Как много рябины сегодня в лесах,
Как много рябины!
Прощальным салютом палят в небеса
Соцветья кармина.
И светятся жаром во мгле ноября
Деревьев скелеты.
К суровой и долгой зиме, говорят,
Такая примета.
Пока из поклажи – весна за спиной,
Утрата не гложет,
И мнится наивно: такого со мной
Случиться не может.
Но в пору предзимья, когда впереди
Пустеет дорога,
Ясней пониманье: черёд уходить
Не столь уж далёко.
Уляжется снег и разгладится лёд
Озерных угодий.
Мудрец уверял, что и это пройдет.
Да вот не проходит.
2010 г.
* * *
Как благодатна, господи, земля,
Как благодатны небо над прибоем
И невесомый абрис корабля,
На горизонте высеченный зноем.
Как благодатны персик золотой,
В закатные спускающийся воды,
И холодящий мятной немотой
Нектар едва надкушенной свободы.
Последний вечер рая на земле,
Где каждый вдох - желанная награда
За обитанье в среднерусской мгле
Заплёванного снегом листопада...
2009 г.
* * *
…И запах скошенной травы, прощальный запах увяданья
Тебе поведает о том, о чем не скажется в словах:
Как изнурительно больны, неизлечимы опозданья,
Как лихорадочно знобит упущенное впопыхах.
Еще не холодно. Еще цветов подбрасывает лето,
И не заношен до седин наряд высокой синевы,
И зимних бабочек рои еще не вылупились где-то,
Чтобы обрушиться на мир… Но запах скошенной травы
Тебя преследует, идет вслед за тобой от дома к дому,
Он пробирается в подъезд, в квартиру входит без ключа.
Как будто просит вспоминать о чем-то прежде незнакомом,
Что невозможно оживить, осилить, заново начать.
И эта срезанная жизнь, уже подернутая тленьем,
За твой цепляется подол, но, не склоняя головы,
Ты пролетаешь над землей, горя незрячим нетерпеньем.
И за тобою – пустота. И запах скошенной травы.
2010 г.
* * *
Чем время делается старше,
Тем алчней поглощает даль
Поступков и событий марши,
Как маршей лестничных спираль.
И утыкаются ступени
В провал, набитый тёмным льдом,
Где имена и лица-тени
Соединяются с трудом,
Где обессиленные страсти
Не обожгут слезой, как встарь.
Мигает чаще, чаще гаснет
Неверной памяти фонарь.
Но в тех подвалах и чуланах,
Куда не достигает свет,
Осталось многое… И странно:
Его – как не было! И нет?
И растворилась без осадка
В кофейной гуще бытия
Дней перемолотых загадка.
Моя? Иль, может, не моя?
Уже неразличимым звуком
Она умолкнет вдалеке.
А время ходит круг за кругом
С пастушьей дудочкой в руке.
2010 г.
Снег
Зачем эта гонка за словом,
Натужное бульканье дел?
И это ли счастья основа,
И это ль желаний предел?
...Проснешься: во мгле комковатой
Плывет запорошенный дом
И шаркает дворник лопатой,
Сизифовым занят трудом.
Придавленный ватною ранью,
Скребущийся звук во дворе
Мешается с нашим дыханьем,
Смеженным в дремотной игре.
Невнятный щекочущий шепот,
Невнятный, чуть слышный ответ.
Уже проясняющий что-то,
Ресницы тревожащий свет,
Где плавают белые пятна,
Морозом на стекла дыша,
Спокойные невероятно, -
Они никуда не спешат!
Давай, все на свете отменим,
Отложим обыденный бег
И выключим время -
На время,
Пока не закончится снег.
2009 г.
* * *
Мне с тобою, мальчик, не тягаться.
Ты летишь, советов не прося.
За твоим плечом всего лишь «надцать»,
За моим – давно уже «десят».
Это горько и несправедливо,
Что случайность дерзкая свела
Лёгкий пух птенцового порыва
С тяжестью премудрого крыла.
Твой полет далёк от прежних правил.
Сам себе учитель и судья,
Ты со смехом на земле оставил
То, чем к ней притягиваюсь я.
Нам кукушки разное толкуют,
Разной мерой меряя года,
И твоя мою перекукует
Только потому, что молода.
2010 г.
* * *
Только выключишь свет, фиолетовым заревом
Ночь вплывает в твой дом.
Город полон огней, точно площадь базарная
Перед праздничным днем.
Расставляют шатры для веселья прибывшие
Скоморохи зимы.
Дожидаясь потех, над белеными крышами
Тянут шеи дымы.
Жизнь сплетена в городке небогатом,
Как испеченная к празднику хала.
Пахнут садами укрытые хаты
Рыбой еврейской, украинским салом.
А уж родни по дворам по соседним -
Золотодушной, золотосердной!...
Звоном червонным манящее слово:
Кажется, веки сомкни и услышишь,
Как малоросская сладкая мова
Перекликается с плачущим идиш
Птицами памяти из поднебесья...
Золотоноша - бабкина песня.
Загромыхали железом погромы,
Ветры, хмелея от пролитой боли,
Гнали по свету людскую солому...
Золотоноша - бабкина доля.
Нет, не бывала она золотою
С тою войною, с тою бедою.
О, как мучительны поминки
По неродившимся стихам,
Когда внезапно, без разминки,
Разбег, отрыв, полет – и там
Без принуждения, как птицы,
Едва заслышавшие зов,
Парят свободно вереницы
Друг друга отыскавших слов.
Но взлет отложен. И движенье
Созвучий, их живую связь
Нащупываешь, с притяженьем
И отторжением борясь.
Лекалом проверяешь строчки
И метрономом – каждый такт,
Пока стальные молоточки
Стучат в висках: «Не так, не так…»
Тогда – отбрось, забудь, не кайся
В том, что огонь ушел в золу.
Но никогда не отрекайся
От крыльев, брошенных в углу.
2006 г.
Ида Рубинштейн. Болеро
В тёмной таверне, средь возгласов грубых,
Шарканье кружек и щелканье пальцев,
В центре стола – колыхание юбок:
Женщина в грёзе рождения танца.
Стан Саломеи и кудри Горгоны,
Губы в призыве немом приоткрыты.
Предощущенье любовных агоний
В гулком мажоре любовного ритма.
Женщина жалит надменною бровью
И обольщает смеющимся глазом.
Взгляд из угла наливается кровью,
В нем вожделенье, затмившее разум.
Вот и другие, оставив стаканы,
Ближе и ближе к столу придвигаясь,
Завороженные, как истуканы,
Молча следят: разрастается танец.
К черту корсетной тафты заточенье,
Прочь всё, что тело футляром сковало!
Рук перекрестье – ее облаченье,
Свет предзакатный – ее покрывало!
Танец гудит и скрежещет железно,
Переплавляя желанье в удушье,
Но танцовщицу желать бесполезно:
Лишь болеро - повелитель и муж ей.
2010 г.
* * *
Ни бронзою, ни мрамором, ни глиною
Уже не повторить твои черты,
И голос с поволокою полынною
Не выманить из темной немоты.
Парижем ты ходила или Прагою,
Арбатом или берегом Оки,
Была всегда твоя перчатка правая
Для левой приготовлена руки,
Как мета непокорной непохожести,
Отличности от века своего,
Как с горькой одуванчиковой кожицей
И горечью рябиновой – родство.
Беспомощная в прихотях обыденных,
Слабеющая в ласке как в вине,
Ты видела, о как ты много видела
Внутри себя, но более – вовне!
Мариною звалась ты или Анною,
Иль Беллою тебя мы назовём,
Величье, красотою осиянное,
Просвечивает в облике твоём.
К земным властям не чувствуя пристрастия,
Прошу я у дарующих небес
Стране моей оставить троевластие
И триединство русских поэтесс.
