№9/2, 2010 - Проза

Борис Горзев
Отшельник Достоевский и его Баба Яга

От Кандалакши до Пояконды - три часа на электричке.
Семь утра, и уже более часа, как тронулись. В вагоне стынет холод, пар изо рта, до чего-то металлического (например, ручек на лавках) страшно дотронуться. Холод плотен, вполне осязаем, и хуже всего приходится коленям, не прикрытым короткой курткой: они уже вымерзли так, что кажется, никакая сила не заставит подняться, распрямить ноги. Это называется июль - смех и грех!
Несмотря на рань, вагон почти полон. В основном рыбаки с удочками в чехлах и зашарпанными ящиками для снастей; какие-то еще мужики в длинных плащах поверх телогреек да редкие женщины среднего возраста, поминутно клюющие носом. Рыбаки, понятно, рыбачить, остальные на работу, как раз к девяти. Переговариваются, шутят, и не холодно им, привычным, закаленным, не то что тебе, дуралею.
Дуралею даже покурить в тамбур не выйти: там еще холоднее. Разок попытался в самом начале, но теперь, хоть давно хочется курить, совсем не тянет; тем более коленки! Рыбаков же подобное не беспокоит, они постоянно ходят туда-сюда, счастливые люди.
За окном - низкое серое небо, мрачные леса, холодные озера одно за другим, мокрый тростник, мокрая трава, еле поблескивает. Время от времени в оконное стекло ударяет дождь; капли по нему бегут, растекаясь под встречным ветром. И - никого, ни души, будто сей мир вымер, лишь на редкой станции двое-трое спешащих на этот поезд или сошедших с него обозначают свое присутствие, шлепая сапогами по перрону в лужах.
Июль, холод, дождь, пар изо рта, негнущиеся в коленях ноги, всего лишь свитерок под короткой курткой. Ты куда, дуралей? Я в Пояконду, отвечаешь себе, а оттуда еще два часа морем на маленьком катере, если не будет большой волны. Последнее понятно: не к чему маленькому катеру выходить в большую волну. Непонятно другое: зачем теперь ты в Пояконду, а потом еще морем? Теперь надо было ехать в противоположную сторону, на юг, в любимый Коктебель, скажем. Там с коленками всегда все нормально, как и с прочими частями тела. Вот и получилось, уже далеко не впервой: север. Душу тянет на север, а тело на юг. Некая формула, и в этой противоборствующй тяге с годами все чаще побеждает душа. Посему не ропщи, лучше порадуйся, что ты такой.


В Пояконде все так же сеял дождь, и пришлось воспользоваться складным зонтиком, предусмотрительно захваченным из столицы. На тропке по пути к причалу догнала девица в походной, но явно не местной одежде. Похоже, студентка, с той же электрички. Посоветовала: если вы на катер, прибавим ходу, еще минут десять, и он отвалит. Предложение встать рядом под зонтик она решительно отвергла, сказав, что у нее есть капюшон, да и дождь, в общем, мелкий. Не иначе, намек на городскую избалованность. Так и пошли скорым шагом - кто под зонтиком, кто с непокрытой победоносной головой. Тут же выяснилось, что, да, она на ББС - Беломорскую биостанцию, а куда держит путь ее случайный спутник, даже не поинтересовалась, всем видом выказав полное отсутствие интереса к человеку в годах и под зонтиком.
Из высокого кустарника акварельно вырисовалось море - бледное, как северная креветка. Горизонт отсутствовал: видимо, на его месте шел сплошной дождь, посему вопрос, где там кончается небо и начинается море, был неактуален.
По дощатому трапу взошли на катер, который тут же отвалил, поскольку других пассажиров, кроме этих двоих, не оказалось. Волны практически не было. Ветра тоже, спасибо. Мелкий дождь, который, долетев до палубы, мешался с едким сизым дымом, валившим с кормы. Изредка покрикивали чайки, паря низко и как-то нехотя: похоже, и у них нелетная погода, когда морская охота закрыта.
Следуя вдоль борта, капитан кивнул на стальную дверь: там, в трюме, кубрик, там теплее, можно перекусить и даже прилечь. В кубрике действительно имели место столик и две койки, на одной из которых уже спала студентка-попутчица, глухо укрывшись в спальник, лишь носик торчал. Теплокровная! А вот холоднокровный гость выбрался обратно на палубу - там было хоть холодно, но не как в склепе.
Спрятавшись под навесом за рубкой, холоднокровный курил и глядел в открытое море. Ничего, баюкала сладкая мысль, ничего, скоро мы согреемся. А каким блаженным будет сон в тепле!..
Как-то внезапно иссяк дождь и затем обозначился горизонт. Мир приходил в себя. Поднялась волна, стала регулярно хлопать в левый борт. А когда прямо по курсу обозначился и начал нарастать высокий лесистый берег, где-то над ним явно мелькнула скупая голубая полоска. Похоже, раздует, возникла надежда, это ж север - погода здесь меняется иногда по три раза на дню.
Вскоре уже был виден длинный причал на высоких сваях, а правее него торчал над лесом, как его тут называли, ветряк с намертво застывшими лопастями, поскольку уже несколько лет он не работал и, соответственно, электричества не давал. Катер сбавил ход и стал подваливать к пирсу. Тут на палубе появилась студентка и, уставившись на приближающийся берег, зевнула во весь рот. После сна она заметно похорошела. Даже изволила поинтересоваться, не на ББС ли ее попутчик. Нет, попутчик дальше, на сей раз на остров. Там тоже света нет, в смысле электричества, услышал еще и кивнул: это ему известно. Студентка склонилась над рюкзаком, подтягивая лямки. Зато белые ночи! - прозвучало вдруг, и он иронично хмыкнул: дескать, правда? Она поняла, ничего не ответила и, похоже, забыла о нем, как о ничего не значащем в судьбе.


На пустом причале одиноко маячила фигура в телогрейке, при шляпе и седой бороде. Это Федор Михайлович. Приветственно вскинул руку с сжатым кулаком и так стоял, ожидая, пока катер зачалится. Потом подошел к перекинутому с палубы трапу и галантно подал руку студентке, которая, сойдя первой, скорым сильным шагом заспешила к еле приметным отсюда меж стволами одноэтажным домикам своих однокурсников, проходящим здесь летнюю практику. Следом за ней сошли капитан и наш замерзший герой. Крепкие рукопожатия, после чего Федор Михайлович закивал, улыбаясь:
- Чудесно, что вы приехали, дорогой! Слава Богу, телеграмму получил, повезло, тут до того телефон с неделю не работал. Я как раз сюда за продуктами приплыл, слышу кричат из конторы, что мне телефонограмма.
- Э, а кто будет ящики с продуктами выгружать и таскать? Где народ? - недовольно заговорил капитан. - Мне обратно пора, пока волна не разгулялась.
Тут они увидели, как по причалу к ним бегут четыре парня.
- Во, наконец! - пробурчал капитан, закуривая. - Небось дрыхли под шум дождя или в карты-домино резались.
- Да нет, - мягко поправил Федор Михайлович, - думаю, учебники штудировали.
- Чего?.. Ну ладно, а то следующий рейс только в пятницу, сами знаете. Если мотор не сдохнет, - добавил после паузы. - И подбежавшим студентам: - Сгружайте, сгружайте, я тороплюсь! Вот накладная, пересчитайте и распишитесь.
Федор Михайлович тем временем слегка приобнял гостя на талию.
- Пойдемте на мой крейсер, не будем терять времени. Небо выплакалось, но ветер здесь всякие штучки выкидывает, не угадаешь. Дурной нынче июль, хотя уверен, все наладится, да. А вы, кажется, закоченели. Не ожидади? В Москве, наверное, жара?
- Вот именно.
- Ну ничего, потерпите, я вам дома теплую одежду выдам. И печку затопим, все прекрасно!
Перешли на другую сторону причала, где у сходней раскачивались несколько лодок и моторный баркас с закинутыми на сваи петлями канатов.
- Ну вот и мой крейсер. Сходите, усаживайтесь на средней банке. Сумку вот сюда, вниз, прикройте брезентом на всякий случай, от волны, - говорил Федор Михайлович. Он уже сбросил петлю, подтянул канат, оттолкнулся от сваи и уселся на корме. - Э, вот что. Надевайте плащ. Вот он, с капюшоном, специально для вас захватил, а то, как выйдем из бухточки, ветер истреплет, под мотором мы все-таки. - Сам тоже облачился в такой же плащ и стал заводить мотор. Тот сразу затукал, сначала резко, потом ровно. Хозяин баркаса взялся на рулевое весло. Поплыли.
Они сидели друг напротив друга - гость спиной к ветру, Федор Михайлович - лицом, и было приятно поглядывать на него. Короткая, аккуратная седая борода, из-под капюшона то и дело на ветру выбиваются седые пряди, чистая гладкая обветренная кожа. Никак не скажешь, что ему под семьдесят, то есть, считай, старик. Нет, крепкий, движения ровные, плавные, уверенные. И сам он спокоен, улыбчив, как всегда, в меру разговорчив. Бывший москвич, теперь, как он шутил, помор.
Они познакомились прошлым летом, когда благодаря счастливому случаю наш герой оказался на беломорской биостанции и пробыл тут две недели. Хорошим, кстати, было лето, теплым, с прятавшимся всего на два часа за верхушки дальнего острова солнцем, с морем, как блюдце, с густыми бело-розовыми, будто сливочный торт, облаками, с неправдоподобной тишиной по белым ночам, несмотря на обилие студентов, которые, вот странно, уж к двенадцати укладывались точно. Тогда однажды и возник на причале Федор Михайлович, приплыв на баркасе с острова, где теперь жил, пенсионерствуя, а до того - москвич, доктор наук, доцент биофака МГУ. Потом выяснилось, что прежде он бывал на ББС неоднократно на летних практиках, вел занятия, а выйдя на пенсию, через пару лет решил оставить столицу и насовсем перебраться сюда - ну, точнее, на остров по соседству, где был поселок с десятком домов почерневшего дерева, с печным отоплением и без электричества. Вот такой отшельник, ибо один, без никого. Почему он принял такое непростое решение, было неизвестно, а лезть в душу к нему не хотелось. Летом в хорошую погоду он время от времени приплывал на ББС, забирал на кухне продукты и общался с бывшими коллегами. К нему относились с большой теплотой, и он ко всем тоже. Вот так, если формально и вкратце... После знакомства еще пару раз общались, и тут-то Федор Михайлович и стал зазывать к себе в гости на новое лето, рассказывая о блаженной тишине, густом сосняке на валунах, мягких долгих коврах серебристого мха, россыпях ягод, ну конечно, о рыбалке, сидении у печки за неспешной, интересной беседой после пары рюмочек. Если уговорил, улыбался, дайте телеграмму за две недельки, я вас встречу на причале ББС, а как добираться сюда, вы знаете... Значит, уговорил, теперь встретил. Вот только погода!
Однако, несмотря на встречный вечер, стало не так холодно, как утром, к тому же длинный плащ с капюшоном был очень кстати. Небо очищалось, а волна шла ровная, небольшая, хотя баркас регулярно задирал нос, гулко хлюпая и обдавая брызгами. "Еще минут сорок, - подал голос Федор Михайлович. - Как, ничего?" - "Вполне, спасибо".
А потом возник нужный остров с высоким берегом в лесах. Федор Михайлович пояснил: остров такой высокий, потому что стоит фактически на одном огромном вздыбленном валуне; скальная порода присыпана на несколько метров землей, но сосновые стволы никакой ветер не выворотит: корни уходят в каждую трещину намертво. Из-за этих трещин оттого и сухо в лесу, несмотря на частые дожди. А даже в очень теплую погоду комаров и мошки совсем немного. В общем, чистый парадиз...
Приткнулись в небольшой дощатый причал, к которому были привязаны лодки, а на самом причале (это увидели еще на подходе) сидел мохнатый пес. Теперь он поднялся, коротко обозначил хвостом с бахромой свое приветствие и, дождавшись Федора Михайловича, потерся о его ногу.
- А это мой Вайгач, извольте любить и жаловать! Вообще-то Вайгач - это остров в Баренцевом море, вот и назвал так, когда взял щенком... Ну, привет, Вайгач, привет, да, я приехал, вот гостя к нам привез, уж ты с ним посердечней... Ладно, пошли в дом, тут близко. Тут все близко между прочим, до другой оконечности всего два часа ходу, если через лес по тропке... Вы, дорогой мой, не реагируйте, что Вайгач будто неприветливый. Так лишь кажется. Он вполне душевное существо. А что мало говорит, то это как в том анекдоте: "А зачем говорить, если все нормально?" Вот только не любит, когда я уезжаю, грустит, соседи рассказывают... Ладно, пошли, пошли. Вы как, в порядке? Устали и намерзлись, конечно. Ну, ничего, сейчас придем, я печь растоплю, подам нам вполне ресторанный обед, еще с вечера все приготовил, сейчас только разогреть. И по паре рюмочек, да? А потом, отобедав, советую вам вздремнуть часик-другой. Совсем славно станет. А уж, так сказать, на сладкое, в самое белоночье, выйдем мы в море на лодке. Именно на лодке - чтоб никакого мотора, только тишина...
Да и когда поднимались к дому, уже была тишина. Ни звука, никого.


Еще через день погода наладилась. Из-за массивных кучевых облаков то и дело показывало себя вполне не больное солнце, в лесу переговаривались птицы. Федор Михайлович радовался, и конечно, больше за гостя: "Вот и хорошо вам, я так и думал, что наладится. Хотя, - упреждал тут же, - давать прогнозы здесь - дело рискованное, премии лишат, если не так. И ведь не объяснишь им, начальникам, что прогноз - это только лишь вероятность. Вероятность! Нет, дурные головы, ибо неграмотные..."
А гость удивлялся тому, что не заболел после той кошмарной дороги и даже насморка не подхватил. Федор Михайлович объяснил: "Причина тому - стресс. Вы так взяли себя в руки, так напряглись, что все защитные силы организма высвободились. Вулкан иммунитета! Гормональные протуберанцы! Когда коротко, это полезно, помогает. А вот в постоянную ситуацию переводить такое напряжение никак нельзя: истощение придет... Ладно, извините, это я вам как биолог объяснил".
Впрочем, несмотря на тесное общежитие, Федор Михайлович совсем не докучал собою. Так, вскоре выснилось, что его гость - совсем не любитель ходить по грибы или ягоды, хотя последние тут в изобилии. На законный вопрос, чего же он тогда любитель, гость ответил: "Ходить. Просто ходить, смотреть, любоваться. И в лодке то же - кто-то ловит, а я гляжу вокруг, ну гребу, служу извозчиком". И когда гость выразил желание прогуляться до другой оконечности острова, Федор Михайлович спокойно сказал: "Хорошее дело. И идите сам с собой, хорошее дело. А я к вашему приходу что-нибудь состряпаю, по первому классу. Только не заблудитесь! Если вдруг, выходите к морю, по берегу всегда до поселка доберетесь".
Гость пошел и заблудился. Следуя тропой по ягоднику, через два часа выбрался к конечному мысу, сел на камень, закурил, долго любовался морем в сверкающих барашках, а как тронулся обратно, вскоре понял, что потерял тропу. Ну, нет ее и нет! Пришлось резко сворачивать вправо к пока не видимому за лесом берегу, по мхам и небольшим валунам... Выслушав рассказ, Федор Михайлович, рассмеялся:
- А, это вас бес по лесу водил, он!
- Правда? Да бросьте! Тут есть бесы?
- Один есть, точно, - утвердил Федор Михайлович, и не понять было, шутит он или взаправду верит. - Есть один, дурной такой, ибо молодой еще. Вот и играет, валяет дурака. Вайгач его по лесу жуть как гоняет, когда мы идем там. Однако ж никогда не трогает, будто какой уговор между ними.
Захотелось все-таки уточнить.
- Так вы, Федор Михайлович, и в бесов, и в чертей верите? И в самого Бога?
Он ответил иносказательно, но достаточно определенно:
- Сергей Петрович Капица, сын знаменитого Петра Леонидовича, однажды сказал, цитирую: "Вот мое расхождение с церковниками. Они считают, что Бог создал человека, а я считаю, что человек создал Бога. Если придерживаться последней позиции, то все становится на свои места". Согласитесь, как емко и точно. Ученый, причем настоящий, то есть, ха-ха, от Бога.
Так тема игрунчика-беса была закрыта, потому что хозяина и его гостя уже ждала несомненно славная уха то ли из трески, то ли кунджи. Она томилась в котелке, рядом с которым стояла так и не законченная с позавчера бутылка привезенной из Москвы водки.


Следующим вечером, когда сидели на бревнышке за домом и любовались начавшимся закатом, который уже успел расцветить северный край небес золотистыми шлейфами, гость, закурив, поинтеровался, будто это только сейчас ему в голову пришло:
- Ну летом - я понимаю, а вот как вы живете-бытуете зимой, во тьме вселенской и без электричества? Как можно справляться с собой?
Федор Михайлович повел плечами и улыбнулся.
- То есть без телевизора, радио и компьютера?
В этом угадывалась легкая ирония, но гость не среагиварал или сделал вид.
- Ну... безо всего. - Чуть не вырвалось: и без никого - но смолчал.
- Что ж, понятный вопрос, вполне закономерный. Я знал, что рано или поздно вы мне его зададите. Такой вопрос должен возникать у большинства городских людей, в том числе интеллигентных. Как это - все бросить и по своей воле из привычной среды - в совсем чужую, тем более на старости лет? Сей поступок с точки зрения здравого смысла просто ненормален. Думают, некий слом в душе, срыв или жизненная драма. Констатирую: ни первое, ни второе, ни третье. И вовсе не неудачник перед вами, потому что мне все удалось - и в прошлой жизни, и в этой, здесь. Пусть мои московские знакомые и бывшие коллеги думают так, это нормально, повторяю. Так же думает, кстати, и мой давно уже взрослый сын, он в Москве вполне удачник. А вот тутошние аборигены, для которых природная среда обитания - дом родной, думают иначе. Если в двух словах, это прозвучало бы так: "Правильно сделал, Федор Михайлович!" Поэтому я для них схожу не за неудачника, а за вполне своего, пусть и чудака немного. И они правы.
Надо сказать, Федор Михайлович говорил - будто лекцию читал студентам. Похоже, он не раз прокручивал про себя эту свою нестандартную коллизию.
- Что до моего решения и собственно выживания, то не буду строить из себя героя: не так это было просто и, может, не всякому дано, - продолжил он опять спокойно, раздумчиво. - Да, некая духовная робинзонада, и по своей воле. Но! Важно, не откуда бежишь, а куда возвращаешься. Возвращаешься к себе. Есть побег, а есть возвращение. Я всегда мечтал вернуться к себе, однако - парадокс! - удалось это только после выхода на пенсию, то есть на пороге старости. А до того - работа, любимая работа между прочим, да, работа, заботы о семье - в общем, долги наши. Жена, сын... Впрочем, с женой я давненько разошелся. Брак, знаете ли, идеальное средство для убийства любви. А почему? Да потому, что по сути своей брак и не создан для долгой любви, он создан для другого - для рождения потомства и доведения его до ума. После того как эта, главная, функция выполнена, брак исчерпывает свое предназначение. Именно так во всей природе, так чаще всего получается и у людей. Конечно, есть исключения, но есть и правило!.. В общем, я давно развелся и вслед за тем прошел, так сказать, лабораторные занятия на тему, как справляться одному, хотя тогда еще с компьютером. А телевизор я всегда не любил.
Тут Федор Михайлович внезапно сделал паузу, а после спросил:
- Про личные дела больше не буду, а остальное - что, вам интересно? Ладно, тогда продолжу... Первой зимой непросто было, особо когда наглухо накрыло тьмой: мы же тут прямо на полярном круге, будто к нему привязаны на бантик. Да, непросто - даже такая паскудная, малодушная мысль явилась: может, вернуться? Но удивительно, как быстро я справился. Еще, спасибо, здешние люди помогли - просто фактом хорошего отношения, самым главным фактом. Нас тут два десятка всего, и каждый дом - открыт, а точнее, не закрыт: никаких замков, лишь палка приставлена под ручку двери, что означает, хозяина или хозяйки нет, а когда кто в доме, то палка стоит рядом у стены. Вот такая сигнальная информация. Но при всем при том, каждый дом - сам по себе, "моя крепость", и это мне нравится, это хорошо, общение редко, но ежели что нужно, только намекни: молча придут, молча сделают, и лишь за одно спасибо.
Он указал направо:
- Видите том дом? Хороший дом, с утепленный терраской. А вон банька рядом, видите? Славная банька, я там много раз мылся-парился, приглашали. А вот своей хочется! - совсем по-мальчишески повысил голос Федор Михайлович. - И не потому, что я брезгливый, нет. Это, дорогой мой, во мне, как во всяком нормальном человеке, собственник зашевелился! Значит, вполне здоров я... Да ладно, банька, речь о ее хозяине. Хороший мужик, молодой, лет тридцати пяти. Рукастый, сноровистый. И не пьет, хотя пить тут у нас нечего, поскольку магазина не имеем, м-да. Ну, разве если по делу в Пояконду или Кандалакшу попадешь, но такое редко. С женой живут, вдвоем. Летом, как почти все тут, он на ББС работает, на лесопильне. Так вот, этот парень помог мне крышу починить, потом пол перебрал, с печкой повозился - отличной стала печка. Ведь этот дом достался мне после помершего за пару лет до того деда, и стоял он пустой, вымерз, загнил местами. А теперь я кум королю!.. И баркас мой - он тоже от деда, хотя повозиться пришлось, шпаклевать, смолить и прочее, а главное - новый мотор поставить, но тут уж мне помог не мой сосед, а наша ББС: списали как-то. И еще: парень этот - рыбак отличный, просто гроссмейстер, что там я! Всякий раз мне рыбу дарит со своего улова, я ее засаливаю - и в бочку, надолго хватает. Но рыба - это еще не все, хотя основное, как понимаете. Остальное - тушенку, крупы, сахар, соль, муку, дрожжи, спички, свечи, солярку - привожу на баркасе с биостанции: там и на меня заказывают в Пояконде, а деньги за то по столичным меркам просто копеечные. Хлеб? Хлеб сам пеку, научился. Опара в бадье, потом, как взойдет, куличики делаю - и в печку. А витаминами, то есть моркошкой, укропом да и луком, меня местные снабжают, мне ведь немного надо. И ягоды, ягоды, с вкуснейшим варенем по вечерам! Так что никаких проблем - ни гастрономических, ни финансовых, и пенсии мне вполне хватает, и по зиме долгой, холодной и без света жить можно. И хорошо.
Он приумолк, но чувствовалось, что его рассказ не кончен. И верно. Продолжилось с вопроса:
- Завидуете? Не завидуйте. Еще не известно, как вышло бы у вас. И не потому, что вы хуже, а я лучше. Все мы настолько разные, иногда неожиданно, и не предугадать, что тебе выпадет в этом Монте-Карло. А термины типа "лучше-хуже", "хороший-плохой" - они проклятые среди биологов, ибо это нравственные оценки, а исследуя проблемы выживания, надлежит пользоваться другими категориями.
Сказав последнее, Федор Михайлович не уточнил, какими же категориями надлежит пользоваться, а гость не стал любопытствовать, хотя и почувствовал, что его собеседник знает, о чем говорит.
- Ну а если о нравственном, - последовало далее, - то один недурной писатель сказал... э, кажется, так: "Грех заключается в ограничении сущего. Не делай этого". Кстати, очень биологичная по сути своей максима... Стало быть, если прежде я постоянно ограничивал свое сущее и, значит, грешил, то теперь я не ограничиваю - следовательно, безгрешен.
И тут Федор Михайлович неожиданно рассмеялся.
- Нет, все по делу, по делу!.. А что тут еще совсем не дурно, знаете? А то, что на острове нет милиционера. И на биостанции его нет. И вообще никакой власти. Это успокаивает. На сотни километров вокруг полный порядок. В Пояконде, где есть милиция, воруют, и в округе тоже воруют - вон, срезали провода с линий электропередач, поскольку драгметалл, и с тех пор, кстати, на ББС света нет. Но это там, а у нас спокойствие... Да, повторяю, нет тут милиционера, и это успокаивает.
А после паузы он вдруг вспомнил:
- Ах да, ведь вы начали с зимы, а меня вон куда занесло! Простите, простите. С зимы - дескать, как можно справляться с собой в таких-то условиях?.. Как? Значит, можно. Я вот уже семь лет справляюсь. Через три года, надеюсь, юбилей справлю, тьфу-тьфу-тьфу!.. Как я справляюсь? Опять не тот термин: нет справляюсь, а роскошествую! Я читаю. Ага, всего-то! Правда, есть минус - ну а полного счастья не бывает по определению. И дело не в том, что большую часть времени отнимает быт - дрова, печка, стряпня. Дело в лампе. Всего-то опять же! Я ведь, в отличие от Пушкина, сижу читаю при лампаде. А она, родимая, светит посредством солярки, поэтому по всей комнате - жирные сальные пятна, разводы, и то же самое на моей одежде, физиономии, на бороде. Моя белая борода еще по осени, когда постепенно уходит свет, становится сивой, а потом какой-то гнедой масти. Что делать, это противно, и я начинаю ее брить. Поэтому по зиме я без бороды, и это печально, ибо, во-первых, она ко мне очень привыкла, а во-вторых, в морозы борода хоть как-то греет подбородок. Вот, а ближе к лету приходится стены отдраивать от сальных наростов - косметический ремонт, что ни говори. Ну ладно, а если серьезно... Если серьезно, я очень благодарен этому житью, этому черному времени, осени и особенно зиме. Ведь столько прочел за эти годы! Я в жизни столько не читал, столько узнал нового, столько понял! Поверьте, я стал куда образованней, чем в прошлой жизни, когда преподавал и учил студентов. Мне удалось, не смейтесь, помудреть. Да-да, уверяю вас, пока еще я не отличаюсь старческим нарциссизмом и говорю по делу. Я перечитал все пособия по биологии и смежным дисциплинам, и мне многое увиделось в другом свете, прочел книги по русской и мировой истории, и теперь никто не бросит мне упрека, что тут я профан. Передо мной предстала история с разных позиций, и копаться в этом было жуть как интересно, а главное, продуктивно: я действительно многое не только узнал, но понял. Да, и конечно, художественная литература. Читал, перечитывал... Откуда все это, такое богатство? А из нашей библиотеки на ББС. Спасибо, прекрасная библиотека, и не только по биологической литературе. Задача состояла и состоит лишь в том, чтобы вовремя переправлять туда-сюда очередные тома на баркасе, а по ранней еще осени запасаться книгами впрок до света, до весны... Да, дорогой мой, перед вами порядком знающий человек, не информированный, а именно знающий, и именно по принципу Галилея: "Истинное знание есть знание причин". Вот теперь бы и преподавать, да? В принципе - да, а по сути - нет. Поэтому не жалко. Был бы я таким тогда, неизвестно, как бы сложилось. Белая ворона... Тогда и там я не был белой вороной, а здесь, на севере, нет ворон - ни обычных, ни альбиносов, никаких. И жизнь без вранья, как опять же отметил Высоцкий. Вот если что и жалко, так это бороду по зиме! - вдруг, без перехода, расхохотался Федор Михайлович. - А не пойти ли нам в дом и не испить ли чаю с моим вареньем из местных ягод? Гарантирую: чудо!


Потекли новые дни, и гостю было совсем не скучно, не тягостно по-спартански бытовать рядом с Федором Михайловичем, которого, несомненно, за глаза называли Достоевским, уж студенты, это точно. Кстати, однажды Федор Михайлович сам вышел на эту параллель, сказав: "Я хоть не писатель, как мой полный тезка, но, в отличие от него, не антисемит".
Значит, было гостю совсем не скучно, еще и потому, что некие дела все время отыскивались. Так, он исходил весь остров, и бес теперь не водил его по лесам, потому что Федор Михайлович отправлял в путь и Вайгача, а пес знал свое дело; далее - прогулки в белые ночи вдоль берега или плаванье в лодке по притихшей воде, которая отражала остывающий, но немеркнущий свет, что всякий раз нарождало чувство умиротворения. Федор Михайлович, записной материалист, отреагировал на это так: "Только помните, что данное состояние временно, точнее кратковременно. Когда вернетесь, вам нужно будет реанимировать в себе готовность к постоянному отпору".
Что еще? Пару раз плавали на рыбалку, в ходе чего Федор Михайлович показал себя большим знатоком уловистых мест и вообще вполне удачливым добытчиком, так что зря он прибеднялся на сей счет. А по вечерам они шли "на дрова", и гость с удовольствием этим занимался.
В сотне метров от дома были свалены распиленные стволы и чурбаки, которые с островной лесопилки регулярно привозил сюда на прицепе колесный трактор. Оставалось колоть, а потом на тележке отвозить дрова в сарай. Так в течение лета каждый дом в поселке готовился к долгой зиме, и гость был рад поучаствовать в приумножении запасов Федора Михайловича. Поленьицы в его сарае росли, и как-то от этого становились спокойней на душе. А к тому же после работы с топором гость ощущал во всем теле несомненное удовлетворение.
Так один за другим, и почти незаметно, истекли дни - с десяток их набралось уже. Странно, что за это время Федор Михайлович толком не поинтересовался, как дела в столице, какие новости: ведь он был лишен возможности следить за отечественными и мировыми событиям - ни газет у него, ни радио, ни телевизора. А как выяснилось, это ему и не нужно. Однажды, усмехнувшись, он спросил лишь:
- Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Гость понял и продолжил цитату из Бродского:
- Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, и обжорство.
- Отлично! - расплылся в улыбке Федор Михайлович и затем махнул рукой: - Вполне исчерпывающая информация, ничего более не надо. Хотите еще цитату, теперь в прозе, из Фонвизина? "Деспотичество, проистекающее обычно из смуты, весьма редко в нее опять не возвращается". То есть все у нас было и есть замкнуто, как колесо. Считайте, формула: деспотия - смута - деспотия, и так снова, и так далее. Зачем тогда потреблять СМИ, если известно главное, суть?..
Более к теме о новостях он не возвращался, однако заметил следующее:
- История не любит формул, она у всех народов поэтизирована и никак не может быть другой. Кто-то из мудрых высказался в том смыле, что поэтический взгляд на историю и есть единственно возиожный взгляд, а всю правду знает только Бог. Ну а поскольку...
Тут он сменил серьезные выражение лица на лукавое и спросил:
- Надеюсь, вы еще не собираетесь от меня к чертям собачьим? Вот и славно. Тогда завтра поедем на экскурсию.
- С удовольствием. А куда?
- В баркасе расскажу. Туда надо на баркасе, под мотором. На лодке слишком долго, да и море все-таки...
Утром хмурилось, Федор Михайлович раздумывал-раздумывал, а потом отправился к соседу за прогнозом, пояснив: "Он редко ошибается". Вернулся, указал в сторону причала: "Вперед, поплыли".
Когда вышли в море, заметно покачивало, но вскоре ветер стих и небо стало проясняться.
- А! - обрадовался Федор Михайлович и даже сбросил капюшон. И добавил, перекрикивая шум мотора: - Интуиция - достояние аборигенов.
- Скорее, чистая эмпирика, знание на основе опыта, - сказал гость.
Федор Михайлович ласково уложил рулевое весло в другую ладонь.
- Не согласен. Именно интуиция, то есть еще доопытное. И это - чувство. Уж позвольте поменторствовать старику.
Гость искренне рассмеялся:
- Да бросьте, Федор Михайлович, какой вы старик!
- А вы правы, голубчик, - тут же согласился он. - Мне хоть уже шестьдесят восемь, а стариком себя не чувствую. Знаете или нет, но у каждого человека три возраста - паспортный, биологический и психологический. Ну, паспортный - это понятно что, биологический - насколько формальному возрасту соответствуют интенсивность клеточных процессов, энергетика, уровень обмена и прочее, а психологический возраст связан с самоощущением и самооценкой: дает или не дает себе человек столько, сколько ему по паспорту и по уровню его биологии. Так вот, эти три параметра не у всех людей совпадают, причем возможны всяческие варианты. Литературные примеры приводить не буду, сошлюсь, простите, на себя: несомненно я моложе, чем по паспорту, и последние семь лет моей жизни в том сыграли заметную роль. Резюме: биологически и психологически мне лет пятьдесят пять. Значит, я еще и до пенсии не дожил, а ее получаю, негодник! Но ведь не объяснишь чиновникам, формалистам суть дела, ибо нельзя быть белой вороной опять же... Вам сколько, пятьдесят? Значит, если по сути, я вас старше на пять лет всего лишь, то есть мы почти ровесники. Честь имею! - И свободной рукой Федор Михайлович сделал жест, будто снимает шляпу, в ответ на что гость поклонился, насколько позволяла поза сидящего человека. - Ну и чудесно, - послышалось с кормы.
Справа, еще вдалеке, стал виден берег, высокий, в дымчатых лесах. Баркас держал курс именно туда.
- Это побережье северной Карелии, прекрасная глухомань. Чуть в глубине - сотни озер, больших и малых, о лесах уж не говорю. Парадокс в том, что на этом побережье сейчас меньше мест заселения, чем, скажем, триста-четыреста лет назад. Изредка более или менее большие поселки и городки - да, и естественно, вдоль железной дороги на Мурманск, а вот довольно многочисленных когда-то мелких поселений уже нет. Потому что того народа уже нет. Вымер, растворился. А народ тут в средневековье обитал особенный, отдельный!
- Поморы, - не составило труда догадаться гостю.
- Именно. Сейчас подойдем ближе, я вам кое-что покажу.
В сотне метров от берега Федор Михайлович вырубил мотор, и баркас закачался на мелкой ряби.
- Это я специально, чтобы вы послушали здешнюю тишину. Только чайки переговариваются изредка. И ни-ко-го. Ну, кроме зверя, конечно... Да-да, курите себе и слушайте...
Минут через пять на самом малом ходу он повел баркас вдоль береговой линии.
- Несколько раз бывал здесь, - заговорил, - и каждый раз меня не то что поражает, а прямо-таки изводит это триединство: тишина, глухомань и абсолютное безлюдие. Будто ты на необитаемой планете... Видите этот заливчик? На самом деле это бухта, а выше нее, вдоль берега, когда-то было поморское поселение, вполне приличное, домов в двадцать-тридцать. Тут пару сезонов копали ваши, московские, археологи, я от них многое узнал и даже увидел. Результаты раскопок, всяческие находки. Интересная картина. Но отчего же так печально?
- Это понятное чувство.
- Полагаете? Ну ладно... Они, археологи, датировали это поселение. По дендрохронологии. Оказалось, шестнадцатый век, у нас - период Ивана Грозного. А вообще-то колонизация этих мест началась в четырнадцатом. Шли люди из древнего Новгорода, из других русских городов... кто шел, а кто бежал, спасаясь от власти или выдавливаемый ею. Изгои, свободолюбцы, ну некоторые по религиозным соображениям. Не авантюристы, не завоеватели, как, скажем, испанцы или норвеги-викинги. Такой вот своеобразный человеческий материал, не агрессивный... А тут ведь изначально жило коренное население - саамы, то есть лапландцы, финские карелы, вепсы. Странно или нет, но они ладили с пришлецами, шел мирный процесс взаимной ассимиляции, взаимопроникновение культур, ну и, понятно, перемешение генофондов. Так и образовался этот народ - поморы. Кругом достаток: рыбы полно, а еще и тюленя добывали, в тайге зверя полно, ягод. В общем, только трудись, лови, охоться, строй. А к тому же купцы из Руси приплывали - шел обмен, торговля. Поморов никто не трогал, не завоевывал, они достаточно вопроизводились, но до некоего времени. Потом их численность стала убывать, а с петровских времен из России на север пошел свой поток, новый, который постепенно и поглотил местное население. Был такой народ - поморы, и нет его. Отчего же мне так грустно, мне, ученому, пусть и бывшему?
Гость повел плечами:
- Ученый не может быть бывшим, знания не имеют прошедшего времени и вообще бессмертны.
- Что ж, хорошо сказано и, пожалуй, верно. Ладно, спасибо.
- А там, где было поселение, там что-нибудь осталось?
- Только остатки раскопов. И все. Историческое время - это корова с длинным, липким языком. Слизала - и с концами, следы лишь под землей.
Федор Михайлович оценивающе вгляделся в горизонт и развернул баркас в открытое море.
- Экскурсия окончена, - сообщил, вздохнув, и дал полный ход.
- А тюлени тут и сейчас бывают? - отчего-то поинтересовался гость, напрягая голос.
- Несомненно. Конечно, не в таком количестве, как когда-то - ведь лакомый объект охоты! - но заходят сюда, к нам, заходят, я сам пару раз зимой видел их на льду.
Однако тема тюленей сразу иссякла, потому что Федор Михайлович продолжал думать о поморах.
- Не кажется ли вам странным, что от исчезнувших народов остаются лишь предметы культуры и памятники культуры? Пирамиды - от египтян, инков или ацтеков, всяческие поделки, утварь, что-то для охоты и рыбной ловли - от поморов. Мне показывали: резкие украшения, гребни, даже детские деревянные куклы. Последнее, кстати, меня особо впечатлило. Представляете, ребенка нет, а его кукла - вот она. Да, так вот: не странно ли, что остаются предметы культуры, а не самое могучее, чем обладает человек, - его генетическая программа? Именно культура, эта, казалось бы, верхушка айсберга, надстроечная структура, которая у нас всегда финансируется по остаточному принципу, и ясно почему. Так вот, не странно. И дело не в чем-то идеальном. Действительно, кто-то решит, будто остается то, что не столь обязательно, излишне - более эмоциональное, а не жестко материальное. Гребешок для волос! Деревянная кукла! Короче, ох и ах!.. Нет, дорогой мой, предметы культуры на века остаются потому, что культура - это способ выживания. Способ выживания, повторяю! Да, один из способов, но не менее важный для выживания народа, чем другие способы. Не менее важный, например, чем для северных народов шаманы с их камланием. Это ведь создание надежной психологической защиты для "паствы", снятие излишнего напряжения, тревоги, страхов. И вообще: если что-то прошло отбор и закрепилось в социумах, - значит, это для чего-то необходимо, и излишнего тут не бывает. А они, - и Федор Михайлович махнул рукой куда-то далеко, не иначе, в сторону столицы, - они - по остаточному принципу! Ну да, какие-то там библиотеки, музеи...
Тут он внезапно закашлялся - верно, оттого, что приходилось нагружать голос. Затем улыбнулся:
- Извините, занесло меня, прямо будто на лекции. Но суть вы понимаете? И принимаете?..
Обратный путь до острова прошел уже молча. Гость покуривал, глядючи по сторонам, Федор Михайлович глядел вперед и высмотрел уже на подходе:
- А вон и Вайгач нас дожидается, сердобольный. Ну и славно, сейчас пообщаемся.


К концу следующего дня после этой поездки к поморской стоянке стало заметно, что он как-то замкнулся: то ли все еще грустит, то ли, явилась мысль, гость стал ему в тягость. Что ж, может быть, и вправду пора честь знать? Так и сказал: "Пора мне домой, кажется. Загостился я у вас". Но подвела интонация, ибо вышло это полуутвердительно-полувопросительно. Федор Михайлович ответил безапелляционно:
- Никак нет!
- То есть?
- То есть не загостились. Поживите еще. Ну хоть с недельку, если уж вас в стольный град потянуло.
- Да не то что бы...
- И хорошо. Пойдемте-ка за дом на наше бревнышко с видом на море и закат.
Уселись, гость курил, а Федор Михайлович опять все помалкивал. Наконец произнес, кивнув на то, куда смотрел:
- Помните у Булгакова: "Боги, боги, как грустна вечерняя земля!" Такое мог сказать явно не северный человек. Это в средней полосе затекающие в низины туманы, сумерки навевают грусть, печаль, тоску, а тут, где свет не уходит, тут по-другому, согласитесь... Свет, да! - вздохнул, а после паузы продолжил: - Кто это сказал из поэтов? Вот: "В России холод породнен со светом". Как точно, правда?.. Господи, но кто же это сказал? Забыл! - И расхохотался. - М-да, с возрастом ничего не поделаешь, дудки! Забыл... Знаете, как это называется у медиков, у психоневрологов? Ослабоумливающие процессы. Тоже красиво. Медики, они такие мастера терминологии! А почему? Медицина - наука не точная, описательная, потому там полно красивых, запоминающихся образов. Например, симптом Мюссе. Это в честь поэта-француза, который помер от сифилиса. У него, бедняги, романтика, но достойного мужчины, было специфическое поражение аорты... Ну да ладно. Главное, в памяти осталась строка, а кто автор - вторично. - И повторил, закивав в такт, будто смакуя: - В России холод породнен со светом.
- Да, хорошо, - согласился гость. Ему хотелось, чтобы Федор Михайлович разговорился. Помаленьку так и вышло.
- Говорливым надо быть дозированно, - прозвучало как бы в оправдание сегодняшнего молчания. - Тем более в нашем с вами случае. Вы же одиночка по сути, а я - по сути и в моей натуральной жизни. Вы любитель одиночества, а я - профессионал одиночества. Бывало, по неделе ни с кем не общаюсь, живу в молном молчании. Хотя, нет, вру: общаюсь с Вайгачом, что-то рассказываю ему, и он хорошо слушает. А у нас с вами... это можно определить по Ахматовой: одиночество вдвоем. Уверяю вас, это лучший вариант человеческого общения. Из вас, кстати, вышел бы хороший зимовщик: никакой психологической несовместимости, со мной во всяком случае... Да, лучший вариант общения - это одиночество вдвоем, и именно двух мужчин. Если второй в паре - женщина, то, как правило, рано или поздно возникают проблемы, потом - конфликт. Такова природа гендерных отношений. У мужчины и женщины в основе своей разные цели, зачастую неосознанные, и это сложилось в ходе эволюции, уж поверьте мне, биологу. Между ними - вечная пропасть, края которой никогда не свести. Нет, вру опять же: бывает кратковременный момент, когда они сводятся, - это период брачного оперения. А потом, после завоевания желанного партнера, а именно: сильного, устойчивого, добытчика, способного обеспечивать семью, после этого брак со стороны женщины сводится, по сути, к поощрительному спариванию, если пользоваться этологической терминологией. Вас такое коробит, как многих? Меня давно уже нет.
Гость не без удовольстивия хмыкнул:
- Ну вот мы и добрались до женщин! Как же без этого, когда беседуют мужики?
Федор Михайлович улыбнулся:
- Да, психологически понятно. Вечная тема, ничего не попишешь. Жуть как интересно, но для многих мужчин непродуктивно: такие обсуждения не приводят к истине - просто обычный треп. А почему? Потому что природа сотворила великую обманку: анатомические признаки, указывающие на принадлежность в женскому полу, еще не указывают на то, что тут вы найдете духовное понимание и полное согласие. Поэтому закончу Пушкиным: "В вопросах любви я атеист: я в нее не верю". И это любвеобильный Пушкин!
- Никак вы женоненавистник, Федор Михайлович! - смеясь, утвердил гость, и более для того, чтобы подначить собеседника.
- Ну вот и вы туда же! - хлопнул он себя по бедрам. - Во-первых, я хорошо знаю психологию, а также основы поведения полов, а также эволюционные закономерности. Поэтому могу позволить себе роскошь заниматься биологизаторством, в чем меня частенько и упрекали мои бывшие коллеги. А разумное биологизаторство никогда не повредит... Это, значит, во-первых. А во-вторых, простите, у меня был личный опыт, вполне достаточный, чтобы многое понять в данном вопросе. Но это никак не мешало мне общаться с представительницами противного пола. Просто я уже знал, чего можно ожидать, а чего нет. Эстетическое плюс, так сказать, наркотическое не лишали меня коры головного мозга. Поэтому с некоторых пор я уже не страдал зависимостью от этого наркотика и, когда бросал его, не испытывал ломки.
- Вы страшный человек, Федор Михайлович! - выговорил гость почти театрально и добавил уже искренне: - Но я завидую вам.
- Могу дать лекарство. Сказать, что почитать. Хорошее лекарство, полезное.
- Список литературы, как у вас говорят?
- Именно, вы зря иронизируете.
- Ни в коей мере. Немного дурачусь. Но почитаю, спасибо.
- Хотите, и я подурачусь, как может показаться? Слушайте серьезно. Кто мой любимый женский литературный персонаж, если о русской классике, как полагаете? Нет, не Наташа Ростова, это экзальтированное создание, отдавшее предпочтение туповатому красавцу Анатолю вместо умного, но вечно рефлексирующего Андрея. Не Анна Каренина, хотя она и решилась на высокое чувство, но опять же - к кому? Ей бы Левина, а не Вронского, однако сам Левин выбрал недалекую Кити. Вот так сводит-разводит судьбы Высший Кукловод!.. Значит, не мамзель Ростова, не Анна Каренина. И даже не Татьяна Ларина, этот пушкинский милый идеал: ведь она таки сделала свой выбор, выйдя замуж за надежного, добропорядочного человека существенно старше себя, генерала, любимца высшего света. Тут Пушкин, не иначе, предугадал для свой будущей вдовы генерала Ланского. Трагическое самопророчество!.. Итак, не Ростова, не Каренина, не Ларина. Тогда кто же? Только не падайте в обморок - Баба Яга! А что - тоже классический литературный персонаж, и очень популярный среди всех возрастов. Так почему именно она? Да, в годах и далеко не красавица, однако, несмотря на постоянные угрозы, зла никому так и не сделала, никого не сварила в кипятке, не зажарила в печи и тому подобное. Напротив, помогала всяческим Иванушкам-дурачкам, разным добрым молодцам, заблудившимся в лесу детям. Да, сварливой была, ну так ведь судьба у нее непростая: инвалид все-таки - костяная нога, то ли протез, то ли усохшая конечность. Но судя по сюжетам, вполне дипломатка: и с бессмертным Кащеем ладила, и со смертными. Помогала людям, повторяю, и заметьте, ничего за то не просила, не требовала, жила в полном одиночестве в глухомани. В общем, бескорыстная дама, только прикидывалась злодейкой - играла эту роль... Мне она стала очень симпатичной, когда я вырос и расстался с детскими штампами. Кстати, совсем не зря Булгаков посадил свою Маргариту на метлу - литературная преемственность! Гаду Латунскому отомстила, а ребенку помогла. Вот так-то. Я вас убедил? Ну, хватит хохотать, я вполне серьезно!..
На этом беседа на тему о женщинах оказалась завершена - оба поняли, что вполне достаточно.


Уже потом, дома, не раз думалось, каким же Федор Михайлович оказался разным: в прошлом году, когда только познакомились, и в первые дни года этого - исключительно мягким, даже ласковым, предупредительным и заботливым (вот такой милый старичок!), но затем постепенно выяснилось, что не только такие качества для него характерны и этот интеллигентный человек даже более тверд, чем мягок, принципиален, убежден в правоте свих научных и жизненных позиций и готов их усердно отстаивать, однако проявляя терпимость и никогда не переходя границ. Если бы не это последнее, то, несомненно, врагов он нажил бы себе достаточно: ведь его взгляды не во всем соответствуют общепринятым. А вот не было у него врагов, ни в научной среде, ни на острове! Да, держали его за несколько чудаковатого, но это вовсе не грех, тем более когда за этим умным человеком - глубокие знания и талант педагога, лектора. И насколько известно, был он особо любим студентами, а это, согласитесь, надежный критерий, ибо молодое поколение не обманешь. За глаза его называли Достоевским и сожалели, что он оставил преподавание, науку и вдруг выбрал судьбу островного отшельника. Однако именно тут молодежь ошиблась, поскольку сожалела зря: их Достоевский вполне удовлетворен своим новым положением, потому что, как он сказал, не убежал от жизни, а именно вернулся, вернулся к себе...
Ну а обратная дорога для его гостя сложилась исключительно благополучно: и море было спокойным, пока он плыл на баркасе, а затем на катере до Пояконды, и холод не терзал, и от Кандалакши до Москвы повезло уютно ехать в купейном вагоне и с верхней полки рассматривать картины Севера - края, куда непонятно почему навязчиво тянет, и это прямо-таки напасть.


2008


>>> все сочинения автора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"