Я не жалею ни о чём.
К обычной жизни нет возврата.
На невнимание обречён –
и в этом ты не виновата.
Горят осенние слова,
с трудом поддерживая пламя.
От мастерства до колдовства
усеян путь черновиками.
И этот бесконечный путь
пройти, пожалуй, не успею.
Но может быть когда-нибудь
заглянешь ты в мою аллею,
где осыпается листва
на пыль страница за страницей –
и от частицы колдовства
ты не успеешь отстраниться
* * *
Липкий запах акаций
над пустынным двором.
Заводные тринадцать
и футбол за углом
на разбитой площадке,
где травы не найдёшь.
У облезлой палатки,
где за ломаный грош
жадно пил газировку
без сиропа –
и пусть! –
есть конфета «Коровка»!
Вспоминал наизусть
я ушедшее лето,
дом в котором я рос…
И вопрос без ответа.
Без ответа вопрос
* * *
Идём по вчерашней дороге во мрак,
позабытый едва:
где нож –
аргумент в диалоге,
где пуля сильней,
чем слова.
Казалось бы в прошлом столетье
за всё рассчитавшись сполна,
забыв про хозяйские плети,
из тлена восстала страна.
Но чуда, увы, не случилось –
под лживые речи вождей
холопство опять проявилось
и поработило людей.
И снова в моей ойкумене
бесцельная длится ходьба.
И сколько ещё поколений
хранить будет в сердце раба?
* * *
Я не знаю,
как это зовётся:
бесконечная тень от куста,
искажение неба в колодце,
отражение в небе листа.
Мир вокруг акварелен и тонок
в первобытной основе своей –
состояние это спросонок
записал на века Амадей.
Но не ведает горя и бедствий
тень ромашки в горячей руке!
Вот и всё,
что осталось от детства.
Вот и всё,
что горит вдалеке
* * *
Желать возбраняется, ибо –…
А дальше – сплошные тире.
А вы бы влюбиться могли бы
под шелест дождя в ноябре?
А вам бы по мокнущим листьям
хотелось в ничейную ночь,
прокравшись неслышно, по лисьи,
осеннюю грусть превозмочь
в пределах холодной квартиры,
где не ожидает никто?
А дальше – сплошные пунктиры.
И ты понимаешь – не то.
Цепочку привычных ошибок
размоет неоновый свет.
Желать возбраняется,
ибо у времени прошлого нет
* * *
Я смыслю мало и невнятно,
когда вторгается в проём оконный осень.
Неповадно жить в сентябре.
Я не о том,
что лето в листьях замирает
среди безмолвия аллей
и журавлиный воздух тает,
забыв последних журавлей –
разлад наметился в природе,
моей природе вопреки –
и ничего не происходит.
Разъятый на черновики,
чернеет лес на горизонте,
в предчувствии большой беды –
небес ветхозаветный зонтик
от окружающей среды не защищает.
Сон пространства
рождает в мире произвол.
Но скудной осени убранство
совсем не худшее из зол
* * *
Телефонные номера,
набираемые по наитью…
Что случилось со мной вчера,
если я невесомой нитью
электрических голосов связан –
и никуда не деться?
Я не ведаю адресов.
Это детство, конечно, детство –
раскрутить потемневший диск наугад –
а потом – что будет!
И услышав привычный писк,
догадаться – там тоже люди –
отвечая на твой звонок,
в телефонную трубку дышат.
Но какой в разговоре прок,
если Бог всё равно не слышит?
* * *
Я босиком по небесам бегу,
с опаской уколоться.
А у колодца –
полоса травы примятой:
от колодца сестрёнка споро семенит
и, глядя на меня, хохочет.
Кто невозможной объяснит –
что летний ветер ей лопочет?
А я, серьёзный пионер,
бегу без галстука по лужам
и подаю дурной пример,
который, собственно, и нужен.
И облака над головой летят,
чтоб никуда не деться!
Сестрёнка шлёпает за мной,
смеясь, расплёскивая детство.
Я на неё гляжу тайком
и верю, что за всё в ответе…
А с неба тянет холодком
из двадцать первого столетья
* * *
Весна окаянного цвета.
На кухне – привычная грязь.
Но солнце на лучик надето
и значит – не может упасть!
И значит –
что счастье возможно
в одной коммунальной судьбе!
И мальчик прилежный
безбожно фальшивит на мятой трубе.
Игрушечные эскадроны
недрогнувшей детской рукой
он в бой посылает.
Знамёна шуршат разноцветной фольгой.
Солдатики –
верное средство от скуки
во все времена.
Последние искорки детства
погасит большая война
* * *
В лесу растёт черника-форте,
сок из берёз давно изъят
через древесные аорты –
и вывезен на комбинат.
А в чаще тишина такая –
что хоть мешками собирай –
не кончится.
Глухонемая
летит листва в древесный рай.
Она не скажет ни полслова,
она не слышит шум шагов.
И это повторится снова
в преддверии больших снегов.
Но неизбежность повторенья,
и эти долгие часы,
и это мнимое горенье
деревьев средней полосы
не завершить поспешным бегством
к асфальту городских дорог –
и тень неясного подтекста
совой летает между строк
