«У этой женщины должно быть какое-то необыкновенное имя, как и она сама», - размышлял Антон Павлович, держась за поручень в тесной маршрутке и разглядывая женский профиль у окна, который волновал его, как воспоминание о когда-то виденном, но позабытом сне.
Каждый рабочий день он садился в микроавтобус у своего дома в самом начале маршрута и выходил на конечной. Это было удобно, даже если приходилось стоять, потому что по утрам через пару кварталов микроавтобус уже не реагировал на людей, махавших руками с остановок – не безразмерный… Конечная в центре была у метро, и многие попутчики тут же устремлялись в подземелье. Антону Павловичу и здесь повезло – пересаживаться не приходилось, до работы он проходил два квартала пешком, любуясь родным городом и находя в нем прелесть в любую погоду. Он сожалел, что не имел фотоаппарата, ведь столько замечательных деталей попадалось по пути, но как-то не было особой надобности, да и делиться впечатлениями было не с кем…
Ежедневно добираясь таким образом до службы, он уже хорошо знал и водителей маршруток и многих пассажиров. Ну, если не знал, то узнавал. Некоторые попутчики уже здоровались с ним, с иными даже перекидывались общими фразами то на остановке, то в тесноте салона. Антон Павлович не был склонен «болтать ни о чем», а тем более, бурно обсуждать вчерашний футбол или высказывать свои политические пристрастия. Потому он помалкивал и наблюдал за людьми, а если удавалось сесть, доставал книгу и пытался читать, прекрасно сознавая, как это вредит зрению, но не спать же эти сорок минут, которые порой растягивались и на дольше из-за дорожных проблем.
«Необыкновенная женщина» волновала Антона Павловича «недопонятностью». Никогда они не ехали вместе по утрам, хотя по вечерам часто встречались в очереди на конечной у метро. Правда, тоже не каждый день. Вот по понедельникам он не встретил ее ни разу. Анализ этих фактов давал возможность предположить, что незнакомка начинала свой рабочий день не в девять, как он, а позже, по понедельникам же, не исключено, имела выходной.
Женщина была невысокого роста, что импонировало нашему герою. Он и сам не был баскетболистом, а дебелые тетки давили его не только массой в автобусе, но и психологически, впрочем, как и худосочные высокорослые «модели» с украшениями в пупках между короткими маечками и низко посаженными джинсами. Эти девушки искали свой интерес, шаря глазами где-то на полметра выше его головы.
Незнакомка была брюнеткой средних лет, не хрупкой и не полной, слегка вьющиеся волосы ее были замысловато собраны и сколоты на затылке, но, в общем-то, не только это привлекло внимание Антона Павловича. У нее были глаза… Какие-то особенные глаза были… Это он заметил, когда, осторожно коснувшись ее плеча, попросил передать водителю деньги за проезд. Незнакомка оглянулась, глаза их встретились, ресницы ее встрепенулись, взгляд вмиг опустился на его руку, протягивавшую купюру, ее рука потянулась к его руке, из-под черного рукава плаща выглянул белый кружевной манжет, и тонкие пальцы осторожно взялись за край денежной единицы. Антон Павлович почему-то так смутился (когда же он так смущался в последний раз?), что не выпустил купюру сразу, и какое-то мгновение она была связующим звеном между ним и незнакомкой.
Вдруг водитель резко затормозил, человеческая масса качнулась вперед, Антон Павлович наткнулся грудью на плечо незнакомки, разжал пальцы, схватился за поручень, удерживая натиск сзади, и неожиданно покраснел. Незнакомка ткнулась другим плечом в квадратную спину стоявшего впереди неё мужика, испуганно вскинула глаза на Антона Павловича, ресницы ее опять дрогнули, глаза снова избежали более длительного контакта и обратились на купюру, зажатую теперь в её руке, а на губах женщины промелькнула тень улыбки. Антон Павлович неожиданно для себя пробормотал «Пардон», хотя французским не владел, но извинение его потонуло в криках пассажиров по поводу стиля езды водителя и репликах водителя по поводу бестолковых пешеходов, перебегающих, «где не положено».
Включив на работе компьютер, Антон Павлович первым делом завел в поисковик словосочетание «трепетная лань», которое неотвязно крутилось у него в голове с того самого момента, как он увидел этот взгляд не юной уже женщины и робкое дрожание ее ресниц. Идя два квартала до своей конторы, он никак не мог припомнить, кому принадлежит высказывание «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Эта строка вынырнула откуда-то из глубин памяти вслед за определением к типажу незнакомки, но чей гений создал этот афоризм, наш герой вспомнить был не в силах.
Великий и непостижимый Интернет мгновенно ответил:
Из поэмы «Полтава» (1829), А С. Пушкина (1799—1837). Слова Мазепы:
Ах, вижу я: кому судьбою
Волненья жизни суждены,
Тот стой один перед грозою,
Не призывай к себе жены.
В одну телегу впрячь не можно
Коня и трепетную лань.
Забылся я неосторожно:
Теперь плачу безумствам дань...
Иносказательно: 1. Нельзя решить взаимоисключающие задачи. 2. О двух не подходящих друг другу людях.
«Да-да! Кто же еще? - обрадовался Антон Павлович, - Конечно, классик!»
А через мгновение он нашел в поисковике также ссылку на рассказ Чехова «Конь и трепетная лань». Прочел короткую зарисовку былых времен о печальной участи супругов с несовместимыми системами ценностей и вздохнул - мол, не случайное это совпадение – два Антона Павловича задумались об одном и том же крылатом выражении Пушкина…
Перечитав еще раз слова Мазепы, наш герой со смущением поймал себя на мысли, что ему небезынтересно, как там у его трепетной незнакомки в личной жизни, все ли ладно, или (кто знает?) вдруг и у нее свой «конь»…
Надоела, утомила и притупила что-то истинное, настоящее вульгарная прямота, сила и напористость «слабого пола» и в жизни, и на экранах, в прессе, и крупным планом с биг-бордов. Достала их безупречная белозубая вечно молодая улыбка и двухсотпроцентная сексуальная готовность. Правда, не утешала и другая крайность - печальная базарная реальность.
И не подумайте, что наш герой был брюзжащим стариком! Он не достиг и пятидесяти, но его уже серьезно настораживало ощущение «ненастоящести» окружающей жизни, «синтетичности» всего - от воды, еды, воздуха, одежды и до человеческих отношений по навязанным кем-то извне шаблонам. Возможно, потому столь редкое нынче искреннее проявление женской робости и смущения так впечатлило его в тот день в маршрутке. И перед тем, как отдаться работе, цифрам и подсчетам очередных статистических сводок, Антон Павлович дал себе слово внимательней понаблюдать за незнакомкой с такими несовременными, но очень импонирующими ему манерами.
Антон Павлович, уже не особо отвлекаясь на разглядывание других пассажиров, городских пейзажей или на чтение книги, сосредоточился на ненавязчивом изучении «объекта», и надо сказать, не был разочарован. Более того, хоть не было пока между ними сказано ни слова, он смел надеяться, что и сам небезынтересен загадочной попутчице. Она не то, чтобы делала ему какие-то знаки или оказывала предпочтение, но довольно доброжелательно кивала в ответ, когда он здоровался, заметив ее в очереди на конечной. Правда, глаза её тут же скрывались за трепещущими ресницами, шея поворачивала голову на несколько градусов в сторону, и женщина замирала статуэткой, только кисти рук вдруг приходили в движение, сплетая пальцы между собой, а потом тоже замирали. Несколько раз они стояли в чреве микроавтобуса достаточно близко, хоть и не вплотную, и Антон Павлович уловил запах духов незнакомки. И в нем тоже было что-то давно забытое, откуда-то из детства, больше связанное с медициной, нежели с парфюмерией, и эта очередная «недопонятность» интриговала его, но не напрягала, как в молодые годы жадно втягиваемый ноздрями запах женских духов.
«Возможно, я где-то её уже видел? Или похожа на кого-то из прежних знакомых?» - размышлял Антон Павлович то дома, то на работе, перебирая в голове так и эдак свои ассоциации. Но ни его сослуживцы, ни соседи по дому, ни соученики по институту или даже школе никак не привязывались к образу попутчицы, хотя подсознание влекло его искать ассоциации где-то в прежних годах, возможно, даже в тех, о которых он и сам знал только из фильмов и книг.
Однажды вечером по пути в спальный район, куда ежедневно возвращались завсегдатаи маршрутки, чтобы воссоединиться с семьями, поесть, помыться, посмотреть телевизор, поспать, позавтракать и опять собраться в одном железном объеме по дороге на службу, маршрутка попала в дорожную тянучку. Была велика перспектива застрять надолго, еще не переехав мост через реку. Водителем в тот раз был молодой энергичный парень, который терпеть не мог пробок и нюхом чуял их приближение так же, как и возможные варианты выкрутиться.
- До моста выходят? – зычно крикнул он, оглянувшись в салон.
Пассажиры ответили отрицательно. Маршрутка поднатужилась, выбралась на бровку, потом на тротуар, проехала метров двести, обгоняя ползущие по улице авто, свернула в проулок, из него в парк и вместо того, чтобы приближаться к реке, завертелась в гору по узкой крутой мощеной дорожке, с обеих сторон заросшей старыми деревьями и высокими кустами.
Пассажиры притихли и удивленно поглядывали то в окна автобуса, то друг на друга. Антон Павлович взглянул на незнакомку – не волнуется ли? Но женщина стояла спокойно, одной рукой держась за поручень сидения, другой прижав к себе небольшую сумочку, больше похожую на театральную, чем на каждодневную женскую сумку, в которых обычно чёрт ноги сломит. Ни разу не видел Антон Павлович в руках незнакомки пакетов, набитых съестным, какие обычно тащат по вечерам домой дочери Евы, чтобы накормить семью. Это наблюдение сначала удивило нашего героя, а потом обрадовало. Но вернемся в сбежавший с маршрута автобус.
Словно почувствовав на себе взгляд, попутчица грациозно повернула голову и неожиданно улыбнулась Антону Павловичу. Не то, чтобы совсем улыбнулась, но в уголках ее губ и глаз пробежало нечто такое мимолетное, что ему тут же захотелось ответить улыбкой и приподнять шляпу, будь у него шляпа. Но загадочный взгляд опять ускользнул, прикрытый трепещущими ресницами, а по лицу её побежали тени от бьющих в окна снаружи веток и листьев.
Вдруг машина задергалась, звуки мотора стали неприятно-резкими, будто он закашлял, пассажиры переглянулись, маршрутка несколько раз дернулась и замерла на месте. Водитель выругался, ударил руками по рулю, открыл двери и вышел, а пассажиры тревожно притихли. Антон Павлович оглядел мизансцену – перед лобовым стеклом, извиваясь в легких сумерках, шла в гору узкая мощеная булыжником дорога, а к боковым окнам снаружи любопытно прильнули ветки кустов и деревьев со свежими, недавно распустившимися листьями. В открытую дверь вошел давно забытый запах черемухи и заполнил салон. Антон Павлович подумал, что опять весна, а он, как эта маршрутка – туда-сюда каждый день по расписанию, и ничего в его жизни не меняется, да и вряд ли уже изменится. В свои почти пятьдесят он скорей боялся перемен, чем желал их – хватит уж экспериментов…
Водитель не возвращался. Пассажиры возмущались – одни говорили, что лучше бы стоять в пробке на набережной, чем в этой глухомани, другие сетовали, что опаздывают на сериал, третьи по привычке винили во всем страну и правительство. Антон Павлович и незнакомка переживали ситуацию молча. Он поглядывал на попутчицу - не расстроилась ли она от такого поворота событий. Но женщина выглядела спокойной, более того, при плохом освещении салона Антону Павловичу опять показалось, что по лицу ее пробежала тень загадочной и даже хитроватой улыбки, когда она скользнула взглядом по окнам, потом глянула на открытую дверь и будто вопросительно посмотрела на нашего героя, а он вдруг услышал стук собственного сердца.
Несколько мужчин вышли покурить, перекинулись парой фраз, и к удивлению своему обнаружили, что водителя-то нигде нет. Поднялся шум и переполох, одни пытались выйти из машины, другие – куда-то звонить с мобильного, все были возмущены и раздосадованы сломанными планами на вечер (будто этот вечер в спальном районе хоть чем-то должен был отличаться от остальных подобных вечеров!) Все пассажиры вышли, некоторые аукали, надеясь вернуть водителя, другие совещались, что делать. Тем временем сумерки сгущались, а запах цветущей черемухи усиливался.
И вдруг Антон Павлович почувствовал, как кто-то мягко взял его за руку и повлек за собой. Незнакомка вела его в сторону от раздраженных пассажиров, куда-то в гору, петляя между деревьями и кустами с легкостью и ловкостью, которой в ней не предполагал. Вдруг наш герой оступился, нога скользнула по прошлогодним листьям вниз, и он неловко дернул руку дамы, но та не выпустила его руки.
- Пардон! – опять извинился он почему-то по-французски.
- Ne vous excusez-pas! C’est pas grave! (Не извиняйтесь, не страшно) - произнесла в ответ незнакомка, и Антон Павлович подумал, что впервые слышит ее голос, и что голос этот ничуть его не разочаровал, именно таким он и должен быть у трепетной лани.
- Mais moi, je suis tellement maladroit, et vous… vous etes si… si magnifique… (Но я, я такой неловкий, а вы… вы такая замечательная…) - ответил Антон Павлович и покраснел.
Незнакомка помогла ему подняться по склону к упавшему дереву и жестом предложила присесть. Они долго разговаривали, сидя в полумраке рядом и вдыхая пьянящий аромат черемухи. Незнакомка рассказала, что работает гувернанткой в семье одного банкира, занимается двумя его детьми, водит их на прогулки, читает книги, а еще по собственной воле учит старшую девочку игре на фортепиано, что жена банкира редко бывает дома - то она в салонах красоты, то по модным магазинам, то к подругам на чай. Незнакомка сказала также, что, в общем-то, работой и отношением к себе хозяев она довольна, хотя мечтала, конечно, не об этом, особенно когда закончила консерваторию, но – «смутные времена, эпоха перемен»…
Антон Павлович тоже что-то говорил – и о своей жизни, и о своих прежних планах написать докторскую по прикладной математике и занять заметное место в науке, о планах, которым, увы, не суждено было сбыться. Незнакомка с пониманием кивала, иногда всплескивала руками, и Антон Павлович вовсе не удивлялся, видя ажурные перчатки, белые кружевные манжеты старинного платья, черную кружевную шаль на плечах незнакомки и узенькие черные ботиночки со шнуровкой. Он теребил в руках свою шляпу и говорил-говорил. Ее звали Полиной…
Трудно сказать, сколько времени прошло, пока Антон Павлович вспомнил, что они ехали домой, и что надо бы как-то выбираться. Он даже решил позвонить другу, у которого была машина, попросить, чтобы тот вывез их отсюда, как ни жаль было нарушать романтичность этого случайного свидания. Но в карманах сюртука не оказалось мобильного, а круглые часы на цепочке, щелкнув пружиной, отбросили крышечку и показали довольно позднее время. Антон Павлович перевел взгляд на незнакомку, та улыбнулась, опять молча взяла его за руку и повлекла за собой в гору.
В десяти метрах от места их привала дама указала взглядом на вход в пещеру.
- Сa, c’est le passage de la rive droite vers la rive gauche, n’ayez pas peur, suivez-moi! (Это проход с правого берега на левый, не бойтесь, следуйте за мной! )
- Mais… c’est tellement inattendu, madame. Cela peut etre dangeureux, vous risquez votre vie…(Но… это так неожиданно, мадам. Это может быть опасно. Вы рискуете вашей жизнью…)
- Pas du tout. Je connais bien ce tunnel, nous l’avons longe meme avec les enfants, (Вовсе нет. Я хорошо знаю этот тоннель, мы проходили по нему даже с детьми. ) - ответила незнакомка, а Антон Павлович с одной стороны устыдился своих опасений, а с другой удивился, как эта робкая женщина могла бродить таким заброшенным тоннелем и тем более со вверенными ей детьми банкира. Он сделал шаг вперед, потом еще несколько и заметил в глубине прохода свет.
Закрепленные метрах в двадцати друг от друга на стенах тоннеля горели факелы, пахло уже не прелыми листьями и черемухой, а теплом огня, стены и пол были земляными, глинистыми, но сухими и гладкими. В свете факелов силуэт шедшей впереди и призывно оглядывавшейся женщины казался Антону Павловичу похожим на мираж, ему захотелось еще раз прикоснуться к ней, убедиться в том, что она реальна, но вместо этого наш герой ущипнул себя за руку – ничего не изменилось. Давно забытая безумная волна желания и необъяснимой химии поднялась в нем и захлестнула несостоявшегося доктора математических наук. Он ускорил шаг, догнал Полину, обхватил ее обеими руками за талию, повернул лицом к себе и поцеловал с такой страстью, какой не припоминал за собой даже в молодости. Шляпа его упала на пол, но какая, к черту, шляпа, если эта невероятная женщина не дала ему пощечину за такую наглость, а ответила взаимностью!
- А вы решили сегодня кругами кататься, любезный? – потряс Антона Павловича за плечо старичок-попутчик, сидевший рядом, - Уморились за неделю? Ну, бывает, завтра выходной, выспитесь!
- Освобождаем салон, граждане! Я на отстой, - прокричал водитель.
Сказка рухнула. Антон Павлович, огляделся, тряхнул головой, поднялся, вышел из маршрутки и, как зомби, побрел домой, где его давно никто не ждал.
Назавтра, выпив безо всякого аппетита чаю с бутербродом, он отправился бродить по городу – почему-то не сиделось ему дома в такой ясный весенний день, хотелось двигаться, осмысливая вчерашние неожиданные ощущения, показавшиеся такими реальными. Проехав по знакомому маршруту через мост по направлению к центру, он задумчиво оглядел поросшие деревьями и кустарником кручи правого берега и странный сон опять со всеми деталями пронесся перед ним.
От нечего делать наш герой, нагулявшись по городу, решил зайти в музей. Да не просто в музей, а в Музей одной улицы, где собрано множество старинных экспонатов, предметов быта, которые служили жителям его города в былые годы. Он бродил по прохладным залам один, без экскурсовода и толпы зевак, так ему было приятней. Ведь не ради информации, а в поиске ощущений зашел он сегодня сюда.
И вдруг у входа в один из залов он оцепенел – в дальнем углу за фортепиано Антон Павлович увидел до боли знакомый силуэт в платье с черной кружевной накидкой, вьющиеся волосы замысловато собраны на затылке, тонкие пальцы стоят на клавишах, а белые кружевные манжеты слегка прикрывают кисти рук.
Сердце заколотилось в груди, пот выступил на лбу нашего героя, он замер и не знал, что делать – кинуться к Полине, рассказать, что только о ней и думает последнее время, что сегодня ночью не он сомкнул глаз, или не двигаться, чтобы не спугнуть, чтоб не вышло, как вчера в маршрутке, когда его так неожиданно вырвали из прекрасного сна…
Кто-то потрогал его за плечо:
- Извините, вы загораживаете вход в зал! Дети, проходите, становитесь там слева! – произнесла пожилая экскурсовод, пропуская человек пятнадцать притихших школьников.
Антон Павлович посторонился и замер. Седая дама рассказывала о быте богатых горожан, показывала рукой на те или иные экспонаты за стеклом витрин и на стенах, а он все ждал, что Полина тоже как-то отреагирует на приход гостей. Ведь теперь ему стало ясно – она здесь работает! Не с девяти, как он, а с десяти. И по понедельникам у нее выходной – все складывается. И её образ, и характер были так органичны этому месту, и сама она была, будто из другого мира, из другой эпохи…
- Вот манекен, изображающий женщину в одежде того времени, но это не богатая женщина, скорее всего, гувернантка, но образованная, умеющая играть на фортепиано, возможно, даже француженка. Вы же знаете, ребята, что раньше богатые люди выписывали для своих детей таких специальных нянек из-за границы, чтобы дети заодно и язык изучали в общении…
- Манекен?! Как – манекен?! – метнулся ближе Антон Павлович, дети засмеялись, а экскурсовод насторожилась.
- Да. Конечно, манекен! Хотя, соглашусь с вами – изумительно выполненный! Школа, знаете ли, – терпеливо объяснила она потрясенному посетителю.
Антон Павлович мешком осел на ближайший стул.
- Вам плохо, мужчина?
- Нет-нет, ничего, вы продолжайте, продолжайте, - вяло махнул рукой он.
Экскурсовод увела детей в следующий зал, а наш герой сидел, глядя на свою Полину со спины, и боялся подойти заглянуть ей в лицо. Сердце его работало так тихо, что, казалось, и не было его вовсе. В зале было пусто, только издалека доносились детские голоса. Антон Павлович разглядывал «манекен» сверху до низу, будто трогал руками, и вдруг что-то бешено толкнулось в его груди и застучало в висках. Одна нога пианистки была вытянута вперед и стояла на педали инструмента, а вторая была видна под круглой табуреткой. На черном узком ботиночке со шнуровкой тонкой полоской шел по низу след рыжей глины. Антон Павлович перевел дыхание и опустил глаза – по нижней части его ботинок шла такая же полоска…