А в лесу глухом голосят сычи,
И вопит сова, что не сдобровать...
И пришли стихи, аки тать в ночи,
Говорят: "Пусти переночевать.
Мы немало верст шли на твой огонь,
Очага тепло и душевный свет.
Убежали мы от лихих погонь,
А теперь куда, если силы нет?
Мы не рады дню и боимся тьмы.
Хлеба нам не съесть, не глотнуть вина...
И не знаем мы, в чем виновны мы.
Ну, живем пока. Вот и вся вина.
Так за чьи дела и за чьи грехи -
И неведомо никому...
Говорят: "Стихи? А зачем стихи?
Для кого они? Почему?"
Отвечаю им: "Разве я вас звал?
И добром прошу не судить меня.
Как я вас пущу? Слишком дом мой мал.
И хворает тесть. И в гостях родня.
А когда беда принесется вскачь,
То пойдет допрос - почему помог?..
Кто у вас старшой? На, возьми калач.
И ступайте прочь. И храни вас Бог".
И они ушли, растворясь в лесу.
И сейчас они далеко.
Ну, а мне-то что? Я свой крест несу.
И нести его не легко.
Им своя судьба. Мне своя судьба.
Но мерещатся много-много раз
Чьи-то крики: "Стой!"
А затем стрельба.
И собачий лай. И команда: "Фас!"
А потом роса окропит траву.
И мерцанье звезд растащит рассвет...
Я живу, как все. Лучше всех живу.
Только нет стихов. Только нет.
* * *
Одиночество свило гнездо в современной квартире,
Словно нежить ночная, свершает бесшумно круженье.
И охранных псалмов не отыщешь в заветном Псалтыре,
И молись, не молись, а признаешь свое пораженье.
Одиночество - это альбом в старомодном сафьяне,
Полукруглые щели прижали углы фотографий,
Тех, кто раньше ушел, растворясь в непроглядном тумане,
И в глаза им глядишь, как глядят на слова эпитафий.
Это холод, когда не согреешься и не оттаешь.
Это старых конвертов печальная снежная заметь.
Ты их держишь в руках, только писем давно не читаешь,
Потому что построчно, побуквенно знаешь на память.
В золотом медальоне уютно свернувшийся локон.
Музыкальной шкатулки стеклянные ломкие звуки.
Неуслышанный вздох, отражаясь безвольно от окон,
Возвращается снова к тебе, будто ветер на круги.
А когда-нибудь в этой квартире появится кто-то
Из угрюмого списка, годами судьбу торопящий.
Он найдет равнодушно шкатулку, конверты и фото
И сгребет их метелкой, и выбросит в мусорный ящик.
Но пока еще губы дивятся подобьем улыбки,
Содрогается пламя огарка свечи, как живое,
И томяще приходят мелодии флейты и скрипки,
И являются вслед хрипловатые звуки гобоя.
Одиночество свило гнездо в беззащитной квартире
Между старых вещей и еще необмятых обновок...
...Вы видали: мишени порой кувыркаются в тире,
Если бьют их в упор из пристрелянных пневмовинтовок...
Лес
Ах, встречайте меня! Я не умер, не сгинул, я жив.
Пощадил меня лес, помотав, поводив, покружив
В буреломах и дебрях, откуда и выхода нет,
А мерцанье гнилушек - почти что единственный свет.
И беспечная зелень скрывает коварство болот,
Где в бездонных глубинах опасная нечисть живет.
Лешаки и кикиморы шишками целились в лоб.
И плелась паутина годами нехоженых троп.
Выли серые волки. И совы вещали беду:
"Пропадешь!" Я согласен: скорее всего, пропаду...
И со счета я сбился давно, сколько суток прошло.
Только лес расступился, и стало, как в детстве, светло.
И раскинулось поле. И рядом струилась река.
И по синему небу спокойно ползли облака.
Ах, поздравьте меня! Я теперь двести лет проживу.
Видно, милостив Бог и творит чудеса наяву.
Но секунду спустя я увидел: в сиянии дня
Два угрюмых майора давно поджидают меня.
И болотная зелень, что тварей скрывает ночных,
Отпечатала две полосы на погонах у них.
И снижается майское солнце по странной кривой.
И спокойно стоит, ожидая команды, конвой.
И тогда я кричу, и мой крик достигает небес.
И бросаюсь обратно в открытый доверчиво лес.
Где бродил без огня и без пищи, а все-таки жив.
В лес, который замучил совсем, измотав, закружив.
Пусть он снова в глухие провалы забросит меня,
Чтоб уже никогда не увидеть весеннего дня.
А когда я пойду по узорам нехоженных троп,
Безоружные лешие шишками выстрелят в лоб.
Пусть беснуются волки. И филин пророчит беду:
"Пропадешь!"
Я согласен...
А, может, и не пропаду!
