Любовь нечаянно нагрянет, и аллес - можно ставить крест на прошлой жизни. Ты на грани. Ты на краю. Ты словно Брест её внезапного блицкрига погиб - и помощи не жди. Всё то, о чём в озёрных книгах писали летние дожди в твоём шестнадцатом июне, волнуя и рождая дрожь, на что надеялся ты втуне, во что не верил ни на грош, твоя мальчишеская фронда, мечта, огонь в карандаше - всё наяву. Кривая фронта проходит по твоей душе. Там что-то рвётся, режет, крошит, грохочет, лезет на рожон, но понимаешь, что быть может исход кампании решён звонком, касаньем, взглядом, жестом, улыбкой на её губах. Сраженье, где сошлись блаженство и мука. В цинковых гробах - их неизменные рубаки: надежды, страсти, миражи, и страх, родившийся в рубахе, и ложь над пропастью во ржи. Хрустят вагонные суставы - подходят в промежутках меж боями новые составы сомнений, страхов и надежд. О, скольких, скольких уж не стало и скольким не встречать рассвет! Как дым из вражеского стана - дымок бессонных сигарет. Вдыхаешь - кажется: немного - и дни счастливые близки, отступит боль, идут не в ногу её нестройные полки, её низвергнутое знамя, дырявое как решето, лежит в пыли... Вдыхаешь, зная, что время, обернувшись то густым и вязким, как повидло, то невесомым, как пыльца, с тобой играет: нет, не видно безумству этому конца: бросает боль в атаку части и вновь от счастия бежит, и вновь обороняет счастье окраины и рубежи от наступившей боли. Боль же не знает никаких границ...
...И стоит целый мир не больше, чем легкий взмах её ресниц.
2.
Любовь - опаснейший наркотик, дурман, убийственная смесь: все эти "солнце", "рыбка", "котик", цветы, романы в СМС - попробуй, испытай, отведай, рискни. Не твой ли был девиз: "живём единожды", отпетый романтик, шут, поэт дефис любитель спать, беситься с жира и каждой петь: "My only one...", обманщик, кайфожор, транжира, жуир, повеса, бонвиван, буффон и циник, Генри Миллер унылой русской полосы. Твой час настал. Небесный дилер достал карманные весы. Поколдовал, отсыпал, взвесил и растворил не знамо где тебе назначенную взвесь. И - кто скажет - может быть, в дожде, который ты, устав от серых недель, ловил открытым ртом в одной из девяностых серий осенней мелодрамы, в том дожде ноябрьском, в котором, глазами влажными скользя по скучным лавкам и конторам, любовь не выдумать нельзя.
Что ж, как бы ни было, впервые в душе замкнуло провода - спасибо, капли дождевые, спасибо сладкая вода! Ты словно в легкой эйфории от каждой новой встречи с ней: чуть ярче светят фонари и твой кофе утром чуть вкусней, чуть ласковей и мягче простынь, когда ты падаешь в кровать, и как-то до смешного просто поэмы длинные кропать - вся жизнь рифмуется и просит тянуть счастливую строку: целую, небо, туча, просинь, постель, рассвет, кукареку, люблю, скучал, названье, дата - возьмите в райское Лито!
И поздно дергаться, когда ты заметил: что-то здесь не то. Что как-то холодно и пусто, когда её с тобою нет хотя бы час, когда, допустим, не отвечает абонент. Когда, послав подальше гордость, весь вечер слушаешь гудки, и ревность сдавливает горло, и страх хватает за грудки, и не хватает зла... но голос из тридевятой пустоты на время утоляет голод - ты на вершине мира. Ты подсел, но это лишь цветочки, нелепый, жалкий идиот! Ты влип и до последней точки дойдёшь, когда она уйдёт. Самодовольство, гонор позы - где это всё? Теряя нить, осознаёшь: без новой дозы не можешь жить. Не хочешь жить. Ну, что, допрыгался, кузнечик несчастья собственного? Глянь: ты всё отдал и больше нечем платить. Финита. Дело дрянь - хоть плачь, заламывая ручки, хоть в вечной верности клянись.
Когда же ты дойдешь до ручки окна и влезешь на карниз, заметишь ли, какой бесцельной и чёрной бездною сквозит? Когда пустым театром, сценой, где побросали реквизит, увидишь мир: откинув маску, ушла, спасаясь от дождя, актриса, и смывает краску, ни лиц, ни улиц не щадя, вода с обшарпанных и старых, дурацких декораций. Клей уже потёк, и скоро станет видна фанера. Чем тусклей реальность, тем смешней цена ей и тем быстрей сойдёт на нет, тем легче дописать сценарий - в колонках утренних газет - слегка присесть, толкнуться правой... Один шажок - и был таков.
...И воздух кажется отравой, когда в нём нет её духов...
3.
Ты не желаешь слушать, но сделай милость -
дай напоследок разок рассказать о том,
как я был счастлив сегодня - ты мне приснилась! -
как поутру захотелось спалить твой дом
и станцевать на углях. К сожаленью, дома
нет у тебя и не будет. В каком бреду,
дьявольской силой какою ты здесь ведома,
послана мне на какую была беду?
Дай помечтать. Я хотел бы под чёрным флагом
рушить и красть; убивать; поджигать мосты;
клумбы топтать, строевым маршируя шагом;
сталью калечить плоть и ломать хребты;
в водопровод ядовитую вылить щелочь,
чтобы над крышами трупный витал душок...
Ты ли не знаешь, какая всё это мелочь!
Ты мимоходом с цветущей моей душой
сделала то же. Остались лишь гарь и копоть,
пепел и вонь начинающей гнить любви.
Мёртвой любви, ангел мой. По локоть
крылья твои золотые в её крови.
Если внутри отболело, дотла сгорело,
вид ярких красок и неба невыносим.
Холоден разум и действия жаждет тело -
рушил и рушил, и жёг бы, что было сил,
стал навсегда верным спутником сухопарой
дамы с косой. Засыпал на её груди.
И вот тогда б мы с тобой идеальной парой
были - не ты ли оставила позади,
плавной и легкой по миру скользя походкой,
только руины? И в пепле следы ступней -
это твои следы.
...Я хотел, но Тот, кто
любит тебя, во мне во стократ сильней.
Значит, вернусь в себя, и среди развалин,
в жалкой пустыне, которую выжгла ты,
каждый мой день будет мыслью одной разбавлен -
может, найду там какие-нибудь цветы
для тебя
СТИХИ НА ВОДЕ
В алом небе созрела слива,
чтобы вскоре упасть, шипя,
в синеглазую глубь залива
и растаять. Прошу тебя,
оставайся - ещё немного,
и, раскатанная волной,
заблестит серебром дорога
между берегом и луной.
А над нею - пернатых стайка,
птичье кружево, вальс-бостон...
Может быть, среди них есть чайка
по фамилии Ливингстон?..
Это всё ерунда, согласен,
но прибоя напрасный труд,
как стихи на воде, прекрасен...
Может быть, нам с тобой солгут
нежность пляжная в пенной шали,
шалый ветер и вкус шабли:
мы с рожденья друг друга знали,
просто встретиться не могли?
***
Счастье, как бродячая собака,
что хоть раз, но каждому почти
- у метро, у мусорного бака -
встретилась на жизненном пути
от работы к дому и обратно,
где однажды понимаешь вдруг,
что одно лишь время безвозвратно.
Остальное - круг. Привычный круг.
Счастье, как бродячая собака,
хочет в дом и ластится к ногам:
все вокруг - хозяева! Однако
мы идём, молясь своим богам,
полные несбывшимися снами,
полные всегдашними "потом",
и не видим, что идёт за нами
и виляет маленьким хвостом
Счастье, как бродячая собака,
у которой перед носом дверь
закрываешь, бросив хлеба, - на-ка! -
чтобы не мешал голодный зверь
горевать всю ночь за горьким чаем,
рассыпая вздохов конфетти:
что же счастье нас не замечает,
что же к нам стесняется зайти?
ОБЫЧНОЕ ЧУДО
Представьте: февраль. Остановка. Кидая
окурки и взгляды стоит пол-Китая
и грезит пришествием, скажем, трамвая.
Водитель такси, наигравшийся в шашки,
гроссмейстер дороги, рождённый в рубашке
и "Волге", глядит на часы, матюкая
погоду, правительство, пробки и город,
холодный и вечный, как сказка про Кая.
Вот наш имярек. Он рассеян и молод.
И он - наковальня. И он же расколот
сомненьем на части. И счастье, что холод
сильнее. Поэтому, кутаясь в ворот,
строитель заоблачных замков со стажем
решает вписаться в подъехавший, скажем,
троллейбус. Троллейбус, а может, автобус -
неважно, поскольку, не выдумав глобус
с той точкою, где бы любили и ждали,
он вправе в любые отправиться дали
и верить, что, случаю вверив маршруты,
отыщет свой дом. Пролетают минуты.
Усталой толпой как бы взятый в кавычки,
рифмуя "зима" и "с ума" по привычке,
он пальцем стекольный царапает иней.
И вновь получается женское имя.
Он смотрит сквозь буквы и видит снаружи
не пьющие небо свинцовые лужи,
не мокрый асфальт, поедающий слякоть,
не тучу, готовую снова заплакать,
а тихий посёлок на юге, где море
шумит и волнуется, с берегом споря
и пляж, распустивший песчаные косы,
и горы, и пальмы, и месяц раскосый,
что, будучи нами подвешенным выше,
ласкает свечением воду и крыши.
Он взгляд отведёт, но в глазах его тлеет
тот свет. И от этого в мире теплеет.
Так в шляпе фантазии, из ниоткуда,
рождается кролик обычного чуда,
и дело тут вовсе не в стихотворенье.
Весь фокус лишь в фокусе. Вашего зренья.
