(По заказу Главного Пожарного Управления МВД Российской Федерации)
…Свеча горела на столе,
свеча горела…
Б. Пастернак
Уж так устроен белый свет,
а не иначе.
На старой даче жил поэт,
на старой даче.
Амбар, забор, гараж, плетень,
картошка с салом…
Стихи писал он каждый день,
стихи писал он.
Один кормил двенадцать ртов
под крышей дачи,
но не оплачивал счетов,
но не оплачи…
Закрыли гаечным ключом
и газ, и воду,
и свет был сходу отключён,
и свет был сходу.
И потому в полночной мгле
для пользы дела
свеча горела на столе,
свеча горела.
Поэт создал без дураков
на старой даче
немало всяческих стихов,
немало всяче…
Он словом душу бередил
без ложной мути,
до самой сути доходил,
до самой сути.
Слова вплетались в сети строк,
как в нить волокна.
Врывался в окна ветерок,
врывался в окна.
А за рекой, в тени берёз,
где рожь и мята,
паслись телята, лаял пёс,
паслись телята…
Однажды летнею порой,
что было мочи,
писал до ночи наш герой,
писал до ночи.
Был день ему, должно быть, мал,
длинна дорога.
Поэт немного задремал,
поэт немного.
Был тишиною полон дом,
легка бумага…
Уснул, бедняга, за столом,
уснул, бедняга,
уснул в покое и тепле,
шёл храп из тела…Свеча горела на столе,
свеча горела.
А мастер спал, закрыв глаза
и выгнув спину.
Но вдруг нахлынула гроза,
но вдруг нахлыну…,
и ночи, чёрной, как смола,
не уступала!
Свеча упала со стола,
свеча упала,
и занялся пожар в ночи –
проклятье наше! –
от непогашенной свечи,
от непогаше…
Не за поэтовы ль грехи,
со зла ль? из мести?
сгорели все стихи! Стихи!
Сгорели все сти..!
Пускай пророки говорят
из горней выси,
что рукописи не горят,
что рукописи.
Они горят! Средь лет и зим,
в жаре и стуже,
ничуть не хуже, чем бензин,
ничуть не хуже…
Скажу вам, правды не тая
и чуть не плача:
сгорела дача, мать ея,
сгорела дача!
А что ж, вы спросите, поэт?
Сгорел он тоже.
Не дай нам, Боже, этих бед,
не дай нам Боже,
не дай, чтоб где-то на земле,
белее мела,
свеча горела на столе,
свеча горела…
* * *
Рождественская сказка
“Ты не плачь, моя Маруся,
я к обеду обернуся!” –
так сказал еврей Гуревич молодой своей жене,
подмигнул ей левым глазом,
взял мешок с противогазом
и умчался во-свояси на разнузданном коне.
Дело было под Ростовом,
в молодом лесу сосновом.
Соловей-Разбойник свищет, дуют шалые ветра,
солнце льётся, как из чаши,
слева – немцы, справа – наши,
посерёдке – Змей-Горыныч, крепко выпимши с утра.
Вот еврей Гуревич скачет,
под полой бумагу прячет,
а в бумаге – заявленье. Что придумал, сукин сын!
”В кассу помощи взаимной.
Для покупки шапки зимней
дайте бедному еврею восемь гривен и алтын.”
Между тем его Маруся
вялит рыбу, жарит гуся
и коптит свиные ножки вроде как для холодца.
Вдруг являемся Жар-Птица:
”Разрешите обратиться?”,
тут же, впрочем, обращаясь в удалого молодца.
Ладный молодец, курносый,
сам собой русоволосый,
и из глаз его струится лучезарный синий свет.
”Я, – кричит, – Иван-Царевич!
Что тебе еврей Гуревич?
У него, у бедолаги, даже зимней шапки нет!..”
”Что ли я – антисемитка?
Вот порог, а вот калитка! –
говорит ему Маруся, подбоченясь у ворот. –
Ты кончай свой шахер-махер
и вали отсюда на хер,
а не то придёт Гуревич – буйну голову сорвёт!”
Эх, расстроился Ванюша,
стал румяный, словно груша,
обратился в инвалида, взял костыль – и был таков.
(Раз уж слово о Марусе –
это, братцы, в нашем вкусе
гнать из дома злую нечисть при посредстве матюков).
А Гуревич – он галопом
по лесным несётся тропам
в кассу помощи взаимной, что стоит на бугорке.
Прискакал Гуревич в кассу,
снял мешок, напился квасу
и пошёл искать начальство с заявлением в руке.
В кассе помощи взаимной –
мужичишко лихоимный,
звать его Кощей Бессмертный, безобразное лицо.
У него козёл с рогами
караулит сейф с деньгами,
а от сейфа ключ заветный спрятан в левое яйцо.
Говорит Кощей устало:
”Всё-то вам, евреям, мало,
то вам шапку, то дублёнку, то железный купорос.
Ты, Гуревич, больно лаком!
А не хочешь дулю с маком?
Погляди – за прошлый месяц не уплочен членский взнос!”
Ну и хрен с ним, с членским взносом!..
Так еврей остался с носом,
плюнул, выдрал клок изрядный из козлиной бороды
и направился в аптеку,
где простому человеку
завсегда подаст хозяйка двести грамм живой воды…
Долго, коротко ли – словом,
дело было под Ростовом,
где зимой мороз лютует и шумит степной ковыль.
Нету жизни, нету шапки,
собирай, Маруся, тряпки,
едем к чёрту на кулички – в Государство Израиль!
”Ты не плачь, моя Маруся,
поезжай со мной, не труся!” –
так сказал еврей Гуревич молодой своей жене.
Вот и вызов есть от тёти!
На ковре на самолёте
плюнул, дунул, очутился в чужедальней стороне.
Ой, края обетованны!
Все – Абрамы, не Иваны,
те же молодцы и бабы, расскажи кому поди!
Есть арабы и арабки,
но не надо зимней шапки,
нет Бессмертного Кощея, а козлов – хоть пруд пруди.
И не горе, не кручину –
видишь милую картину:
Чудо-Юдо ест свинину, брага льётся из ведра,
автоматы, патронташи,
слева – немцы, справа – наши,
посерёдке – Змей-Рувимыч, крепко выпимши с утра…
