Я не знаю, кто там живет внутри
И глядит молчком сквозь мои зрачки.
Я его терплю. Он со мной хитрит,
Норовит обратно вернуть тычки.
Как заноза в сердце, как в горле ком,
День и ночь елозит внутри меня,
То напрасным словом под языком,
То опасной мыслью обременя.
Мне бы с ним на пару напиться в дым,
Но и я в завязке, и он не пьет.
Вот и топчем оба одни следы,
Хоть ему неймется уйти вперед.
Так и тянет силы мои из жил,
Строя козни мне за моей спиной...
Я б его давно из себя изжил,
Если б этот выскочка не был мной.
Коктебель
Офонарели города
От крымской ночи.
В ее рассоле Кара-Даг
Подошву мочит.
Душа готова пасть ничком,
Но вещий камень
Гостей встречает шашлычком,
А не стихами.
Лукавым временем прибой
Переполошен.
В него когда-то как в любовь
Входил Волошин.
Теперь здесь новый парапет,
И пристань сбоку,
И след на узенькой тропе,
Ведущей к Богу.
Высокий склон непроходим
От молочая.
И мы задумчиво сидим
За чашкой чая.
И теплой каплей молока
Напиток белим.
А молоко - как облака
Над Коктебелем.
…Друзья пришлют под Новый год
Привет с Тавриды.
И будет радоваться кот
Куску ставриды.
А нам достанется мускат
Воспоминаний -
Полоска теплого песка,
И свет над нами.
Ты помнишь, как туда-сюда
Сновал вдоль бухты
Буксир, который все суда
Прозвали «Ух, ты!»?
Он, громыхая как кимвал,
Кивал трубою,
Как будто волны рифмовал
Между собою.
Итожа день, сходил с горы
Закат лиловый.
И тоже плыл куда-то Крым
Быкоголовый…
Пусть память крутит колесо,
Грустить тебе ли,
Что жизнь навязчива, как сон
О Коктебеле.
Ресторанная певица
В Абакане на вокзале подавали чай, да пиццу,
А в довесок навязали ресторанную певицу...
Пассажир косится в ценник, понимая, что не даром
На забытой Богом сцене спорят скрипка и гитара.
Как простуженная птица, поднимая зябко плечи,
Ресторанная певица хриплый голос рюмкой лечит.
На перроне минус сорок, как в бутыли самогона,
И уже скрипит рессора уходящего вагона.
За окном снега по пояс. За щекою тает пицца.
Мчится к югу скорый поезд, почему же нам не спится?
Нарушая морок сонный, пополам с ночным циклоном,
Эхо грешного шансона бьется в темное стекло нам.
Этот миг не повторится: в дымке легкого шифона
Безымянная певица возле стойки микрофона
Обжигает странной болью, хриплой нотой, жаром горна,
Незадавшейся любовью, песней, рвущейся из горла.
Я мог бы...
Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом...
Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши;
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы... Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.
Иные галеры - иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером -
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.
Альмандины для любимой
Вот уже который год по пути нам.
Для тебя души огонь шевелю я,
Подарить хочу на день Валентинов
Альмандины из долины Вилюя.
Купим домик в деревушке под Нарой.
Не поедем больше на Тенериф мы.
И Трабзон, и Хургада, и Канары
Надоели, как глагольные рифмы.
А под Нарой соловьи языкаты.
И река там – будто к Богу дорога.
И такие полыхают закаты,
Что с ума свели бы даже Ван Гога.
Что еще тебе сказать, дорогая?
Греет взгляд твой цвета перечной мяты.
За тебя поднял бы всех на рога я,
Да рогами обделила меня ты.
Открываю я бутылку кампари,
Надеваешь ты халат с капюшоном.
Нам с тобой не надо шумных компаний,
Потому, что и вдвоем хорошо нам.
___________________________________
*Альмандины – драгоценные камни (разновидность гранатов) сопровождающие месторождения алмазов.
Красивые альмандины находят в районе Вилюйской синеклизы.
Считается, что альмандины - талисман влюбленных. Еще - это камни честности.
Их дарят в знак верной любви.
Современная пастораль
Не важен месяц и число - порой погожею
Коровку божью занесло на руку Божию.
Из-под небесных палестин скатилась вишнею,
Вверяя хрупкий свой хитин Суду Всевышнему.
"Пастух небесный" - в пиджаке и шляпе бежевой -
Качнул козявку на руке, как будто взвешивал
Ее смешные антраша и прегрешения,
И долгий миг не оглашал свое решение.
Не навредил суровый Рок душе доверчивой,
Лишь с перегаром матерок смерчи наверчивал,
Когда коровке произнес: "Лети, убогая!"
Растрогав малую до слез - была у Бога я!
Чуть позже, в споре горячась на куче силоса,
Пыталась Бога развенчать по мере сил оса:
Мол, он всегда навеселе от дозы вермута,
И осчастливил на селе всех девок с фермы-то...
А сельский сеятель добра как есть в поддатии -
Его ж назначили с утра в зам.председатели! -
Облокотился на плетень почти торжественно,
И ощущал себя в тот день и впрямь божественно,
Даруя радость и покой своим владениям.
Или... и вправду был рукой у Провидения?
