Пишу стихи, читаю…
Чехов, Книппер…
Газеты, книги…
Нонпарель, петит…
А первая любовь, как чайный клипер,
Сквозь годы, не касаясь волн, летит…
Летит, летит сквозь время и пространство,
Сжигая сердце бедное дотла…
(О, если бы не чувств непостоянство, –
Любимая всю жизнь со мной была!..)
Видение:
Огни Святого Эльма
На мачтах;
Бейдевинд рвёт паруса;
А на носу стоит фигурка эльфа –
Та девочка…
И – слышу голоса,
Её и мой…
На краешке Вселенной,
Название которому – Сибирь,
Любовью удивлю себя нетленной…
И – вспомню её пряных губ имбирь…
О, «Катти Сарк» безгрешной, полудетской,
Когда от робости – ни мёртв, ни жив!..
(В глаза глядит морали пёс советской,
На плечи твёрдо лапы положив…)
…Побитый жизнью, в дёгте, в перьях, в саже,
Готовясь исподволь предстать нагим
Пред вечностью,
В необъяснимом раже
К святыням приникаю дорогим…
И жив пока я,
Пленник рифм и литер,
Пока мне жизнь нещадно мнёт бока, –
Непотопляемый по океану клипер
Летит, пронзая душу и века…
* * *
Я – поэт без племени и роду.
Все под Богом.
Переделать душу и природу –
Выйдет боком.
Отторгает, презирая, племя.
Всем прощаю.
Возвышаюсь духом – ногу в стремя –
И нищаю.
Как в России измельчал народец!
И всё хуже.
Иноверец, но не инородец,
Им не нужен.
В кухне по ночам стихи кропаю.
С Музой шашни.
В джунглях жизни тропку прорубаю.
Горечь пашни.
Не меня возносит на Парнас
Конь крылатый.
На задворки жизни выпер нас
Век двадцатый.
Двадцать первый знаки подаёт
Сложным кодом.
Обыватель в глотку часто льёт
Мимоходом
Мне свинец расплавленный издёвок,
Чтоб заткнулся.
Самая прекрасная из девок,
Чтоб споткнулся,
Обожжёт потусторонним взглядом,
Руша дамбы...
Я за милость эту – быть с ней рядом –
Жизнь отдал бы.
Творчество – избравшего свободу –
Убивает.
Я – поэт без племени и роду.
Так бывает.
Не кляну судьбу и не ругаю.
К аду?.. К раю?..
“Всех люблю!..” – подобно попугаю,
Повторяю.
Трудной жизнью жить – стихия гончей,
Выбор, доля.
Лёгкой смертью путь земной закончить –
Божья воля.
……………………………………………..
... Пропасть лет. Сооружаю местный
Мостик узкий.
Я – поэт. Талантливый. Безвестный.
Чисто русский.
* * *
Зачехлили давно косари
Свои косы...
День – резко на убыль.
Красит осень бескровные губы
Транспарантной помадой зари.
Тополь в драном пальтишке продрог.
Поступлю безрассудно и мудро:
Сам себя награжу в это утро
Кандалами разбитых дорог...
За чертой городской простою,
Где стихает прибой листопада...
Может, в жизни всего-то и надо:
Перелетную душу свою,
Осенивши вдогонку крестом,
Отпустить с журавлями в кочевья,
Чтоб до марта не ждали деревья;
А судьба – чтоб грозила перстом...
Может, только и надо-то мне:
Неизбежность размолвок полынных;
Очи женщин, ни в чем не повинных;
Свет рябины закатной в окне;
Перебранки зимующих птиц;
Да чтоб ангелы – вдруг не отпели;
Да любви перекаты и мели;
Да гипноз этих белых страниц...
Феликс
Я бедствовал.
У нас родился сын.
Б. Пастернак
По морю жизни в штиль и в шторм носим
Я был до тридцати пяти…
Покуда
Не встретил Нину К.
И не без чуда –
Как я хотел! – у нас родился сын.
Неукротим отцовства жар и пыл,
И радость в сердце отдавалась колко...
Мы имя сына выбирали долго.
Назвали – Феликс.
Чтоб счастливым был.
Мы бедствовали с молодой женой
В разгар любви.
Закат социализма
Был предрешен.
Избыток оптимизма
Не лучшей обернулся стороной.
Но были мы богаче богачей,
Хоть и не очень в жизни преуспели...
Подстерегали рифы нас и мели.
Сын выручал:
Был свет его очей –
Совсем как Вифлеемская звезда
Волхвам, дары несущим, –
Путеводен
И нашим ожиданиям угоден;
И отступали горе и беда.
Два корабля –
Для Феликса конвой
В житейском море;
Было по колено
Оно тогда для нас с женой...
Нетленно
Все то, во что ушли мы с головой:
Подгузники, пеленки, соски, плач,
И первый зуб, и первый шаг, и слово –
Все то, что под Луной старо и ново,
В цепи потерь, бессонниц и удач.
Был не один разбит велосипед,
Освоен плейер, видик и компьютер...
И – слава Богу, что живем не в юрте!
И Феликсу уже тринадцать лет.
Нуждаясь и в опеке, и в совете,
Мой поздний сын, шалун и егоза,
Полувоздушных девочек гроза
И продолженье рода на планете,
Преемник наших лиц, фигур и качеств,
Привычек раб и господин чудачеств,
Неспешно вырастает из ребячеств...
В нем – внуков облик, смех и голоса.
За все, что будет, перед ним в ответе,
Хочу, чтоб сын закрыл мои глаза,
Когда устану жить на этом свете...
* * *
Неприступным для тела
становится юности замок:
Время – цепи гремят –
за спиной поднимает мосты…
В организм, как захватчик,
вторгается старости амок*,
И симптомы её – на лице –
до бесстыдства просты…
Утром в зеркало глянешь –
без медиков точный диагноз;
Лучше бы не смотреть –
от расстройства душа заболит…
(Вмиг столбом соляным,
словно дочери Лота, стал агнец;
В атмосфере сомнений
сгорает надежды болид…)
Время – скульптор безжалостный:
видишь, уже засверкал
В гениальной руке
облик твой искажающий шпатель…
Может, было бы лучше
лишиться правдивых зеркал, –
Точно брак гончара,
стёкла вдребезги расколошматить?..
Только вряд ли поможет:
на зеркало неча пенять,
Коли рожа кривеет,
легко одеваясь в морщины…
Изгоняет нас возраст
в пустыню из райских пенат,
И – чуть менее женщин –
от этого плачут мужчины…
Старость – Гидра Лернейская,
старость – Медуза Горгона:
Взгляд – ты в камень;
холодной обиды ушат…
(Если воздух лишить
одного компонента – аргона,
Мы не сможем нормально
ни жить, ни любить, ни дышать…)
Жизни воздух горчащий.
Не жду ни спасенья, ни чуда.
Видишь, лодку смолит
перевозчик в хитоне до пят –
Неизбежный Харон…
Я – скорее Иисус, чем Иуда:
На погостном кресте
скоро старостью буду распят…
В тонкой сеточке трещин,
Джоконда и Маха из рамок
Улыбаются мне…
И на бронзе – веков патина.
…Память выйдет на штурм,
чтобы взять давней юности замок;
И – разрушится в пыль
неприступная с виду стена…
______________________________
* амок – психическое заболевание
* * *
Мир – без конца… без начала…
Жизни – начало… конец…
Скрипка, ты что замолчала?
Скоро и мне под венец
С девушкой в белых одеждах…
Возраст в дугу меня гнет.
Я захлебнулся в надеждах.
Девушка мне подмигнет.
Скрипочка, губы опухли
От поцелуев смычка?..
Листья от стужи пожухли.
Жизнь – сказочка про бычка
Белого…
Горечь утраты.
Книги дешевле продам.
И подлецам, что не рады
Лермонтову –
Азъ воздам…
Я – как верблюжья колючка…
Жизни пустыня…
Игра…
Чем тебе, девушка-злючка,
Я не потрафил вчера?..
Монти шпиляет на скрипке
Грустный маэстро.
Как вор –
Век:
Он меня по ошибке
В смертный вписал договор…
Что-то ошибка да значит.
Вижу:
Смешно семеня,
Девушка в белом маячит,
Ждет не дождется меня…
* * *
Я давно оплакан скитальцами.
Обрывая жизни полёт,
Смерть своими грязными пальцами
Мне смешливый рот разорвёт…
И – в последний вдохну я раз,
И – в последний раз ещё выдохну.
Птицы воспоминаний выпорхнут
Из моих померкнувших глаз…
А душа бестелесным облаком
Устремится ввысь в вираже.
Этот кто-то –
С знакомым обликом –
Будет вовсе не я уже.
Не горюйте, родные и близкие;
Не печалиться – знак жене…
Пусть свинцовые тучи низкие
Рваным саваном станут мне.
Я уйду накануне вечером,
Когда тлеет города трут…
Может, пьяным в стельку диспетчером
Мой уже намечен маршрут?
Без билета,
За счёт Всевышнего,
Как ракета, – пронзая тьму...
Ничего –
Только память –
Лишнего
Я с собой туда не возьму.
Заскулит и завоет жалобно
Шелудивый соседский пёс.
… Вспоминайте меня, пожалуйста, –
Я теперь один среди звёзд…
* * *
памяти Поэта
Удлиняется тень от креста
На погосте до горизонта.
Отчего так душа беспризорна,
Холодна, бесприютна, пуста?
Словно грубо оборван сонет;
Словно подлому сдавшись навету, –
Наскитавшись по белому свету,
Канул в Лету последний Поэт…
Рифмы плёл он и строфы он вил,
Оставаясь заложником страсти,
И в свои немудрёные снасти
Наши тёмные души ловил…
Знать, закон этой жизни таков:
Смерть последними дёргает худших,
А на долю заведомо лучших –
Эшафотов полно и голгоф…
Он заранее всех извинил,
Кто мешал ему жить, как он хочет.
Попусту пересмешник хохочет,
Что он к лучшему не изменил
Этот мир…
Одинокий жилец
Не страны, не квартиры – Вселенной,
Он останется в памяти бренной,
В беспокойном биенье сердец…
Он ушёл.
…И – я понял теперь,
Отчего в тишину снегопада,
Словно в сумерки райского сада,
На закате распахнута дверь…
