Тем, кто всерьез изучает Россию, она напоминает запутавшегося в себе подростка. Этот подросток бросается на окружающих то с угрозами, то с объятиями, то, наоборот, прячется от всех в платяном шкафу, съеживается и вдыхает нафталин.
Его «эго», то есть государственному аппарату, очень хочется, чтобы на него обратили внимание, чтобы его понимали, уважали, ценили, считались с ним. Но окружающие мальчика взрослые не только не восхищаются – они его толком не замечают. Ни фальшивую фиксу во рту, ни ожерелье из зубов убитых врагов, ни настойчивое газовое попукивание, раздающееся из шкафа.
Неблагодарные окружающие – объединим их понятием «суперэго» (ибо окружающие молодого человека супер- и сверхэгоистичны) – навязывают ему непонятные ограничения и правила типа демократии, свободы слова, разделения властей, смены носков…
Рождается травмирующий конфликт. Сознание страны-подростка пребывает в возбужденном раздвоенном состоянии.
Очевидно, что сознанием страны хотят называть себя те, кто принимает решения (выражаясь на жаргоне, «рулит» и «подруливает») либо косвенно влияет на их принятие.
Рулевые – первые-вторые люди государства, их друзья и родственники, их кассиры, собаки, повара, духовники, уринотолкователи и, конечно, подтирающие задницы и протирающие зеркала. Все в той или иной степени полковники и генералы (разумеется, и подполковницы – без них вообще никак). В общем, эти люди формируют основную часть сознания, могучего сознания (а кажется, что мальчик девиантный).
Впрочем, у сознания имеется и вспомогательная часть. Состоит она из «пула» косвенно влияющих. Это ученые, певцы, артисты и телеведущие, журналисты, омбудсмены, спортсмены, системные и бессистемные оппозиционные креатуры. Всех, как в Ноевом ковчеге, примерно по паре. Может, не густо для модернизации, но для выполнения поставленной задачи хватает.
Их задача проста – поддерживать устойчивую связь (или ее иллюзию) между сознанием и телом, чтобы тело голову не потеряло, а сознание всем составом не улетело в рай (здесь рай – Лондон).
Остальные – те, кто не решает, не принимает и не понимает или понимает, но слишком много, – рабочие и крестьяне, бортники и собиратели, ремесленники и коробейники (о промышленности и экономике говорить уже глупо), учителя, врачи, библиотекари: девяносто процентов населения страны – продолжая уместные аналогии, вытеснены в подсознание. Подальше от знаний и логики, поближе к инстинктам, анахронизмам и страхам.
Но мальчик, молодой человек, чаще не замечает девяти десятых себя. Мальчик игнорирует подсознание, чтобы оно ему не мешало в реализации великой задачи – легализации в мире взрослых (чтобы его выпустили из шкафа и пустили за общий стол).
Деньги у него есть, у него есть много денег. Но чтобы взрослые не решили, что он их где-то у кого-то украл, мальчик придумывает себе маски, как ему кажется, солидные, респектабельные личины. Олимпиады, фронты, нацпроекты.
Маски как будто бы позволяют обвести вокруг пальца могучее «суперэго» и главное – успокоить себя. Только масок должно быть много, и их необходимо часто менять.
Когда мальчик создал свою первую маску – «нацлидер», он действительно погасил конфликт внутри «я» и положил начало бесконечному подпитыванию своего «эго», с одновременным разрушением сознания.
«Доступное жилье» – рабочая модель на Рублевке.
«Россия, вперед!» – маленькая победоносная война.
«Социальное государство» – коллапс в медицине и образовании.
«Суверенная демократия» – мучение политических заключенных.
Так мальчик вылез из шкафа и принялся танцевать разухабистый краковяк. Краковяк на краю темной бездны.
А взрослые все одно не замечают.
Критическая ситуация? Да.
Смертельная? Нет.
И вот почему – в воздухе висят «гроздья гнева».
В критические мгновения жизни, перед лицом угрозы и гибели, перед лицом бесконечности сознание оказывается в глубоком нокауте вместе со своим «эго», а подсознание всплывает на поверхность.
Так происходит инициация.
Подсознание становится самосознанием.
Мальчик – мужчиной.
Страна – свободной и независимой.
