№12/2, 2010 - Поэзия

Татьяна Китаева

ТЕНЬ ОТ ТЕНИ МОЕЙ…

Тень от тени моей, скажи, сколько нынче зим, убегающих, пригорающих молоком? И букварик молчит, а ведь был он, как бог, един. Оттого ли теперь мы спрашиваем об одном?
По звонку нерастрелянной жизни твоей зверек позвонки тренирует до первой невинной крови. Срок бездействия вышел - и сразу же след берет.
Просто мама, на самом деле, не раму моет.
В Лету канет камнем все, но пойдут круги – как улыбка и благодарность, что накормили – по-домашнему теплым, и от души, с руки. Мы годами с тобой прикармливали мили.
Где-то море танцует тебя по шагам-слогам. Где-то ветер играет тебя, по губам читая.
Тень от тени моей устала как никогда. Отдохни, погуляй. Возвращайся. Я жду. Другая.


ДРУГАЯ

Ты помнишь не меня. Я лишь другая, из тех, чьи ночи не были твоими. И, я бы рада, я б их подарила тебе сейчас, тоску превозмогая твою, но будет не по рангу – печаль твоя оплачена не мною, а значит - быть по-прежнему другою – не близкой, не родной и не желанной. Из памяти не вычеркнуть ни вскрика…
Но я целую родинку твою и в этот миг тебя благодарю и говорю – спасибо, что ты есть – там, где-то, весь в своих делах, а я пока зароюсь в волосах,
запоминая вкус твоей улыбки.


СПЕРВА ЗАКОНЧАТСЯ СИГАРЕТЫ…

Сперва закончатся сигареты, потом вино, а потом неделя... Я буду хныкать, что надоело, начну стучаться в окошки ветром, и, как в дешевеньком сериале, растекшись нежностью и тоскою, красиво вздрагивая плечами, - полночи страстно молчать тобою. Смывая утром ошметки ночи, на автомате, сварю твой кофе. Застыв над чашкой, поймаю профиль, тобой мелькнувший, похожий очень.
Потом закончится даже это. И ничего уже не начнется. Я буду кутаться, как от ветра, я буду слушать, как он смеется. И без каких-то сюжетов жанра, и днем, и ночью, и днем, и ночью, я буду разной, я буду странной, я просто буду – и многоточье.
Когда закончится все и время, и многоточье точить устанет, ты вдруг отыщешь забытый берег. И завоюешь одним лишь «Таня…»



Предназначение

Он нежно целовал ее лицо, пока внутри разгуливал беспутно... С плечей спадала ночь, вставало утро, босое выбегало на крыльцо... И отрешенье отраженьем глаз просачивалось вирусом к сознанью. Он был умен, безудержно брутален. Она… "Она звалась, конечно, Таней". Им был назначен год. И день. И час.
Они слепили из слепых секунд нелепое, казалось бы, созданье. Ни на погост, ни даже на закланье… Языческую формулу причуд – остаток от деленья расстоянья и времени. Просроченные скидки уже не волновали хеппи-эндом, и даже тем, кто будет крайним первым. Они слепили. Жизнью и улыбкой.
А риски памяти - иссохшие дрова. Всегда есть риск, что вспыхнут от кого-то.
…Она который год целует фото.
А у него седеет голова.


Поймай свою синицу и шепни…



Поймай свою синицу и шепни - сперва нелепость - извинись за свой французский. Она к тебе летит в нарядной блузке. А у тебя за ней плетутся дни и сходятся в исходе журавлином. Ты для нее, конечно же, любимый. Она - в твоих руках, как ни крути.
Дождись ее. Не отпускай, держи.
Не ради дрожи в глубине души, а для того, чтобы остались силы не выбить журавля из клина.


По кольцевой

Ты знаешь, я скучаю по тебе... Как по грозе весна, как по событью чудо. Ты вдруг появишься, случайно, ниоткуда, и передашь из старых снов привет - ведь хоть и сны, а все-таки живые, не существа как будто, просто - ты, я...
Все, что ни делается - движется по кругу. По кольцевой. Почти без остановки. Но мы с тобою сменим обстановку. Когда-нибудь. Держи меня за руку, и я тобою надышусь чуть-чуть, отдав тебе свой сон, как наважденье.
И мастерство не в том, чтоб круг замкнуть. А в том, чтоб не задерживать движенье.
Ты знаешь, я скучаю по тебе...


СТАЛО ТИШЕ…

Оглохла я, иль просто стало тише? Как будто бы слегка скребутся мыши – машины, люди, дождь по стылым крышам. Москву накрыл туман. И стала выше
планка неба.
Дождь целует руки. Так время проверяется в разлуке – куда спешит песок твоих часов – окажется на чашечках весов при встрече все – от пере- и до недо-.
И счастлив тот, кто видит с неба небо.


СЕРОСТЬ

Здравствуй, Еще-не-зима, ты уже так близко, серый ноябрь, ты греешь на сердце ноги. Я целый год собирала тепло по крохе, ты же – приходишь, как правило, по-английски. И не уходишь. Ты любишь все цвета виски. Это красиво, но так ли уж по дороге?
Странно, от лета осталось чуть-чуть зеленого. Но, понижая градус, все больше голости. Это закономерность, отнюдь не новости, но почему же так хочется незнакомого…
В общем, спасибо, жду в гости, но, чур, не завтракать. Ты уже исколол ожиданием щеки мне. Кофе с лимоном могу предложить. Для храбрости.
Что значит серость – виднее все. И отчетливей.


ЛАРЧИК

Вот он, мой ларчик, ключи все давно посеяны в Поле Чудес, а в ожидании всходов, где-то живет и радуется прериям Маугли, ждет большой звериной дороги. Слез умиления не сдержать Чипполино - нет, все в порядке, но только не к Айболиту! Сквозь интервалы разлук смотрит невинно детство - откуда родом уже не видно.
Просит Ассоль у моря чуть дальтонизма, а Колобок - наотрез - возвращается к деду. Храбрый Айвенго бьется теперь через призму, милый Котенок Гав разлюбил котлеты...
Только Татьяна по-прежнему пишет, пишет... Складывает в ларчик недопобеды.
Где-то, в непрожитом «если», гуляет по крыше Карлсон и разговаривает с ветром.


ПОГАДАЙ МНЕ…

Погадай мне, милая, погадай. Нагадай мне то, чего не пойму. Обещаю - выучу карт словарь, обещай - не скажешь мою судьбу.
За окном январь, полнолуньем сыт, на душе – январь, от мороза бел, и случится что-то – не станет сил, и потом заблудится, между дел. А пока мне белое так идет, и рябина не выржавела в этот раз… помолчим по душам. Да и кто прочтет… Да и кто угадает-то, кроме нас…
А давай с тобой потанцуем вслух? А давай омоем бокал вина! Дай мне руку, милая, руку, друг!
…Не смотрю на линии… Ну их на…


НА НЕЖИЛОЙ ПАРАЛЛЕЛИ…

На нежилой параллели кружатся дни недели, слева, где током бьется рыжее раньше солнце. Простынь зимы измята, пахнет остывшей мятой. Руки устали рано – странно все это, странно.
Жизнь превращая в вату, как анекдот, бородатый, снова приходит Дедка, чтоб надавать по репке – Жучке, мышонку, внучке - старенькой авторучкой. И ни один знакомый ведь не подарит новой - чтобы в одном флаконе, чтобы в одном пенале - чтобы уж не пеняли в случаях тех, что кроме. Чтобы все было сказкой - нужно всего указку.
Пусто жильцами в доме.
Святы места в кармане.
Руки – погреться только, крошкой алмазной колкой падают дни и люди. Солнце на небоблюде красится хной ехидной, туч седины не видно.
Честная ложь – как счастье, бьется и бьет участьем на нежилой параллели дней, а левей – неделей. Просто и монолитно. Будто с лица испита, простынь зимы измята так, что рукам приятно.
Пахнет остывшей мятой.
Пахнет остывшей мятой.


А женщина разглаживает жизнь…

В морщинках простыней так много лжи – застиранной, забывшейся, занозной.
И женщина разглаживает жизнь, ссутулившись под тяжестью вопросов.
А за душой – ни дня, а на душе – ни слова. Белеет простыня и пахнет домом
чужим, другой судьбой, другой любовью. И женщина заглаживает болью.
Устали руки судьбы ворошить…
Но женщина разглаживает жизнь.


Мир пасет красота

От красоты до красоты – ни зги. И пахнет утварью – живой и человеческой.
А если не спасут кого грехи, то пусть смягчат падение беспечностью, когда весь мир пасется красотой, когда неведомы сомнения, а гении беспутны и стучатся на постой, и за пределы получают пени. И
неважно, чья взяла – один ведь счет. Не выплатишь – так выплачешь. Закон. И красота пасет в один загон все, что душа пока не разберет за волокитой пробников ненужных. Дюшес, дюшес… неоколоченная груша.
И сладок мир, пропахнувший грехами. И страшен миг, пропоротый духами,
как будто заменили дермантином твою живую чувственную кожу…
И пахнет человеческой скотиной.
И Богом, на которого похожи.

Я ЗАПОМНЮ, ЧТО ВСЕ ХОРОШО…

Я тебя не спрошу ни о чем, пусть вздыхает усталое время, прикасаясь к извечной дилемме чуть ссутуленным левым плечом.
Я запомню, что все хорошо.
И неважно, что больше не будет. Все проходит, особенно люди. Ничего, пусть поноет еще где-то там, это даже полезно, профилактика. Лучшее средство от заноз ли, рубцов… игр в детство. Это даже почти интересно…
Ничего, в дежавю поживешь. Жизнь, как водится, штука простая - оттого осложненья бывают. Ну, что ж…
Отпускаю тебя. Отпускаю.

ДВА ЧАСА

Говори, не молчи, говори со мной, разминая пальцами слов душу - этот сгусток, который теперь душит - вылепляй, вытравляй из него боль. Расскажи, как дела твои, как там дочь, что вообще творится в стране, в мире, как ты спишь которую уже ночь без меня, у себя ли в своей квартире. Расскажи, как забыть тишину вдвоем, и ее мелодию, и дыханье… Расскажи мне, пожалуйста, хоть о чем-нибудь, просто так, а не в оправданье.
Ты молчишь, два часа уж который год - ожиданье без права коснуться жизни. Два часа – это время наоборот, это время вычеркнуться из списка.
Остывает слог, высыпает снег, иссякает небо алмазной крошкой, каждый шаг во мне превращая в след…
Будет время – расскажешь, что жить можно.


Горчинка кофе…


Горчинка кофе дремлет в междубровьи,
А за окном - не мир и не война,
Всего лишь холод. Просто холода.
Теперь так просто быть немногословным,
Списав привычно - мол, зима... Зима.
А город дремлет в солнечном сплетении
Домов и проводов, и тротуаров...
Совсем малыш... Когда успел стать старым?
Остыв от одиночества, не рано ль
Он молится своим живым видениям?
Кофейник, блюдце, чашка, кухня - мир,
Которого не даст и лучший фокус.
И город мне выписывает пропуск…
Иду и улыбаюсь. Посмотри…


Голая королева

Весна сера, как красные при штурме, а я жду бури, точно Ума Турман - до дрожи крыльев, набухающих в горбу. Еще неделя серости - снесу все то, к чему была амбивалентна. Я не заказывала Мебиусу ленты и не просила капель полумеры,
хотя меня не спрашивали, верно…
И я смешна, когда не отражаюсь. Гербарий завязей в визитнице. Я маюсь еще в апреле, март не пережив. А серый саван по фигуре шит, и завтра – ушивать у горловины… Оплачено давно. Наполовину.
И середина, золотом отлив, считает калькулятором прилив, с учетом всех просроченных счетов.
И я смешна. И тот, кто не готов.


Бывает

Ни схорониться, и ни забыться, и ни уйти. Как будто проплывают лица в твоей горсти и утекают, увлечённы большой водой. А по ночам все будет сниться, что ты слепой от солнцежара, от пудасоли под вехой век. И - просыпаться, пронзенным болью, - знать, человек. А жизнь разделывает душу, тупеет нож.
Бывает очень-очень странно, что ты живешь.


С той стороны солнца...

С той стороны солнца такие же тени в полдень, такой же один Один,
все тот же бой в "не бойся".
Хочешь, пришлю на донце разгаданную гущу? Я прислонюсь сердцем – легче нести и лучше, компактней, почти архивом, без вирусов и он-лайна.
Пожалуйста, будь мужчиной - душа пусть не будет крайней.
А веса почти с пригоршню – горчит и немного жжется -
Фа-соль на бемоль горошин.
А хочешь, пришлю солнце?

Есть такая черта...

Есть черта, как беда, под бедою поставить черту. Полукровка за полу- отдаст непомерную мзду.
Не поверит никто, даже бог усомнится в печали.
…А так было тепло (вспоминается) в самом начале…
Было солнце. Был океан. Ты смеялся, играл. Ты ловил подходящие волны одной лишь ладонью. И все это – твое. И никто никогда уж не тронет. Не отнимет. В свидетелях – небеса.
Пусть резвится в ладони твоей пришлый солнечный зайчик, расскажи, что ему повезло больше, чем однокрольим. Пусть он вспыхнет в тебе, поджигая солому любовью. Есть такая черта – ни черта! абсолютно без фальши.
А закат наблюдает рассвет по-вороньи, простуженно. И дыхание с хрипотцою – походкой непрошенной.
Есть такая черта – как беда – посчитать горошины.
Если считают горошины, значит, это кому-нибудь нужно.


Мой голос, мой спутник…

Мой голос, мой спутник, поведай мне и вразуми, скажи, почему пустота столь нелепо фальшивит. Я родом из детства, там все были очень большими. Тогда почему до финифти всего полпути?
Мой голос, мой спутник, давай расскажу анекдот? Услышать хочу твой бесхитростный смех наконец-то, нутром всем прочувствовать резь от его мегагерцев, пусть рухнет уже остывающий небосвод, как кубики в детстве, пусть больно - подставлю им руки...
Мой голос, мой спутник...

Кому-то путь – от имени до отчества…

Кому-то путь – от имени до отчества. Кому-то - славить небеса с земли. А мы с тобой по облакам прошли – кочевьем кучевого одиночества - как по нотам, остановились, соглашаясь – si! – в полжизни от земли и небосвода.
Горят посадкой желтые огни. Разрушен Карфаген и восстановлен. И вязнут в вазе стебельки-пути. И маков цвет комарно обескровлен.
Кому-то путь через сплошную И. Кому-то штраф за точки над дорогой.

Преисподнее

Низкого неба доверие не растеряй. Не торопись оголять на себе преисподнее. Разом смахнув облака, их седую печаль - станет полегче дышать, но только сегодня. И
в качестве компенсации, как конденсат, небо осядет поближе к глазам, у висков, жаля кочевьем своих кучевых облаков, словно оса, заплутавшая в волосах.
Низкое небо сегодня - цепочка орбит, круг заземляя, повиснет на шее, крестом, точно булавкой, приколет тебя «до-потом» - бабочку-тень, записку на холодиль-
ник.
Небо так близко. Погладь его теплой ладонью. Пусть оно льется к тебе и с-
тонет.


Дело в шляпе

Прошляпили. Пока играли в жизнь, она прошла, как шлюха прошлой ночью – подразнивая бедрами и прочим, и скрылась за нетленностью кулис.
Снимите шляпу - то ли еще будет. Остатки гущи - вместо кущ - на блюде. Беременные выкидышем люди. Соломка на подстилку - вместо шляп.
И снова троекратное ура – всемирный тир, где молоко – за вредность, и на душе все та же пустотелость – меню разнообразнейших диет для тех, кто уготован на обед.
А шляпой можно даже стыд прикрыть и выглядеть при этом глянцеваттно.
Прошляпили, пока играли в жизнь. И дело в шляпе.
Шляпа виновата.

Кali Yuga

Я отведаю то, что когда-то могла творить, и тебя закольцую твоей и своей свободой. Я исчезну из жизни, но ты на меня не смотри – я стесняюсь, тушуюсь и просто не знаю брода, и не ведаю вед, не помню себя и все, что в последний период совпало с моим столетием. На прощание – можно? – тебя заласкаю бессмертием. И еще поцелую. …Еще поцелую… еще…
Мир, как взятка, алеет потертостью от щеки. А война просыпается только – ей не к спеху. Если б мама сказала греку – не суйся в реку, может, и не завелись бы на дне рачки.
А бывает еще и так, что уже совсем. То есть перепись населению не грозит. Или чувствуешь – остается один санскрит. Или помнишь – останется лишь избыток тем.
Отведи мою душу, пожалуйста, отведи в наш последний, значит – первый период жизни. Извини, мне совсем не хочется быть капризной.
Отведи туда, где все еще позади.



>>> все работы Татьяны Китаевой здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"