Еврей армянского разлива и витязь в еврейской шкуре (отрывок из неопубликованной книги)
Наум Сагаловский
От автора: Так называется книжка, составленная из писем Сергея Довлатова ко мне и моих писем к нему, включая стихи, которые я посылал ему почти в каждом письме. “Еврей армянского разлива” - это Сергей, так он называл себя иногда. А “Витязь в еврейской шкуре” - это я, Наум Сагаловский, так называется моя первая книжка стихов, редактором которой был, кстати, Довлатов, он же написал и послесловие к ней.
Собранная мною переписка оказалась неизданной, хотя многие письма Сергея ко мне вошли в разные довлатовские сборники. Дело в том, что авторские права на письма Довлатова принадлежат его наследникам, а наследники по разным причинам не дают мне разрешения на публикацию его писем. И Бог с ними.
Предлагаю вниманию читателей отрывок из книжки, надеясь на то, что вдова и дочь Довлатова простят мне эту вольность.
28 августа (1986 г.)
Дорогой Сергей!
Ты стал писать редко, и это нехорошо. Может, это связано с твоей дачной жизнью, где мало цивилизации?
Ещё раз сообщаю, что я буду в Филадельфии 13-го и 14-го сентября (улетаю 15-го утром). Так близко от тебя я буду, очевидно, ещё не скоро. Если бы ты приехал в Филадельфию, мы бы славно провели время – т.е. поговорили за жизнь. Ночевать и обедать нас пригласят любящие читатели. Заодно послушал бы моё выступление. Как идея? Попробуй осуществовать.
Посылаю два стишка – один про Трою, а второй так. Про Трою не знаю – то ли опубликовать, то ли отослать Бродскому (адреса его у меня, конечно, нет). А «Прейскурант» я хотел бы опубликовать в «Панораме», но заранее знаю, что Половцу не понравится строфа про Седыха, а выбрасывать или изменять – не хочется. Подумаю, что делать. В следующем письме пришлю полный текст «Занимательной физики», я туда кое-что добавил.
Ты грозился, что осенью мы начнём переписываться от имени каких-нибудь персонажей. Осень – на носу.
Конечно, я несу совершенную ерунду – по сравнению с тем, что у тебя иные заботы о хлебе насущном для прокорма семьи. Меня резанула твоя фраза в предыдущем письме о
том, что «Иностранка» спасла тебя от голода. Неужели это в самом деле так? Может быть, по этой причине ты запил, о чём мне сообщали посторонние люди? Неужели всё так плохо? Если не хочешь, то на эти вопросы не отвечай. Но если нужна моя помощь – скажи, хотя ты человек гордый.
Всем привет.
Наум.
ВОСПОМИНАНИЕ О ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЕ
«…троянская война
окончилась. Кто победил – не помню».
И.Бродский
На первое – борщ, на второе – вареник,
а в личном хлеву – поросята и куры,
из пищи духовной – журнал «Современник»,
по пятницам – Дом, понимаешь, культуры.
Сначала докладчик насчёт геморроя,
потом – кинофильм и народные танцы.
А наше село называется Троя,
и, стало быть, мы от рожденья – троянцы.
Земле ни прибытку от нас, ни урону.
«Подай ты нам, Господи!» – наша молитва.
Пойти и купить на трояк самогону,
мне бабка Авдотья нацедит пол-литра.
Неважно – чего и какого разлива,
но выпить – святое крестьянское дело!
Уже наливаются груша и слива,
и всякое лакомство в поле созрело,
а утром над речкою – воздух ли, пар ли,
и птицы певучи, и козы рогаты…
Но нас окружают ахейские парни
и точат на нас топоры и лопаты.
Село их – Ахея – вдали за горою.
Воюем вовсю, как жиды и арабы.
Уже осадили родимую Трою!
Не знаю, за что. Говорят – из-за бабы.
Застанут врасплох и, как мух – в паутину!
Эй, сторож Пахомыч, голубчик, не дремли!
Дома разорят, перережут скотину,
а нас упекут на целинные земли!..
Грешили, как люди, и жили беспутно,
портвейн заедали с тоски винегретом…
И вот наступает последнее утро,
и флаги полощутся над сельсоветом,
и сторож Пахомыч, маленько на взводе, –
«Троянцы, – кричит, – перетак вашу матерь!
Какая-то лошадь у нас в огороде!
Не спите, пропойцы, вставайте с кроватей!..»
А нас и ничем уже не огорошить –
привыкли, должно быть, за многие годы.
Выходим и видим – действительно, лошадь,
но только какой-то гигантской породы.
Стоит без движенья, видать – неигрива,
да разве что морда немного кривая,
ну всё в ней – и хвост, понимаешь, и грива,
потрогали пальцем – она неживая!
Не то чтобы сдохла и кружатся мухи,
а просто – игрушка большого размера,
и чудится нам, что у лошади в брюхе
шевелится что-то, аж гнётся фанера!..
И выглядит это совсем по-дурацки –
ахейцы вокруг, нашей жизни угроза,
стоят мужики у раскрашенной цацки,
и слово берёт председатель колхоза.
Сказал председатель, умелец и пахарь:
«Кобылу прошу отразить в протоколе.
Облить керосином – и сжечь её на хер!
Я, помнится, в детстве читал про такое.»
Я тут же и спички принёс, и канистру,
раздули пожар, только пламя трубою!
Велели «Катюшу» играть гармонисту,
чтоб музыка эта настроила к бою.
А сторож Пахомыч, услышав «Катюшу»,
порадовал нас замечательной фразой:
«Ура, – закричал он, – едри его в душу!
Навеки покончим с ахейской заразой!»
Схватили берданки – и в бога, и в матерь,
за нашу свободу, за светлые дали!
Вперёд, в наступленье, окружим, захватим!..
Но странное дело – ахейцы пропали.
Нигде ни ахейца – ни в жите, ни в просе,
ни в дальней бригаде, где зреет гречиха!
Пропали, как будто их не было вовсе,
как будто бы ветром их сдуло – и тихо.
…Теперь нас везде называют – герои.
Парторга избрали навек в депутаты.
И славно живётся под стенами Трои,
и птицы певучи, и козы рогаты,
живём по старинке, согласно закону,
одна только память – как острая бритва…
Пойти и купить на трояк самогону,
мне бабка Авдотья нацедит пол-литра…
ПРЕЙСКУРАНТ
«…Довлатов – как червонец.»
П.Вайль и А.Генис
Живём, но тем не менее
до толку не дошли.
Пора уже разменивать
искусство на рубли.
Чтоб вы зазря не тратили
уменье и талант,
поэты и писатели,
пожалте в прейскурант!
Подайте мне орла того,
кто скажет что не так!
Червонец за Довлатова,
Аксёнов – четвертак.
Со всей присущей смелостью,
хоть я его люблю,
поставлю рубль с мелочью
за Суслова Илью.
А вот – цена кусается,
но денег не жалей! –
за Александр Исаича
сто сорок шесть рублей!
Пять семьдесят за Лосева –
дешевле поросят!
За Бродского Иосифа –
шестнадцать пятьдесят.
И лысому, и голому,
любому – свой тариф.
Потянут по целковому
Севела и Халиф.
Сердечно соболезнуя,
что сыплется труха,
полтинник – за любезного
Андрея Седыха!
А Юз пойдёт, как юзаный –
пятак в базарный день,
за то, что в ссоре с музами
и пишет дребедень.
Пятёрку за Коржавина!
Дешевле не берём.
Хоть лира вся заржавлена –
ещё скрипит пером.
За Львова за Аркадия –
четыре сорок две.
Ему немало дадено,
и мысли в голове.
Я к сочиненьям оного
пристрастий не таю!
А Эдичку Лимонова –
задаром отдаю.
Увы, иным, неназванным –
да будет грош цена!
Мы тут не праздник празднуем,
а вяжем письмена,
и никуда не денешься,
и вертится земля…
Забыли Вайля с Генисом!
За пару – три рубля.
Они, к несчастью, критики,
и у меня – в цене,
но, хоть слезами вытеки,
не пишут обо мне.
Я с музами игривыми
валяю дурака,
и где-то на двугривенный
ещё тяну пока…
4 сент. (1986 г.)
Дорогой Наум, ты прав: ритм переписки нарушился (с моей стороны) из-за лета, которое было довольно-таки сумасшедшим – большая семья, долги, затруднения с работой, неясность по поводу следующей книги на английском, местечковое соседство и так далее.
Ни на что я, разумеется, не обиделся. «Иностранка», вероятно, неудачная повесть, но в неё вложено некоторое количество труда и стараний. Во всяком случае, это не та халтура, которую я делаю для «Либерти». Не вышло – чёрт с ним.
С «Демаршем», если я ничего не путаю, вышло так. Я просил у Марьи 150 экземпляров авторских, на троих + 100 для реализации и возмещения расходов: набор, фотостаты, заголовки и пр. Марья всё нарушила, жалуется на бедность, Синявского, якобы, выгнали из Сорбонны. В общем, я отступился. Твои экземпляры (штук 28-29) вышлю, клянусь, в течение двух-трёх дней 4-м классом – или привезу в Филадельфию.
Теперь – о Филадельфии. Во-первых, я очень рад, что ты выступаешь. Это несколько компенсирует замалчивание со стороны НРС и т.д. Четырнадцать проданных в Вашингтоне книг – приличный результат. Игорю Ефимову и за год столько не продать его любимых авторов Ржевского и Ефимова.
Суслов человек живой и доброжелательный, но по-московски брехливый и совершенно ненадёжный. Впрочем, это неважно.
Филадельфия, действительно, близко от Нью-Йорка, 2,5-3 часа езды на машине. Но я всё ещё очень плохой водитель (спроси у Лёни) и решиться на такое путешествие в одиночестве вряд ли смогу. Буду искать компетентного попутчика. Приют и харчи – не проблема. Проблема – семейство, в котором постоянно кто-нибудь нездоров. В довершение ко всему мне подарили таксу. Собачка – он, ему три месяца, ростом с крысу. Я хотел назвать его – Кафка, мама хочет – Фунт, Фунтик, а Лена предлагает – Рокки-Файв. (Если будешь меня обижать, назову таксу Наумом!). Короче, есть сложности, и я не уверен, хотя стремлюсь к тебе всей душой и даже репетирую выкрики из зала. На всякий случай дай мне срочно какой-нибудь телефон или координаты в Филадельфии, по которым с тобой можно совокупиться. В свою очередь помни, что если будет у тебя оказия вернуться в Чикаго через Нью-Йорк, то все будут в восторге, условия те же: пельмени, раскладушка, объятия, комплименты.
Будь готов к тому, что в Филадельфии тебя охватит Миша Юпп – человек полностью ненормальный и вообще мизерабль, ты таких не видел, это болотная питерская формация. Самое дикое, что он неплохой человек.
Теперь – о низменной стороне жизни. Ни о каком моём голоде не может быть и речи, халтура на радио постепенно восстанавливается, Лена что-то набирает для «Ардиса» и т.д. Долги, конечно, есть, и человек я несомненно бедный, даже, пожалуй, нищий, но я к этому привык и готов так прожить до конца. Ни о каком голоде, повторяю, речи нет, это была метафора, синекдоха и аллитерация. Конечно, у нас нет никакой собственности, мы не ездим в Европу и прочее, но сыты, одеты (получше тебя) и снимаем дачу. Мне даже кажется, что наш бюджет, в среднем, приближается к твоему: ведь ты один работающий в большой семье, при взрослом сыне с запросами и так далее. Это всё материализм, забудем.
Все твои стихи мне нравятся, про Трою – в значительной степени. Если хочешь, я перешлю копию Бродскому. Его адрес и телефон: (Адрес).
«Трою» напечатай в «Панораме», но вообще пора дать подборку в «Континент», ту же «Занимательную физику». В общем, что-то нейтральное по отношению к евреям. Очень советую. Максимов непредсказуемый человек.
Что касается «Прейскуранта», то строчки о Седыхе в «Панораме» точно не пройдут. Лучше сам их вычеркни во избежание ненужных и виляющих переговоров с Половцем. Вне всего прочего, насчёт трухи – грубо. То, что Седых – гнида, несомненно, но не забывай, что он глубочайший старик и в глазах подавляющего большинства эмигрантов – Лев Толстой.
Сообщал ли я тебе, что в ресторанах на Брайтон-Бич поют песни на твои слова. В частности, в ресторане «Европа» некто Анатолий Днепров (зять Паши Леонидова) исполняет «Татаро-монгольское иго», сам слышал. Кстати, в процессе запоя (когда-нибудь расскажу подробности о галлюцинациях) я спознался с Гулько и вынудил у него при свидетелях признание, что ты – талант, и что ничего для него обидного в твоей парафразе «Голицына» нет.
Как только я освоюсь после лета, мы затеем какое-нибудь совместное произведение. Жди.
Что касается литературных дел, то после многих неудач что-то забрезжило. В «Ньюйоркере» идёт ещё один рассказ («Дядя Арон» из «Наших»), уже есть гранки. И ещё, «Кнопф» наконец даёт контракт на следующую книжку (всё те же «Наши»). Более того, Готтлиб (хозяин «Кнопфа») сказал, якобы, что он – мой поклонник, что пора в мою книжку вложить больше денег (реклама) и что он хочет сделать Довлатова знаменитым. Я не против, особенно, если это связано с деньгами. Во всех случаях, аванс из «Кнопфа», вроде бы, дело решённое.
Самое бы время написать хороший роман страниц на 400.
Обнимаю тебя. Привет семейству. Надеюсь, все здоровы. Как твоя матушка? Мой отец проклинает Америку, но тем не менее ходит регулярно по медикейту стричь ногти на ногах. Ты бы мог за 100 долларов постричь ногти старому еврею?
Твой С.
6 сент. (1986 г.)
Наум! Посылаю вдогонку – стихи и фотографию.
Сообщи филадельфийские координаты. Хотелось бы туда рвануть, но наперёд загадывать трудно: мать, младенец, собачка – несколько слоёв уязвимости, как сказал бы Лев Толстой.
Обнимаю всех. С.
9 сент. 86 г.
Дорогой Сергей!
Твои два письма получил. Надеюсь на встречу. Даю тебе адрес в Филадельфии (ты с семейством будешь там, а я – неподалёку; это парень, который когда-то был с Лёней в Нью-Йорке, ты его видел; кроме того, у него жена и ребёнок, которые не боятся собак): Юра Книжник (жена – Люда), (адрес и телефон). Я буду в Филадельфии 13-го и оттуда тебе позвоню, чтобы дать directions и вообще, где-то в 1 час дня (по-вашему). Стишок послал Бродскому (спасибо за адрес). Захвати экземпляры «Демарша» – думаю, можно что-то продать. И возьми свои книги тоже – продадим. Я привезу «Витязя».
Ну и всё пока.
Целуем.
Наум.
16 сентября (1986 г.)
Дорогой Сергей!
Хотя мы и свиделись, но – письма писать надо, и я на очереди.
Выступил в Филадельфии неплохо. Народу было – душ 130, в основном – старые перечницы и перечники. Почему-то наибольшим успехом пользовалось ответное письмо турецкого султана. Ещё народу понравилась моя грузинская кепка и соответствующий ей текст. Книготорговля была успешной – продал 29 «Витязей» и 15 «Демаршей». Может быть, с «Демаршем» я дал маху, но я продавал его по $8, хотя ты сказал, что цена ему $12.50. Как бы там ни было, посылаю тебе чек на $120 за проданные «Демарши», а ты – если такой упрямый – дашь мне потом книги (из расчёта назначенной тобой цены). Если будешь в Чикаго – привезёшь.
Поскольку ты бываешь в русских ресторанах и тебя там обижают, посылаю тебе три русские народные песни, которые ты можешь дарить ресторанным певцам, за что тебя будут сильно уважать, и ты будешь в ресторанах – первый человек. (Буду писать в строчку – так короче).
Три русские народные песни
От автора: Идя навстречу пожеланиям трудящихся, жалующихся
на отсутствие простых, но в то же время задушевных песен о нашей
замечательной эмигрантской жизни, и имея незаконченное музы-
кальное образование, я аранжировал несколько русских народных
песен для исполнения в широком семейном кругу. Эти песни можно
исполнять на свадьбах, именинах, бармицвах и обрезаниях, а также
в лесу и на лужайке, после хорошей выпивки и жареного мяса.
Трудящиеся будут довольны, ибо не петь же им, в конце концов,
«Партия – наш рулевой» или «Я шагаю по Москве».
Вышеупомянутые народные песни приводятся ниже, причём
каждая песня снабжена краткой аннотацией с изложением содер-
жания, что даёт возможность исполнителям в той или иной мере
догадываться, о чём они поют.
Ваши замечания, пожелания и предложения отправляйте по
адресу.
Итак –
Степь да степь кругом
Песня, в которой поётся о том, как один
несчастный еврей, купив у близкого това-
рища подержанный автомобиль, замёрз на
хайвее, потому что в автомобиле не рабо-
тало отопление.
Степь да степь кругом,
а вдали – хайвей.
На хайвее том
замерзал еврей.
Замерзая, он
нажимал на газ
и товарищу
отдавал наказ:
«I would like to say
how smart you are.
Why you sold to me
such a broken car?
Take this car to junk,
there is no heat.
What you’ll say to me,
I don’t give a shit!..
А жене скажи,
что в пути замёрз,
а иншуренс свой
я с собой унёс…»
Степь да степь кругом,
а вдали – хайвей,
на хайвее том
замерзал еврей…
Шумел камыш…
Песня, в которой поётся о красивой жизни
одной супружеской пары – дяди Мони и тё-
ти Хаи, но эти имена не имеют ни малей-
шего значения, потому что, если заменить
их , скажем, на дядю Лёву и тётю Розу или –
ещё лучше – на Соломона Израилевича и
Цилю Исааковну, смысл песни от этого ни в
чём решительно не изменится.
Шумел камыш, деревья гнулись,
а ночка тёмная была.
А дядя Моня с тётей Хаей
всю ночь сидели у стола.
Они сидели, ели рыбу,
глотали кости, пили чай.
У дяди Мони – анэмплоймент,
у тёти Хаи – Эсэсай.
А поутру они заснули
и дружно дали храпака.
То не трава была помята –
помяты были их бока…
Грустная песня,
в которой поётся о судьбе одной миловидной
эмигрантской женщины, которая живёт в
Бруклине, получает вэлфер и ест продукты из
русского магазина, но при этом, однако, недо-
вольна собой, что, между прочим, очень для
всех нас характерно.
Сижу на вэлфере, жую травиночку.
Зачем послушала соседа Фимочку?
Зачем покинула родную Жмеринку,
зачем поехала к нему в Америку?
Сосед мой Фимочка за мной ухаживал,
на чай и пряники ко мне захаживал.
«Прощай, любимая, – сказал он просто мне, –
до встречи в Кливленде, а может, в Бостоне!»
Писал мне Фимочка: «Куда уж выше нам!
Живу в апартменте со всем кондишеном,
сижу с компьютером и программирую,
но не забыл ещё подругу милую!»
Я от любви его совсем растаяла,
взяла поехала, друзей оставила,
но здесь, в Америке, мне тяжко дышится,
здесь не такая жизнь, как в письмах пишется…
Живёт мой миленький в подвальной комнате,
четвёртый год сидит на анэмплойменте,
совсем не в Бостоне, совсем на Брайтоне,
но только нет пути уже обратно мне…
Сварю картошечки, зажарю кролика,
а то от кур уже в желудке колика,
в желудке колика, в душе сумятица,
сижу на вэлфере, а слёзы катятся…
В грустные минуты можешь петь тоже. Я из Чикаго подтяну.
Всем привет.
Обнимаем.
Наум.
Если будет звонить Митя насчёт твоего выступления в Чикаго, требуй гонорар. Иначе – пускай катятся.
N.B. Митя будет называть себя Димой.
P.S. Кстати, «Добро должно быть с кулаками» – это не Евтушенко, а какой-то подонок, кажется – Куняев (или Котов), но не Евг. Евт.
20 сент. (1986 г.)
Дорогой Наум!
Никак не могу понять, за что мне полагается 120 долларов, но усматриваю в этом какой-то благотворительный подвох, и чек с испугом возвращаю. Когда мне остро нужны деньги, я их легко занимаю направо и налево. Дойдёт очередь и до тебя. Жди.
Рад, что ты с успехом выступил. Видно, что-то в тебе есть. Может быть, глисты?
Я же в говне. «Кнопф» от контракта снова отказывается, и решение вот так меняется уже в четвёртый раз. Жена пилит, щенок гадит, бляди требуют внимания и расходов. Заметил ли ты, что русская женщина, оказываясь в ресторане, всегда хочет лобстер (16.99)?
Народные песни – прелесть. «Сижу на велфере» пожиже других. В понедельник препровожу тексты Мише Гулько. Кстати, его первая музыкальная профессия – баянист. К сожалению, он довольно живой и весёлый человек в быту, но абсолютно лишён юмора на сцене, ему кажется, что он Зара Долуханова. Если он не поймёт, отдам песни кому-то другому. В окончательном виде, под музыку, с серьёзным лицом – это должно быть адски смешно.
Митя звонил, и действительно, называл себя Димой. Это напомнило мне два странных литературных факта. Известно, во-первых, что литературовед Натан Венгров подписывал свои статьи псевдонимом «Моисей Венгров». Известно также, что молдавский писатель Витрашко сменил фамилию на «Видрашку».
Понятно ли тебе, что каждый из них выиграл от всего этого? Мир странен…
Недавно перечитал Лескова, какой-то школьный сборник – «Тупейный художник», «Старый гений», «Человек на часах» и так далее. По-моему, гениально, на три головы выше Тургенева. Перечитай.
Гонораров я от Димы не потребовал. Но чтобы дорога окупилась, хотелось бы. А проданные книги составят барыш.
Обнимаю твоё изящное, но содержательное тело. Привет семейству.
Ёр С.Довлатов
В первом акте оперы «Борщ сквозь слёзы» писатель Мулатов говорит (поёт?):
Как всё печально в этом мире!
На стенах – пятна от дождя.
Собака ходит по квартире
и гадит где ни попадя.
На ужин – гречневая каша.
Жена бранится сгоряча,
за что – не знаю, а мамаша
всё время требует врача.
У сына – радостное детство,
и он мне тем, должно быть, мил,
что по причине малолетства
ещё отцу не нахамил…
25 сент. 86 г.
Дорогой Сергей!
Получил твоё письмо и чек и решил, что ты ничего не понял, хотя и инженер человеческих душ. Какой благотворительный подвох? Я тебе ясно написал, что продал 15 «Демаршей» по цене 8 долл. штука, выручка идёт тебе, а ты мне отдашь книги. Или ты не собираешься их продавать? Или собираешься продавать, но по цене 12.50? Тогда – извини.
Глистов у меня почему-то нет. Но что-нибудь другое – очевидно, есть. Например, насморк, но он пройдёт.
«Панорама» (№ 284) отколола номер – опубликовала «Физику», указав автора – Леонид Сагаловский. Он, конечно, физик, но стихи ведь мои. Написал Половцу ругательное письмо. Вообще – это хамство. Ты скажешь, что хамство – везде. Таки плохо. Пропадает всякое желание печататься. Остался только журнал «22», но они далеко.
Ничего нового. Злой – на тебя и на Половца. Но это тоже пройдёт.
Дима хотел сделать твоё выступление 12-го октября, но оказывается – в этот день народный праздник Иом-Кипур. Так что надо переносить. И тут евреи жить не дают!
Алла передаёт привет и просит сообщить, что она тоже работает, хотя и временно, чтобы ты меня не очень жалел.
Привет семейству.
Твой фрэнд Наум.
7 ноября 86 г.
Дорогой Сергей!
Ты уехал, а цветы, принесенные тобой, уже увяли, и пришлось их выкинуть на помойку. Такова жизнь.
Мы все получили много удовольствия от общения с тобой, и жаль, что видимся мы крайне редко. Теперь, если не удастся устроить выступление в Нью-Йорке, мы уже долго не увидимся. Остаётся переписка, в которой – моя очередь. (Кстати, написал «7 ноября» и вспомнил, что это бывший праздник. Поздравляю, хотя – неизвестно, с чем).
Звонили Дорита и жаловалась, что книга её не продаётся. Купили несколько экземпляров, а их – тысяча. Я её утешал тем, что книги вообще плохо продаются, тем более её книга стоит то ли 12, то ли 15 долларов – полное сумасшедствие.
А вообще – за неделю ничего не изменилось. Та же тянучка.
Заказал у Камкина сборник Кушнера, но они написали, что сборник уже продан, и жаль.
Будет время – напиши.
Всем привет.
Наум.
19 ноября (1986 г.)
Дор. Наум!
Ты ещё только собираешься продавать 23-го в мою пользу какие-то там книжки, а я, между прочим, уже продал две твоих книги Ларисе Шенкер (старой бляди), одну из которых она обещала выслать мрачному Фридриху Горенштейну, написавшему роман «Псалом», превышающий, как считают многие, своими худкачествами – Библию. Библия и Сагаловский – других авторитетов Горенштейн не признаёт.
Твоя подруга Дорита чрезвычайно смущает нас бесчисленными и бесконечными подарками – малахитовыми цветами, ангорскими пледами и т.д. Поразили же мы с Леной её тем, что, в отличие от многих других, ничего у неё не украли. Мне самому уже начинает казаться, что это – доблесть.
Сборник Кушнера есть в новом, 41-м каталоге Камкина, возобнови заказ. Там же следует заказать Эйхенбаума «О поэзии и о прозе».
Могу похвастать тем, что я был объектом многих шутливых стихотворений Кушнера, в частности – его парафразы на тему окуджавиной песни:
Рабчинского мне представляется тихая улица,
Тамара как тополь, как тополь стоит у ворот,
Довлатов не пьёт, Александра Сергеевна прогуливается,
Ах, завтра наверное что-нибудь произойдёт…
На улице Рабчинского я жил, Тамара – мать моей Таллинской дочки, дочку зовут Саша, Александра Сергеевна. Вот так.
А объектом чьих стихов был ты, мизерабль? Фимы Деревянного? Поэтому ты должен меня уважать и не называть мою прозу бестактным словом – говно. В крайнем случае называй её – стул.
Я до сих пор нахожусь под впечатлением твоего благосостояния: машина, дом, продукты.
А наша дочь получила квартиру в Манхэттене за 175 долларов в месяц, проектный дом, будет жить с подругой Антуанетт, в двух спальнях. Боюсь, что мои расходы увеличатся на 175 долларов.
Как твоя опера? Пришли фрагмент.
Заканчиваю песней:
Я люблю тебя, жид!
И надеюсь, что это – взаимно!
Аллу обнимаю, несносному Виктуару – привет!
Наши дети будут лучше нас, что вряд ли.
Твой синсирели ёрс
С.Довлатов
Фима Деревянный – мой приятель из Киева, жил в Нью-Джерси. Однажды он позвонил мне и спросил, как можно купить половину газеты «Новый американец». Я дал ему координаты Довлатова, а самого Довлатова об этом предупредил. Надо сказать, что Фима вёл себя очень благородно – он купил у Сергея по экземпляру всех его книг и пригласил довлатовскую семью к себе на праздник Благодарения. Довлатов, конечно, тут же отказался, сославшись на мать, младенца и т.д., не знаю, чем ему не понравился Фима. После чего я неоднократно слышал: «Вот, мои друзья – Бродский и другие, а кто твои друзья? Фима Деревянный?..»
Незадолго до этого письма Довлатов побывал в Чикаго с выступлением и останавливался у меня. К тому времени я купил небольшой дом и новую машину, отсюда и «нахожусь под впечатлением твоего благосостояния».
В это же время я начал писать оперу «Борщ сквозь слёзы», о которой и спрашивал Довлатов. Написанные фрагменты я посылал ему.
«Несносный Виктуар» – это мой младший сын Витя.
25 ноября (1986 г.)
Дорогой Синсирели Ёрс!
(Неплохая фамилия для человека из Бирмы или Таиланда).
Покидая Чикаго в субботу, пришло твоё письмо (тоже неплохо. У Чехова было: «Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа»). Выступил в Торонто «с большим успехом», т.е было человек 80-100, хорошо всё воспринимали и ржали, как недорезанные. Почтил меня своим присутствием писатель Свирский, тоже ржал, а по окончании концерта подошёл и сказал, что такого капустника не слыхал со времён капустников в МГУ. Очевидно, хотел меня обидеть. На это я туманно ответил, что Белинские и Гоголи нам нужны. От писателей хорошего слова не дождёшься, исключая, конечно, тебя. В Торонто о тебе говорят с большим уважением, особенно – женщины, которым ты понравился как мужчина.
Конечно, ты человек знаменитый, но я тоже был объектом шутливых стихотворений. Обо мне ещё дедушка Крылов писал: «И к кому Наум придёт на желудок петь голодный». Так что – не очень.
Опять-таки твои нападки о том, что я твою прозу назвал говном. Не было этого! Говно я упомянул в широком, общечеловеческом смысле: «За деньги можно и говно вывозить», а ты прицепился. Это говорит о том, что даже высокопорядочные и гуманные люди, к каковым принадлежишь ты, позволяют себе мелкие человеческие слабости, а именно – обсерание товарища. Нехорошо.
Моя «зажиточность» не должна тебя смущать. По сравнению с 90% других эмигрантов в Чикаго, я живу, как нищий. Люди уже побывали во всех Европах, а я не могу себе позволить навестить товарища в Иоганнесбурге. Ношу синтетику. И т.д.
На опере кратко остановился. Что-то не идёт. Когда напишу первый акт – пришлю.
Да! Спасибо за многочисленные материалы, присланные мне. Читали с удовольствием.
Прилагаю чек на 48 долл. (8х6=48) за твои книги.
Слышал – Сичкин с кем-то в паре открыл ресторан. Правда ли?
Привет семейству.
Вери трули.
Наум.
«Демарш» пользуется спросом у публики. Жаль, что у нас ничего уже нет.
7 дек. (1986 г.)
Дорогой Наумище!
Чек на 48 долларов получил и положил на счёт, где и без того обрастало пенями долларов этак семь. Увы, я беден, что не помешало моей жене Лене купить недавно шубу из натурального меха. Что за зверь, не знаю, но похож на Моргулиса.
На этом заканчиваю, потому что через два часа у меня выступление в Бруклине. Оттуда звонила тётка месяц назад, пригласила меня, а, договариваясь об условиях, спросила: «Как насчёт ту хандред, о кей?». Я ответил – найс.
Половец всем звонит по телефону и читает твои стихи «Прейскурант». Что не мешает ему быть умеренным ничтожеством.
Всех обнимаю. С.
P.S. Сичкин никакого ресторана не открывал по той не очень сенсационной причине, что у него нет денег. А жаль.
С.
22 декабря 86 г.
Дорогой Сергей!
Поздравляю тебя и семейство с Рождеством Христовым, Ханукой и наступающим Новым годом с пожеланиями всяческих радостей и счастья, а также денег, каковые и есть источник радостей и счастья.
У нас – без изменений. Письмо твоё, написанное в спешке, получил. Я как раз звонил, когда ты уехал выступать, и говорил с Леной. Отослал Половцу кучу стихов, но он печатать не торопится, и хрен с ним. Послал также Вайлю «Прейскурант», который он слышал ранее в твоём исполнении и просил прислать. Наладил переписку с парнем, который перевёл «Архимеда», может, он ещё чего переведёт, для этого послал ему «Витязя».
Кстати, «Демарш» продаёт «Руссика», один мой знакомый у них купил, не знаю – почём. Если у тебя есть ещё экземпляры для продажи, то не можешь ли ты послать одну книжку по адресу: (Адрес). Укажи, сколько это стоит (с пересылкой), и адресат тебе пришлёт чек. Это наш с тобой поклонник, он мне звонил. Если не хочешь – не посылай. Я ему тогда напишу, чтобы обратился в «Руссику».
Кроме того, пришли мне адрес Аксёнова, если у тебя есть. Меня просил об этом мой сосед Ф.Аранович, книжку которого «Надгробие Антокольского» ты, наверно, читал.
Такие дела. Опера идёт туго, я сам не знаю, зачем её затеял, теперь жалко бросить, но не пишется. Жду подъёма и вдохновения. Как насчёт литературной переписки с Мешковицером по поводу коломянковых брюк?
Ещё раз – с праздниками!
Обнимаем. Наум.
Ты обещал Але своё фото в новом, похудевшем качестве. Изволь.
Из цикла «Занимательная физика»
ПЕРВОЕ НАЧАЛО ТЕРМОДИНАМИКИ
«Нельзя построить вечный двигатель
первого рода».
Трудиться на благо народа,
дерьмо на себе вывозя,
а двигатель первого рода
уже и построить нельзя?
Зарплата – глядеть микроскопом,
попробуй семью прокорми!
На закусь – картошка с укропом,
а выпивка – с двух до семи.
Душе не дают кислорода,
с утра промывают мозги…
Но двигатель! Первого рода!
Построить! – никак не моги.
Я слесарь, а не математик,
мой глас не сочтите за бред.
Начальнички, за ногу мать их,
на всё наложили запрет!
Продам урожай с огорода,
подамся в глухое село
и двигатель первого рода
построю – начальству назло!..
2 янв. (1987 г.)
Дорогой Наум!
Я тоже поздравляю тебя и твоё семейство с Новым Годом. Будьте здоровы и так далее.
Мы никак это дело не отмечали, выпили чаю с какой-то дрянью и в первом часу будничным образом уснули.
Катя где-то развлекается, Коля слегка простужен, мать более или менее здорова, хотя мы, спасаясь от гостей и приглашений, кощунственно лжём окружающим, что она больна. Мама сама разрешила: «Говори, что у меня инфаркт».
Адрес Аксёнова таков: (Адрес)
Я слышал, правда, что он купил дом. Однако письма, посланные по старому адресу, в таких случаях доходят. Значительные публичные фигуры, к каковым принадлежит Аксёнов, оставляют на почте новые координаты.
«Надгробье Антокольского» – рекордно мрачное и плохое название для книги. А так – ничего себе, я её читал.
Посылаю тебе мелкое чтиво. Развивайся гармонично.
У нас ничего нового, денег стало побольше, Катя, живя отдельно, стала к нам получше относиться. Настроение же почему-то гнусное. Дико угнетают какие-то заботы и обязательства. Кроме того, я думаю, меня незаметно убивает халтура на радио: 27 лет я сочиняю всякую заказную галиматью, и конца этому не видно.
Короче, я в печали. Единственное развлечение – новости из Союза. Туда укатили двое моих приятелей: Валера Клеверов (он же Ларни Клевер) – симпатичный оболтус и Юра Галецкий – саксофонист, монах и романтический живописец, рисовал, в основном, бабочек.
Завтра я выступаю в Филадельфии с Мариной Тёмкиной и, кажется, отдам ей (она совершенно нищая) свою часть гонорара, отчего заранее её ненавижу.
Бахчанян говорит, что Горбачёву надо дать Чернобылевскую премию. Или – Чернобелевскую.
Всех обнимаю.
С.
