Галерея "Скицца" и общество «Кегилот Кольтот" при поддержке Министерства диаспоры и информации Израиля, фонда "Генезис" и еврейского агентства ""Сохнут" начинает осуществление международного художественного проекта "Вот странствия сынов Израиля…".
Проект представляет собой серию выставок, в которых принимают участие еврейские художники из Израиля и разных стран диаспоры.
Всем художникам предлагается общая тема: история рассеяния, скитаний и возвращения еврейского народа.
Проект стартовал в Иерусалиме выставкой работ трех художников. Выставка продолжается в трех германских городах:
в Кёльне – 27.10.11 – 8.11.11
в Майнце – 13.11.11 - 20.11.11
и в Хемнице - 23.11.11 – 1.12.11 Здесь к израильским художникам присоединились их германские коллеги. Организаторы планируют подобные выставки в городах Америки, России и Украины. И завершится проект снова в Иерусалиме, где будет устроена большая выставка, включающая работы всех участников проекта.
Таким образом, проект представляет собой модель еврейского странствия по миру и логически завершается возвращением в Иерусалим, в Землю Обетованную.
Авторы идеи и кураторы выставки: Марина Генкина и Марина Шелест
Телефон для справок в Германии – 015773890042
Марина Шелест «Вот странствия сынов Израиля…»
Мы уходим прочь, а гора Синайская идет за нами.
Башевис-Зингер. "Шоша"
Еврейский дом в Шаббат: зажигаются свечи, праздничный стол, за столом - вся семья, отец читает благословение, весь смысл которого сводится к одному - мы утверждаем, что этот мир был создан. Не возник случайно из природного хаоса и продолжает оставаться порождением этого хаоса, а был создан тем, кого и называют Творцом мира. Почему это утверждение так важно для нас? А потому, что у всего, что создано сознательно, есть смысл, есть цель, есть предназначение. И наши странствия и вся долгая-долгая жизнь нашего народа – это не слепое блуждание и не паническое бегство, мы просто находимся в пути, а по дороге что только не случается... И Шаббатний стол – это только короткая остановка. Сесть, перевести дух, задуматься о своем предназначении - и вперед ... Ведь мы уже очень давно в дороге. Со странствия началась история праотца Авраама, это он стал первым евреем, перейдя из Ура Халдейского в Ханаан – будущую "землю обетованную". Само слово "еврей" происходит от слова "авар" – переходить, оказаться по другую сторону... Так мы и живем в бесконечных странствиях, упрямо неся свою Книгу, свои заповеди, свою принадлежность к Народу. В нашей истории - уход в Египет и выход из Египта, 40-летние блуждания по пустыне, вхождение в Страну Израиля, Изгнания, последнее из которых длилось без малого 2000 лет, и возвращение в нашу, обещанную нам так давно, Землю. «Удивительный, непостижимый еврейский народ… что ему суждено испытать дальше? - Сквозь десятки столетий прошел он ... тая в своем сердце вековую скорбь и вековой пламень. Пестрая, огромная жизнь Рима, Греции и Египта давным-давно сделалась достоянием музейных коллекций, стала историческим бредом, далекой сказкой, а этот таинственный народ, бывший уже патриархом во дни их младенчества, не только существует, но сохранил повсюду свой крепкий, горячий южный тип, сохранил свою веру, полную великих надежд и мелочных обрядов, сохранил священный язык своих вдохновенных божественных книг… Нигде не осталось следа от его загадочных врагов, от всех этих филистимлян, амалекитян, моавитян и других полумифических народов, а он, гибкий и бессмертный, все еще живет, точно выполняя чье-то сверхъестественное предопределение».1
Странствия, добровольные или вынужденные, часть биографии каждого еврея, и художники, которые представлены этой выставкой, не исключение.
Серия "Еврейская телега" Анатолия Шмуэля Шелеста положила начало этому проекту. Его личные странствия начались еще в детстве. Мальчик из украинской семьи, родители – дети войны, первое поколение перебравшееся в город. Самые яркие воспоминания киевского детства: Бузя Львовна, любимая воспитательница детского сада, и поездки к бабушке, в глухое село, где на целый день можно было убегать с деревенскими мальчишками, а единственным развлечением вечером было чтение Библии. Из всего, что удалось понять ребенку, особенно запомнились странные слова о том, как всех соберут в Земле Обетованной. А я, как же я попаду туда? Детские переживания забылись и вспомнились только тогда, когда он, не веря себе, оказался Израиле. Но этому предшествовали годы духовных исканий и бесконечных переездов: из Киева - после Чернобыльской Катастрофы - он с семьей переезжает в Ташкент; оттуда – в эмиграцию, в Германию. Здесь он через свое творчество приходит к иудаизму, к соблюдению традиций, а дальше, естественно, следует репатриация в Израиль. Анатолий, взявший себе еврейское имя Шмуэль, - гер, так называют тех, кто принял иудаизм и стал евреем по собственному желанию.
Серия "Еврейская телега", которую он начал сразу после переезда в Израиль, стала и неожиданной, и закономерной. Неожиданной, потому что Анатолий – известный своими графическими работами и инсталляциями – обратился к живописи; закономерной, потому, что Израиль и Иерусалим "потребовал" от него пережить еще раз вехи еврейской истории. Так возникают его телеги – образ бесконечных странствий народа: Украина 18-го века, Франция 19-го, Россия в первые годы Советской власти, средневековая Прага, Израиль сейчас и Израиль 48-го года, Вавилонское изгнание, Германия 1945 года, Испания 15 века, "Шоа", Аэропорт Бен Гурион, где вместо колес телеги - турбины самолета; разные страны, разные эпохи, но все та же телега, все та же одна судьба, разделенная на всех.
Анатолий Шелест, из серии "Еврейская телега"
Когда-то, совсем в раннем детстве, меня поразила брошенная почти вскользь фраза моего отца, человека, как и большинство советских евреев, отошедшего от традиции: многие поколения наших предков начинали день с молитвы, в которой благодарили Бога, за то, что тот создал их евреями. Я, к тому времени уже познавшия все "прелести" антасемитизма была поражена - за что благодарить: за унижения, за боль, за погромы? Папа, ты что-то путаешь, быть этого не может! Разве могла я тогда предположить, что и мои сыновья когда-нибудь станут произносить по утрам: "... благодарим тебя за то, что не создал меня не евреем"?
Все, что делает Николай Эстис, все его работы, вся его судьба – это ничем не измеримая боль и безмерная благодарность за то, что он "сотворен евреем". Его принадлежность к народу, его ощущение собственного еврейства - почти непосильная ноша и великая тайна для него. Тайна, которой пронизано все, к чему прикасаеся рука художника. Ангелы, птицы, люди как будто сами проявляются из хаотичных набрызгов, ткутся на полотне из красочных нитей. Его птицы всегда одиноки – они и символы души человеческой и посланники мирового Духа, заточенного в слабые материальные тела. Одиноки и его ангелы – посланники Запредельного, символ нашей связи с ушедшими в непознанное пространство близкими: а наши близкие всегда ассоциируются с народом в целом. "И присоединился к народу своему "- так Тора говорит о каждом ушедшем... А вот фигуры на его листах - всегда все вместе, много людей, целый народ: движутся, как при великом Исходе или в оцепенении наблюдают падение Вавилонской башни; спасаются бегством, прикрывая своих, ставших общими для всех, детей или стоят застывшие, принимая на себя обеты, как при Синайском откровении... Эстис очень точно сформулировал в своих работах то, о чем говорят еврейские мудрецы: Творец ведет диалог со всем еврейским народом, со всем вместе, потому что народ как единое целое во всех своих поколениях тоже является Личностью... Наверное, только это утверждение и объясняет то, непостижимое, что заложено в каждом из нас – как бы мы далеко не уходили от своего еврейства, от традиции, мы всегда возвращаемся в детях, внуках, в правнуках. Мы уходим прочь, а гора Синайская идет за нами...
Николай Эстис, из цикла "Ангелы"
Лидии Шульгиной, удивительной художницы, друга и жены Николая Эстиса, нет уже более 10 лет. Это с посланиями к ней и от нее летят его птицы и ангелы. А зрителям оставлены, хрупкими живыми посланиями, ее работы и ее записи, к которым и добавить нечего, так чисто и пронзительно звучит этот еврейский голос.
«Не могу объяснить, почему все, выходящее из-под моей руки, сразу попадает в стилистическое поле Библии…. Я почти не позволяю себе думать, что это уже призвание - слышать голос КНИГИ. Просто поражаюсь удивительной силе зова предков, оттуда, из глубин истории, из могил без надгробий, из ям и рвов, из печей душегубок».
«Постоянная попытка увидеть в библейских текстах и сюжетах пророчество и послание нам сегодняшним, стали моим способом мышления. Мои холсты и доски, а затем барельефы и скульптуры стали летописью современных страданий, причина которых, наверное, в вечном сопротивлении человека заветам Б-га и Библии… Я хочу найти пластическую форму, достойную этой темы».
Лидия Шульгина, из цикла “Голоса”
В последние 5 лет своей такой короткой и такой плодотворной жизни она создала множество работ, оставила множество посланий : на обрезках досок и мешковине, из пропитанной краской и клеем газетной бумаги возникают библейские пророки - городские сумашедшие, местечковые старухи - праматери народа, Моисей - старенький ребе из соседней синагоги.«Как я устаю от этих бесплотных фигур, которые вылезают, едва лишь замешкается перо, на пустое пространство листа! Мужики и бабы отступают под натиском бородатых патриархов, нищих ребе, и их многочисленных учеников. И вот впереди уже встает бессменный вождь Моисей и ведет свой народ мимо многоэтажных домов, мимо разрушенных храмов – в землю сбывшихся мечтаний и исполненных обетов… И тянется толпа, нездешняя и почти бесплотная, по моему листу, через мою душу, через мою судьбу, по моим улицам».
В "землю сбывшихся обетов" ей, как впрочем, и Моисею, не суждено было попасть. Ужас последних страшных лет умирания Лидия чудесным образом превратила в безмерное счастье первооткрывателя – она открыла для себя свое еврейство и тут черпала и энергию, и духовные силы. И ей удалось невозможное – она смогла "присоединится к народу своему" еще при жизни.
Одной самых пронзительных работ Григория Берштейна - "Бегство по крышам"- на этой выставке не будет, она продана, а повторить такую личную, такую "больную" работу просто невозможно. В этой картине – реальная, не выдуманная история его семьи: так однажды спаслись от погрома и верной смерти дедушка и бабушка художника и его, тогда еще совсем маленький, отец - по крышам, почти по воздуху, поднимаясь в своем извечном бегстве в небеса... За столько лет гонений мы научились превращать свое бегство в такую жажду жизни, в такую энергию выживания, что это вызывает восторг и мистический ужас даже у наших ненавистников. Поэтому, очевидно, Григорий так много работает на тему Холокоста - он не боится примерить на себя и на свою жизнь его ужас, потому что его в этой страшной истории интересует не Смерть, а Жизнь. "Отдых в пути"- пауза по дороге смерти, среди черного леса; масса уставших людей: женщины, старики, дети слились в одну человеческую массу, от которой, тем не менее, идет почти осязаемое тепло. Лишенные крова над головой, изгнанные из дома, они одиноки перед лицом страшной, иррациональной стихии. Мы не видим гонителей - только лес и первобытный ужас, от него исходящий. По Юнгу лес — символ всех опасных аспектов бессознательного, угрожающих поглотить слабый человеческий разум. У Берштейна же сам лес – символ бессознательной, иррациональной злобы и ненависти, преследующей народ и погружающей разум преследователей в пучину безумия.
Григорий Берштейн. "Отдых в пути", инсталляция
Как часто мы сами стремимся уйти от тяжкой ноши своего еврейства и раствориться в среде "нормальных" народов – и это тоже один из аспектов наших странствий. Но всегда, на протяжении веков, находились люди, готовые присоединиться к народу и разделить с нами не только горести гонений, но и радости бесконечного познания.
Назира Турганбай – киргизка, живущая в Германии. Какими-то неведомыми путями, через сны и странные видения пришла она к ощущению еврейского в себе. Назира – керамист. Она с восточной тонкостью создает свои сосуды, доводя до совершенства их форму. Каждый ее сосуд может быть объектом медитации - по всей и внутренней и внешней поверхности причудливым узором расходится, то сгущаясь, то разбегаясь, тонкая сеть линий. Дороги, линии судеб, таинственные письмена. Каждый сосуд можно разглядывать и разгадывать, как в древней магии всех кочевников – гадании по линиям на бараньей лопатке. Есть теория2, что киргизы являются одним из потерянных колен Израиля. Назира узнала об этом, когда приехала в Израиль, чтобы увидеть своими глазами землю, которую много раз видела во сне. Имеет ли эта теория право на существование – не так важно. Зато художник имеет безусловное право воплощать в жизнь свои видения. Так рождается произведение искусства, где сосуды ассоциируюся с жемчужинами, жемчужины – с коленами Израилевыми; а колена – носители коллективной памяти народа.
Назира Турганбай. Инсталляция "12 жемчужин"
На покрытой солью поверхности стоят 12 сосудов, наполненных водой, впрочем, отверстия сосудов настолько малы, что мы скорее знаем, что вода там есть, чем видим ее. А над всей композицией – принт, сильно увеличенная, превращенная в плоскость поверхность сосуда – линии, линии...
Что же здесь еврейского? – ничего, кроме ощущений художницы, а если они верны, эти ощущения, тогда все становится на свои места, особенно для зрителя, хорошо знакомого с еврейской символикой, традицией, комментариями к текстам. Соль – символ чистоты и вечности. Это соль Мертвого моря, поглотившего грехи Содома и Гоморры, очистив народ от скверны. „Завет соли" - закон, который ясно сформулирован в Торе: в Храме на жертвеннике всегда присутствовала соль. И поскольку стол евреев - это жертвенник, то в качестве символа мы тоже всегда во время трапезы ставим на него соль."3 Вода – удивительная субстанция, обладающая своей памятью, несущая информацию; вода – это жизнь. Но в еврейской традиции – вода – это Тора, это та великая тайна и то великое знание, которое мы обязаны нести сквозь века.
Восточная мудрость гласит: „суть сосуда – это не стенки из глины, а пустота внутри него». И, если сосуд – символ одного из Колен Израилевых, то заполненный водой он становится утверждением того, что колена, сейчас растворенные во всем народе или разбросанные по миру – живы, пока их заполняет живая вода Торы.
Но Назира не пытается вникать в тонкости еврейских толкований, она идет интуитивным путем – единственно возможным для художника, а все совпадения – от ее любви к Израилю, от родства наших кочевых судеб.
Наша история – история брошенного имущества... Единственное, что брали с собой всегда и спасали до последнего – реликвии прошлого – священные книги - и реликвии последних времен – семейные фотографии.
У Анатолия Баратынского фотографии его предков стали одним из источников вдохновения, переживания, осознания себя в этой череде поколений - преобразованные в живопись фотографии из семейного альбома.
Эти стоп-кадры запечатленного прошлого таят в себе удивительную динамику : так и видишь, как застыли "в ожидании птички" взрослые и дети, и сейчас же после снимка они разбегутся - на работу, на войну, или вовсе исчезнут из жизни как "Дети Холокоста".
Одна из картин Баратынского называется «Генеалогия, география и история моей семьи», но так же можно назвать и всю серию. Анатолий переехал только однажды – из Уфы в Иерусалим. Но история двух семей – его и жены – это история еврейских странствий; и кто знает, окончились ли они?
Анатолий Баратынский, из серии "Мои недальние предки"
Рита Островская – фотограф, умеющий своей камерой извлечь красоту и гармонию из всего, что попадает в ее объектив. Рита много снимала в исчезающих местечках Украины. Покосившиеся дома, пережившие и Советскую власть и немецкую оккупацию; еврейские лица, на которых вся нелегкая судьба выживших в Катастрофе, царственные еврейские старухи – все это наполнялось ее любовью к своему народу, светилось какой-то особой красотой. Серия "Моя эмиграция"- совсем другая: в этой серии она скрупулезно документирует этапы переезда семьи из Украины в Германию. Здесь столько неприютности, столько сомнений в правильности выбора. Череда одинаковых баулов, в которое втиснуто имущество 3-х поколений семьи; последние фотографии в квартире, которая помнит все семейные праздники и все семейные горести; старенький, "но еще в очень хорошем состоянии", любимый сервант, который остается дома, а хозяева, покидающие свой дом, бесплотными тенями отпечатываются в пространстве и времени, которое они навсегда оставляют... Каждая фотография – символ и квитэссенция острой боли, но собранные вместе они становятся вечной ноющей, изматывающей, непроходящей болью эмигранта.
Рита Островская, из серии "Моя Эмиграция"
Во многих статьях о таком распространенном явлении как дежа-вю ученые жалуются: «Изучение всего этого комплекса феноменов затруднено тем, что при всей массовости явления у каждого конкретного человека случаи ложной памяти случаются редко и непредсказуемо». Я бы посоветовала им привозить евреев со всего света в Иудейскую пустыню или на холмы Самарии – тут этот феномен возникает так часто, что это должно заметно облегчить исследования. Сколько раз я слышала от тех, кто приехал сюда из мегаполисов, из Москвы и Питера, Нью-Йорка и Буэнос-Айреса, Парижа и Лос-Анджелеса: " я стоял в остолбенении, смотрел на эти холмы и понимал - я отсюда: мои ноги помнят эти каменистые тропы; в этом сухом, пустынном воздухе носятся знакомые запахи; я знаю, как выглядит эта земля в любое время года... "
Холмы и затерянные в них дороги, случайные путники, которые неслучайно встречаюся и расходятся, не нарушая великого, вечного безмолвия – эти пейзажи проходят через все творчество Тани Корнфельд. На выставке есть и ее старые, еще российские, работы, и написанные уже здесь, в Израиле. Пустынные тропы или дорога между скал всегда ведут в конечную точку странствий – в Иерусалим. Таня хорошо знает, что такое дороги: в детстве – переезд из Москвы в Ленинград. В 1976 она репатриировалась в Израиль, а через два года, выйдя замуж, уехала с мужем в Америку. Она жила там на самой границе с Мексикой. Она упивалась экзотикой этих мест, жила буквально в мире Маркеса, который мы все тогда с восторгом для себя открывали. Она была там очень успешна и востребована как художник, но... в 1984 вернулась в Израиль – вернулась после долгих странствий домой...
Татьяна Корнфельд - "Встреча в пустыне"
И если конечный выбор Тани был абсолютно сознательным, то Макс Эпштейн относится к тому поколению израильтян, за которого его судьбу решили родители, привезя его, шестнадцатилетнего, в Израиль. Очевидно, это решение было для Макса правильным, иначе не возникало бы у него и не передавалось нам в его работах состояние дежа-вю, которое неизменно сопровождается другим феноменом - дежа-превю – ощущением, что видищь будущее, знаешь, что произойдет в следующую секунду. А что такое эта секунда – столетие или тысячелетие, - для этого вечного ландшафта значения не имеет. Безлюдные пейзажи Макса из серии "Метки присутствия" как будто зависли между прошлым и будущим: на фоне этого сурового «марсианского» пейзажа происходило множество великих событий, эти камни с остатками древних строений и сейчас находятся в самом центре политической жизни всего мира, в этих холмах заключен взрывной потенциал всей мировой истории. Для тех, кто знаком с Израилем, эти пейзажи мгновенно ассоциируются с дорогой на Иерусалим, еще немного и вдали покажутся его белые дома и башни. А Иерусалим у каждого свой, он рождает свои мифы, свои комплексы, свои синдромы.
Есть замечательная карта, исполненная мастером из Ганновера в 16 веке. Весь мир представлен на ней трехлепестковым клевером. Три континента - Европа, Африка и Азия - сходятся в одной точке, в центре мира. Этот центр – Иерусалим, точка мирового равновесия. Иерусалимский пейзаж Эпштейна, который представлен на выставке, - соединение трех планов: древняя оливковая роща, новый район – дома из белого иерусалимского камня, а на заднем плане – пустыня. Солнце еще только восходит, оно уже осветило пустыню, а город застыл перед рассветом...
Макс Эпштейн - "Оливы"
Стало уже штампом деление Иерусалима на земной и небесный, стало болевой точкой деление Иерусалима на Восточный и Западный. Макс делит свой Иерусалим на три части: город на стыке светского, религиозного и исторического, и только на грани этого хрупкого баланса художник, по его словам, может существовать здесь.
Свой Иерусалим и у Бориса Островского. Если его "немецкие" работы тревожны настолько, что часто он старается уравновесить их рвущуюся из листа композицию геометрическими элементами, то его Город "Под небом голубым" – сама гармония, город из сказок и мифов. Конечно, настоящий Иерусалим совсем не похож на эту сказку – таким он видится только из диаспоры. Наверное, поэтому встречу с ним стараются отложить – тут и страх разочарования, и боязнь оставить себя без этой еврейской мечты: „В следующем году, в следующем, в следующем..." Ведь, кажется, что никогда не будешь готов к встрече с вечным Городом и к тому, что вся твоя жизнь, весь твой предыдущий опыт – ничто перед этой пылью, этими камнями, этим небом.
Борис Островский - "Сумеречная деревня"
Нет другого такого народа, чья Земля была бы ему завещана самим Творцом мира. Нет такого народа, чьи отношения с его землей были бы столь драматичны. Ведь почти всегда право еврейского народа на Землю Израиля, решалось и продолжает решаться в бесконечных войнах. «Я вас рассею среди народов, а после соберу в землю вашу…» определило не только наше географическое положение, но и духовное состояние. Наши скитания – это поиск убежища, наши странствия - поиск самих себя. Две тысячи лет мы жили мечтой о возвращении, как заклинание повторяя: „ В следующем году – в Иерусалиме!" И только возвратившись в Землю, мы можем сказать всем сынам нашего народа, где бы они ни жили – наши странствия, несомненно, продолжатся, но скитаниям пришел конец... Иерусалим, еврейский дом, Шаббат – короткая остановка в пути ...
