Глава 31. В которой жизнь, издеваясь над Варламом, вертится перед ним, цинично поворачиваясь к нему то задом, то передом.
Начальник службы безопасности ходил по коридорам с папкой. Так было легче решать вопросы. Любой сотрудник, к которому обращался, сразу думал: а не его ли личное дело в ней лежит, и начинал суетиться и работать как стахановец.
Потому и секретарша не томила его в приемной как какого-нибудь полотера, а сразу пропустила в кабинет к самому Сергею Аполлинарьевичу.
– По новому сотруднику, Каркалову, – сразу перешел он к делу. – Брали его без нашей визы, потому спецпроверку провели уже по месту работы. Вывод: неадекватен, жаден, завистлив, без определенного места жительства.
– У нас таких каждый второй! – пожал плечами Сергей Аполлинарьевич.
– Мы дали с его компьютера прямой доступ в интернет: основной интерес – порносайты, жизнь миллионеров, дорогие машины. В социальной сети «Одноклассники» написал всем, что в ближайшее время по мощному блату станет одним из директоров корпорации, в крайнем случае, начальником департамента кадров. Ему это уже твердо обещали…
Здесь Сергей Аполлинарьевич подпрыгнул.
Мы проанализировали его запросы в поисковике:
«Шароваров – лучший материал» – 10 запросов;
«Шароваров – замечательный журналист» – 12 запросов;
«Шароваров – корифей» - 4 раза;
«Шароваров – «золотое перо» набрано семь раз.
«Всех ненавижу» – 352 раза.
– Кто такой Шароваров? – нехорошим голосом поинтересовался Сергей Аполлинарьевич.
– Шароваров – это он. Фамилию Каркалов взял при переходе в корпорацию, видимо заметал следы.
– Н-да, обещали мы Петру Петровичу…
– А что Петр Петрович? Я навел справочки – он ему лишь однокурсник. Пообещал сгоряча, а теперь Петр Петрович и телефон сменил, и вообще вряд ли его вспомнит.
– Н-да, кадр. Ладно, пусть каркает в другом месте, у нас ведь есть еще кандидатуры на это место?
– Да, вот прошедшие проверку резюме по рекомендации Сидора Сидоровича и Поликарпа Полиарповича, – начальник службы безопасности достал и протянул из папки несколько листов.
– Только вы уж сами сообщите этому Варлааму Портокину потактичней, что стажировку он не прошел. Мол, слишком талантлив для нас, генеральный директор его гимн читал и плакал, боимся загубить, в ресторан сводите напоследок…
Начальник службы безопасности заглянул в кабинет в момент, когда Варлам прятал в безразмерный портфель пачку бумаги, две казенные авторучки с символикой корпорации, фирменный календарь и пригоршню ластиков.
Застигнутый с поличным он суетливо отбросил ластики и закрыл портфель.
Начальник оглядел его. За месяц Каркалов похорошел. Допотопный кожаный пиджак и водолазку сменили приличный костюм, белая рубашка, розовый галстук. Вот только тревожный голодный блеск в глазах остался.
– Ну что, прошел месяц? – подмигнул начальник службы безопасности.
– Прошел! – воссиял журналист.
– Пойдем, отметим.
– Да кошелек, как назло, дома забыл, – пригорюнился Варлам.
– Ничего, за счет корпорации погуляем, – повод-то какой, окончание стажировки.
В ресторанчике неподалеку начальника знали. Официант засуетился так, словно и он был под колпаком службы безопасности корпорации. Согнувшись в полупоклоне он освободил им уютный столик в углу и замер в ожидании заказа. Начальник протянул журналисту меню.
– Банкуй.
– Никогда не вкушал омаров. – Чистосердечно признался журналист.
– Вкуси… Вкуси омара… так ты, кажется, в своих статьях писал?
– А портвейн португальский, это ведь совсем не наш портвейн?
– Вкуси и портвейн. Небось его только после школы в подъезде и пробовал?
Варлам в ответ только счастливо засмеялся.
– Ну как, готов к работе в дружной семье? – поинтересовался начальник. Кивнул Каркалов, дважды кивнула над рюмками бутылка.
– Небось воспарил уже? Планов творческих громадье.
– Книгу вашему, нашему генеральному директору, – тут же поправился он, – писать буду, про его славный путь, – скромно заметил журналист.
– Говорят, ты гимн корпорации сочинил?
Каркалов потупил глаза.
– Спой.
– Не здесь…
– Да спой. Чего там.
Варлам встал, зачем-то отставил ногу и затянул:
– Раскинулось мощно на теле державы./От моря до моря фирма моя./Сосет ее нефть и сосет ее газы./Державе в ответ не дает ничего.//Славься правление моей корпорации./Нефть славься, газ и его конденсат./Пусть рвут на части они федерацию./Мне крохи падут, я тому буду рад.
С других столиков на них смотрели испуганно.
– Молодец! – похвалил он Варлама, – Вкусил, а теперь выкуси! Стажировка закончена, испытательный срок ты не прошел. Тебя зарубила служба безопасности. Хрена лысого тебе, а не работа на теплом месте. Омаров он будет вкушать! Из гостиницы нашей, чтобы сегодня убрался!
– За что вы меня зарубили? – по-детски обиженно спросил журналист.
– За то, – начальник достал из внутреннего кармана пиджака свернутую в трубку, пожелтевшую от времени газету, – за то, что ты двадцать лет назад в своей вонючей газетенке написал, что время вкладывать деньги в МММ. – Начальник службы безопасности выдержал паузу. – Я тогда квартиру продал… поверил печатному слову, вложился… потом десять лет в сортир с мавродиевками ходил и, подтираясь, верил, что рано или поздно тебя встречу.
Сказав это, он хлопнул Варлама газетой по носу, бросил ее прямо в блюдо с омарами и ушел…
Варлам неизвестно сколько времени провел один за столом. Заведение закрывалось. Над ним, надменно стоял разогнувшийся официант и презрительно смотрел на засидевшегося клиента.
– У вас есть пакетики для собак? – поинтересовался журналист. – Положите туда, что осталось.
– Ваша собака ест омаров и пьет портвейн? – уточнил официант.
– Да, – подтвердил Варлам, – такая у нее собачья жизнь. Удалась. Омара туда, фрукты и портвейна бутылку, нет, две, португальского. Нет, газету не надо.
И снова электричка и дача, до которой полчаса хода от заплеванной платформы. Снова сальный огарок, накрытый стол, на котором омар оставил жирное пятно.
Печка в прошлый раз с гулом поглотила его рукописи, остался только выпускной альбом, который он и жег страница за страницей. Уже сгорели все на буквы «А» и «Б», «В» и «Г». Юный Петр Петрович корчился в огне, но Варлам никому не хотел звонить. Внутри его была пустота, в которой в португальском портвейне бултыхался несчастный омар.
Вот в огонь полетел и сам Шароваров с нелепой челкой и задорным комсомольским взором, следом кто-то на букву «Я», и сам похудевший до обложки альбом. Дальше жечь было нечего, разве желтый листок, выпавший на пол. Он хотел отправить в печку и его, но что-то Варлама остановило. В свете угасающего пламени взгляд выхватывал лишь отдельные слова: «копия… принадлежащую мне квартиру… и моему племяннику Варламу Шароварову… в равных долях… копия верна… заверяю… нотариус… печать…».
Ночные птицы замолчали, гулянка на какой-то дальней даче примолкла, последняя полуночная электричка у станции сбавила ход, когда над поселком пронесся сатанинский смех.
Глава 32. В которой Бакин во время представления части генералу в извращенной форме протестует против тяжелого положения, в котором находится офицерский корпус России.
Рано утром подполковник Бакин сидел за кустами под кленом на дипломате-чемодане. Это было удобно. В таком положении он мог провести и час и два. В камуфляже среди веток и редких уцелевших листьев его не было видно, только два глаза настороженно смотрели из-под козырька. На плаце строили офицеров. Мудрый Бакин заступил на дежурство накануне приезда генерала, сменился перед самым визитом и имел полное право убыть прямо к нотариусу, пока остальные дрожали на плацу и отдувались за все. Он завернул лишь к поварам, задержался там минут на пятнадцать и не успел до построения проскочить к КПП. Теперь приходилось ждать момента, когда все зашагают на плац, где будет смотр. Тогда можно будет броском переместиться сначала за трибуну, а потом и к КПП.
На две ветки выше сидела ворона и, свесившись, внимательно смотрела на Бакина.
– Кар? – спросила она.
– Тс-ссс! – подняв голову, умоляюще протянул Бакин.
– Кар-р! – Подтвердила та громче, поерзала на ветке, прицелилась и украсила камуфляж подполковника белой кляксой.
– Ах, ты! – прошипел подполковник. Он нагнулся, подобрал шишку и запустил ею в ворону.
– Карр-р! – возмущенно завопила ворона, – каррр, каррррр!
Строй, как по команде повернулся к кустам, и другие опытные военные углядели прячущегося подполковника.
– Бакин, в строй! – скомандовал начальник штаба.
– Товарищ полковник! Я после дежурства.
– В строй! – повторил начштаба и сразу потерял к Бакину интерес.
Ударил барабан, и строй вместе с Бакиным, колыхая тревожными чемоданчиками, двинулся на заклание генералу.
– Стой! Налево! Первая шеренга три шага вперед… марш!
Первая шеренга послушно шагнула вперед.
Два полковника из генеральской свиты рванули вперед с азартом охотничьих собак. У одного была линейка, которой он мерил расстояние между звездочками на погонах и между воротником и краем волос. Второй проверял наличие положенных вещей в тревожных чемоданчиках.
Их фразы были отрывисты.
– Фонарь… батарейки, где запасная лампочка?
– Когда вы последний раз стриглись, майор? Лейтенантом?
– Почему конверты без марок?
– Ну и что, что лысый. Край неровный!
«Странно, – размышлял Бакин, нетерпеливо поглядывая на часы над зданием штаба, если я без пяти с половиной минут миллионер, то почему у меня в вещмешке должны лежать ручка и стержень, фонарик, железная кружка и изъятая на время проверки у Шельмы эмалированная миска?»
Генерал неторопливо шел за своими клевретами. За ним обреченно следовал командир части. Далее начальник штаба с блокнотом наизготовку.
– Почему у вас под кленом шишки лежат? – бурчал генерал.
– Виноват! – С готовностью отзывался командир.
– Офицер в полосатых носках не может занимать должность командира батальона, – продолжал он. И начальник штаба делал соответствующую пометку в блокноте
– Вот опытный воин! – огромный блестящий кейс Бакина притянул генерала как магнит. – Сразу видно: к бою-походу готов! Откройте.
– Тревожный чемоданчик к осмотру! – немедленно продублировал начальник штаба.
Сотни глаз строго смотрели, как присевший Бакин с ужасом для вида крутил шифрозамки. «Пусть рядом что-то взорвется, или молния в генерала ударит, а я потом… свечку…канделябр… – тянулись в голове безнадежные мысли, – цветы жене куплю! Японский выучу! – И тут он глянул на часы над зданием штаба и замер. – Если я уже миллионер, то почему боюсь этого краснорожего старичка с пижамными лампасами на брюках»?
Бакин встал и ударом ноги отправил чемодан к генералу.
Начальник штаба бросился наперерез, схватил чемодан и в два счета, будто только этим в жизни занимался, взломал замки и распахнул портфель.
Внутренности прекрасного дипломата были давно выломаны. Брошенная щедрой рукой повара для Шельмы пшенная, перловая и гречневая каши перемешались в единую безобразную массу. Сверху припечаталась миска Шельмы и большая алюминиевая ложка
Пауза затянулась.
– Ты кто?! – побагровел генерал.
Бакин бесстрашно показал рукой на часы на здании штаба.
– Уже полторы минуты, как я миллионер! – гордо ответил он. – У меня пивная в Берлине, вилла и шале в болгарских горах.
Это его спасло. Если бы Бакин начал каяться и говорить, что виноват, его бы размазали по плацу, а так генерал ощутил исходящую от подполковника опасность.
Все тоже посмотрели на часы, словно ища подтверждения.
– Можете идти! – распорядился генерал.
– Да, – согласился Бакин, – пожалуй, я пойду. Мне пора.
Он захлопнул чемодан и четким строевым шагом двинулся к КПП.
Генерал внимательно посмотрел на командира части. Ответный взгляд полковника кричал: «Дайте мне шанс!»
Над плацем с хохотом носилась ворона.
Глава 33. В которой раскрывается преступление.
Не ругайте милицию, ей и так плохо живется. Зарплата маленькая, обязанностей выше крыши, да еще и всякие Варламы их на страницах газет грязью поливают. Например, за криминальные связи. А как их не иметь, если именно с криминалом и работаешь.
Начальник вызвал старшину милиции Гробового и поставил обычную задачу: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Лучше две штуки. Срок до обеда. Что означало: для отчета не хватает раскрытого преступления. Одного, а лучше двух.
Старшина Гробовой, получив такое приказание, только вздохнул. В милиции он прослужил двадцать лет, плюс два года армии и в любой момент мог уйти на пенсию. Поступая на работу в милицию, он отмерил себе года три службы, потом еще три, потом четыре, так и тянулось. Да и куда уходить? Что-нибудь копать или носить он был уже неспособен. Кому нужен старый и толстый отставной милиционер? В сорок с лишним лет можно только у ворот с дубинкой стоять, так он и сейчас это делает. Зато здесь он всех знает, и его все знают, чебурек и шаверма в любом ларьке района бесплатно. Летом лучший арбуз у азербайджанцев из развернутого на улице ларя – старшине. Зимой – хурма с коричневым спелым боком – твоя. По семечкам у сидящих у метро старушек число подходов неограниченно в любое время года. Старшина на «земле» уважаемый человек и имеет привилегии, которые и не снились какому-нибудь министерскому полковнику. И сама служба знакома до тонкостей. Потому и начальник задачу поставил ему, а не какому-нибудь сопливому лейтенанту.
Гробовой порылся в кипе заявлений граждан. Выбрал: о краже из салона красоты. Кто-то стибрил фен, лаки для волос педикюрный набор и какие-то муссы. Потом старшина с листом, исписанным злобным почерком, отправился к «аквариуму» – небольшой комнате для задержанных, где одну стену заменяла решетка от пола до потолка. Чтобы не было слышно пьяных воплей, перед решеткой поставили толстое стекло. Особенно потрясающим зрелище было после праздников: кто орет, кто поет, кто ругается – широко раскрытые рты и ни одного звука наружу.
Старшина взглядом переворошил «аквариум» – сегодня томились лишь трое. Серьезный мужчина в наколках посмотрел на старшину равнодушным взглядом. Такому муссы тащить – западло. Рядом на облезлой скамье, согнувшись и раскачиваясь, как маятник, сидел наркоман. У двери кучей ветоши посапывал расслабившийся в тепле бомж.
– Дай мне наркошу! – попросил Гробовой дежурного.
Попивающий чаек прапорщик замотал головой:
– Занят! – Опера велели не трогать, он у них в запасе. Вдруг где разбой или убийство.
Делать было нечего. Старшина отомкнул «аквариум» и брезгливо потыкал носком ботинка бомжа.
– Подъем! Отдохнул и хватит.
Бомж подскочил, как подброшенный, и вцепился в решетку.
– Не имеешь права! – затряс он нечесаной головой, – мне обед положен.
– Але, начальник! – лениво потянул уголовник, – забирай это Бельмондо, а то с него зоология сыплется.
– Обед! О-бед! – не сдавался бомж. – Суп!
– Пошли! – отвернувшись, процедил старшина, – там тебе на три блюда накрыли. Да не трясись ты так! Шмонит, сил нет!
Вести его в кабинет старшина побрезговал и беседу провел в конце коридора у туалета.
– Ты ограбил салон красоты! – убедительно как гипнотизер с расстановкой произнес Гробовой.
– Я? Нет! – снова затряс головой бомж.
– Полгода, – отойдя на метр, так же с расстановкой продолжил старшина, – своя постель, баня, регулярное питание.
Бомж ненадолго задумался:
– А можно я два салона ограблю?..
Бомжа усадили за стол писать явку с повинной. Старшина отправился к начальнику доложить о раскрытом преступлении.
– Мало! – странно похвалил его тот, – выполнил, но на троечку.
– Где я еще раскрытие возьму?! – взмолился старшина, – у нас и задержанных больше нет. Наркомана опера под себя держат, а рецидивист ни подо что не подпишется.
– Рецидивиста отвезешь в тюрьму! Час туда, час обратно, а по дороге чтобы еще одно преступление раскрыл.
Глава34. В которой на охоту за миллионом выходит Гнус.
Одному на свете плохо. А не одному – делиться надо. В этом Гнус убедился, расставшись с Коляном. Колян его не баловал, однако все сравнительно легкие способы добывания денег придумывал он. Снимать под заказ запчасти с иномарок – у Коляна и база ГИБДД, по которой легко узнать, по какому адресу прописано нужное авто, и прибор, глушивший сигнализацию, чтобы пейджер в кармане владельца не пикнул, пока его красавицу курочат.
Наконец, штамп, с помощью которого шлепали из латуни золотые царские десятки, тоже был у Коляна. И клиентурой он сам занимался. Казалось бы ничего сложного. Гнус подошел к ломбарду спустя минуту после того, как тот закрылся на обеденный перерыв. Подергал ручку закрытой двери, глянул на часы, состроил огорчительную физиономию и потрусил к стоявшим неподалеку жигулям, в которых дремал замшелый дед в кепке.
– Дед! В ломбарде обед! Выручи! Купи золотой червонец со скидкой.
– Чего? – проснулся тот.
– Дед! Обед! Возьми червонец. За штуку отдам! Деньги во как нужны! – Гнус провел себе рукой по горлу.
– Червонец?! – взгляд деда был чуть мутным из-за затянувшей глаза влаги, морщинистая, вся в пигментных пятнах, рука, которую он протянул за монетой, дрожала.
– Золотой! Царский! Купи!
– А сколько есть? – окончательно проснулся тот.
– Четыре, – Гнус протянул еще три желтых кругляшка.
Дед недоверчиво повертел их в руках, поднеся к самым глазам, и кивнул на соседнее сиденье:
– Садись, поговорим.
Гнус резво обогнул машину, в этот момент взвизгнул стартер, движок подхватил с лету, и жигули, прыгнув вперед, с ревом умчались.
Схватившегося за ручку задней дверцы Гнуса протащило несколько метров. Потом он упал, ободрав себе куртку и в кровь разбив лицо.
Его, готового сломать челюсть кому угодно, обул на четыре латунных червонца какой-то старый пердун!
Несколько дней он зализывал раны. На двоих с Коляном они снимали комнату в дальнем Подмосковье. Колян давно съехал к невесте, не висел на подставке выглаженный костюм, выветрился запах одеколона, и только тогда Гнус стал понимать, что крепкие кулаки и готовность заехать по роже кому угодно вовсе не гарантируют «жизни в шоколаде». Он неделю не выходил из дома, менял примочки и напряженно пытался думать.
Ничего удивительного, что пришел он к тому же выводу, что и все уголовники, «берущиеся за ум». Нужно крупное, по возможности безопасное дело, рискнув на котором, обеспечишь себя на всю жизнь. Срубить миллион и свалить или залечь на дно. И прав Колян, зачем лезть на инкассаторов, рискуя получить пулю. Забраться в магазин? Он ночью аккуратно выдавил стекло в салоне связи и отбежал подальше. Еле успел – подлетели менты. Да и хапнешь эти мобильники, ботинки, колбасу, ящик женских прокладок – все еще продать надо. Пять налетов – а на шестом попадешься.
Раны на лице зажили, оставив шрамы, а он все менял примочки. От их холодной влажности лучше думалось, круг поиска места, где лежит много денег, сужался, и он решил грабить не контору, не магазин, не инкассаторскую машину, а богатого гражданина из тех, что десятками ходят по улицам. Затруднение было лишь в том, что надо отличить этот десяток от тысяч снующих туда-сюда граждан. За миллион Гнус был готов убить, задушить, зарезать, только не знал кого.
Полдня он в сберкассе караулил богатеев. Потом его подозвал охранник и протянул распечатанные фотографии Гнуса. Как он сидит за столиком, пристраивается к кому-то в очереди, как вытягивает шею, пытаясь заглянуть через плечо получающего деньги клиента.
Ничего не дала и охота на подходах к банку. Богатый гражданин, получив деньги, подло нырял в машину, а то и вовсе был с охранником. На улице же гражданин мог быть и богатым, но не носить богатство с собой, а держать его на счете в банке, в платяном шкафу дома, на третьей полке между трусами и носками, его деньги могли быть вложены в акции, антиквариат, квартиры и машины. Грабанешь такого, а в портфеле банный веник окажется и бутылка кефира. И тут Гнус подскочил, высохшая примочка улетела в угол. Он вспомнил военного, за которым, по указанию Коляна, ходил неделю. В последний раз тот вышел прогуливать собаку не в мятых трениках, а в туфлях с загнутыми носками, пальто мехом наружу, а на его собаке был ошейник со стразами. Но подумал Гнус не об этом, а о кейсе, сверкающем чемодане, с которым военный ездил на службу и со службы. Значит – дома боится оставить. И баба его говорила: «завершим дело и дипломат не надо таскать». Вот где бабло! Это что же, полгода прошло, и завтра Коляну должно обломиться, завтра они этот кейс делить будут. Вот хрен вам, а не миллионы! Кто теперь Коляну этот военный, тесть? Ну что тесть, пора познакомиться с семьей жениха.
Гнус быстро оделся и помчался к электричке. По злой иронии судьбы он сел в вагон, в котором Варлам ехал к нотариусу на последний и решительный бой. Сел напротив и всю дорогу слушал его бормотание: «Три миллиона на троих – по миллиону… три миллиона на двоих – по полтора. По полтора лучше! Узнаете Варлама!» И так по кругу. При этом его руки лихорадочно перебирали собранные в прозрачные пластиковые папочки какие-то бумаги.
За один только перегон Гнус дошел до бешенства, сам того не замечая стал повторять следом: «миллион… полтора… убью суку!».
С трудом сдержавшись, он выскочил у первой же станции метро. Рабочий день в разгаре – военный на службе и его надо караулить у части. Он успел – Бакин как раз уходил со строевого смотра. Четким военным шагом с кейсом в руках он прошел КПП, дошел до остановки трамвая, сел в вагон. Следом заскочил и Гнус.
«Биту забыл! – мелькнуло в голове, и сразу пришел ответ – зубами вырву!».
Дипломат сверкал и притягивал взгляд, он уже не обращал внимания на народ вокруг, схватить, двинуть, вырвать, убежать! Сейчас!.. но вагон был набит так, что ни двинуть, ни вырвать, ни убежать не получалось.
Страдал не только он, страдал и подполковник. «Как сказал бы Варлам, – думал он, – теснота не соответствует моему новому статусу. Я еду к нотариусу, чтобы принять полтора миллиона долларов. Я миллионер, но еду на трамвае. Я несколько лет таскаю этот проклятый чемодан, чтобы кормить эту проклятую собаку».
Он переложил дипломат из руки в руку, и Гнусу пришлось продираться к нему сквозь толпу уже с другой стороны.
Бакин чувствовал на себе чей-то пристальный жгучий взгляд и машинально стал оглядывать пассажиров. Вот в стекле отразился он сам – военный в чине подполковника со сверкающим дипломатом в руках, а внутри… Что же он – пустышка? Вот женщина – на ней серьги, на шее две цепочки. Женщина поймала его взгляд, подняла руку и поправила прическу. Три кольца, браслет, перстень – машинально отметил офицер. Вранье! Пустышка – бижутерия! Он отвернулся, рядом вцепилась в поручень чья-то волосатая рука, окольцованная браслетом с часами. На циферблате часов написано «Omega». Нет! – подделка! Пустышка! Двести рублей в ларьке. Девушка, сидевшая под ним на сиденье, держала перед собой книгу. Понятен на странице был только рисунок, бамбук и лицо с узкими глазами, остальное иероглифы. Вранье! Понты! Не читает она её, ни знака не понимает – пустышка!
«А я сам?!» – Он еще раз глянул на отражение в стекле, форма, погоны и этот гнусный чемодан… и увидел, что к кейсу тянется чья-то рука с грязными растопыренными пальцами.
Вот и хорошо! Это мессия, это избавление! От всего ненужного и ложного в этой жизни! Часы командирские наградные, жигули, служба – все позади, остался только этот проклятый дипломат, последняя нить связующая его с бедным прошлым! И он поставил чемодан на пол вагона, отвернулся и дальше поехал к нотариусу налегке.
Глава 35. В которой родственники и другие разные люди съезжаются к нотариусу.
В назначенные день и время родственники съезжались к нотариальной конторе. Сначала появились Жанна Бакина с Олей и Коляном. Жанна принарядилась. Денег в доме в ожидании миллионов давно не было. С работы она ушла. Офицерское жалованье Бакина улетало моментально. Махнув на все рукой, она заводила все новые и новые кредитки и легко спускала деньги. Сегодня на ней были: белой кожи сапоги фирмы «АLBA», полупальто совместного производства Россия-Италия, венгерская красная кофточка и черная юбка, сделанная неизвестно где. Ну и сумочка, белая кожаная сумочка, как её уверили, из кожи крокодила, хотя Бакина – биолог-преподаватель по образованию – твердо знала, что крокодилов-альбиносов не бывает. Рыжий цвет её волос остался в прошлом. Теперь они были эффектно (и очень дорого) окрашены под седину. Бледность лица скрывал легкий загар. Бакина с утра приняла валерьянку, глицин и элениум и её слегка шатало. С одной стороны её поддерживала Оленька в белом платье. Практичная девушка сшила свадебный наряд такой, чтобы потом сгодился на разные парадные выходы. Платье ей очень шло. Исчезла полнота, уложенные в салоне красоты волосы и макияж подчеркнули на лице то, что нужно подчеркнуть, и скрыли то, что следовало спрятать. Она уже не терялась на фоне наряженного в черный костюм Коляна. Тот поддерживал будущую тещу с другой стороны и нервно поглядывал на часы..
– Ой, Олька! – бормотала мать, – ой, не выдержу! Куда же папка наш запропастился?
Оля, повернулась к жениху и прошептала:
– Я тоже не выдержу… в один день… наследство… свадьба…
Колян прикинул, что до кабинета осталось пять шагов… четыре… три… Три шага до счастья!
Тут Жанна распахнула сумку и стала лихорадочно перебирать документы. Паспорт! Свидетельство о рождении! Свидетельство о смерти!
Она вздохнула, захлопнула сумку и крепко прижала её к себе, повернулась к зятю и шепнула ему:
– Сегодня будут деньги, очень много долларов, а потом еще больше долларов. Вам отдам десять тысяч на оплату ресторана и подарки.
Оля слазила в свою простенькую, но тоже белую сумочку, достала и издали посмотрела на открытку с двумя кольцами и голубком с веткой в клюве. Колян никуда не полез. Он и так знал, что в кармане пиджака лежит телеграмма из Нигерии, которую он сам себе и отправил. О том, что родители поздравляют, желают счастья, но сами приехать не могут. В общем, привет из Африки!
До открытия конторы оставались минуты. И Бакина-мама лихорадочно повторяла план действий. Вступить в права наследства, сразу у нотариуса оформить доверенность от Жоры. Со всеми этими бумагами в риэлторскую контору. Там ей уже приготовили сто тысяч долларов в конверте. Сто тысяч в конверте! Долларов. С ума сойти! А у нее уже на пять тысяч долларов долгов! Сразу расплачусь, свадьба и за границу, смотреть квартиру и шале. Потом полтора миллиона долларов! Нет, не выдержу! И еще эти сто тысяч! И она снова полезла в сумочку, пересчитала документы и достала элениум.
В это время Колтунов с Фишман ехали сюда же на БМВ. В багажнике лежали дорожные сумки. Из одной торчали теннисные ракетки. Оба одеты по-летнему. Колтунов в шортах, супруга – в сарафане. Благо в машине тепло. Запертый в стоящей между ними переноске кот злобно ворчал и пытался просунуть между прутьями лапу с растопыренными когтями. И у супругов был свой план действий. Получить по завещанию свидетельство о вступлении в наследство, забросить его в совершенно другое риэлторское агентство, отметить все это дело в ресторане прямо в Домодедово и смыться на Кипр, на время, пока тут утихнет вой и улягутся страсти. Билеты и паспорта с визами лежали в кармане. Вещи в багажнике. Самолет во второй половине дня.
– Жорик, – погладила Фишман руку мужа, – родственники твои все приедут?
– Сестра, её муж, ну и Олька с этим Коляном.
– Давай мы их у нотариуса взбаламутим как следует, чтобы им не до наследства стало.
– Это как? – заинтересовался Колтунов…
Но самым первым на место прибыл Варлам. Он уже час стоял за углом дома. Отследил, как появилась с группой поддержки Бакина. К открытию конторы стал подтягиваться другой народ. Бабульки с паспортами в руках, два мужика, говорившие так громко, что скоро всем стало ясно, что один продает по доверенности другому автомобиль, какой-то невзрачный хмырь в очках и с портфелем, девица с пластиковым портфелем, полным документов. Ровно в девять подкатил и главный враг – Жора Колтунов с гадиной – Аленой. Родственники горячо расцеловались и скрылись за дверью.
Варлам глядел на часы, секундная стрелка несколько раз пробежала циферблат, и тогда он скомандовал себе «Пора!» и, с портфелем наперевес, рванул вперед.
В конторе помощница сортировала посетителей, одной рукой принимала бумаги для заверения, другой – печатала доверенности, она подбородком кивнула родственникам на дверь и громко объявила:
– По делу о наследстве на квартиру проходите в кабинет.
В кабинете столы стояли буквой «Т». За маленьким сидел тоже маленький и толстенький нотариус, напоминавший колобка, с любопытством глядевший на входящих. Колтунов галантно пропустил вперед сестру с группой поддержки. Сам с женой занял места поближе к двери.
Нотариус не торопился. Пару раз заносила какие-то бумаги помощница. Нотариус размашисто расписывался и бережно ставил печать. Помощница уходила. Потом пришла и.о. нотариуса, и они о чем-то негромко поговорили, несколько раз звонил телефон.
Бакина была готова потерять сознание, Колян, волнуясь, сжал кулаки, Олечка смотрела на него влюбленными глазами, Колтунов тихо сатанел.
– Прошу родственников покойного представить документы, доказывающие родство.
Все засуетились, Бакина первая выхватила из сумочки паспорт, свидетельство о рождении и свидетельство о браке. Положила их на стол перед нотариусом. Колтунов сделал это небрежно.
– Мужа пока нет! – жалобно сказала Жанна.
– Он тоже родственник покойного? – удивился «колобок».
– Нет!..
– Тогда он здесь не нужен, – сухо улыбнулся нотариус.
Колтунов переглянулся с Фишман.
– Кстати, молодой человек, – обратился он к Коляну, – что вы здесь делаете? Вы ведь не родственник?
– Ты что, Жора? – недоуменно посмотрела на него сестра, – это же…
– Это же жених! – продолжила Алена Фишман. Она подошла к Коляну сзади, приобняла его, словно успокаивая, – это же жених, мы все знаем…
Её рука легко скользнула во внутренний карман его пиджака. Колян удивленно обернулся. Волшебным образом в руке Алены оказалось два листа бумаги, и с лету она развернула один из них.
– Посмотрим, чей он жених… надо же целый список невест от семнадцати до пятидесяти пяти лет, и ты, Оленька, у нас идешь только под номером двенадцать… зато квартира наша… – с ловкостью фокусника Фишман крутнула вторым листком, – идет под номером один, впереди всяких там «трешек» и «двушек».
Все посмотрели на Коляна, и тут распахнулась дверь, в кабинет ворвался Варлам, по пути он повалил стул и толкнул перед собой дожидавшегося в очереди у дверей невзрачного мужчину в очках с портфелем, который вместе с ним невольно оказался в кабинете.
– Я! – громко провозгласил журналист, – я – родственник с правами на наследство!
Он хлопнул по столу паспортом, свидетельством о рождении, свидетельством о рождении тети, свидетельством о том, что тетя была сестрой покойного. Все было подготовлено, заверено, где нужно стояли печати.
Про Коляна сразу как-то забыли, и он, вырвав у Алены листы, выскользнул в оставшуюся открытой дверь. Ольга попыталась метнуться следом, но мать схватила её железной рукой. Бакина неожиданно окрепла, принятая смесь таблеток и капель стала действовать. Она переводила взгляд с Колтунова на Варлама, с Алены на нотариуса. Придурок Варлам не мог появиться просто так. В его портфеле наверняка еще какие-то бумаги. И Алена с братом, чего они оделись, как на курорт? Она все сильнее сжимала руку дочери, но та не чувствовала этого. Лицо Оли стало белым как платье, и не падала она только потому, что мать крепко держала её.
Нотариус внимательно изучал документы.
– Гражданин Шароваров, – занервничал Колтунов, – у нас, помнится, уже была дискуссия об очередности в вопросе принятия наследства.
Варлам молчал.
– Господин Шароваров?..
– Здесь таких нет! – не поворачиваясь, процедил Варлам.
– Ну что же, – оторвался от документов нотариус. – Есть ли у родственников должным образом удостоверенное завещание?
– Есть! – хором ответили Колтунов и Варлам.
Бакина недоуменно и испуганно глянула сначала на одного, потом на другого.
Варлам извлек из портфеля бережно положенную в пластиковый файл пожелтевшую бумагу.
– Пятнадцать лет назад покойный завещал свою квартиру троим присутствующим здесь родственникам в равных долях. Это надлежащим образом заверенная копия того завещания. Если есть сомнения в подлинности, прошу установленным порядком запросить архив нотариальной палаты по месту выдачи.
– Нет! – рявкнул Колтунов и хлопнул по столу ладонью с зажатым в ней спрятанным в такой же пластиковый файл документом, – вот завещание, составленное шесть с половиной месяцев назад, собственноручно подписанное покойным… то есть – он сбился, – тогда еще живым, удостоверенное надлежащим порядком, по которому означенная в нем квартира отходит мне как сыну.
– Довожу до вашего сведения, – перебивая его, скороговоркой сыпал Варлам, подсовывая нотариусу копию завещания старого, – что последний год жизни завещатель был не в состоянии не только понять смысл, но и просто подписать какой-либо документ. – Он снова нырнул в портфель. – Вот свидетельство из поликлиники, справка от лечащего врача, надлежащим образом заверенные показания приходящей сиделки и медсестры.
Говоря, Варлам выкладывал документы. Все они были в прозрачных файлах, пронумерованы, было видно, что он тщательно готовился.
– Далее, прошу исключить из числа наследников Георгия Колтунова, как лицо, своими действиями препятствующее воле покойного, совершившего подлог, о чем уже подано заявление на имя генерального прокурора.
Колтунов зарычал, повернулся к Жанне и закричал:
– Сестра! Он опять на троих квартиру распилить хочет!..
– Жанна! Жанна! На двоих! – взвизгнул Варлам, – по полтора миллиона каждому! Гони братца! Он хотел себе все забрать.
– Я не знаю! – отчаянно закричала Жанна и закрыла ладонями лицо.
Она выпустила руку дочери, и Оля, которая давно была без сознания, сползла со стула на пол.
В дверь заглянула помощница.
– Скорую! – крикнул ей нотариус. – Живее.
Общее возбуждение подействовало и на него. Глаза его заблестели, рот оскалился. Колобок выкатился из-за стола, плескал в ладонь воду из графина и широкими движениями, словно сея зерно, кропил лицо девушки.
И почти сразу за окном заревела сирена скорой. Белая машина с красной полосой затормозила у крыльца. Было слышно, как кто-то затопотал по коридору, вновь распахнулась дверь.
– Ну, слава Богу, не опоздал.
Стоя на пороге, белой шапочкой вытирал пот со лба врач, тот самый, который полгода назад принял деда в больнице и обещал вытаскивать кого-то или что-то.
– Вы и на Скорой работаете? – оторопел Колтунов.
– Неважно,.. – махнул рукой врач, раскрывая медицинский саквояж.
– Дочь моя! – сквозь сдавившие горло спазмы выдавила из себя Жанна.
– Потом, – отмахнулся врач.
– Вот! – он достал из саквояжа и положил перед нотариусом исписанный лист бумаги с печатью. – Поступивший к нам полгода назад больной ненадолго очнулся, после чего завешал свою квартиру в равных долях мне, еще одному врачу и племяннице главного врача больницы. Учитывая состояние пациента и срочность вопроса, его подпись заверил главный врач больницы. Надеюсь, вы понимаете, что наличие трех врачей одновременно, свидетельствует о том, что больной был в сознании и отдавал отчет в своих действиях.
– Молодой человек, вы не боитесь, что вас с работы уволят и диплома лишат? – тяжелым голосом, налегая на каждое слово, поинтересовался Колтунов.
– Мне теперь все равно, – дернул плечом доктор, – последняя воля покойного важнее.
Нотариус хищно схватил и внимательно изучил поданную врачом бумагу, кивнул и небрежным жестом отодвинул кипу макулатуры, которую накидали ему на стол Варлам с Георгием.
– Гражданин нотариус, – глянул на часы врач, – все понимаю, работа у вас серьезная, но там у меня в реанимации еще трое под капельницей.
– Завещание принимается. – Огласил решение нотариус. – Все сделанные ранее силу потеряли и являются ничтожными. Доктор, вам понадобятся документы на квартиру. Я подготовлю запрос…
– Не надо запроса!..
Все обернулись. Сидевший в углу невзрачный человечек в очках и с дешевым портфельчиком, которого втолкнул Варлам, повторил:
– Не надо запроса! Дело в том, что завещатель таковым не является. Еще два года назад он передал свою квартиру обществу с ограниченной ответственностью «Совет ветеранов», интересы которого я и представляю.
Мужчина покопался в портфеле, достал и передал нотариусу доверенность.
– Отдельным условием после передачи нам квартиры было оговорено проживание в ней всех родственников в течение полугода после его смерти. Также имею полномочия заявить, что на остальное имущество покойного ООО «Совет ветеранов» не претендует, и просит освободить занимаемую жилплощадь немедленно. Собственно, чтобы сказать это, я сюда и пришел. – Тут мужчина позволил себе улыбнуться.
– Ну ладно, – первым пришел в себя врач, – попадете вы ко мне в больницу.
Под рев сирены скорая умчалась, и тут же подкатила другая, вызванная помощницей нотариуса, только вместо Оленьки в нее погрузили впавшую в прострацию Жанну.
Колтунов растерянно перебирал документы, Варлам замер с раскрытым ртом. Алена, вознеся лицо к потолку, беззвучно что-то шептала.
– Все, граждане! – подвел итог нотариус, потеряв к присутствующим всякий интерес, и крикнул помощнице, – приглашай следующих.
– Кто по наследственному делу по долям в фирме, яхте и загородному дому, пожалуйста, проходите, – донесся её веселый голос.
Глава 36. В которой Гнус получает все, о чем мечтал, и тоже меняет имя.
Гнус не поверил своему счастью. Дипломат стоял на полу вагона. Растопыренные грязные пальцы немедленно схватили его ручку, и он ломанул к выходу. Граждане, почуяв опасность, расступились. Ударом ноги Гнус сдвинул гармошку двери и на ходу выпрыгнул. И только тогда у пассажиров проснулось чувство гражданского сознания. Или правосознания? В общем, что-то проснулось, и они заголосили: украли… держите… и прочие бессмысленные слова. Одна самая активная рыжая тетка сдвинула форточку на окне вагона и стала кричать то же самое в спину убегающему Гнусу.
А тот в азарте, не сообразив свернуть, так и бежал впереди отчаянно звенящего трамвая. Встречные машины, отчаянно гудя, разлетались в стороны. Влево-вправо, вправо-влево и Гнус так и пер вперед, навстречу своему счастью, пока не налетел на капот милицейского уазика.
Из машины выскочили старшина с короткоствольным автоматом и сержант-водитель с монтировкой.
Заорали оба:
– Урод! Мне что третьего за год давить? Мигалку не видишь! – басил старшина Гробовой.
– Попробуй теперь завести это «ведро»! – размахивая монтировкой визжал водитель, – бампер мне своим чемоданом поцарапал, у меня кузов повело!
Мимо них со звонками промчался трамвай.
– Украл!.. Вон тот!.. Чемодан увел!.. У военного!.. – кричали из каждого окна граждане с проснувшимся самосознанием.
– У уазика кузова нет, – пряча лицо, бубнил Гнус, – не могло его повести. У уазика рама.
– Пилорама! На лесоповале! – ухмыльнулся Гробовой и достал наручники. – Чего это ты морду от нас воротишь? Ба! Никак перед нами господин профессор, соратник академика, что на пару машины по ночам раздевают. Которым я по глупому человеколюбию мерседес помог завести.
Он защелкнул на руках Гнуса наручники с ловкостью и автоматизмом, с каким красавица одевает утром золотой браслет или политик запонки.
– Шикарный «угол» увел! – похвалил милиционер Гнуса.
Прощаясь с красивой жизнью, Гнус обреченно смотрел, как тот кладет серебряного цвета дипломат на капот и, щелкнув замками, легко распахивает.
Собравшаяся вокруг толпа отшатнулась.
Старшина захлопнул кейс. Первым его желанием было одеть полный разноцветной каши чемодан на голову Гнуса и, надавав ему пинков, отправить на все четыре стороны. Но надо было выполнять задание начальства, и он с чистой совестью доложил по рации, что задержан и будет доставлен в отделение грабитель, при досмотре которого обнаружены украденные им продукты питания, тут он споткнулся и еще раз с отвращением заглянул в чемодан, в количестве свыше пяти килограммов.
Гнуса затолкнули в собачник уазика и захлопнули дверь. Чемодан старшина хотел оставить в салоне, но, побрезговав, тоже забросил в собачник.
Во всей этой суете лишь Бакин оставался спокойным. На его душе было легко и радостно. Звонок трамвая звучал колокольчиком счастья. Избавившись от всего старого и ненужного, он ехал к новой жизни, в которой легко и радостно будет всегда. Напоследок, когда трамвай проезжал мимо уазика, распластанного на его капоте Гнуса и суетящихся вокруг милиционеров, он широким жестом выбросил в окно фуражку.
Фуражку подобрал водитель, недоуменно повертел ее и попытался водрузить на голову. Размер не подошел, и он с легким сердцем отдал ее старшине.
Уазик, тяжело переваливаясь на колдобинах, ехал назад в отделение. Вдвоем в собачнике было тесно, ныли сведенные наручниками руки, проклятый дипломат упирался в колено.
Гнус и уголовник смотрели друг на друга.
– «Угол» увел? – непонятно спросил рецидивист.
– Чего? – не понял Гнус.
– Говорю: чемодан у фрайера ломанул? Ты кто?
– Я – Гнус.
– Вижу, что Гнус. Клёвый «угол» отвернул, небось внутри бабла немеряно.
– Каша, – задумчиво произнес так и не пришедший в себя Гнус.
– Чего?
– Каша там… Весь чемодан кашей забит и еще миска металлическая, собачья.
– Да... – потянулся рецидивист, – новичкам везет первый раз, лохам всегда. Крал в открытую? По первому разу до пяти лет.
– За это говно? – изумился Гнус.
– А ты как думал! – ликовал уголовник. – Грабеж! Только ты теперь не Гнус, отныне ты Пшено…, нет, Гречка…, вот, Сечка!
– Не надо Сечка! – взмолился Гнус, – не хочу… Не хочу в тюрьму! Дядя, научи!
Последняя позорная фраза всплыла из тех давних времен, когда Гнус с обожанием смотрел на Коляна, перенимая у него криминальный опыт. «Крик души» подействовал.
– Ты это, – почесал на груди наколку рецидивист, – нет объекта – нет состава.
– Чего? – не понял Гнус.
Да как тебя судить, если того, чего спер – нет?!
– Как это нет? – кивнул на чемодан Гнус и взвыл. Подброшенный на ухабе кейс въехал ему углом в колено. – Как нет?! А каша?
– А ты ее съешь!
Оба были скованы наручниками, и оба же стали бестолково возиться с защелками. Наконец, дипломат раскрылся, Гнус опустился на колени и погрузил лицо в чемодан.
На первой же колдобине, каша залепила лицо до ушей.
– Рубай!.. – веселился уголовник. – Давай, Сечка! На зоне её как торт вспомнишь…
Когда во дворе отделения распахнули заднюю дверцу уазика, оттуда выпали сначала раскрытый, дочиста вылизанный чемодан, пустая сверкающая миска, потом Гнус. Его мутило, на покрытом остатками засохшей каши словно коростой лице остались видны только глаза и перекошенный страданием рот.
– Гадина! – заорал старшина, – ты что сделал?!
Гнус мотал головой и не мог ничего сказать, потом что-то прошептал.
– Что? – склонились над ним старшина с водителем.
– Нет объекта – нет состава, – уже громче пробормотал он и его вытошнило.
Начальник выслушал сбивчивый доклад старшины и приказал найти потерпевшего.
Сделать это было несложно: серебряный бок дипломата украшала табличка с выполненной затейливой вязью надписью: «Подполковнику Бакину за пятнадцать лет безупречной службы от офицеров в/ч….». «Бакин! Воинская часть №…» – была подписана фуражка изнутри.
– Каша, говоришь? До чего армию довели, сволочи! – покачал головой начальник отделения.
Глава 37. В которой Бакин узнает, что он как и все – нищий.
Бакин тем временем только подходил к нотариусу. У него не было часов, но он знал, что опоздал. Ну и хорошо, все позади, пирог поделен и осталось только забрать свой кусок с вишенкой.
В душе его играла музыка, испорченное службой воображение привычно выдало марш, но какой это был марш! По-хамски бравурный, слегка джазовый, из плотного ядра военного оркестра вскакивал то тарелочник с сияющим как его инструмент лицом и бил в тарелки не один раз, а пять – заглушая остальных, то трубач, который вздергивал трубу и голосил прямо в небо. И еще – все музыканты были в генеральской форме!
«Так вот как живут миллионеры!» – восхитился Бакин, шагать ему стало легко и приятно, а чтобы получилось в ногу, с такой музыкой приходилось подтанцовывать. Это вам не плацу: левой-правой, сено-солома!
Навстречу пролетел БМВ Колтунова. Георгий, против обычного, сидел рядом с шофером и рукой решительно показывал куда-то, как Ленин на броневике. Бакин помахал ему, но лимузин промчался мимо. «Деньги с Аленкой полетели тратить» – улыбнулся он. Дальше ему попался Варлам, с выпученными глазами бежавший в ту же сторону. От встречи с двоюродным братом жены подполковник уклонился и только головой покачал: «Хочет догнать Жорку и отнять свою долю». На конторе нотариуса не было праздничных флагов и транспарантов, у крыльца стояла машина Скорой. Едва он занес ногу, чтобы сделать последний шаг навстречу счастью, у Скорой отъехала дверь. Появилась заплаканная бледная Ольга, она помогла выйти матери.
Жена оказалась прямо перед ним.
– Бакин, где ты был?! Я завещание сама выбросила, а Жорка тайком сделал новое только на себя, потом приперся Варлам со старым, Олькин жених – жулик, потом приехал за квартирой врач из больницы, потом… – она зарыдала. – Бакин, дед еще два года назад передал квартиру каким-то ветеранам!
– А у меня дипломат украли с кашей для Шельмы, – вставил подполковник.
– Бакин! У нас ничего нет. Мы снова нищие.
Она говорила что-то еще, подполковник понимал каждое слово, мог сложить их, но общий смысл уходил мимо, словно речь шла не про них. Слова волной поднимали все, что до этого лежало в голове, все, что там сложилось: тихий городок неподалеку от Берлина, где он служил когда-то, гаштет с мокрыми от пива столами, вилла на Золотых песках и домик в горах, и вот схлынула волна – и ничего не осталось. Он опустил голову и с недоумением посмотрел на свои узорчатые туфли с загнутыми носами.
Бакин захохотал. Он хохотал все громче, не обращая внимания на то, что жена вновь потеряла сознание и её снова подняли в машину Скорой, которая сразу понеслась куда-то, распугивая прохожих ревом сирены.
Когда он, охрипнув, отсмеялся и поднял голову, никого вокруг не было.
И невидимый для других генеральский оркестр сворачивался. Один за другим подъезжали черные БМВ, как у Колтунова, из которых выскакивали полковник и подполковник. Генерал вставал, передавал инструмент, полковник принимал его, зачехлял и передавал подполковнику, который клал инструмент в багажник. Полковник открывал генералу дверцу машины, все они садились и уезжали. Инструментов становилось все меньше, и музыка распадалась. Лишь барабан назойливо бил «бум-бум», но вот в лимузин закатили и его. Лишь скрипка долго сопротивлялась, хоть приехавший за генералом полковник и трогал вежливо его за локоть. Но потом на ней с оглушительным звоном лопнула струна, музыка оборвалась, и сразу наступила тишина.
– Хорошо, – заключил подполковник, мысли текли как-то вяло, – очень хорошо, я узнал позже всех и значит был миллионером на час дольше жены и Жорки. Только куда же я теперь пойду? – спросил он сам себя, развернулся и машинально поплелся на службу.
Глава 38. В которой в бой идет Колтунов, а Колян просит прощения.
Не завидуйте тем, кто прячется за шторками хорошей машины. Сидеть в ней, так только водителем: сказали – направо – поехал направо. Налево – налево. Стой на месте – да ради Бога! В бардачке кофейник, под сиденьем телевизор, по дороге в гараж подкалымил, десять литров бензина для своих жигулей слил и ни о чем не думаешь. Жизнь удалась.
– К юристам! – скомандовал Колтунов, и БМВ с безмолвным водителем понеслась к адвокатской конторе.
– Стой! – крикнул он, когда проехали пару кварталов. – В офис! Живее!
Машина развернулась через две сплошные и рванула к офисному центру.
– Жорик! – Алена Фишман впервые после нотариуса подала голос. – Жорик! Сначала меня домой!
– Домой?! – стукнул себя кулаком по голой коленке Колтунов, а есть ли теперь этот дом?!
Но БМВ послушно свернул на привычную дорогу. Алену высадили и полетели дальше.
Алена, держа перед собой кота в переноске, поднялась в квартиру. В прихожей отпихнула Шельму. События в нотариальной конторе заставили задуматься. И главная мысль: что будет дальше. С ней и с мужем. Нет, не так. С ней. Да, все раскатали губы на эти миллионы, только щелкнуть клювом успели, а ложка мимо рта прошла. Прошла. Прошло. Это у них прошло, а у нее почему должно проходить?! У нее дом на Кипре и сын в Англии. И в сундучке, сколько там золота в сундучке? А грамм уже под тысячу рублей стоит. Здесь же, похоже, заваруха только начинается. И если что дальше случится… то ей в той же Англии гражданство дадут. А что может случиться?..
Так размышляла она, привычно перебирая драгоценности, и только потом заметила, что не перебирает их, а укладывает. А еще меха. Зачем на Кипре меха? Зачем-зачем… зря что ли покупала?!
Звонок в дверь прозвучал как всегда неожиданно. Алена неторопливо подошла, посмотрела в глазок, секунду подумала и раскрыла дверь.
На лестничной площадке стоял Колян.
Прошедшие часы немало ему стоили, и так худое лицо осунулось.
– Вам, собственно, чего? – невежливо поинтересовалась Алена.
– Я к вам пришел…
– Навеки прописаться, – продолжила Фишман.
– Я пришел, – поднял голос Колян, – еще раз просить руки вашей племянницы.
– Опять?! – удивилась Алена. – Впрочем, не моей, а Жорика. Только зачем вам при всех этих новых обстоятельствах. Ничего же не обломится.
– Я знаю… я сам хочу отдать ей все…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась Алена, – что еще в ломбарде продают? Конкретнее можно?
– Я отдам этой девушке и ее семье свое сердце! Легкие, печень, почки, всего себя!
– Бред какой! – пожала плечами Фишман. – Ей с родителями теперь жить негде, а вы тут со своими субпродуктами.
В этот момент, отодвинув Коляна, в квартиру влетел Колтунов.
– Молодой человек, – не поворачивая головы, бросил он, – не морочьте Ольге голову, найдите себе девушку из провинции, получите специальность, например, сварщика. Будете нарасхват. Отдайте ключи!
Колян безропотно протянул ключи от двери, к которым успел прицепить красивый брелок с эмблемой мерседеса.
– У вас, молодой человек, еще вопросы есть?
– Да. Почему вы всегда говорите одно, а делает другое?
На это Колтунов только недоуменно пожал плечами, а Фишман с расстановкой, как объясняют ребенку, произнесла:
– Потому что мы – интеллигентные люди.
Дверь перед ним захлопнулась.
Колян ощерился. Он видел в каком-то фильме, как шакалы делили добычу, рвали друг у друга мясо из пасти. А потом пришел настоящий зверь, и все они убрались, поджав хвосты. И он сбежал по лестнице.
Колтунов тут же навсегда забыл о несостоявшемся женихе племянницы.
– Алена! – в курортном костюмчике он расхаживал по комнате и коридору и вещал, – все на мази! Сначала съездил в «Плевако и партнеры», один из партнеров берется за дело. Запросил правда! Но тут мелочиться нельзя. Потом решил не только именем, но и числом этих гадов взять. Есть еще одна контора подешевле. А главное, посоветовали мне одного жучилу, разложили мы с ним эту ситуацию, и оказалось, что когда квартиру приватизировали, Олька несовершеннолетней была! И теперь по нашему иску все сделки с квартирой недействительны. Ах ты, моя Олечка! Дурнушка ты моя золотая! Правда, с Бакиными поделиться придется, но результат того стоит!
Колтунов захохотал, нервно потирая руки. Алена все время, пока он так расхаживал, провожала его взглядом, не слушала, а смотрела на его мятую светлую рубашку, на расстегнутом воротничке которой виднелась темная полоска, на появившееся невесть откуда чернильное пятно на плече, влажные круги под мышками. И во что-то подозрительное он умудрился где-то наступить летним открытым ботинком, будто и не на машине ездил и теперь растаскивал это по всей квартире.
– Все… – отчетливо и громко сказала она.
– Что? – не понял Колтунов, – Алена, с деньгами у нас швах. Адвокатам заплатил – на карточках – ноль. Доля в центре заложена, пентхаус не оформлен, эти партнеры мне сегодня… ладно… И зачем мы вперед отделку квартиры и все эти гарнитуры оплатили? Алена, – кивнул он на бриллианты. – Христом Богом прошу! Продай цацки! Продай дом на Кипре!
Её рука дрогнула, она взяла из мешка несколько камней поменьше, поднесла их к глазам и те затуманились. Снова дрогнула рука, и камни упали назад в мешок.
– И буду голая-босая?! Вдову хочешь ограбить – злодей! Сына всего лишить!
– Сына надо из Англии забирать.
Куда?! – изумилась Фишман
– В школу. Есть же здесь какая-нибудь в районе. Или… не знаю, где мы теперь жить будем? Можно пока офис взять под жилье…Ах, черт, акции-то заложены… Так, я к адвокатам повезу бумаги. Суд будет по срочному тарифу. В квартиру никого не пускать! Гнать всех! Мы им покажем.
И он убежал, оставив приоткрытой дверь. Алена заперла её, навесив цепочку. В коридоре встала на табуретку и достала с антресолей большой чемодан. Подкатила его к шкафу. Раскрыла дверцы и бессильно села на табуретку.
Через несколько секунд раздался тоненький, словно комариный писк, звук. Он густел и крепчал, пока Алена, раскачиваясь, не зашлась в тоскливом вое:
– И сидят эти несчастные бабы на Кипре. Долюшка женская, мужья пострелены, здесь всё растащили, набежали и расхватали, и мне теперь на этом Кипре проклятом бабий век коротать, ой да что это за лишенько… за что мне такие мучения…
В тон ей злобно кричал кот, которого так и не выпустили из переноски.
Глава 40. «К торжественному маршу».
Бакин машинально залез в трамвай, идущий к части. Спустя пару остановок к нему подсел Варлам. Он пробежал их и обессилел. Вид у него был ужасен, волосы всклокочены, рот оскален. Варлам напоминал вампира.
Он встал за кабиной водителя, безумным взглядом оглядел всех и заговорил басом:
– Господа и товарищи, господарки и приятельницы! – с горечью сказал Варлам, – к вам обращаюсь я, гуманоиды! Ведь жить надо и радоваться тому малому, что имеешь!
Гуманоиды смотрели на него с подозрением, верно думая, что после такого прочувствованного и странного вступления начнут банально просить денег.
– Живя в нищете, без луча надежды и радости, мы и сами мучаемся и других мучаем!..
В голове у Бакина появилась какая-то важная мысль, которую он никак не мог ухватить и вытащить всю. «Я не миллионер, но и Варлам не миллионер, но я не Варлам!»
– Люди добрые! Довольствуйтесь малым. Не алкайте и не возжелайте. В поте лица добывайте хлеб свой…
Здесь открылись двери, и Бакин выскользнул из вагона.
Он помнил, что рельсы должны привести его прямо к части и шел вдоль них, не обращая внимания на светофоры и недовольные гудки машин. Мысли в его голове путались, словно льдины во время ледохода, они наезжали друг на друга, крутились на месте, вставали дыбом и все равно неслись куда-то так, что не ухватить.
«Я хотел начать новую жизнь и избавился от старого. Начать новую жизнь не получилось. Но от старого избавился. Часы, жигули, этот проклятый дипломат. Даже фуражка. Ничего нет. Значит, моя жизнь теперь все равно новая»…
Так, разговаривая сам с собой, за пару часов он дошел до части. За ним, устав сигналить, медленно ехали четыре трамвая.
У КПП стоял милицейский уазик.
– Да вот он! – указал на него дежурный милиционеру. – Трамваи зачем-то привел.
Красномордый старшина развернулся и, попытавшись изобразить строевой шаг, двинулся навстречу.
– Товарищ подполковник! Разрешите обратиться?
Бакин молчал.
– Товарищ подполковник, вы собираетесь сделать заявление?
«Заявление? – молнией пронеслось в голове Бакина, – А! Я должен всем заявить, что больше не миллионер!»
Молчание офицера немного озадачило старшину, и он съехал с торжественного тона.
– О краже. А мы его уже нашли. От лица органов. Примите.
Подошедший водитель подал старшине, а тот передал офицеру серебряный кейс.
– Благодарю за службу! – обреченно произнес Бакин, принимая чемодан.
– Только, что внутри, извините, не уберегли…
Милиционеры подождали, когда офицер скроется за воротами КПП.
– Чего ты ему фуражку не отдал? – поинтересовался водитель.
– На дачу отвезу. У него этих фуражек полная кладовка.
Старшина обошел уазик и распахнул дверь собачника.
– Слышь, как там тебя? Сечка? Значит, первое – запчасти с машин, второе: ты на пару с бомжом салон красоты ломанул, фен и муссы продал неизвестному, подписывайся, если позора не хочешь…
Бакин вернулся в часть в момент торжественный. Генерал решил дать командиру шанс реабилитироваться. Снова все стояли на плацу. На невысокой трибуне выделялись лампасы, в свите мелькали командир, начальник штаба. Впереди строя в готовности стоял знаменосец, два его адьютанта нервно расхаживали рядом, волоча по земле сабли в ножнах. Оркестр из прапорщиков сидел в стороне с важными лицами.
Бакин снова, прячась за деревьями, наблюдал за сослуживцами, непрерывно бормоча:
– Вещи стали возвращаться… хорошо это или плохо?.. так может, удастся вернуть все? Сделать как раньше. Стану полковником. Почет. Пенсия – восемь тысяч рублей. И не надо никакого миллиона…
На его плечо спланировала и села ворона.
– Кыш, проклятая! – согнал он её и побежал к штабу.
Воодушевившись, он взлетел по лестнице:
– Вернуться… искупить… как раньше…
Подполковник ворвался в кабинет, бурей прошелся по шкафам. Фуражек не было, лишь у запасливого Кторова лежала зимняя форменная шапка с кокардой. Он немедленно нацепил её. Что еще? Часы! На столе у одного из капитанов громко тикал большой круглый будильник.
– Баш на баш, баш на баш, – бормотал он, пряча его в карман. – И в строй, скорее в строй! – кубарем слетел он по лестнице.
На плаце шеренги стояли как по ниточке, знаменосец занял место впереди, адьютанты по бокам вынули шашки из ножен. Замер и оркестр, трубач стоял с раздутыми от набранного воздуха щеками, а тарелочник развел руки как для объятий.
Бакин ворвался в строй, растолкал сослуживцев и занял привычное место. На мгновение возникла суета, кто-то отступил назад, и строй выровнялся. В тишине было отчетливо слышно, как тикает в оттопыренном кармане будильник.
Командир на трибуне переглянулся с генералом. Сложенный веками ритуал ломать было нельзя. И зрители давно заняли свои места. Когда-то напротив построили дома для военных, и теперь, услышав барабан, на балконы выползали ветераны. Они довольно щурились, позевывая, и одобрительно кивали. Цветное белье на балконах развевалось как флаги.
– К торжественному маршу! – прогромыхало с трибуны.
Строй напрягся, Бакин с ужасом понял, что не помнит, с какой ноги начинают строевой шаг.
«С левой или правой?! Сено-солома? Старшина должен сказать левой-левой, а он милиционер – отдал чемодан и ушел».
– С песней!.. Шагом!... – командир на трибуне сделал паузу.
«Взмах левой рукой, нет, правой… а в правой чемодан», тут в его кармане зазвонил будильник.
– Марш! – сорвал паузу командир.
Строй качнулся и пошел.
– Тра-та-та, тра-та-та, – назойливо стучал барабан, – надо жить по распорядку. Трата-та, тра-та-та, – проще так и ближе к порядку.
С оглушительным звоном ударили тарелки. Уронив чемодан, Бакин вздернул руки, закрыв уши.
– Вы сломали меня!... – с тоской в голосе закричал он. Но барабанные палочки забили слова. Марширующие военные обходили его и шли дальше.
– Я миллионер, а не милитарист!
– Ура-а-а! – протяжно закричали вокруг.
Строй прошел, Бакин остался на плацу, согнувшись и схватившись руками за голову.
С двух сторон к нему подошли сидевшие с ним в комнате капитаны.
– Товарищ подполковник! По приказанию командира проследуйте с нами, – произнес один из них, и было видно, что за его решительностью скрывается робость.
К ним подкатила и со скрипом затормозила командирская черная волга.
«Все правильно, – согласился Бакин, – вот и волга вместо жигулей вернулась, значит, потом я снова буду миллионер, но почему нет прежнего восторга?».
– Мы прокатимся по городу, вы сядете сзади, – распорядился подполковник.
– Так точно! – согласился второй капитан, – мы просто прокатимся. Только вы тоже сядете сзади, между нами… Ваш чемодан… Шапку верните, товарищ полковник волнуется…
«Они моя охрана!» – понял Бакин, устраиваясь на заднем сиденье. – Меня надо охранять! Ведь на миллионеров часто покушаются».
Путь был недолгим и закончился в кабинете, в который проводили подполковника капитаны. Он зашел, и дверь за ним защелкнулась на замок.
Бакин огляделся, в помещении из мебели было лишь несколько соединенных вместе железных стульев, рядом с окном фикус в большой зеленой кастрюле, посередине красная ковровая дорожка, на стене висел плакат, рассказывающий о пользе болотной воды.
Между фикусом и крайним стулом прямо на полу сидел плешивый мужичок в белом халате. Выражение его лица было одновременно хитрым и ласковым.
– Ку-ку, – сказал он.
– Ку ку, – недоуменно отозвался Бакин.
– Ку-ку-ку! – обрадовался мужичок!
«Так это же так просто», – осенило Бакина, он поставил портфель, зачем-то снял ботинки, сел рядом с мужичком, и они принялись куковать уже вместе.
– Ты кто? – спросил подполковник.
– Я врач, а ты кто?
– Не знаю, – честно пожал плечами Бакин.
– Тебя почему ко мне привезли?
– Потому что они думают, что я миллионер, а я сегодня в десять двадцать пять свой миллион потерял. Когда у меня этот чемодан украли.
– У тебя в чемодане был миллион?
– Нет, каша.
– Какая каша?
– Разная, перловка, гречка, овсянка – ассорти.
– Ты наш! – тепло сказал врач.
Он был хороший мужик этот психиатр и со всем соглашался. И Бакин не спорил, когда его снова повели куда-то, помыли и переодели в пижаму.
Когда санитары втолкнули его в заставленную койками палату, первое, что он сказал было:
– Здравствуй, Варлам!
Глава 41. Предпоследняя, в которой Колтунов судится.
Нотариусы, адвокаты, милиционеры, журналисты и военные – все у нас гадость какая-то выходит, где же правда? А правда в суде! Потому как все, что сказал ты – это личное мнение, а что сказал судья – это именем Российской Федерации.
Колтунов с изумлением обнаружил, что если раньше все у него было со знаком плюс, то теперь стало со знаком минус. Накануне, не получив привычный ежемесячный перевод на банковскую карточку, он с возмущением ворвался в ресторан офисного центра, где обедали партнеры. Он грохотал голосом, возмущался и кипел, и только потом заметил, что стол накрыт лишь на двоих. И бывший профсоюзный босс сказал просто:
– Жорка, верни деньги! Иначе ты здесь – никто.
А бывший секретарь парткома с гаденькой улыбочкой напомнил, что все во власти Бога, Бога настоящего, который един…. – он бы еще долго вещал на вечную тему, но Георгий ушел, хлопнув дверью.
Еще вчера в плюсе был прибыльный бизнес, тянувший на пару миллионов, родительская квартира, за которую он рассчитывал получить три миллиона, да строящийся пентхаус – это еще несколько миллионов долларов. Он был средним московским миллионером, а сегодня разом лишился всего, и даже, если срочно переуступить права на пентхаус с зимним садом и попытаться рассчитаться со всеми, на нем еще останется висеть полмиллиона долларов долга.
Неделю он суетился, бесчисленно ксерил документы, консультировался, отправлял запросы и бегал по адвокатским конторам. И везде ему обещали, брались помочь, строили линию защиты. Лишь бы платил. Вот с этим были сложности. Первый раз в ломбарде он хорохорился так, что сам себе был противен, дескать, занесла к вам нелегкая! Оставил там золотую цепь и перстень. Деньги ушли в детективное агентство, копавшее информацию на «ветеранов». Через день наведался вновь, ничего не говоря, положил на прилавок золотые часы, не сняв и ремешка. Все, что получил, пошло адвокатам. То, что выручил за сотовый телефон, отдал за ускорение дела. Надо было торопиться – вот-вот их должны были выселить.
За ним до конца месяца была закреплена БМВ, и он слетал на стройку, чтобы расторгнуть договор и вернуть деньги. Но менеджеры вновь стали слепы и глухи.
И все же, спустя неделю, Колтунов прибыл в суд пусть и с пустыми карманами, но во всеоружии. Три его адвоката стояли стеной. Три костюма, галстуки, наготове толстые юридические книги со свисающими длинными закладками. Два из них были кандидатами наук, один практик, отставной полковник со шрамом на лице и значком спецслужб на лацкане.
Они то и дело советовались, согласовывая линию защиты, и пренебрежительно посматривали на адвоката оппонентов. Тот явился в мятой рубашке и тертых джинсах, вместо делового портфеля в одной руке была авоська с пакетом кефира, картошкой и пучком редиски. В другой набор пирожных в коробочке, перевязанный алой ленточкой.
«Ну все, – расслабился Колтунов, – сейчас этого сморчка задавим и дело в шляпе».
С опозданием на полчаса, позевывая, появилась облаченная в мантию судья – тетка лет сорока.
Дальше все пошло по накатанной: «Слушается дело…
Адвокаты засуетились.
– Заявляю ходатайство! – подскочил первый защитник Колтунова.
– Протестую, – вяло поднял руку мужик с авоськой.
– Протест принят, – не поднимая головы от стола, пробормотала судья.
– … в то же время надо учитывать, – соловьем пел первый адвокат, кандидат наук и тот самый «партнер», – что владелец квартиры не отдавал отчета в своих действиях, что подтверждается справкой, выданной психо-неврологическим диспансером…
– Не имеет значения!
– Согласно федеральному закону номер… и на основании постановления… – торопился выложить заготовки второй адвокат.
– Неважно!
– Есть данные, – включился отставной полковник, – что ответчики неоднократно обманным путем, под предлогом оказания социальной помощи и оказания сомнительных услуг, завладевали имуществом…
– Не имеет отношения к делу.
Ответная речь адвоката ответчиков была краткой.
– Короче, договор есть договор, мои клиенты – нормальные пацаны, все сделали по уму, никого не били, не спаивали, а тут эти ученые фраера…
– Все понятно, – улыбнулась судья, – заявление принято. Объявляется перерыв.
Колтунов с адвокатами вышли в коридор. Защитники тихо переговаривались между собой. Когда Георгий подошел к ним – замолчали.
«Как при покойнике», – почему-то подумал он и пошел дальше по коридору. У каждой двери останавливался и слушал разговоры ожидавших заседания.
– В милиции плати… адвокату плати… судье плати… теперь, чтобы в колонию хорошую отправили, снова плати…
– А он мне говорит: тут случай очевидный, потому все будет в два раза дороже…
– Закон – это святое, и меньше, чем за сто тысяч я на его нарушение не пойду…
– И с нас взял, и с тех взял, а потом дело вообще другому судье передали…
Георгий вернулся в зал, в котором слушалось его дело. Дверь в комнату судьи была приоткрыта. Колтунов заглянул туда и отшатнулся:
Судья, поддернув мантию, сидела на коленях у адвоката оппонентов и болтала толстыми ногами. Тот отправлял ей в рот одно за одним пирожные.
Секретарь суда, круглолицая девушка, писавшая что-то в толстом журнале, подняла голову.
– Почему судья на коленях у адвоката сидит? – шепотом спросил Георгий.
– Так они же муж и жена, – пожала плечами девушка-секретарь.
– Как муж и жена?!.
– Обычно. Закон позволяет, – разъяснила она и широко улыбнулась.
Перерыв закончился.
Судья заняла свое место, подняла голову и посмотрела, все ли собрались.
– Именем Российской Федерации, – сказала она и сыто рыгнула…
Дальше вышло некрасиво. Колтунов попал в ситуацию, когда ему нечего было терять кроме своих цепей. Цепи тянули на миллион с лишним долларов. Пожелав стать долларовым мультимиллионером и почти став им, он неожиданно оказался миллионером долговым. Даже на его пентхаус был наложен арест по иску бывших компаньонов, мебельной и строительной фирм.
Колтунова понесло. Он подал апелляцию, завалил заявлениями прокуратуру, письмами депутатов, премьера и президента. Георгий связался с сомнительными партиями и движениями, и несколько раз был отмечен в джинсах с плакатами в разных не разрешенных для этого местах. Более того, отодвинув назад дела квартирные, он все больше стал скандалить на совсем другие темы, например, про то, как делается бизнес в Москве.
Люди не любят когда им угрожают, а говорить правду и угрожать – часто одно и то же. Колтунов стал мешать и мешать многим. Мешать же людям вредно для здоровья. Так и осталось неизвестным, кому же он мешал больше всех. Наверно коллегам. Ведь стрелок старался, чтобы железо казенного БМВ не было задето, не порвались кожаные сиденья, ну а поменять стекло двери и сделать химчистку салона – раз плюнуть.
На фотографии, занявшей место рядом с отцовской, он выглядел таким умиротворенным, что сразу становилось ясно: все у Георгия хорошо и ничего ему больше не надо.
А ниже шла надпись про травы – последний долг, отданный ему улетевшей на Кипр Аленой.
Глава 42. Финальная, когда все поделено и никому ничего не досталось.
Ольгина мать лежала в больнице, отца отвезли в сумасшедший дом, а сама она металась по городу, разыскивая Коляна. Вот кафе, в котором они сидели в день знакомства, вот парк, где он подарил кольцо, вот... Мест было много, но появлялись они там случайно, и встретить его здесь второй раз вряд ли удастся. Еще страшнее было бы встретить его там с кем-нибудь из того списка, что утянула у него из пиджака тетя Алена. Она попыталась вспомнить, что жених рассказывал о себе и… почти ничего не вспомнила. Сама трещала как сорока, нет, чтобы его расспросить. Место, где был прописан возлюбленный, оказалось поделенной на сотню долей комнатой в подмосковной коммуналке. Если бы все её владельцы вдруг разом сюда явились, то не поместились бы в ней даже стоя. Почтовый ящик был забит повестками. Академия информационной дератизации занимала скромную комнату в одном из офисных центров.
– Девушка, – вздохнула секретарша, – у нас этих аспирантов, как собак нерезаных, от армии косят, да девчонкам пыль в глаза пускают, где они живут и обитают нам неважно, лишь бы плату вовремя вносили.
Она забросила институт, навещала родителей в больнице и упорно продолжала искать Коляна, пока не поняла, где есть шанс его встретить.
Ольга приехала к своему старому дому. Вещи давно вывезли в офицерское общежитие, не было у нее и ключа, но дверь оказалась открытой. Ольга толкнула ее и вошла. Здесь начали ремонт, уже отодрали обои, сняли проводку, света не было, но она привычно шла по своей бывшей квартире. Прошла по коридору, зашла в комнату дедушки. Запах лекарств за полгода так и не выветрился. Она пошла дальше и толкнула дверь в свою комнату. Ночные фонари и луна через окно высветили ее пустоту. Оля пошла дальше и заглянула к Колтуновым, пусто было и здесь, лишь на полу валялся мусор. Неожиданно в проходной комнате раздался шорох. Сердце ее сжалось, она встала в дверях и увидела отблеск огня за перегородкой, где когда-то спал Варлам. Она сделала несколько шагов и в свете пламени увидела Коляна. Овчарка у его ног шевельнула хвостом, узнав хозяйку.
Колян у окна жег какие-то бумаги. Оля подошла и обняла его.
Парень напрягся.
– Я сжег, – глухо сказал он, – и список невест, и на квартиры справки.
Оля помолчала и спросила:
– Если бы все это не произошло у нотариуса, ты бы меня не бросил?
– Нет. Я искал тебя все эти дни.
– А я тебя. Мама в больнице, папа… тоже. Дядю Жору убили, Варлам исчез, тетя Алена улетела на Кипр. Почему все так случилось?
– Время такое. Эра дележа. Поделили крупные куски, теперь догрызают то, что осталось.
– Какая страшная стала жизнь… – девушка прижалась к парню.
– Ну что ты, – он наклонился и поцеловал её. – Время идет быстро. Наступит эра другая, и я сделаю все, чтобы нам в ней было хорошо.
– Через миллион лет?
Колян не ответил, поджег последний лист и поднес его к оставшейся на окне занавеске. Веселые огоньки побежали наверх. Когда они уходили, в спину им полыхнуло пламя.
* * *
Не знаю, что было дальше. У квартиры другие хозяева, которые ничего не знают о том, что было с ней раньше, и живут счастливо. У них хорошая бронированная дверь, надежная сигнализация и вообще все в жизни хорошо. А как еще может быть у людей, которые могут выложить за квартиру три миллиона долларов?
Все, что происходит вокруг, это не про них и не для них, а любая неприятная новость лишь повод выключить телевизор или компьютер, отложить газету. Чего в них только не пишут. Судя по статьям, Варлама выпустили из дурдома. Хватит и ленты новостей. В ходе реформы сократили еще одну бессмысленную воинскую часть, отправив на вольные хлеба капитанов, майоров и, даже, полковников. Еще одна мемориальная доска украсила фасад известного дома, о чем написали в серьезной газете, а в несерьезной, захлебываясь от восторга и зависти, в красках расписали, как родственники почившего переругались из-за наследства. А вот пара аферистов сняла за десять тысяч оказавшихся фальшивыми долларов дорогую квартиру в центре, после чего подделала на нее документы и продала за миллион долларов настоящих. А представлялись ведь как научный работник с супругой, и с ними была овчарка в украшенном драгоценностями ошейнике. Наверно, все это происходит в другом мире. А у нас будет все хорошо. Особенно в третьем квартале следующего года. Если не упадет цена на нефть.
Дожить бы... Или не стоит?
