№8/1-2, 2011 - Проза

Борис Горзев

Диме

ПОХОРОНЫ ОДИНОКОЙ СОБАКИ

Этот городок почти за сотню километров от столицы в просторечии называли «Железка», а его жительницу Татьяну Федулову – «Танька–брошенная», или, с годами, короче и проще – «Брошенная».
Это вполне объяснимо, поскольку здешнее народонаселение отличалась простотой нравов, свойственной провинциальной патриархальности, тем более что сам городок Железнодорожный был скорее поселком городского типа. Всё знакомо, типично, традиционно. Несколько мелких предприятий, у реки – дачный поселок, помаленьку возникший на основе покинутой деревни, а за рекой у шоссе на Орехово-Зуево – какие-то авторемонтные мастерские. Свое название городок получил после войны, когда тут наконец проложили железнодорожную ветку через новый мост над болотистой поймой. Эту ветку соединили с главной дорогой на Владимир и далее, а если в обратную сторону, то и с Москвой, до коей стало полтора часа на электричке.
Что же до Татьяны Федуловой, то прозвище «Брошенная» она получила потому, что ее бросил муж. Бросил и смотался куда-то – то ли в столицу, то ли еще дальше, а куда точно, никто не знал, и молодая жена тоже. Уехал, и всё. Через какое-то время прислал письмо без обратного адреса, где сообщал, что в Железку не вернется и пусть Танька считает себя свободной, а он сам по себе, при новой работе и другой женщине, то есть, значит, при семье. Танька не поняла, как это понимать: по паспорту она замужняя, а мужа нет и развода нет. Кто ж она теперь? Вот тогда ей и сказали, что она «Танька–брошенная». Ну и ладно, решила она и ни в какую милицию не обращалась.
Тогда ей было двадцать два, а сейчас двадцать семь, прозвище «Брошенная» прилипло к ней так, что никто уже не вкладывал в него определенного смысла, да и сама она к нему попривыкла. Никого у нее не было, жила сама по себе в низком домике с садом-огородом в пятнадцати минутах ходьбы от железнодорожной станции, где и работала в кассе, то есть продавала билеты. Работа через два дня на третий, с первой электрички по последнюю, то есть с половины шестого утра до часу ночи. В рабочий день приходилось вставать в пять, возвращаться в половине второго ночи, ну да привыкла, к тому же после этого два дня выходных. Хотя иногда ни праздников, ни Нового года, ибо это как по очередке смен выпадет с двумя другими кассиршами или, не дай бог, кто-то из них приболеет, вот и сиди в своей каменной комнатушке с зарешеченным окном, над которым крупно написано «ж/д касса».
Двадцать семь – это, конечно, уже не двадцать, но почти всё внешнее при Татьяне осталось – и склонность к худобе (оттого и стройность), и коса почти до поясницы, и ямочка на подбородке. То есть еще вполне пригодная женщина, даже, можно сказать, симпатичная, а вот поди ж ты, как-то сторонились ее мужчины. То ли прозвище действовало странном образом (ну, брошенная, а ведь замужняя вообще-то, и вдруг мужик ее нагрянет?), а еще и потому, что сама она никогда не посещала тех мест в Железке, где можно развлечься, – как то: кафе при единственной здесь небольшой гостинице, недавно открытые в городке бар и дискотеку. Редко, два-три раза в год, ходила в кинотеатр. И чего делала на досуге, как коротала свободное время – никто не знал, да и не интересовался особо.


Лето того года выдалось довольно жарким, сухим, так что в концу августа пересохла даже болотистая пойма под мостом, который по привычке называли новым, хотя с момента его постройки минуло уж более полувека. Было безоблачно, по ночам высвечивали яркие звезды, которых к середине августа стало столько, что лишние, как и положено, стали осыпаться – ну, что яблоки в предосеннем саду. То есть загадывай желанья хоть каждую ночь.
В ту ночь звезды на полнеба пропали, потому что вовсю засияла полная луна, и это ее свечение скрыло часть созвездий. Лунный диск блистал чистым серебром и напомнил Татьяне дно отчищенной алюминиевой сковородки. Эта сковородка сейчас прямо-таки уперлась в зарешеченное окно железнодорожной кассы станции, где было уже совершенно тихо, ибо последняя электричка на Москву недавно прошла, а обратная на Владимир еще не прибыла. Обратная будет в час-двенадцать, и, хотя на перроне никого нет, следовало ее дождаться, а уж потом запереть кассу на ключ и идти к дому. Татьяна скосилась на видневшиеся сквозь ее окошко круглые перронные часы, и тут эти часы, да и лунную сковородку прямо перед глазами, затмила чья-то плохо различимая голова, и раздался стук костяшек по затворке. Значит, пассажир объявился, ночной, единственный.
Она отодвинула затворку и сразу услышала:
- Мне до Москвы. Когда будет электричка?
- Уже ушла, последняя, – заученно выговорила Татьяна.
- Совсем последняя? И на сегодня всё? А когда следующая?
- Утром. Первая – в пять-пятьдесят две.
Возникла короткая пауза, и затем вздох:
- О господи, это ж целых шесть часов!
- Покупать билет будете? – У Татьяны были свои дела, а не эмоции, и, поскольку ей ничего не ответили, прикрыла затворку и теперь наконец разглядела стрелки на перронных часах, ибо голова пассажира-неудачника больше не загораживала окошка. До владимирской электрички оставалось еще пятнадцать минут.
Через пятнадцать минут, отложив в сторону скучную книгу, она захлопнула кассовый аппарат, закрыла на ключ сейф с дневной выручкой, выключила свет, вышла на перрон и заперла за собой дверь комнаты. Но едва каблучки начали отстукивать быструю дробь по асфальту платформы, как Татьяна увидела мужчину на ступеньках. Ступенек было ровно четыре, и вели они с перрона к автобусной остановке, сейчас пустой, но вполне различимой в ярком лунном свете. Мужчина обернулся на звук, то есть на дробь Татьяниных каблучков в полной тиши, и тут она его увидела его лицо. В свете дальнего фонаря и высоко стоявшей луны оно было каким-то смутным, то есть каким же, как показалось и раньше сквозь зарешеченное окно кассы. Значит, это тот самый пассажир-неудачник. Он сидел на ступеньке и курил. Рядом, ступенькой ниже, большая сумка, вот и всё.
- Что, опоздали на последнюю? – Татьяна стала рядом, перед тем как обогнуть его, следуя вниз с перрона. Мужчина бессловно кивнул, затем прихватил свою сумку, чтобы освободить проход. – Что ж так? – зачем-то задала она глупый вопрос и, вдруг пожалев человека, спросила: - Вот так и будете здесь сидеть до первой, которая в пять-пятьдесят две?
- А что, есть варианты? – подал он голос.
- Есть гостиница, но там мест, конечно, нет.
- Естественно! – прозвучало с ноткой иронии. И дальше, со смешком: – Ладно, я уж тут, никакой гостиницы. Тепло, луна светит. Нормально. Время идет, пять часов осталось всего-то. Переживу. А во сколько касса откроется?
- В полшестого. Придет кассирша.
- Вы?
- Нет, другая, сменщица.
- Ну, так… Спасибо, спокойной ночи.
Было ему лет, эдак, тридцать пять или сорок, спокойный, даже, показалось, безразличный, нормальной наружности, без особенностей, только будто какой-то помятый, в ковбойке навыпуск и джинсах. Прямо как дачник. А может, и дачник с поселка у речки, кто ж его знает? Хотя это вряд ли: был бы наш дачник, не сидел бы тут на перроне, а отправился бы обратно, поспать до утра.
- Негде заночевать, значит? – спросила Татьяна, уже обогнув мужчину, обернувшись. Он опять бессловно кивнул и вытянул из кармашка ковбойки пачку сигарет. – Ладно, – вдруг решила она, – ладно, идите за мной, переночуете, а то так, на станции, это нехорошо, не по-людски. Как одинокая собака.
- Вы серьезно? И про себя, и про собаку? – услышала она уже спиной, но не обернулась, пошла вперед и вскоре почувствовала, как он нагоняет ее.


За те пятнадцать минут, пока они шли к ее дому ближе к окраине Железки, за рынком, он спросил лишь, далеко ли идти, а затем добавил: «Я заплачу, не беспокойтесь», на что она ответила недовольно: «Это не к чему».
Калитка, потом дорожка через огород к сенцам. На терраске Татьяна включила свет и толкнула дверь в кухню, за которой была комната. «Проходите, чай пить будем, перекусим, и я вам постелю». Он помялся: «Да, спасибо… А можно мне умыться, но с мылом, а то у меня руки в земле, грязь под ногтями». Значит, дачник все-таки, подумала она и указала на дверь в крохотную ванную с туалетом. Принесла туда чистое полотенце, а затем стала у плиты на кухне.
В комнате, пока он мылся, положила на стол чистую скатерть, поставила на нее тарелки, чашки, чайник с кипятком, нарезала сыр и хлеб. Сели. Он закатал по локти рукава ковбойки, сказал, вздохнув: «О, как хорошо наконец», и стал жевать бутерброд, запивая чаем. Она нарушила молчание:
- Как вас звать вообще-то?
- А, да, конечно, конечно. Мы и не познакомились. Андрей я, Андрей. А вы?
Она назвала себя. Потом не справилась с любопытством:
- Вы с дачного поселка?
Он задумался, пожал плечами:
- Ну… и да, и нет. То есть там есть дача, но она не моя, а моего старого друга, увы, покойного. Пока он был жив, я тут бывал, а потом у него каждое лето жила моя собака. Вот я ее и схоронил сегодня. Там, за его дачей, у болот, в зарослях орешника. Ночью, при луне. Вот и перепачкался весь. И на последнюю электричку опоздал.
- Это как? Как схоронили? Только что? Она умерла? – не поняла Татьяна.
- Ну да, именно. Умерла, схоронил, – кивнул Андрей и вдруг, прекратив жевать, уставился куда-то в окно.
Как-то неутно стало Татьяне. Вот тебе и раз. Дачник-неудачник. Ночью схоронил. При луне. Кого – собаку.
- Тогда помянуть надо. – И поднялась, достала из буфета давно початую бутылку портвейна, оставшуюся еще с Нового года, и рюмки.
Он разлил вино, поднял рюмку:
- Спасибо. Это хорошо, что можно помянуть. Хорошая была собака. Одинокая.
- Это как? – опять не поняла Татьяна? – Так чья собака – ваша или бездомная?
Андрей медленно выпил, сразу налил себе еще, опять выпил и затем спросил:
- А закурить здесь можно или в сад выйти?
- Да здесь, здесь, я сама иногда покуриваю, всё нормально. Так что, значит, про собаку?
- Рассказать? – Чиркнув зажигалкой и прикурив, он посмотрел на нее как-то строго. – Только это странно вышло, даже страшно. Нет, все-таки странно.
- Ну, говорите, чего уж.
- Значит, так. Значит, тогда по порядку, – начал он совсем по-деловому. – Не бездомная была собака, а одинокая. Верней, сначала она была бездомной, года два или три, думаю, пока я ее не прикупил на Птичьем рынке у какого-то шарамыжника-алкаша. Привез домой. Симпатичный пес, рослый, рыжеватый, шкурастый, типа лайки, но дворняга, конечно. Очень мы полюбили друг друга. Ну а как иначе? Но очень молчаливый пес. Лаял крайне редко, лишь в исключительных случаях. Не трус, но как-то всего побаивался, сторонился. Даже дома, когда мы вдвоем, частенько забирался под диван и там спал часами. Выберется, поест, сходит на прогулку – и опять под диван, будто этот диван – его защита и там спокойней всего. Чужих всегда обходил, никому хвостом не вилял. Единственный, кто ему, кроме меня, явно нравился, это мой друг. Вот он и предложил мне, чтобы летом мой Рыжик жил у него на даче: и псу привольно, и дачу посторожит, и я свободен, когда в отпуске. Так и было несколько лет. Рыжик привык к этой даче, и хозяев у него стало как бы два: зимний – я, а летний – мой друг. А потом моего друга… в общем, погиб он. Как говорится, бандитская пуля… Эта самая дача кому-то досталась, а кому, я не в курсе. И вот помер мой Рыжик, вчера, то ли заболел чем-то, то ли по старости, бог его знает, а ветеринар, которого я вызвал на дом, поняв, что дело плохо, ничего толкового так и не сказал. В общем, помер Рыжик, как-то тихо, без мучений, мне показалось. Заснул, час прошел, еще один, еще, я подсел к нему на лежак: не дышит! И я понял: конец… Да, это было вчера.
Андрей замолчал, пожевал губами, потом спросил:
- Я вас не утомил – а то всё про свою собаку, про собаку? Ну, если нет, тогда… Тогда давайте еще по рюмочке, и я продолжу… Вот и я говорю, значит, что одинокая была у меня собака. Дом у нее был – даже два, и хозяин был – тоже два, а собака всё равно была одинокая. По сути своей, понимаете? По собачьей своей сути! Как это? Я не знаю. Я знаю только, что она сторонилась людей и лучше всего ей было, когда она оставалась дома одна, а еще лучше – под диваном. Одна – одинокая, но не страдающая от одиночества, понимаете? Наоборот, стремящаяся к нему, к одиночеству. Вот такие дела.
- Очень хорошо понимаю, – утвердила Татьяна. – Говорите дальше.
- Да? – явно удивился он. – Понимаете, значит. Ну, тогда дальше… Вот, помер Рыжик, а как его хоронить, где? Я даже растерялся. Потом вспомнил: конечно! Конечно, там, на даче, где мы так чудесно гуляли, а он бегал по лесу, по сухому болоту! Конечно, там, где его второй дом… Короче говоря, завернул я его в плед, кое-как уложил в старую дорожную сумку, скрючил тело, пока оно не застыло, потом выбрался с этой поклажей к подъезду, стал ловить такси. Одна машина, другая, третья, такси, леваки, а никто не хочет ехать за девяносто километров. Или плати туда-обратно, а это, как понимаете, дорого… Наконец, повезло: попался хороший парень, согласился. Сумку с Рыжиком – в багажник, и поехали. Приехали, а уже темнеет. Пока подъехали к нужной даче, совсем стемнело. А дача-то давно чужая! Смотрю, там свет не горит. Выходит, пустая дача, никого нет. Повезло мне. Ключей от дачи у меня нет, а повезло мне. Почему? Сейчас объясню… Выгрузил из багажника сумку, расплатился с водителем, отпустил его, а сам перелез через забор – и к сарайчику: там, знал, всякая садовая утварь и лопата, в том числе. Сарайчик-то не на ключе, вот и открыл дверцу. Есть лопата!.. Так и пошел к болотам, с этой лопатой и тяжеленной сумкой, в коей скрюченный Рыжик. И тут…
Андрей вдруг смолк, опять уставился в окно.
- Вы что? – почти испугалась Татьяна. – Может, вам выпить еще или чаю подогреть?
- А, да-да, выпью, и чаю подогрейте, это славно, спасибо… Луна-то сегодня какая! – кивнул на окно, когда Татьяна вернулась с горячим чайником. – Прямо сумасшедшая луна! Вот ей и спасибо... Подошел я к болотам, а там сухо, слава богу, луна светит прямо мне в глаза, всё видно, и стал я искать местечко в орешниках. Нашел поляночку с редкими деревьями, начал копать могилку. Сверху-то сухо, а на полштыка вглубь – уже сыро, аж хлюпает иногда, земля тяжелая, большими комьями. Вот из-за этой сырости у меня и сломалась лопата: стал в очередной раз выбрасывать землю из ямы, а деревяшка – хрясть, и всё, пополам! Еще хорошо, что основную часть работы успел сделать. Вот и пришлось доделывать то лопатой без ручки, как сковородкой черпать, то голыми руками. Ну, доделал, положил Рыжика в могилку, в сырую землю, потом набросал руками землю сверху, кое-как выровнял, а еще и сухой травы набросал и утоптал, чтобы могилка незаметной была, это от греха, на случай. Вот и всё. Весь в земле, руки в земле, грязь на ладонях и под ногтями, даже при свете луны видно… Ну ладно, как-нибудь и где-нибудь отмоюсь, решил, а сейчас покурить у могилки – и на станцию, успеть на электричку. И успел бы, да тут…
- Андрей, да хватит меня пугать! Что – тут? – почти осердилась Татьяна, хотя как-то боязно ей опять стало.
- А, да-да… Вот, луна, луна!.. – Он снизил голос, перешел почти на шепот: – Курю я, значит, и не могу оторвать глаз от этой самой луны. Огромная, серебряная. Прямо наваждение. Будто засасывает она мои глаза. Зажмурюсь, открываю, и опять то же. И тишина прямо мертвая. Наконец оторвал взгляд, смотрю, а прямо под луной, стоит на болоте кто-то большой, черный, а спина серебрится. Даже серебрится голубоватым светом, это я заметил, осознал. Будто серебряная пыль на голубой спине. А чья спина и вообще кто стоит, не пойму. Но странно, страх меня не душит, это я осознал тоже. А ведь страшно должно быть, А мне – нет. Странно. Тут я даже успокоился, когда это осознал: что не страшно, а странно. И пригляделся. И различил: лось!.. Именно, лось, ей-богу. Стоит недвижимо, смотрит на меня неотрывно. А я на него… А что вы, Таня, улыбаетесь?
- А потому, что опять всё поняла. И про вашу одинокую собаку поняла, и что вы испугались все-таки, и про лося. Только это был не лось, а лосиха. Она ж без рогов, без костяного гребня на голове, вы что, не заметили?
- Э… да нет, кажется.
- Ну точно, лосиха! – утвердила Татьяна. – Это наша лосиха, она еще в прошлом годе с лосенком ходила и иногда выходила с ним к краю болот у леса, перед Железкой. Зачем-то к людям выходила, а зачем? Любопытство, что ли? Ее у нас многие знали и никогда не трогали, не пугали. Вот она и к вам вышла.
- Зачем? – искренне поинтересовался Андрей.
- А кто ж ее знает! Глянуть на вас – дескать, что он там делает ночью?
- А что я делал? Могилку собаке рыл. И вот – оно, она, лосиха, значит. Луна, и под ней – оно, она. Огромная, черная, а спина как голубой пылью серебрится. Стоит и смотрит. И луна огромная, серебряная. И тишина мертвая.
- Всё-таки вы испугались, – опять улыбнулась Татьяна.
- Э, не знаю. Ну, может, чуть-чуть.
- Это нормально и понятно. Я б сама струсила, если б не знала про нее, лосиху нашу… А вот скажу вам теперь: это для вас хороший знак.
- Что?
- То, что лосиха к вам вышла, когда вы хоронили собаку. Это хорошо, это хороший знак. И вам знак, и вашей собаке. Вам – на этом свете, ей на том.
Андрей пожал плечами:
- Ладно, коли так, спасибо.
- А и еще, – продолжила Татьяна, – еще – это так. Собака ваша, вы сказали, одинокая, и вы, вижу я, человек одинокий, и лосиха наша теперь одинокая, без лосенка, то ли он вырос и ушел, то ли, не дай-то господи, убили его. Вот она, одинокая, и вышла к вам, одиноким, к вам и вашей собаке. Я ж говорю, это хороший знак, правильный: свои – к своим.
Андрей уже привычно пожал плечами и опять закурил. А Татьяна всё строила свою лесенку:
- А и еще. Вот вы, ваша собака и лосиха. Да? А еще и я. Куда вы, одинокий, попали сейчас, после похорон одинокой собаки? Ко мне, тоже одинокой. Ведь могли бы поспеть на последнюю московскую, а вас лосиха задержала. А зачем? Чтобы вы ко мне попали. Случайно, да? Ну уж нет, ничего случайного на свете не бывает, это точно.
Тут и Андрей улыбнулся:
- Хорошо, это хорошо, что я попал к вам, спасибо.
- Да не мне спасибо – лосихе! – не преминула уточнить Татьяна, достроив свою лесенку наверх, ступеньку за ступенькой.
- Ладно, пусть так, но и вам, и вам… А вот вы сказали, что тоже одинокая. Это как?
- Это так. Я кто? Я Танька–брошенная, так меня с издавна зовут.
И она поведала свою короткую историю, бесхитростно, просто, будто рассказывала о позавчерашних новостях, сегодня уже никому не интересных, потому что те самые новости ничего в мире не изменили и о них можно просто забыть. Досказала, поднялась.
- Ладно, всё ясно, пора спать, сейчас я вам постелю.
Андрей тоже встал, начал смущенно:
- Э, спасибо, и не надо стелить, я прямо так… вот только где? Может, в саду, если есть раскладушка, там тепло.
- Нет, раскладушки нету, поэтому здесь, в комнате, – спокойно ответила Татьяна. – Это просто: я на своей кровати, вон, за занавеской, а вы вот на том диване. Хоть он старый, с прошлого века, кажись, но все-таки диван. Сейчас постелю.
- Да не надо стелить, не надо! – Андрей даже напряг голос. – Незачем, да. Я прямо в джинсах и лягу, это мне не впервой. Вот только если б наволочку под щеку, то хорошо.
Татьяна пожала плечами:
- А как хотите, дело хозяйское, мое дело – предложить. А наволочку дам, конечно. Ну ладно, я в ванную, а потом за занавеску. Вас когда завтра будить? Или будильник дать? У меня-то завтра выходной, а вам в Москву-то небось с утра?
Он почесал затылок:
- Ну, не с раннего утра, можно и к полудню.
- А и хорошо, пусть так, значит, без будильника. Спокойной ночи.


Интересно, о чем он думает? – гадала она за своей занавеской. А ни о чем уже, заснул поди. Конечно, намаялся с этими похоронами. Это ж надо, почти за сто километров отправился хоронить – и кого? Собаку. Значит, хороший человек. Пусть спит, конечно, это хорошо.
А вот она не могла заснуть. А почему так, не понимала. Бывало, как явится после смены, так сразу и в сон. А сейчас… ну, никак, ни в одном глазу. Значит, он спит, а она нет. Ладно. И тут опять увидела картину – ту, что он порассказал. Будто как в кино увидела, с закрытыми глазами во тьме. Вот стоит мужчина перед болотами у свежей могилки меж орешниками, сверху огромная луна, прямо как начищенная алюминиевая сковородка в черном светящемся небе, всё серо-ярко кругом, особенно травы на болоте, и тут из кустарника выходит лосиха, тихо-тихо, мягко-мягко, и останавливается совсем близко, смотрит неотрывно прямо в душу тебе, и (как это он говорил?) спина у нее серебрится, будто голубой пылью присыпана, и тишина вокруг такая (как это он говорил?) – прямо-таки мертвая, и совсем это не страшно, да, хотя и странно, да, и как всё это понимать? Ну, так она ему всё и объяснила, чего ж повторяться, если это знак, знак, конечно, хороший знак хорошему человеку, только что схоронившему свою собаку (как это он говорил?) одинокую. Вот так.
Вот так уже в который раз Татьяна просмотрела это свое кино по рассказу этого (как его?) Андрея, и опять вздохнула тихонько, и опять удивилась, что в сон не тянет. Почему так? Странно, совсем на нее не похоже. И тут услышала, как заскрипел диван, заскрипел будто рассвирепел. Ну, старый диван, пружинный, на нем уж никто не спал, да и как спать без скрипа, если давно перетягивать его надо было, а проще и лучше – отнести на большую помойку у рынка и проститься с ним наконец-то! Вот и надо по субботе мужиков позвать, чтоб сделали это полезное дело, и потом им за то на бутылку дать, чтоб по-божески.
- Татьяна, вы спите? – услышала шепот, как утих скрип.
- Нет, – откликнулась. – А вы что ж?
- А не знаю. Не идет сон. Странно. Уж измучился, решил сходить на крыльцо покурить, да диван – прямо предатель, разбудил вас, извините.
- Да не спала я, уж сказала, нечего извиняться. А курить можно и здесь, чего ж на крыльцо идти, курите, курите.
- Ну, спасибо, хорошо, – послышалось, а после возник короткий сполох (зажигалка, поняла!) и затем достиг ее носа табачный дух.
- Пепельница в кухне, я ее вынесла и вымыла, она у раковины. Сходите туда, возьмите. – И когда он вернулся, сказала: - Э, Андрей, и я покурю с вами, пожалуй. Идите сюда, ага, откиньте занавеску. Да не стесняйтесь, господи, присаживайтесь сюда, у меня в ногах, вот так, а пепельницу вот сюда ставьте, чтобы между нами. Ну и сигаретку дайте, ага, спасибо.
Он уселся, где ему указали, и они закурили. Андрей молчал, а Татьяна разглядывала его сквозь тьму. Да и тьмы-то, собственно, не было, потому что по комнате все-таки плавал кой-какой свет, льющийся из двух окон. Это луна сегодня сияла пресильно, вот такая ночь выдалась.
- А вы всё в своих любимых джинсах, значит, – усмехнулась Татьяна, констатируя факт. – Так и пытались заснуть? Ну хоть рубашку сняли, и то хорошо.. . А не прохладно в майке-то сидеть? А то, если прохладно, лезьте ко мне под одеяло, только штаты снимите, все-таки простынь у меня чистая, а вы в штанах по земле ползали, когда собаку хоронили. Да не бойтесь, я одетая, ну, то есть в ночной рубашке, только руки голые. Лезьте, не стесняйтесь, так и покурим, то есть лежа.
Она увидела, как он переставил пепельницу на тумбочку у изголовья кровати, потом в каком-то почти смешном полуприсяде стащил с себя джинсы и сразу скользнул к ней под одеяло. Улегся на спину, как и она, опять вставил в рот сигарету. И всё молча. Так и курили. Татьяна чувствовала его голое плечо своей голой рукой, и это ее вдруг поразило: давно такого не было, очень давно. А потом он стал возиться сигаретой в пепельнице, пытаясь загасить огонек, и невольно притронулся ногой к ее ноге. Татьяна прямо вздрогнула, Андрей понял и извинился. А еще через минуту рассмеялся.
- Вы что? – Она повернула к нему голову.
- Что? А не смешно ли? Ночью лежат в одной кровати два разнополых балбеса, которым уже не по семнадцать, и извиняются, и всё на «вы»! Либо они импотенты, либо…
- А, вот вы о чем! Ясно… Разве дело в этом? Ну ладно, давайте на «ты», хотя… хотя нет пока. Пока…
Он не понял, повернулся к ней, прислонил лоб к ее плечу. Прошептал:
- Что «пока»?
- Что? Не знаю. Правда, не знаю. – Татьяна вздохнула, уставилась в почти невидимый потолок. – Странно, да. Лежу, думаю. Как это делают, не любя, не знаю. И зачем переходить на «ты», если не так… А что пустила вас к себе, сначала в дом, потом в свою кровать… так это знаю. Это – знаю. Мы же с одной полочки.
- Откуда-откуда? – опять не понял он.
- С одной полочки в книжном шкафу. Понимаете? Стоят там книжки, прижавшись друг к дружке, книжки разные, а полка у них одна, одна и та же. Потому что на одну полку обычно ставят близкие книжки, по духу, или по теме, или по… ну, по жанру, не знаю, как сказать. Детективы с детективами, поэзия с поэзией… исторические романы с историческими, ну и так далее. Поняли теперь? Вот и мы с вами, как книжки с одной полки. Вы еще не поняли, а я поняла. А то как бы призвала вас к себе в кровать? Если не так, то ни за что… Ну вот, я вам всё сказала, а теперь давайте попробуем заснуть, вот так, друг с дружкой. Как-то мне легко стало, теперь и засну, пожалуй.
Она повернулась на бок, спиной к Андрею, и натянула одеяло на голое плечо. Вздохнула, закрыла глаза. Чувствовала тепло тела сзади и дыханье. Спокойно было, хорошо. Так натек сон.


Когда Андрей пробудился, Татьяны в постели не оказалось. Прислушался: ну да, она в кухне, вон, посудой позвякивает… Присел, потянулся за джинсами, и тут она вошла в комнату.
- А, с добрым утром, соня!
- А который час? – Он так и застыл, сидя на кровати.
- Да уж одиннадцатый.
- Ох, если-палки!
- И что? Вам на работу срочно?
- Да нет, не срочно.
- Ну и ладно, зато выспались. Умывайтесь, а я пока на стол соберу, завтрак уж готов…
Минут через десять они уже поедали вполне вкусное блюдо – яичницу с сыром и помидорами, потом пили кофе (правда, дрянной, молча отметил Андрей), и он украдкой поглядывал на Татьяну. При дневном свете она показалось куда более симпатичной, чем вчера ночью. Ровный овал лица, серые глаза с голубизной, ямочка на подбородке, распущенные, еще не заплетенную в косу темно-русые волосы. Так и сказал ей по-простецки:
- Вы очень симпатичная дама, вы мне сейчас еще больше нравитесь.
- Ну, дама! Словцо-то какое! – усмехнулась она, но было видно, что сказанное пришлось ей по душе.
- И что? Хорошее слово: дама!
- Не, это ясно, но просто не к тутошним местам. Чтоб у нас в Железке кто-то говорил «дама»?!
Они тихо посмеялись и замолкли. Так покончили с завтраком.
- Спасибо. – Андрей поднялся из-за стола. – Буду собираться, пора. Э, где моя сумка?
- А в сенцах, я ее протерла влажной тряпкой и снаружи, и внутри, теперь она чистая, а то была в земле, особо со дна.
Он поблагодарил, потом вспомнил:
- А паспорт, ключи и деньги там? В кармашке на «молнии»?
- В кармашек не лазила, но что-то там лежит, это точно.
- Ну и славно.
- Э, погодите! – Татьяна тоже встала со стула. – Погодите, вот что. Вы в Москву торопитесь? Ну, на работу или по каким делам?
- Да нет особо. – И он пожал плечами. – На работу могу попозже явиться, это как захочу, а дел спешных вроде нет.
- Удачливо вы устроились, но хорошо. Я ведь о вас ничего не знаю: кто вы, кем работаете… – Но тут вдруг как-то по-деревенски зажала рот рукой и закачала головой, рассыпая длинные волосы по плечам. – Ой, что я сказала, глупая! Глупость сказала! Как раз наоборот: я о вас всё знаю, всё, то есть главное! А кем вы работаете, и где, и кто вы, так сказать, по профессии, и что у вас дома – это всё так, прилагательное, а не существительное. Понятно? Вот поэтому и говорю: глупость сказала, извините. Значит, и не отвечайте мне, кто вы там в Москве и что вы, это мне неинтересно. Я о другом: у вас сейчас еще есть время – ну, скажем, еще час-полтора до электрички?
- Есть, – кивнул Андрей,– конечно, есть, а что?
- А то, что надумалось мне сходить с вами на сухие болота, чтобы вы мне место указали – ну, могилку вашей собаки. Вот вы уедете, а я иногда буду приходить туда, кланяться от вас. Вы ж когда здесь еще окажетесь, в нашей чумной Железке? Неизвестно. А так, со мной, и могилка будет в пригляде. Хорошая мысль у меня? Хорошая. Вы как, время есть? Тогда пошли. Берите свою сумку и пошли на болота, а потом я вас на свою станцию провожу. Вот и весь сказ.


2011


>>> все сочинения автора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"