Возьмём к примеру немощную ель
идущую неспешно вдоль дороги.
Всё просто: существительное - цель,
а направление зависит от предлога.
Заметьте, зряшны потуги мои
природы естество увековечить -
бессильно прилагательное и
практичная приставка у наречья.
Нечастый менестрель влетая вглубь
в затравеневший мрак словораздела
способен мягко выдуть между губ
дыханье "ель" отчётливее ели.
Шпалы
Наступит час секундам загустеть
до марева низинного густого,
и остроты не хватит разглядеть
пометки на столбах километровых.
Глухой непроницаемый туман,
речною затянувшись папиросой,
за шпалы перекатится дымя
и кашлянёт росою на откосы.
И отзвук двух запутавшихся мух
погибельно и непредотвратимо
поймает время-жаждущий паук
на влажной телеграфной паутине.
Но станет ярко в этой густоте,
что путь туманы верно указали,
что я не зря всю жизнь к тебе летел
под своды високосного вокзала.
По весенним разливам
Пора благоприятная подходит
снасть с чердака достать, да на блесну
выуживать на бурном быстроводьи
голодную и шуструю весну.
Попробуй-ка забрось над перекатом
и эхо от ольхи успей подсечь -
известно, что размер шероховатый
всего охотней ловится на речь.
И погрузив подсак в апрель студёный
из вод его слепяще-голубых
откинь на травяные эмбрионы
трофейный, задыхающийся стих.
Какими бы ни бредил ты путями...
Какими бы ни бредил ты путями
вернёт домой запущенная память.
Здесь именно, никак не где нибудь,
когда то баба в старую корзину
оторвала от веточек эфирных
твою черносмородинную суть.
Всё скрадено вьюнком и повиликой,
завалена знакомая калитка,
и нет дыханья влажного в хлеву
а сад не замечая беспорядка,
собрав чело морщинистою складкой
вынашивает новую листву.
Отклей ладонь от печки небелёной.
Всех тех, кто до тебя прилёг под корни
ты наконец способен слышать зов,
и меж кустов смороды и сирени
ведёт тропа мгновенье за мгновеньем
в густую тень дичающих часов.
Круги
Пустячно реагирует река
резвится на поверхности пока
отталкиваясь камень плоским боком.
От силы независимо руки
дробятся и сближаются круги -
воде известны прошлые итоги.
И сколько бы твой камень ни скользил
совсем не удивятся караси,
когда на дно потянет груз мгновений,
поскольку обретёт в конце покой
любой голыш запущенный рукой,
поддавшись напоследок силе тренья.
Придётся переждать волненье дней,
а лишь потом исследовав на дне
накиданную гальку хаотично
ты наконец поймёшь, что в глубине
среди когда-то брошенных камней
одноприроден твой и неотличен.
Цветение звезды
За край тетрацикличного кольца
пылающего блюдца Бетельгейзе
готовится просыпаться пыльца
на пестики ближайшие созвездий.
Ярится и бушует свет ядра
кончину чашелистника отсрочив,
и миг, когда соцветия спираль
захлопнется в своей центральной точке.
Галактики помнёт взрывной волной
и семя будет брошено на волю
молекулой, но с силою такой
что даже на соседнем мёртвом поле
появится росток и станет он
копить огонь на собственный бутон.
Книга Воды
Кто наблюдал, как кружит плотный снег
на мутную речную роговицу,
тот знает - на изнанке бледных век
обличье отпечаталось убийцы.
Пока доход считала до ерша
закладчика тягучей липкой речью,
старуха ненаедная шурша
прикидывая течь или не течь ей?
А в сером сюртуке гранитных дней,
внутри исполнен замыслов кровавых,
преступник наклонившийся над ней
додумал вправе он или не вправе.
И если заглянуть на дно белка
ещё заметны страшные моменты
последнее что видела река-
процентщица впустившая студента.
Гуси-лебеди
Не подбирай, пускай себе лежит
на сфагнуме рванина листопада.
Да, тяжелит корзина спелой лжи,
но клюква - вздор... и лебеди неправда.
Не требуй себе осени иной -
позднейшие намного худосочней,
и там гадюки в руку толщиной
отогревают ромбики на кочках.
Год верный словно пёс цепной издох.
Пускай. Не заводи себе другого!
И не носи напрасно мокрый мох
обконопатить пару старых брёвен.
Над падалью коричневой листвы
что пропоют рассохшиеся гусли,
раз песни, не сохранные увы,
за горизонт стянули в клювах гуси?
В засиженном окне темнеет жизнь,
нетоплено, и нечему полаять.
Ты к ночи насовсем в себе запрись -
осеннего вранья пребольше память.
Сегодня самовластие норд-веста
Сегодня самовластие норд-веста.
И ветер задувая лобовой
навстречу птицам давит до того
что чайки машут крыльями на месте.
Могущественный северо-восточный
побеги оторвав из глубины
наружу вынес силою волны -
без водорослей берег не закончен.
Язычески и боговдохновенно
по наущенью деспота река
решительно кладёт топляк в рукав
вода до оберегов суеверна
Когда все так трусливы и покорны
я неоригинально говорю:
- Чего бы не тиранствовать царю
когда послушен так тростник придворный?
А потому у линии прилива,
как человек неустрашим нисколько,
от воя севера под натиском востока
я только распрямляюсь горделивей.
Такая тишь, что жёлудя удар...
Такая тишь, что жёлудя удар
о листья прелые, разносится на милю.
Отметил дуб столетие - не стар.
Коньячный разгоняя перегар
в дупле заворошилось сердце-филин.
Ложится на болото седина.
Идёт из глубины тумана нечто
с такой огромной пастью, что видна
вселенная в гортани кабана,
на нёбном язычке полоска-млечность.
- Терпите, все несчастья до поры.
Кто верит в вечный дуб тот возродится.
А древу не угодны бунтари. -
так проповедует полёвка у норы.
Затем её подхватывает птица.
И мир молчит мечтая о суде
о вырубках законных лесоруба.
И только я дыхания предел
осознаю, поскольку мой удел
не кабана, не филина, не дуба.
Близость заморозков
Мне неизвестно: смерть иль колыбель?
Ещё вчера под детское кричанье
многоголосных птичьих децибелл
я уложил на столик пеленальный
беспомощный и розовый апрель.
Мне не открыто саван или вата
накроет поутру овраги ран?
Врач лечащий а может быть проклятый
кромсает полюбившуюся ткань.
Нейрохирург? Паталогоанатом?
Мне непонятно шёпот или крик
летит по небесам зиме навстречу,
пока иду сквозь время напрямик.
Раздетый и растерянный как вечность.
Неумный и распущенный как миг.
Вода мимо
Нева вильнёт лососевым хвостом,
и выберет извечную дорогу -
забьётся на ивановских порогах,
протиснется под Ладожским мостом.
Намечет в ноябре икринки льда.
Устало обессилено задремлет,
пока на берегах плывут сквозь время
ночные пассажиры в городах.
Закончится тревожный сон реки,
холодный панцирь вскроется, и вскоре
уйдут лососи, скатываясь в море,
а у людей появятся мальки.
Я разлюбил искусство оригами
Я разлюбил искусство оригами.
Ручей несёт, куда глаза глядят,
и лоскуты ныряют в водопад
отплывшие когда-то - кораблями.
Изгиб, переворот, ещё изгиб,
умелое верчение без толка.
Себе не представляете вы скольких
я в реку отпустил квадратных рыб.
Надеялся, что сделаю мир лучше
расчерченным на клеточки листком,
но, к сожалению совсем недалеко
упрыгала бумажная лягушка.
Трудов не жаль, но мимо шли года
а мир вокруг не делался прекрасней,
картонные стекли на клумбу астры
и под дождём расплылись без следа.
Но как-то иероглифом упрямым
я надписал поверхность пустоты,
я оживить попробовал листы,
и разлюбил искусство оригами.
Снова под окошком дедовским...
Снова под окошком дедовским,
маем пахнут поздним,
фиолетовые крестики
собранные в гроздья.
Палисадник ветхий узенький,
где растёт кусточек -
фиолетовые сумерки
собранные в ночи.
Как же он ко мне безжалостен
как цветёт неистов
фиолетовою памятью
страшно и душисто.
По Жукову и Славину, формула янтаря C10H16O
Как насекомым плюхнуться легко
в сироп доисторической полянки.
Сверкает золотистое брюшко
и дёргаются склеенные лапки.
Пока ты существуешь на земле,
и окружён теплом одной из вёсен,
и даже в органической смоле
увязнув, мир звучит разноголосо.
Но скоро отойдёт за перевал
двуликое божественное солнце,
текучий отвердеет минерал
и изнутри толчка не донесётся.
Оглохнет звук, и загустеет свет,
движение замедлится коварно -
погрузишься спокойно в гущу лет,
закупорившись пробкою янтарной.
Ещё удачно если вдруг со дна
вернёт прибой, постукивая глухо,
и будет, чья то мысль возбуждена -
что делала на свете эта муха?
