Госпожа, а его георгины
Умирают в расколотой чаше.
В коридоре портрет и картина
Содрогаются в сладком экстазе.
Госпожа, он так счастлив и рад,
Когда видит твой кнут у огня.
На рассвете скворцы говорят,
Как он любит и помнит тебя.
Облетели его георгины.
Он боится дожить до весны.
Сквозь намокший узор паутины
Твои губы и плечи видны.
Он растопчет траву под окном,
Подожжет свой расшатанный дом.
Будет он твоим верным рабом,
Чтобы выть и плясать под дождем.
---
Чудовище
В кисельном отваре клокочет ненастье,
В кастрюле бормочет бодяжный рассвет.
Смешное чудовище в траурной маске
На кухне поставило желтый скелет.
Все знают, что я не вернулся из боя,
Мареновой пылью меня занесло.
Чудовище громко вздыхает и воет,
И Господу пишет большое письмо.
И пишет оно: «Боже, Отче Небесный,
Зачем Ты его так жестоко убил?
Он жил, как и я, бесполезно, но честно,
И звездную вьюгу до хрипа любил».
Чудовище воет и горько рыдает,
Пыхтит, как пузырь, всё на свете кляня.
А с мягкого кресла веревка свисает,
Которой оно удавило меня.
---
* * *
В мокрое зеркало смотрит красавица,
Ищет свой взгляд на волне.
Образ красавицы тает, стирается,
Тонет в седой глубине.
В зеркале спрятаны взгляды и лики,
Губы, улыбки, глаза.
Всё поглощают зеркальные блики,
Всё затмевает слеза.
Тени покойников в сумерках стонут,
Смотрят на нас из глубин.
Беды и радости в зеркале тонут,
Плаваешь вечно один.
Девушки, женщины, дамочки, бабочки
Сгинут в оскале зеркал.
Стань же, красавица милая, рядышком.
Как я от жизни устал!
Зеркало тоже от взглядов устало.
Мокрая, чистая твердь
Каждый наш взгляд в черный гроб превращает.
Ждет нас за зеркалом смерть.
---
Солдаты Сатаны
Сирень, акация у дома.
Летали ласточки, стрижи.
Под крик совы и рокот грома
Я родился в седой глуши.
В углу сжигала свет икона,
Давила дверь густая мгла.
Страницу Божьего закона
Пронзила острая игла.
Давно родители в могиле.
Передо мной растет стена.
На кафедре в загробном мире
Трактат читает Сатана.
Под крик совы и рокот грома
Идут солдаты Сатаны.
Сирень, акация у дома
Ждут окончания войны.
Круговорот смертей и жизней.
И снова ласточки, стрижи
Взлетают над цветущей вишней,
Над холмиком моей души.
---
* * *
Милая, здравствуй! За окнами дождь,
Флоксы мерцают сиреневым светом.
Грустно прощаясь с оранжевым летом,
Август врастает в предзимнюю дрожь.
Где ты теперь? Затерялся твой след
В русской деревне, на битой дороге,
Где воскресают славянские боги,
Нас, разлучивши, на тысячу лет.
Осень растопчет сиреневый свет,
Флоксы сотрутся на зубьях печали.
Как отражение царской медали,
В небе останется твой силуэт.
Хмурит сентябрь свою рыжую бровь,
И угрожает бедой и разлукой,
Но уже входит к нам тихо, без стука
Наша последняя в жизни любовь.
---
Слепые птицы
Никто не видит, как во тьме
Рождаются слепые птицы,
Чтоб вечным мраком насладиться
В пропахшей соснами тюрьме.
Нет, эти птицы не взлетят.
Они, как нищие поэты,
В рубашки рваные одеты,
На ветках срубленных сидят.
Им снится черная дыра,
Бордовый кров ночного снега,
Заросший пруд и дух ночлега,
И тонкий профиль комара.
Но нет счастливей этих птиц,
Хотя они и не летают.
Их свежий ветер обнимает,
Вонзая иглы в твердь глазниц.
---
* * *
Я не забыл твое хрупкое тело,
Хруст золоченой фольги.
Где ты летаешь, красивая дева,
Черная птица любви?
Между коленями птица летала
В поисках сна и воды.
Стружка фольги на колено упала,
Вспыхнули ночью сады.
И, нагибаясь, в последнем поклоне,
Ты потеряла в саду
Метку на крыльях, разрез на фронтоне
Пляску в любовном аду.
Наша любовь была трудной заботой
В списке опасных вещей.
Кто теперь водит в саду хороводы
С черною птицей моей?
---
Подвал
Кровь пузырится на резаной ране.
Страшно ему умирать.
Пепел рассыпан на старом диване,
Некому пепел убрать.
Грязной простынкой окутано тело.
Тихо сужается круг.
Вьюга голосит. Душа улетела.
Нет ни жены, ни подруг.
В темном подвале он кашляет, стонет.
Слышит тупые шаги.
Видит в проеме дверного отстоя
Линию женской ноги.
Вот она быстро колготки срывает,
Юбку швыряет в окно.
Пусть она лифчик уже не снимает –
Вьюгой подвал замело.
---
* * *
Темная морда измученной лошади
Хочет взглянуть в запотевшее зеркало,
Чтобы оно ее суть исковеркало
Гибким периметром выгнутой площади.
Словно умытые йодом рассветы,
Рвут фонари колокольную слякоть.
Лошадь мечтает тихонько заплакать,
Вжавшись в железное тело кареты.
Ей опротивела даже дорога,
Ей надоели и мухи, и птицы.
Учится лошадь смиренно молиться,
Чтобы познать милосердного Бога.
Видит она саблезубую стаю,
Черно-рубашечный заросток тени.
Хочется лошади стать на колени,
Тихо сказать: «Я вас, люди, прощаю».
---
Горбатый гном
Когда на утренней заре,
Устав от белого сиянья,
Вращая бирюзовый шар,
Зовет меня горбатый гном,
Я так хочу, чтобы мои,
Дождем крещеные страданья,
Прикрыл румяный великан
Своим цветастым рукавом.
Я так устал от синих прядей
На голове столетней ивы,
Мне страшно жить среди ромашек,
Где нет родного очага,
Где из густого чернозема,
Как ежики, кусты малины,
Ползут на небо, кровью ягод
Окрасив месяцу рога.
Никто меня в упор не видит,
Я прозябаю в мерзком страхе,
Спасаюсь трепетной любовью
К какой-то деве неземной.
И снится мне седой отшельник,
Босой, в разорванной рубахе,
И девушка в короткой юбке,
Та, что смеялась надо мной.
Я так люблю слепых и нищих,
Но в тоже время – ненавижу!
Да это страх меня так гложет,
Да это смерть меня гнетет.
Я в зеркало смотрю, как призрак.
В лазурном зазеркалье вижу,
Как из загробного тумана
Горбатый гном ко мне идет.
---
