезд к родным, но временным пенатам. Ну и как содрогнулся вчера вагончик я в карман за «чебурашкой» с нектаром. А тут они - в полном составе. Парочкой на лавочку, что напротив спустились. В настроении амбициозном и нравоучительном. И в оба голоса мне: «Не пей, гадёныш, больше. Жену пожалей и дочурку малую». А я им: «Да как же - не жалеть мне их. Я только и делаю, что жалею. Вон и продукты по списку супружнице везу, и конфет «Раковая шейка» четыреста грамм по рубль тридцать за кило для кровиночки родной прикупил». Они же мне: «Да не шеек раковых с колбасой ждут они от тебя, а чтоб хоть раз трезвым к ним из Москвы возвернулся». Здесь, понятно, уже и я в амбицию сиганул: «Где же, говорю, белокрылые, логика у вас заночевала? На трезвого меня ближние мои сегодня уже по любому не нарадуются. А в сравнении с литражом употреблённым «чебурашка» моя нектаровая, что капля перед морем: усугубить - не усугубит, а бодрости духа добавить может». Ну тут они просто взьярились: «Так ты, сучонок спитой да презренный, еще и логике нас учить будешь?! Вообщем так, говорят, если хоть глоточек из «чебурашки» своей сделаешь - опять к архангелам синепогонным в гости на ночлег загремишь. Это мы тебе, говнюк, обещаем». Меня же от слов этих на смех разобрало: «Да когда ж вы архангелов мусорских в электричках последних видели? На вокзале, говорю, все антагонисты ваши земные остались. Так что, пухлощёкие, на этот раз не получится у вас ничего. Вон, за окошко, взоры свои устремите - кольцевую уже промахнули. А дальше, согласно расписанию, аж до Парфёново остановок не будет». И со словами этими достал я «чебурашку» заветную и приложился прямо на глазах у них. И вытянулся на лавочке своей в истоме блаженственной. Они же, напротив, взметнулись в озлоблении да в четыре крыла по сусалам лежачего меня отхлестали. И в безмолвии вознеслись по месту небесной своей прописки. А через секунду дверь тамбурная открывается и наряд в вагон заходит. И как меня увидели один из них сразу к стоп-крану, а остальные ко мне. «Чебурашку» полную почти - за окошко, продукты с пакетом «шейки раковой» под конфискацию, а меня сюда. - Копноволосый озадаченно тряхнул головой, затянулся останком сигареты вернувшейся к нему по кругу, бросили чинарик под ноги и наступил на него ногой. - Такой вот ненаучный атеизм…
- Вот! А мы как раз его и обмывали! - встрепенулся Грустно-раскосый. - Но только научный. В смысле - атеизм. Ребята-земляки, у которых я в общежитии остановился, зачет по нему за прошлый курс сдали. Затоварились вроде солидно, а к двенадцати всё закончилось. Деньги есть только у меня, они же на стипендии все. Двадцать девять рублей в месяц. Ну земляки и говорят: «У тебя деньги, ты и иди. На трассе таксиста любого тормози, он тебе водку по пятерке за бутылку продаст». А меня, если честно, уже развезло немного. Но все-равно пошел. Не кто-нибудь же попросили - земляки. Вышел на трассу, на трассе пусто, но я руку поднял и жду. Ну и подзамечтался. Вдруг слышу тормоза кричат и авто какое-то возле меня остановилось. Ну и я ничего не разобрамши к водителю сразу: «Извините у вас водка есть»? А он мне: «У нас всё есть - и водка, и закуска, и даже билетик лишний на «Лебединое озеро». Садись давай»! Тут я в себя немного пришел и погоны милицейские на плечах у него увидел. Извинился, конечно, сразу. Сказал, что всегда уважал их нелегкую службу. Ну и он вроде вошел в положение: «Дуй, говорит, отсюда. Ты уже и без водки в порядке. Обратно проезжать будем, увидим - заберем». И уехал. Но я же без водки назад не могу - ребята ждут, верят, надеются. И тут такси из переулка выезжает. Я к нему. И три бутылки у шофера за пятнадцать рублей приобрел. От гордости, ясное дело, расслабился и настроение сразу какое-то лирическое появилось. Бутылки по карманам распихал и на лавочку у остановки присел. Москву ночную немного послушать. Разные города по ночам - они ведь каждый по-своему звучат. И вдруг чувствую лавочка подо мной подпрыгивать начала. Глаза открываю: а я уже не на лавочке - в машине милицейской. На заднем сидении. И голова на погоне лежит. Как раз у того самого, кто в первый раз остановился. А он, как увидел, что я проснулся говорит: «Ну что, куда сначала - в Большой на «Лебединое» или в консерваторию»? Я ему говорю: «Может, вы водку себе возьмете, а меня отпустите»? А он: «Какую водку»? Я говорю: «Мою, которую вы уже взяли». А он напарнику своему: «Ты понял, говорит, мы его в Большой театр везем, а он оказывается пьющий.» И снова мне: «Выходит нельзя тебе в Большой. Потому как ты сразу в озеро мыться полезешь, а после всех маленьких лебедей перелапаешь.» Ну и сюда доставили….
- Тоже весело… - Скуластый обернулся к Копноволосому – Слушай, а у ангелов твоих голоса какие?
- Да никакие. Злые.
И сразу же после этих слов Копноволосого зазвонил телефон. В дежурной комнате вытрезвителя. Где, расположившись на широком подоконнике, разыгрывали третью за утро шашечную партию старлей и сержант. Разыгрывали в ожидании той светлой минуты, когда проснется на своем койко-месте укрытый верблюжьим одеялом центрфорвард таранного типа Виктор Дергачев.
- Давай! - старлей, не отрывая взгляда от позиции на доске, кивнул в сторону зазвонившего на столе телефона – Корешок твой небось рувэдэшный Макаров. Насчет суточной оперативки.
Сержант спрыгнул с подоконника, подошел к столу и, присев на его край, поднял трубку.
- Николаев слушает!... Здорово… И тебя с праздничком… Нормально… Трое… Ну, конечно, за сутки, не за год же… Да не маловато. Всё согласно инструкции… Диктую… - сержант взял со стола три протокольных листа и положил себе на колени. – Пишешь?... Первый – Ерофеев Венедикт Васильевич… Двадцать шестое десятое тридцать восьмого… Успеваешь?... Да не Бенедикт, а Венедикт. Вэ. Веня... Записал?... Временно прописан в общежитии Владимирского педагогического института… Владимир… Улица Лесная, четырнадцать… Студент… Успел?... Молодец.
Сержант смахнул с колена на стол первый протокол.
- Бенедикт-Венедикт - прямо папа Римский, в натуре… - злобновато помотал головой старлей - Это лохматый который что-ли?
- Ну. – кивнул старлею сержант и начал зачитывать в трубку второй протокол – Высоцкий Владимир Семёнович… Записал?... Двадцать пятое ноль первое тридцать восьмого… Москва, Проспект мира, семьдесят шесть-шестьдесят два… Драматический театр имени Пушкина… Слышь, старлей… – прикрыв ладонью мембрану, громко зашептал сержант.
- Чего?
- А в должности-то по месту работы пропуск… Я, видать, не спросил, а он и не сказал… - и снова в трубку – Обожди чуток! – и снова старлею – Так чего, как записывать, артистом что ли?
- Стриженого этого?
- Ага.
- Ты рожу-то видел его?
- Видел.
- Ну и какой он, к ебеням, артист?
- А кто же - если в театре?
- Грузчик какой-нибудь в буфете, может сторож или пожарный.
И сержант отрапортовал в трубку невидимому дружку своему Макарову:
- Сторож буфета!... Записал?... Молодец. И последний. Вампилов Александр Валентинович. Девятнадцатое ноль восьмое тридцать седьмого… Да жду, жду… Есть?.... Иркутск, улица Дальневосточная, пятьдесят семь «а» - семнадцать… Редакция газеты «Советская молодежь»… Корреспондент… Успел?... Ну всё тогда. Вечером зайдешь? Анька гуся жарить намылилась… Значит не прощаюсь.
Сержант опустил трубку на рычаг, спрыгнул со стола и вернулся к подоконнику.
- Чей ход?
- Твой.
Палец сержанта двинул шашку и голова его повернулась к окну. Взгляд уперся аккурат в стоящую через дорогу троицу.
- Видать чего-то я не понимаю, старлей.
- А ты перед тем как ходишь думай. И сразу всё начнешь понимать.
- Да я не про шашки. - сержант кивнул на заоконную троицу - Я про этих. Им бы сейчас от радости прыгать, что с самим Дергачевым Виктором Ивановичем ночь под крышей одной провели, а они про опохмелку небось договариваются… Хотя может после опохмелки и осознают да внукам своим еще рассказывать будут...
- Ничего они не осознают. Поскольку нечем осознавать. Мозгу-то уже, считай, не осталось. Пропит давно навылет. Хоть и студенты с корреспондентами. Так что им хоть сам Дергачев, хоть сам товарищ заслуженный артист Полад Бюль-Бюль-оглы - один хрен. Пьянь, Леха, она пьянь и есть. Тем более если, как эти - безнадежная. Чекушки-то помнишь как они опрастали? Воткнули в два глотка. Меня б вывернуло сразу. А они её, как компот… Бенедикты, бля... - старлей перевернул шашку и поставил её на клеточку крайнего поля - Дамка. Ходи.
А трое за окном тем временем, пожав друг другу руки, обменялись короткими прощаниями не слышными сержанту со старлеем. И разошлась в разные стороны. Скуластый поспешил к подошедшему на остановку первому автобусу с конечной где-то у «Трех вокзалов»; Копоноволосый, пошел вдоль трассы к затормозившему у стоянки таксомотору (скорее всего, потому что на общественном транспорте не успевал к своей первой электричке); а Грустно-раскосый весело зашагал в направлении всё еще пылающей в солнечных лучах звезды на шпиле нового здания Московского Государственного Университета.
И больше в этой жизни они не увиделись. Лишь через пару пятилеток или чуть раньше услышались. Точнее – услышали. Друг о друге. Не раз и не два. Но при этом никому из них и в голову не приходило, что были они знакомы. Пусть по хмельной запарке, даже забыв представиться друг другу хотя бы по именам. И знакомство это их случилось благодаря доблестному подразделению милиции с магнетическим названием «спецмедслужба» в одна тысяча девятьсот шестьдесят первом году. Весной. Или осенью. Но совершенно определенно - не летом и не зимой. Потому что летом и зимой всенародных праздников страна тогда не отмечала. Ну, разумеется, за исключением Нового года. Но в Новый год, согласно инструкции тех далёких времен, в вытрезвители не забирали даже самую безнадежную горизонтальную пьянь…

Москва, 2008




>>> все работы Ильи Рубинштейна здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"