Петухов творил. Текст рождался трудно, в муках. Слова плавали в какой-то вязкой каше и никак не хотели из нее выковыриваться. Жена на кухне гремела кастрюлями, и отвлекала Петухова. Он прижимал ладони к вискам, морщил лоб, закрывал глаза, но это не помогало. Кастрюли проникали в замысел и все портили…
«Их взгляды втретились… Аскольд схватил ее за плечи своими сильными руками и притянул к себе».
Петухов десять лет назад написал заметку о трудовом подвиге фрезеровщика Чупина, и заводская многотиражка после унизительной, бездарной редактуры напечатала ее. С тех пор Петухов жил только литературой.
«…притянул, значит, к себе… Ее глаза сверкали,.. нет,.. его глаза сверкали… Ага… Она смотрела на него со страхом и надеждой. Ее белокурые волосы разлетались во все стороны… Нет... Ерунда какая-то. Так и без волос останешься… Ее белокурые волосы трепетали на ветру… Да… Трепетали».
Жена перестала греметь посудой и включила пылесос. «Господи, - подумал Петухов. – когда же все это кончится?» Он подвигал плечами, покрутил головой. Монитор светил прямо в мозг и раздражал своей белизной. Петухов минуты две посидел с закрытыми глазами. «Нет, это невыносимо…» - он откинулся на спинку стула и стал нервничать. Пылесос зудел и постепенно приближался к его комнате.
«Так, трепетали… Губы приоткрылись,.. хм, при, пре,.. приоткрылись, грудь мерно вздымалась… Да. Черт, что за слово. Ну хорошо – вздымалась».
Дверь открылась и показался круп жены, обтянутый ситцем. В комнату ворвался звук реактивного самолета. Активно двигая руками, жена задом вдвинулась в комнату и заглушила двигатели.
- Петь, там банки надо в гараж унести… и…
Петухов взорвался:
- Вера! – закричал он фальцетом, - какие банки?! Ну какие банки?! Ты что не видишь – я работаю…
- …и картошки надо, наверное, купить. – закончила свою мысль жена.
Петухов сжал голову руками и застонал. «Боже мой! Банки, картошка… Нет конца всем этим банкам, картошкам, рассадам, магазинам!» - он представил путь до гаража, сугробы, ветер, замерзший замок на дверях, и как он греет его зажигалкой, обжигая пальцы… Жена, украшенная разноцветными бигуди, смотрела на него безо всякого выражения. В ее руках, как символ быта, дымился ствол пылесоса.
- Ну хорошо, хорошо… - Петухов сморщился и замахал руками. – унесу, унесу я эти чертовы банки…
Жена вышла из комнаты, таща пылесос за хобот. Петухов раздраженно встал и закрыл за ними дверь. Вернулся к столу.
«Грудь вздымалась… Чертова грудь все вздымалась!!! Аскольд впился в ее губы и они слились в страстном поцелуе». Банки с картошкой прыгали в голове, натыкаясь друг на друга и на вздымающиеся груди с белокурыми волосами. Пылесосы втягивали в себя петуховский мозг в страстном поцелуе… «Мать твою, - думал Петухов, - так и неврастеником станешь…»
«Аскольд упал на колено и, протянув к ней руки, произнес,.. хм,.. проговорил,.. нет, - воскликнул, - Петухов облизнул сухие губы, - я подарю тебе весь мир, любовь моя, я буду носить тебя на руках и стелить тебе постель из роз,.. нет, это перегиб,.. из васильков,.. да, пожалуй,.. только стань моей. Ты выйдешь за меня?»
В этот момент соседи включили перфоратор и принялись долбить у Петухова между глаз. Заныли зубы и сжались внутренние органы. Петухов в ярости хватил кулаком по клавиатуре. Потом еще раз. С веселым треском разлетелись пластмассовые клавиши. Петухов взял клавиатуру двумя руками и влепил пощечину этой наглой квадратной морде. Монитор завалился на спину и в ужасе часто заморгал…
…По пути в гараж Петухов, отягощенный банками и скверными предчувствиями, шевелил губами и закатывал глаза.
Уже вечером, лежа на диване с ужином в желудке и холодным компрессом на лбу, он почти успокоился и все думал: какое трудное это дело – литература…