Старый год и юный век.
Хрусткой солью выпал снег.
Сад солёный, свет слоёный,
солнечный и ледяной…
век-младенец с сединой,
час жестокий и сквозной,
первым снегом убелённый.
В переулке лай собак.
Бродит осень натощак,
выворачивает душу.
Что останется со мной?
Календарь перекидной,
лист осенний расписной,
лай, - не любо, а послушай…
И твоя проходит жизнь.
Хоть за что-нибудь держись!
За грядущий звёздный час,
за усталый стук в вагоне,
за улыбку на перроне,
хоть за сон, хоть за бессонье,
за тепло, что Бог не даст.
Виртуальный март
Нелюбимое время слепящего солнца и грязи,
И безумный, и пьяный, а может, обкуренный, март.
Жажду близости не утолить в идеальном оргазме.
Погадать на любовь, или просто на прочные связи?
Но в колоде нехватка - четырех обязательных карт.
Запах тлена и смерти прозрачной колышется тканью,
и мешается с запахом водки и горьких духов,
из-под снега возникшей и полуоттаявшей дрянью…
И вдыхай-не вдыхай, не хватает для жизни дыханья,
на стихи не хватает цензурных, вменяемых слов.
Что есть я?.. Только крошево прошлой структуры.
под невидящим взглядом теперь справедливых небес.
По ошибке? К несчастью? По воле моей? Просто сдуру!
…Жизнь стоит на столе: монитором с клавиатурой.
Там есть всё: даже Ангел холодный и ласковый Бес...
Все прошло, и судьба не оттает уже из-под снега.
Да и мне ни к чему ее хладный, истерзанный труп.
Вот закончу дела, и опять не поеду в Лас-Вегас,
А поеду в Казань – посмотреть на того, кто мне люб.
Виртуальное тело не просто подвергнуть касанью.
По законам миров, Розы мира и мира из роз
мне в Лас-Вегас нельзя. Но легко побываю в Казани:
Подойду, обниму, и – пройду ее тело насквозь.
* * *
Горит восток, а сердце тлеет.
К утру уже беззвездна высь.
Длиннее ночь, разлука злее,
спелей рябиновая кисть.
Вслепую в окна бьются строчки,
без притязаний на успех, -
шагреневые заморочки
желаний наших и утех.
Взлетит душа, ослабнет тело,
да прежде наломают дров…
Ах, но какой же ляжет белый
снег на Покров!..
Любовь к отеческим гробам
Российская любовь к отеческим гробам
меня не обошла, и вот – на пепелище…
Не ведает никто здесь, что такое срам.
И через одного: тот псих, а этот – нищий.
Молчи! Не говори! Читаю по губам…
Агония страны темна и некрасива.
Печальная любовь к отеческим гробам.
А надо же любить, покуда сердце живо.
Найди меня, любовь, пронзи грудную крепь,
я больше не ищу, а просто жду понуро…
И бомжик тоже ждет, но он не так нелеп:
он ждет, - я докурю, чтоб подобрать окурок
Без препинаний
1
В сумятице сиротства и дождей
прочитан Данте не дочитан Кафка
и никогда не оборвать удавку
гордыни обессиленной моей
автобуса претерпевая давку
держа в руках порожнее с пустым
переливать до появленья радуг
в альтернативу раю или аду
сжать меж зубов тугое слово Крым
чтоб брызнул сок а местную прохладу
употребить как лед или компресс
но вместо сердца пламенный протез
и ни о чем печалиться не надо
2
дождь под окном залил велосипед
мне жалко эту лошадь неживую
и в городе в котором не живу я
перемещаясь между разных бед
мне подали на праздничный обед
смешное блюдо слово аллилуйя
еще смешней что был гарниром мат
но не смешнее чем мужик без уха
но кто бы знал с чем это не едят
3
родила одного но был он тигр
на вавилон со стен иерусалима
пойду глядеть или стрелять но мимо
рожу другого и отправлюсь в тир
материя с душой неразделима
моя судьба не знает слова мир
но только применительно к худому
а мне конечно надо похудеть
не пристращайся ни к жене ни к дому
и хлеб отдай не своему другому
пусть ныне присно и наверно впредь
огонь вода и труб прощальных медь
зачем тебе гора металлолома
Я еще напишу
О счастье глубокого краха
в пронзенной любовью груди,
где нет ни упрека, ни страха.
И нет ничего - впереди.
Упреки?... Так нет виноватых!
А страх – ну какой еще страх.
Лишь тело становится ватным
в чужих нелюбимых руках.
Но жадное их вдохновенье
не может бездарно пропасть.
Она подлежит утоленью -
тобою зажжённая страсть.
Я знала, ты будешь доволен.
А я напишу как-нибудь
о ласке, о счастье; о воле
разлуку и смерть обмануть.
