Птицы машут клетками — надоели до смерти.
Тренеры — атлетами — надоели до смерти.
Тиражи — буклетами — надоели до смерти.
Доктора — таблетками — надоели до смерти.
Ветки машут птицами — надоели до смерти.
Классики страницами — надоели до смерти.
Няни машут спицами — надоели до смерти.
Памятники лицами — надоели до смерти.
Циферками — матрицы. Рукавами — платьица.
Только старой мельнице, ну, ничем не машется!
Славит бурю пыльную, славит вьюгу снежную.
Сломанными крыльями жизнь целует с нежностью.
По мотивам Хармса
* * *
Хочется стать космонавтом
Женщине среднего возраста.
Или Татьяной Навкой,
или Павликморозовым.
Хочется до безобразия
Требовать гениальности
От своей фотографии
Двадцатилетней давности...
* * *
Куда летят собаки осенью?
А бог их ведает — куда...
Листочки мимо них проносятся,
Дворы, вокзалы, поезда.
И чьи-то лица хулиганские,
И чья-то — с косточкой — рука;
Милицанеры, мачо, гангстеры,
Старушка меньше узелка;
Деревья с бусами дождливыми,
Влюбленных двое под зонтом.
Летят собаки в жизнь счастливую,
Виляя весело хвостом.
Летят — с репьями и колючками,
С клещами, с полчищами блох,
И солнце, розовая булочка,
Им дарит позднее тепло.
Их лай заливистый разносится.
Мешает нам с тобою спать.
Куда летят собаки осенью?
Хозяев преданных искать.
По мотивам Хармса
Ода цитрамону
Поклоняюсь тебе! Ты велик, Цитрамон,
Ты, дающий мне новое виденье мира.
Я проснулась здоровой, как розовый слон
В баобабной долине иль зарослях мирта.
Я ношу тебя в сердце, в своем кошельке,
Вседержитель мой бледный и круглолицый.
Не заменят тебя господин Нурофен,
Господин Темпалгин в моей личной больнице.
* * *
Приговор женщине – это кастрюля.
Назначенье мужчины – разгуливать с флагом.
Домочадцы мои оделись, обулись
И пошли по весенней влаге.
Только кошка за диван завалилась
Кверху ногами, в ступоре от безделья.
Они ушли, я за них молилась:
О, победители, тепло ли оделись?
Завтраки свои завернули?
Надели ли калоши? (Предусмотрительность славлю).
И бью до вечера в синие свои кастрюли:
И пою: «АЙ ЛАВ Ю! АЙ ЛАВ Ю! АЙ ЛАВ Ю!»
Капуста
Я любила на ужин капусту...
А в капусте рождаются дети.
И сидят в ее впадинках влажных,
Даже глазом неразличимы.
Оттого во мне страшная нежность
К этим розам, огромным, зеленым.
В магазине мне страшно их трогать.
И в цветной — груднички,
И в брюссельской...
И в кудрявых оборках салата
Все ищу я второго ребенка...
* * *
Звезда Кремля — пятернею в небе.
В Москве десятое декабря.
Мы уже час буксуем на месте,
На Садовом кольце — таков обряд.
Прошу Вас, водитель, прибавьте скорость!
Иначе я просто сойду с ума!
Я знаю: Москва — очень странный город.
В небо по локоть залезли дома.
А сзади — вой стиральной машины:
«Купите меня, я пала низко!»
И маленькие, перепачканные грязью снежинки,
С глазами, посаженными очень близко.
И старые, довольные их любовники,
Которым пора лежать на погосте.
— Мы едем в музей Толстого, в Хамовники, —
Спасибо, Господи!
Мы
Я придумала ему судьбу, имя.
И то, что катает девушек на мотоцикле
по морю.
Но он сказал:
Я работаю охранником в банке
И подрабатываю банщиком в бане.
Я могу посидеть с проституткой в баре?
И вообще, что ты наболтала обо мне своим подругам?!
Но когда он снится мне,
Мы катаемся с ним на мотоцикле по морю.
Мы катаемся с ним на мотоцикле.
Мы катаемся.
Мы...
* * *
Я очень люблю вентиляторы — маленькие и большие.
Они вентилируют воздух и поднимают шторы.
И шторы тихонько хихикают,
Обнажая фиалки, как кружева на подвязках.
Так часто бывает в июле, а в августе не бывает.
Осенне-зимние стихи
1.
Ты мне нравишься тем,
Что не похож на газетную передовицу.
А большинство людей – похоже.
Что ты не был в Тунисе, в Ницце и на Кипре тоже.
Тем, что ты стелешь новые половицы,
Когда твоя жена читает Сидни Шелдона.
Но нам втроем никогда не породниться.
Не существует такого решения.
И какие б мы ни повесили флаги,
Как бы нас жизнь ни раз-обула, ни раз-одела,
Все под силу выдержать только бумаге —
Пристально-белой.
2.
Я спросила тебя: «Ты умеешь ходить по воде?».
Ты сказал: «Я не знаю, не пробовал просто!».
Ты попробуй — по темной, озерной,
Что в щербинах непойманных рыб
И таинственных зернах, из которых родятся иные миры —
И река не замерзнет этой длинной зимой…
Но ты не хочешь ходить по воде,
Ты хочешь спать по восемь часов,
И чтобы у тебя было несколько внуков с пятерками в дневнике,
Несколько кошельков сразу в одном кошельке.
...Самое ужасное, что я признаю твою правду.
3.
Я ни разу не видела таких людей, как ты,
В которых чувство достоинства больше самого человека.
Это — как стекло больше рамы, ребенок больше мамы.
Поэтому все, что ты делаешь, говоришь, думаешь,
Кажется мне исполненным особого, тайного смысла,
Тишины — на цыпочках, — заломившей руки.
Потомкам
Моя книга — крайняя справа.
Нетрудно найти ее.
Она никогда не будет программной,
Так как беспартийная.
Мне не надо красного, жаркого
Шарфика в поцелуях болельщиков.
Я плачу, когда мне жалко,
Я вас жалею.
Позвольте побыть вашим добрым Богом?
Видите вот это стихотворение?
Вставайте с того и этого бока,
Я вас согрею.
Я всеми строчками вам улыбаюсь,
Эксцентричная — в брюках и с тростью.
Вы — мои внуки, я — ваша бабушка,
С этим все просто.
Книга — моя! И пускай себе тленна —
Столько вокруг огня и дыма!
Я не хочу быть похожей на Ленина.
Я хочу быть любимой.
Ветроворот
В этом месте ветер приподнимает небо, как край одеяла, выныривает и буйствует между домами, крутит-вертит, сшибает с ног. Передвигаться лучше на четвереньках, иначе кажется - поставит тебе подножку, и ты грохнешься в своих скользких сапогах и покатишься-понесешься над землей, как перекати-поле.
Я физически ощущаю этот ветроворот, хотя третий день сижу дома. Занавески приподнимаются от пола, как лепестки закрывающегося цветка.
Холодно, очень холодно... Батарея еле-еле дышит…Наша крошечная дочь спит под кучей одеял – так спали в войну. У нее холодный нос, но очень теплые щеки.
Ох, уж эти новостройки! С черными рядами еще незаселенных окон, как с выпавшими молочными зубами, с пустыми лавочками у подъездов и бесфонарной неопределенностью ночных улиц, где чувствуешь, что кто-то вот-вот тебя догонит и повелительно возьмет за воротник.
В нашем доме третий день нет воды. Где-то замерзли трубы. Старое железное ведро почти пустое. Вчера в нем таял снег. В круглом плоском океане исчезали белые материки. Растаявшими материками я мыла посуду.
Сегодня воскресенье, и ты пошел искать воду. Ведь не война, а нет воды. И обои на стенах, кое-как поклеенные строителями, отвалились и повисли. И лампочка на корявом шнуре голая. Когда ты принесешь воды, я сварю кашу. И эти слова «каша», «вода» заставляют умиляться до слез. Потому что - нет.
Вчера воду набирали из ржавой трубы под домом, но пить ее нельзя, никто не знает, откуда она течет. Будущие соседи покорно стояли с ведрами и бидонами.
А сегодня ты пошел по дороге в деревню Арбеково. По снежному полю. Из окна я вижу тропку, по которой нескончаемым потоком тянутся люди, как по льду Ладожского озера. Наверное, там колонка. И ты самый высокий и самый сильный. Эту картинку я запомню навсегда.
Когда ты принесешь воду, я с жадностью попью ее. А ты скажешь: «Много не пей, надо экономить». И я положу ковшик в ведро. Теперь можно целоваться сколько угодно. Только тихо… тихо…и тапочки надевай.
…Иногда ночью во сне я пролетаю и заглядываю в свое бывшее окно. Там все настоящее – наш первый дом, счастье, и отсутствие смерти. И я, выталкиваясь из ветроворота, лишний раз подлетаю к своему окну, чтобы убедиться, что все было не зря.
Метель за окнами метет...
И опять выбрали ее, потому что волосы – очень светлые и две косы, конечно, «Снегурочка».
А сапоги не выдали, придется кроить из простыни, а костюм тот же, на следующий год будет мал, восьмой класс. Мишуру к нему пришьет мама, неохотно, после стирки, все время обрывая канитель: «Почему опять ты, что, некому больше?» «Почему некому, мама? Просто я – Снегурочка».
Почему всегда так страшно, словно между школьниками и ею бездна, словно они приходят из домов, а она из ледяного царства. А еще Дед Мороз. Да, конечно. Сегодня - он молодой и красивый.
Его зовут «Студент». Он прибегает за полчаса, и галопом запрыгивает в халат, подготовленный историчкой. Почему у него такие синие глаза и смеются? И слова на бумажке: «Внучка, что тут детишки мне приготовили?» - в зале достает из варежки.
«Они очень старались, дедушка. Подготовили для тебя стихи, песни».
Теперь надо приблизиться к дедушке. Ну почему так ноги дрожат? В прошлый раз был пьяный старик из театра. Еще Маринкин отец был. И ничего. Почему же этот так обнимает за плечи. Ну совсем не как они….
«Сегодня праздник, новый год, метель за окнами метет».
Ах, как же она врет! Все в зале - маленькие и большие- с надеждой оборачиваются к окнам. Декабрь, а ни одной снежинки! Голая, скованная морозом земля, хрусткие стекла луж. Как стыдно обманывать людей, тем более, когда ты - особенная. «Помогай, дедушка!»
Синие глаза Деда Мороза делаются серьезными: «Да, внученька, призову сейчас метели, чтобы елочку одели». Ой, это же не по тексту, но как выручил ее! «Спасибо! Я тебе верю!» - одними глазами.
Вот и все. «Студент» выпрыгивает из халата, говорит, что не успевает на «пару» и что скоро он придет в школу на практику. Историчка называет его «Саша». Как это неожиданно красиво звучит «С-а-ш-а». И как невыносимо жжет.
А потом она идет домой одна. Небо темнеет так стремительно, что она не успевает ничего подумать. И провисает. И ломается. И с него обрушиваются сразу три снегопада, один на другой. В каждой упавшей снежинке, как в гнезде, сидят три штуки. Не нужно отряхиваться, это - твое.
С порога: «Мама, мама, и подарок дали, и книжку подарили. И дед мороз не пьяный – студент»
«Ну и как он?», - с неожиданным любопытством спрашивает мама.
«Как… как - никак»
Выставить лицо в форточку. Пусть снежинки падают на пылающие щеки. Какое счастье никого никогда не обманывать! Какое счастье!
