Каждое рабочее утро одни и те же люди в одно и то же время едут в одном и том же вагоне метро. Они садятся на разных остановках, и входя в вагон, и видя вокруг привычные лица, облегченно вздыхают, — значит, не опаздывают.
По утрам в вагоне метро сонно-монотонное затишье. Счастливчики, сидящие возле окна, прислонившись к косяку и безмятежно полуоткрыв рот, откровенно спят, как будто им никуда не надо, и гори оно все ясным огнем. Студенты всех возрастов и мастей пытаются читать учебники и конспекты, но сладкий утренний сон берет верх, и умные головы падают на мелко исписанные страницы. На каждой остановке бедолаги вздрагивают и озираются. Но, убедившись, что выходить еще рано, облегченно вздыхают, вновь устало закрывают глаза и возвращаются в полудремоту, плавно обмякая в сторону сидящих рядом религиозных дам в париках и длинных юбках. Дамы испуганно отшатываются. В руках у каждой открытый маленький замусоленный молитвенник. Но религиозные дамы в него не смотрят. Покачиваясь в такт движению и беззвучно шевеля губами, повторяя давно выученные слова, они с любопытством наблюдают за своими соседками по вагону, которые увлеченно наводят марафет, а те, не взирая на остальных пассажиров, ловко наносят основные черты лица, доставая из бездонных сумок то тушь для ресниц, то румяна, то помаду.
Когда женщина смотрится в зеркало, в голове у нее только одна мысль: «Неужели это я?» Одни задают себе этот вопрос с восторгом, другие с ужасом, но так или иначе, все внимание сконцентрировано только на своем отражении и на том, как его сделать еще лучше. Последний взмах пуховкой из пудреницы по носу, заключительный мазок кисточкой по губам, прощальный взгляд роковой победительницы в зеркальце, и вот уже вместо бесцветной моли, вошедшей в вагон, на платформу выпархивает почти что кинозвезда, с темной бахромой подведенных глаз и сочным бутоном алых губ. Религиозные дамы, не прекращая молиться, провожают свежевыкрашенную красавицу завистливыми взглядами.
Ехать долго. Многие перезнакомились и даже подружились, рассказывают друг другу как живут, о чем думают...
— Не могу я больше с ним, понимаешь, не могу! — сердито говорила блондинка у окна. — Все меня раздражает! Раньше, в Союзе, когда он в начальниках ходил, хорошо надо мной поиздевался! Ведь что только не вытворял! До того дошел, что в отпуск на теплоходе поехали, так на соседней палубе любовница его была, с собой взял! Девчонка какая-то, лет восемнадцати-двадцати, да такая наглая, куда мы, туда и она, за каждым углом его караулила, да и почему нет, ведь он сам ее пригласил! А я, как дура, делала вид, что ничего не замечаю, людей стыдилась, все терпела! — голос ее задрожал, и она резко отвернулась к окну.
В другом конце вагона беседовали мужчины.
— Я познакомился в командировке, — рассказывал молодой парень в джинсовой рубашке своему соседу. — Симпатичная такая девица. Прическа, правда, будто корова пожевала и плюнула, но зато фигура — блеск! Я ей тоже, вроде, понравился. Короче, пошли в отель. Я к ней с ласками, а она, такая деловая, тут же принялась мне советы давать. «Не так быстро, помедленнее! Сначала сними украшения, осторожно, не урони! Положи их на туалет, да смотри, чтоб не соскользнули...» И так всю дорогу. «Быстрее, теперь помедленнее, вот так хорошо, теперь чуть левее, да не так!» Я ее даже спросил: «Ты, случайно, не автоинструктором работаешь?» Оказалась обыкновенная продавщица! Ну так меня достала, еле ноги унес!
— А программистки еще хуже! — с видом знатока ответил ему приятель, — У меня была одна, от нее вообще слова не добьешься, лежит, как лунатик, с отсутствующим лицом! Я ее спрашиваю: «Ты о чем думаешь?» А она вздохнула и говорит: «У меня на работе программа не работает, и в голове все время крутится, как ее поправить!» А я-то тут при чем? Нет, с программистками больше ни за что встречаться не буду!
В середине вагона девушка в ярко-красной кофточке разговаривала с подружкой:
— Все-таки у наших мужиков никакой культуры! Тут ко мне в поезде один приставал. Почему, спрашивает, вы как только в вагон садитесь, сразу засыпаете, я за вами уже год наблюдаю, никак не могу выбрать момент, чтоб поговорить, пока рот открою, вы уже спите! Помотайся как я, думаю, тоже уснешь! Да разве они понимают? Ну, стали по утрам здороваться, разговаривать о каких-то пустяках. Как-то раз спрашиваю его: «Что Вы в выходной делали?» А он и отвечает, мол, пришла телка, попилились! Еще две остановки проехали, он, видно, забыл, что две минуты назад было, приходите, говорит, ко мне в гости в воскресенье. А я ему отвечаю: «Пили, дружок, в другом месте, а ко мне больше вообще не подходи!» Да вон он сидит, отворачивается, даже смотреть на меня боится!
Неподалеку сидел мужчина с гримасой превосходства на гладко выхоленном лице. Снисходительно улыбаясь, он пытался заговорить с сидящей рядом молодой женщиной, но она молча смотрела перед собой, как будто ничего не слышала.
— Моя жена помешалась на любви, говорит одно и то же, одно и то же, как она не может без меня жить, — уныло брюзжал мужчина средних лет с лицом, похожим на застиранную наволочку, которую поленились погладить. — Я ее тоже люблю, но постоянно болтать об этом у меня просто нет сил! Любит-то она любит, а в постели, как мертвая, ни звука, ни движения! Не знаю, мечтает она в это время или спит!
— А моя мне все одолжение делает! — подхватил сосед по скамейке. — Она так не говорит, но я будто ее мысли читаю: давай, мол, кончай скорей и больше не приставай! Можно подумать, что я насильник или животное, которое без этого жить не может!
Блондинка у окна вынула платок, промокнула глаза и снова повернулась к подруге:
— А в Америку приехали, моего как подменили! Тихий, беспомощный, какой-то бестолковый! Устроиться толком никуда не может, английского-то нет, а учиться не хочет. Чуть за книгу возьмется — что-то, говорит, меня в сон кидает, и спать! Как услышу это «в сон кидает», просто не могу! А как же я? Худо-бедно, одни курсы кончила, потом другие, и дома мыть ходила, и со стариком сидела, и всю семью еще обслуживала. А старик какой вредный был! Ему почти 90 лет, а только наклонюсь, он под юбку лезет, прямо ни минуты покоя! Или разденется, ляжет и говорит: «Гладь меня!» Слава Богу, все позади, теперь вот нормально работаю. Зарплата, правда, небольшая, но хватает! Дети школу заканчивают. Что же я так мучаюсь?
Молодой парень в джинсовой рубашке азартно делился опытом:
— А я с одной уже месяц встречаюсь. Два раза замужем была, а ведет себя, будто голого мужика никогда не видела! Все жалуется — «прелюдии» ей не хватает! А сама ничего не умеет, всего боится! Как будто у меня в штанах заряженный пистолет, который сейчас выстрелит!
Блондинка у окна достала из сумочки маленькую книжечку в яркой обложке.
— Читала? — спросила она у подруги. — Вот это жизнь! Просто оторваться не могу! Как люди ухаживают красиво! Всюду ездят, в ресторан ходят, в театр! А какая любовь! Какие слова друг другу говорят! А тут пятнадцать лет прожили, вспомнить нечего! И раньше-то без особых затей, а теперь, на нервной почве что ли, совсем не может ничего. К врачу не идет, стыдно, а само-то не проходит, только хуже и хуже, от этого еще больше нервничает, и вот так, заколдованный круг! Думаю, пойду к врачу сама. Поговорю с ним, может, посоветует что-то. На работе дали адрес. Пошла. Рассказала все. Знаешь, что он мне посоветовал? Разденьтесь, говорит, догола, повесьте на руки и на ноги бубенчики и в таком виде встретьте его с работы вечером. Ну, была не была! Дети ушли в кино, я все сделала, как врач сказал. Жду мужа, а он не идет, задерживается. Я уже мерзнуть стала, слышу шаги на лестнице. Открываю ему дверь, у него глаза стали, как тарелки. А потом как закричит: «Ты что, с ума сошла совсем? Что ты тут звенишь, как корова на лугу, я есть хочу, а у тебя в голове черт знает что!» Ушел в ванную и дверью хлопнул. Сняла я эти проклятые бубенчики, надела халат и думаю: «Пропади ты пропадом, импотент несчастный!» Просто кошмар какой-то! Ничего его не интересует, книг не читает, телевизор не понимает, по телефону без меня и то поговорить не может! Уйду, честное слово, уйду, лопнет мое терпение!
— Ну, как же так, столько лет вместе, дети у вас, ведь было же что-то хорошее, — возразила подруга.
— Было да сплыло! У детей своя жизнь, их дома-то нет никогда! Скоро совсем уйдут, а я ведь тоже человек! Я жить хочу! Чтоб пойти куда-то, поехать, одеться красиво, чтоб меня любили, уважали, что я — хуже других? Он мне всю жизнь говорил, мол, я без него ноль без палочки! Вот пусть теперь сам сидит со своей упавшей палочкой, а я уйду!
На следующей остановке подруги вышли из вагона. Поезд ушел...
