Хоронясь ментовского «пожара»
Да психушных лепил-гомодрил,
Зарулил на бульварчик бомжара
и «бычок» от луны прикурил…
Влёт, глотком, что осталось в чекушке.
Растянулся на лавке. Уснул.
И уже не разбудит из пушки
похоронный его караул…
Лишь другой караул – голубиный –
чуть потопчется рядом и ввысь,
Да спешащие в сумерки спины…
Оглянись хоть одна, оглянись…
Но ни вскрика, ни всхлипа, ни вопля…
И у ночи не спросит рассвет:
«Что случилось?»… И вправду – а что, бля?
Ничего. Просто умер Поэт.
Опознает Танюха-профура…
Похоронят втихую, без нот…
Лишь влюблённым луна подмигнёт
чёрной дырочкой той. От прикура.
Топонимическая дилогия
М. Б. Х.
Нету улицы Окуджавы,
Нету улицы Мандельштама,
Нету улицы Пастернака…
И затворы опять не ржавы,
И опять провожает мама
Сына-вражину до барака…
Грезы московского пассажира
Года – в размен. Да что года – тысячелетия.
И лишь таксиста нам навеки напророчили:
Ему по барабану все наследия -
культурные наследия и прочие…
Ну, и когда же тормозну в ночи? Когда его
я тормозну, махнувши смятой «пятихатовой»?...
- Тебе куда, братан?
- На улицу Цветаевой.
- Садись. Мне по дороге – до Ахматовой.
И снова деду
«Без вести – это хужей, чем лагерная слизь!»
(бабушке в военкомате в 1944-ом)
Была у вас примета: «медальоны»
не заполнять (мол, к скорому концу)…
И всеяны под Курском батальоны
Без похоронок сыну и отцу…
Выходит, сам виновен, что без вести
пропал. И прав народов всех бугор:
Без вести – это то же, что без чести.
Короче – справедливый приговор.
Страна в горбину ломит супостата,
А ты - «хужей, чем лагерная слизь»…
И папу с бабкой сняли с аттестата –
Семье иуды грех не попостись…
В том казино у Вечного огня…
Сегодня фишка снова переставлена,
Но, выхрипев: «за Родину, за Сталина»,
Встаёшь ты из окопа за меня.
Всемирное потепление
П. У.
Бывали зимы веселей –
Как строчки в деле,
И в крик сугревные «налей»
Метели пели…
А нынче что-то Гидромет
Не в масть потеет -
Ну нет зимы, в натуре. Нет.
Как той Помпеи…
И вьюги редки да тихи –
Точь в киче фрайер,
А снег, как первые стихи,
К рассвету тает…
Но мне базар не по делам
за ту Помпею –
У Трёх вокзалов датый в хлам
Не околею…
Киев, 1941
«В расстрелах еврейского населения в Бабьем Яре наряду с
подразделениями вермахта принимали активное участие бойцы Киевского куреня украинской вспомогательной полиции.»
( «Бабий Яр в документах и лицах», Киев, 2003 год)
Расстреливали «зямочек» с Подола
сограждане, соседи, свояки,
А после возвращались, как с футбола
того – «Спартак (Москва) - «Динамо» (Ки…)
ну точно до войнушки, не говея,
горилкой «полируясь» на ходу,
Насвистывая Блантера Матвея
Иль может быть другую ерунду…
Расстреливали «зямочек» с Подола…
А завтра – ликвидация ромал…
- Мозоль на пальце в кровь!
- С чего, Мыкола?
- Так скильки ж на курок понажимал!
И на забвенье нет ни сил, ни права,
И прожигает память сквозь века,
И самостийна гетькает держава,
И кадеш всё взмывает в облака…
Поэзия, груши и Ты
Поверь мне, родная, что всё не так:
Поэтов нету на этом свете –
Лишь только Ты есть. И я. И в такт
играющий форткой залётный ветер…
Поверь мне, родная, есть только плоть
от плоти – Ты. И вот эти груши.
А мы - не поэты, поэт - Господь,
Вдыхающий строчки в больные души…
Памяти Евгения Аграновича
Нет, не знали его ни в ЦК, ни в ООН,
Воевал… Что-то где-то крапал за гроши
о героях былых и грядущих времён…
«Чьи слова-то?» «А хрен его знает» «Спиши!»
Нет, не знали его край Колымский и МИД,
Да и знать не могли по причине одной –
Чересчур уж фамилия – «наискосок»…
Но горланит под «Старочку» антисемит
Иудея слова о России родной:
«Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…»
Маэстро Клок
Памяти Сережи Клочковского – лучшему гитаристу квартала
Маэстро Клок, возьми гитару!
Да ладно, ладно – после третьей.
Но только чтобы без базару
И чтобы спел про всё на свете…
Хотя про всё (верняк) не надо…
О чем? О том, как наливали,
когда дышали не на ладан,
А на окошечко в трамвае,
где пальцем - «Ветрова Наташа»,
И после плюсика – себя, блин,
И ниже - «ЦСКА – параша!»
И ниже – «Сука – Паша Зяблин!»…
Ну так возьми уже гитару!
Вруби «восьмёрочку» лихую
за Лёпу, Фица и Котяру,
за дурь за прошловековую…
Давай, лабай, кобзарь и жулик!...
Но где с тобой мы рожа к роже?
Тебя ж два года, как вальнули…
Меня, по ходу, значит – тоже…?
Так, вроде, жив. Пока. Из детства
похмельным сном тоска разлита…
Однако, слышь, ты там надейся –
Глядишь и встретимся под литр…
За подзатыльнички от Бога,
За беспонтовую надежду
Лабай, лабай, лабай, Серега -
в раю, в аду. Иль где-то между.
