- Зачем ты меня с козулей сфотографировал! - и рев сестры - это вам не зов предметов.
- Где та козуля, где? Ничего не видно, - Костя погладил Любочку.
- Но я-то знаю, что она там, в носу, - она бросила фотографию на пол, и котята Горби и Рони стали жадно лизать ее токсическую поверхность.
- Брысь, наркота! Опять будете лежать потом, кто вас купит, таких!
Косте нужно было идти на очередную лекцию к Бабшукову, но он боялся, что вой сестры не затухнет...
...На самой первой еще лекции Бабша сказал, загадочно камлая леонардовской бородой:
- Зов предметов - вот как это называется. Хочется все сфотографировать. Акыны такие от фотографии: что вижу, то пою. А зачем это!.. Лучше возьмите щенка и фотографируйте его... Мужики! Взгляните на эту вещь Петрова из пятого "Б" - самобытность - вот как это называется. Попугай этот.
У Кости не было ни щенка, ни попугая, но он все же подошел и показал свои работы мастеру. "Все подряд снимать - это удвоение жизни, - поморщился Бабша. - Так уж хороша наша жизнь, что ли, чтоб ее удваивать?" И Костя стал просить у родителей щенка. А они упорно советовали взять котенка, мол, они умнее собак, кошки пятьсот понятий знают, а собаки - триста. Поэтому собаки не любят кошек, как пролетарии - интелей.
- Да разве нечего тебе фотографировать! - вскипала мать. - Вот я картошку в чайнике сварила - нет воды кастрюлю вымыть. Сними, сын, картошку в чайнике!
А что в этом интересного? Каждый поймет, что не было воды, это нормально: картошка, сваренная в чайнике, этим не удивишь. К счастью, отец тут вставил: благоговение перед Природой - это важнее любой обличиловки. Ведь Природа - это тот же Бог, а разговор с Ним - главная цель искусства...
Мурзик - так назвал Костя своего котенка, хотя мать призывала завести кошку: они чистоплотнее, у них грация, а коты - что! Приходят домой грязные, с рваными ушами. Мыться они не даются. И вдруг Мурзик родил котенка. Опять все резко изменилось.
- У нас ведь резко все меняется, - спокойно итожил отец. - Не Мурзик, а Мурка значит...
Костя думал: пусть Петров всегда снимает попугая на цветную, зато у него, у Кости, Мурка - кормящая мать, а это куда благоговейнее! Перед Природой. Но так выражаться не подобало солидному и сумрачному мужику (так называл их Бабша) из пятого класса, поэтому он говорил про разнообразие объектов. У Кости оно - разнообразие. А у Петрова - нет.
Костя так тщательно фиксировал все моменты интимной жизни Мурки, словно играл в сыщика из детектива. Благоговел, в общем.
А между тем Мурка заматерела: клыки торчали саблезубые, не входили в пасть. Белые клыки на черном - контрастно получалось. Крупным планом. Потом еще вышло удачно, когда родители передвигали шкаф, а Мурка смотрела-смотрела и тоже стала толкать, помогать передними лапками. Потом приходил в гости кот Василий, отец котенка-первенца, обнюхивал своего отпрыска, получалась фотография кошачьей семьи. Кот Василий был такой странной формы: с огромной приплюснутой головой, словно он - не он, а фотопортрет кота, снятый японской камерой, четырехугольником (он так свет искажает, что голова получается огромной, а ноги - ножками). Когти у Василия, как рыболовные крючки.
К тому времени, как Косте идти на двадцать первую лекцию к Бабше, у него уже альбом фотографий Мурки с ее первым сыном, потом еще тремя - тоже Васильевыми - детьми (у них были свои имена: НЕМОГУА, НЕХОЧУА, НЕБУДУА), наконец - с четырьмя. Все в кота-папу - пятнистые. О последних уже сообщалось, что они росли токсикоманами. Лизали фотографии, балдели, потом болели, снова находили фотографии и лизали... Горби был любимцем сестры Любочки, пятилетней ревуньи, и вот Костя их щелкнул вместе. Из чистого благоговения. И напоролся на козулю, из-за козули - на скандал, рев, а из-за рева - опаздывал к Бабше. Когда он все-таки выскочил, на площадке Мурка красовалась между котами. Один черный, в белых сапожках, другой - белый весь, как фарфоровый. А пуху-то, пуху! Неужели Природа так постановила, чтобы коты дрались и устилали все вокруг пухом?
Костя посмотрел вертикально вверх, словно надеясь увидеть черты Бога и услышать ответ на свой вопрос, но услышал голоса поднимающихся по лестнице родителей. Мать позавидовала: почему кошки такие красивые, а коты и того пуще - все широкогрудые, широкоплечие. Люди по сравнению с ними явно проигрывают.
- У кошек ведь не было культа личности, партии большевиков! Лучших не уничтожали, - и отец начал открывать ключом дверь, даже не глядя на сцену любви (белый фарфоровый кот подмял под себя Мурку, и она закричала, как Костина сестра визжит, бывало). Костя бросился за фотоаппаратом, но - увы - кошачья любовь коротка. Оба кота куда-то исчезли, а Мурка сидит с томным скучающим видом. Мать прокомментировала ее вид:
- Накормите меня яблоками, напоите меня вином, ибо я изнемогаю от любви.
- Кошки яблок не едят, - сестра Любочка вовсю подлизывалась к Косте, боясь гнева родителей, если брат вдруг да расскажет про ее вой.
- Да я цитирую Суламифь...
- Цитирую, цитирую, а я из-за вас не успел снять любовные игры кошек! - заныл Костя. - У меня все есть, кроме любовных игр!
Мать начала: почему не любовные игры тараканов? Или жуков? Например. Костя чуть не заплакал: в конце концов он не насекомых историю пишет своим фотоаппаратом, а родной Мурки! К тому же у насекомых неинтересно: задница к заднице, и все!
- Все равно не понимаю: чем у кошек интереснее-то? - не сдавалась мать, готовя все к ужину.
Костя взорвался:
- Мама, что ты вообще в этом понимаешь! А? Сама-то как частушки записываешь!
- Как?
- В наш колхоз приехали
Тридцать три писателя.
А в колхозе три яйца,
И те у председателя, - поставил ее на место Костя, принеся с машинки печатный текст. - Все-таки, наверное, у председателя, два яйца, а не три, правда?
Мать растерянно била яйца: яйцо за яйцом. На омлет. Слишком много разбила почему-то. А отец смеялся: сын, если в бане у кого три яйца увидишь, тот и есть председатель...
И тут трубные звуки мява кота Василия раздались за дверью. Мать поспешно открыла дверь гостю, чтобы сменить тему разговора. Но кот Василий был как бы не кот Василий! Как сказала Любочка: худой до спины! Идет он, чуть не падает, щека опухла. На голове вообще шрам в крови еще. Вид такой поношенный, словно им долго пол вытирали. Вошел и властно: мяу! Надо поесть мужику, мол! Дали. Пока он ел, Костя все ждал, начнет ли Василий прижимать Мурку, но Мурка словно чувствовала, что готовится что-то лишнее, ненужное, убежала на диван и села в самом углу. Василий все съел, что ему дали, потом пошел к Мурке: мур-мур-мур. Почти с французским выговором. Мурка в ответ зашипела, распушила хвост и лапу приготовила для удара.
- Но кошки кокетничают. Ты сама раньше говорила, что они умеют кокетничать.
Но на сей раз Мурка не собиралась кокетничать: она лапой так ударила Василия по уху, что он отскочил. А тут Рони с Горби, и кот-отец начал их лизать: мол, дорогая Мура, у нас же дети! Куда ты меня гонишь, когда у нас дети! Куда ты меня гонишь, когда у нас семья. Прямо как какой-нибудь светский муж: лижет котят да на Мурку поглядывает.
- Кошки хотят разнообразия. Трижды она родила от него, а теперь уже не хочет.
Костя бросил на мать вопросительный взгляд: мол, ты что - тоже хочешь разнообразия? Папу поменяешь на другого мужчину? Мать спохватилась и начала объясняться:
- У людей разнообразный внутренний мир, с папой никогда не скучно. У кошек нет внутреннего мира, они ищут внешнего разнообразия... Маска Пушкина покосилась и косо смотрела на весь этот бред жизни.
- Папа, скажи!
Отец оторвался от своей сверх-за-чересчур-умной книги и толи сказал, толи прочитал:
- Если карма не принудит, виджняна не войдет в матку.
- Костя! А кто должен идти к Бабшукову! - напомнила мать, собираясь взбить наконец яйца для омлета, и вдруг замерла:
- Сними, сын, вот эти солнца! Золотые и плавают. Космос... планеты... В стеклянной посуде...
- Это цветным нужно снимать, на цветную... А к Бабше я опоздал не из-за Мурки, а из-за этой... козули...
"Уы-уы-уы", - пустила вопль сестра - на всякий случай. И тут отец достал из сумки щавель: для детей купил. Он заткнул ревущий рот Любы, кстати, найдя муравья на одном из листьев, он пообещал насекомому выпустить его на улицу. Чтобы закончить рассусол на тему "покупать ли сыну все для цветной фотографии", отец ходил взад-вперед по кухне, бережно держа перед собой лист щавеля с муравьем. И вдруг рассказал:
- У нашей булочной на объявлении "Нужен грузчик, сторож" кто-то приписал "Сталин нужен".
Муравей норовил упасть с листа щавеля, бросаясь к самому его краю, и отец эквилибристически переворачивал лист, чтобы насекомое удержалось.
- ... Вам нужен Сталин? Распишитесь и получите в комплекте с Берией и Вышинским. Но имейте ввиду: другие тоже просили и тоже получили комплекты... Сними, сын, меня с муравьем!
- Это кинематографично! Папа, ты понимаешь? Твои манипуляции с листком щавеля и муравьем. Кинокамера нужна для этого. А я Мурку хочу снимать с Василием. Не мешайте же мне, оставьте нас, - Костя уже воинственно держал фотоаппарат. - Я хочу наедине, наедине...
- Наедине никогда не бывает, только в присутствии Бога, - не сдавался отец.
И тут сын закричал, завизжал, забегал между кухней и комнатой (матерью и отцом): сколько можно его опекать, вечно они так, указывают да приказывают...
- Сын, ты гневаешься? И гнев выходит у тебя изо рта! А если рот закрыть, то он выйдет через нос, а если заткнуть нос, то - через уши, а когда захочешь уши закрыть, заткнуть, то гнев выйдет через... - молчание отца было самым значительным, самым главным словом во всей тираде.
- Мурка моя! - завизжал опять Костя. - Моя. Я ее вырастил...
- Заткни отверстия гнева, а!
- Ничего себе! - прибежала мать с кухни. - Твоя! А кто со старухами в подъезде налаживает отношения? Когда они стали попинывать нашу кошку, кто их злобность снимал - об их проблемах и болезнях разговаривал, а? Я покупала им лекарства, а они нашу Мурку зауважали, готовы по отчеству величать.
- А Петровна-то так и не уважает Мурку, пинает ее на лестнице! - не успокоился Костя.
- Сын, заткни свои отверстия гнева!
- Ты сам чешешь свои отверстия! - с наблюдательностью фотографа уличил отца сын.
- Ну, что делать, я не виноват, что родился в таком неэстетичном теле - оно иногда чешется...
Мурка уже прибежала и смотрела на них без отрыва, умоляя взглядом прекратить скандал. Она любила тишину и покой. Но мать сказала позже, что во всем этом Костя виноват, и тут Мурка цапнула его за ногу. Не успел Костя обидеться в очередной раз, как родители вдруг сцепились друг с другом. Отец: вот-вот, детки любят животных, котятки-котятки, а внуки вообще кого будут приносить? Бабушка, тут инопланетятки, мы вам принесли, они хорошенькие. Нет уж, он лично так просто внукам не дастся, он будет смотреть на них в глазок кабинета, сделает глазок в двери...
Ну, это так - отступление между кошками. Пока родители ругались, Василий времени не терял, подкрался к Мурке и было уж обнял ее, Костя приготовился щелкнуть и вдруг понял, что мало свету. Он включил лампу и зажег свечу в подсвечнике. Тогда Василий раздумал заниматься любовью - он прыгнул на стол и ну лапой гасить свечу: три раза стукнул, обжегся, уронил, но наконец потушил огонь. Довольный, сел и стал вылизывать обожженную лапу.
Костя вдруг понял, что в кадре должно быть лицо сестры или отца. Взгляд - на любовь Мурки и Василия. Тогда можно так и назвать снимок: "Благоговение перед жизнью". Бабша вскрикнет: "Опенисеть!" И всех позовет любоваться: "Мужики! Идите все сюда! Я прямо опенисел..." Он никогда не матерится, их мастер. Тем более с использованием слова из трех букв. Чтобы Бабша сказал "о-слово-из-трех-букв-ел"! Ни-ког-да! Только может заменить словом "опенисел".
Костя так рассусоливал про себя, а Мурка мирно задремала на диване, рядом с отцом. Изящно так свернулась, лишь один розовый сосок, отсосанный котятами, торчал среди черной шерсти. Щелк! Жаль, что пленка не цветная, опять не тот эффект будет... И тут Бог фотографии, если он есть, позаботился о Косте. Кот Василий подкрался к Мурке. Спросонья она почти не сопротивлялась. Костя сам еще помог Василию забраться на кошку. Щелк, щелк, щелк! Готово!.. Отец вошел в кадр со своим презрительным взглядом. Теперь нельзя будет называть снимок "Благоговение перед жизнью", а придется как-нибудь по-другому, скажем: "НЕ-Благоговение..."
Хотя отец еще ворчал про безобразие насилия над природой, Костя с выражением священного ужаса на лице кинулся проявлять пленку. Он не мог еще привыкнуть к тому, что из химикатов, совсем не похожих на жизнь, получаются изображения, именно похожие. Окна, цветы, глаза. В свое время Костю так поразили буквы, непохожие на предметы и людей. Он искал закономерности. Например, в слове МАМА две буквы М, и у мамы две руки. А две буквы А соответствовали двум ногам. Но вот в слове СТУЛ нет четырех одинаковых букв, а ножки стула совершенно одинаковые. Чудо да и только!
Когда мать вошла через полчаса в детскую комнату, сын там сидел с каменным всем. Она сразу поняла, что на пленке ничего не вышло.
- Бог-то наказал, - прошептала она как бы про себя.
- Не Бог, а плохое производство пленок в советской промышленности, - буркнул сын.
- В первый раз советская промышленность оказалась права, - выкрикнул отец довольным голосом. - Ну да ладно. Ты, Костя, на ночь помолись и попроси прощения. Я каждый вечер так прошу, а заканчиваю словами: "Впрочем, как тебе будет угодно, Господи!"
* * *
А до признания Папой Римским души у животных оставалось еще целых четыре года.
