Печальны шелесты минут,
Повисших между тьмой и светом,
Я тут еще, где день, я тут,
А ты же – там, по всем приметам.
Мне цель завещана судьбой
Единственная, может статься:
За ускользающим – тобой
Всю жизнь недостижимо гнаться.
В плену мучительной мечты,
Но лишь обратной стороною
И ты, мой тайный друг, и ты
Упрямо следуешь за мною.
И здесь секрет настолько прост,
Настолько же и неминуем...
Вот почему одну из звезд
Мы нашим Солнцем именуем.
***
Нет имен у могил
В поздних сумерках года.
Словно омут, застыл
Темный круг небосвода.
Семена – в глубине,
Там, где прошлое живо.
Их качает во сне
Древней мощью прилива.
За стеной, за окном
Воют псы оголтело,
Плачет белым огнем
Нежной полночи тело.
Слышу клики судьбы,
Только я заворожен,
Черный путь до трубы
Заметен-запорошен.
И во тьме, в глубине,
Где грядущее – живо,
Я качаем во сне
Древней мощью прилива.
***
Игра теней так схожа с новизной,
Сопряжены гармония и хаос.
Предмет стоит, а тени, задыхаясь,
Кружат, бегут и гибнут по кривой.
Печальный гном, застенчивый палач
Ревнивым перышком нащупал путь окольный, –
И над землей бумаги безглагольной
Свой легкий купол выдувает плач.
И мутный лучик крошечных обид
Без устали лукавый мозг щекочет
Бессмыслицей, и мозг распасться хочет,
Хотя ему родиться предстоит.
Фантасмагорий бледная стезя,
Куда она, убогая, уводит,
Когда душа звенит и колобродит,
И горько жить, и умереть нельзя?
***
В тишине пропадает крик,
Соль дороги зато – бела.
Черной ночи угрюмый бык
Роет землю вокруг стола.
Тяжко дышит ночной кошмар,
И ползут не часы – века.
Рыжим светом далеких фар
Отливают его бока.
Только мучит вопрос один,
Заглянуть – не увидишь дна:
Кто рукой холоднее льдин
Отогрел нам глоток вина?
Безначален простор высот,
Каменеет земная ртуть,
И тоска, что в пути гнетет,
Не длиннее, чем этот путь.
О бессонницы грузный бег!
Полуночных страстей недуг!
Пока Вий не поднимет век
И не глянет в наш тесный круг.
***
Как полотно, распахнута строка,
Смотрите, она дышит и сверкает,
Какая жизнь в ней тайно протекает:
Вот слово-облако, вот лодка, вот река!
Вот слово-стон, а здесь – трепещет лес
Сцепленьем крылышек и шелухою рыжей,
Вот слово-дом с покатой узкой крышей,
С тропинкой вниз, и желтой глины срез.
Двойных значений тонкий переход
Связует их неодолимой тягой,
И робость тут соседствует с отвагой
Под солнцем давности, которое – печет.
***
Непререкаем жесткий взмах перста,
Так сила – мстит: она попала к слабым.
Плывет асфальт. Горят зрачки сомнамбул,
И ржет и кажет зубы темнота.
Так сила мстит. К серебряному рту
Прихлынула неразбериха звуков,
Их сочетать суровая наука
Меня влечет за красную черту.
За ту черту, где непривычный лад,
Не втиснутый в реестр неуклонный,
Гуляет так, как зеленеют кроны,
Как рожь цветет и плачет звездопад.
Блаженный ток проходит языком,
И рвется дух в томленьи поднадзорном
Познать свободу быть ему покорным
И мужество – не думать ни о ком.
***
Памяти Б. В. Сухорукова
Уже к исходу ночи темной
Свой кнут взвивает Волопас,
И страшно мне тоски огромной
Бегущих по вагонам глаз.
За полустанком пленным воском
В окошках чертит полукруг
Зари угрюмая полоска
С туманными следами рук.
И тоже тянется в крушенье,
В самосожженье, в забытье,
Где отражается движенье
Уже не ваше, не мое.
Подспудной музыкой напева
Мы намертво сопряжены –
Слепые выходцы из чрева
Живородящей тишины.
И кружимся, не зная часа,
До встречных сумерек, когда
Ленивый оклик Волопаса
Нас остановит навсегда.
***
То мерещится мне поле
Или поле – за углом?
Кто ведет на нитке боли
Белый месяц над селом?
Кто за месяцем высоко
Много зим и много лет
До загаданного срока
Заметает легкий след?
Кто в глуши автомобильной
Так убийственно срастил
Темных улиц холод пыльный
С нежным холодом могил?
Кто, потемки разрывая,
Под ненастный ветра вой
Из летящего трамвая
Светит бледной головой?
Кто над всем всегда смеется,
В сердце горечь затая,
Кто на песню отзовется,
И заплачет кто, как я?
Примерещилось мне поле
Или поле – за углом?
Жизнь, движенье, ветер, воля,
Белый месяц над селом?
***
Был храм поэзии... Вяч. Иванов
Над пылью полдня поднимался он
На перекрестке – в шелестеньи лета,
В нем чудом переливчатого света
Был каждый угол грустно озарен.
И у дверей – как сквознячок свистал,
Остуживая кипятильню строчек,
Над мировым базаром одиночеств
Взлетала память, крылья распластав.
Он увлекал внимание мое,
Наверно, тем, что походил на небыль,
Ведь шли машины, покупалась мебель
И на веревках хлопало белье.
Он был всеобщей слепотой храним
От пошлости, вторжений и огласки,
От суеты и от трамвайной тряски,
И очень явно сопрягался с ним
И куст сирени, что давным-давно
Так нежно цвел над свалочною ямой,
И тот петух, что проискал упрямо
Всю жизнь в навозе некое зерно.
Всего четыре роковых стены,
Незыблемых и сообразных странам,
Куда уходят ветры и туманы,
И где мы будем навсегда равны.
Легко входить под скрипы половиц,
Смотреть и ничему не удивляться,
И прозревать сквозь сотни трансформаций
Нетленное сиянье милых лиц.
Хотя я знал наверно: суть не в нем,
Он призрачен, он пагубно прозрачен,
И он в моей лишь памяти означен,
А я ведь сам – былинка и фантом.
Но он их так сурово возносил,
Он их лепил так бережно и крупно,
Что удалиться было бы преступно,
Остаться ж с ними не хватало сил.
А мимо шаркал сгорбленный старик,
Куда-то вел кричащего ребенка,
И разносился горестно и звонко
По переулку громкий детский крик.
Не распознать, не устранить угроз:
Жена, квартира, служба, годы, дети...
И вздрогнешь вдруг от ужаса, заметив,
Что рушится трагический гипноз.
К чему потом себя не приневоль
В тщете мясных и прочих изобилий,
Один зарок лишь остается в силе:
Отраден с в е т, но музыкальна б о л ь.
И навсегда, как верности залог,
Чтобы и н о м у в жизни не потрафил,
Они, раздвинув рамки биографий,
Ведут надежды полный диалог.
***
Щепотку праха кто-то сделал мной,
И дал сознанье этой жалкой взвеси,
И вот я замкнут в хрупком равновесьи
Непостижимой участи земной.
Где все мы вместе – человек и зверь,
И дерево – в распаде ежечасном –
Короткой жизни мужеством напрасным
Вознесены над ужасом потерь.
