№8/2, 2010 - 10 августа 2007 года в Лос-Анджелесе скоропостижно умер Пётр Вегин - замечательный русский поэт, прозаик, переводчик, художник, удивительно яркий, щедро одарённый талантом человек
Пётр Вегин
Письма без конвертов
Подборку составил Игорь Иванченко
С. В.
1
Птицы тебя принимают за птицу.
Дикие розы – за дикую розу.
Кошки тебя принимают за кошку.
Скрипка считает своею сестрою.
Как в тебе всё это может вместиться –
кошка играет на скрипке, а птица,
севши на розу, поёт? –
Я не пойму и никто не поймёт.
Ты мастерица взлетать и кружиться –
значит, ты птица.
Ты перешла мою жизнь, как дорожку, –
значит, ты кошка.
Ноют в душе золотые занозы –
дикая роза.
Боль усмиряешь, спасаешь от крика –
значит, ты скрипка.
Я ничего в тебе не понимаю,
дикую розу для кошки срываю,
в скрипке пусть птица гнездо себе вьёт.
Я не уеду на красном трамвае,
только пусть вечно, меня исцеляя,
скрипка играет и роза цветёт…
2
Увижу тебя –
обо всём позабуду на свете
и сердце рванётся в сирени,
где ткут соловьи
свою сумасшедшую песню
о саде и лете,
которую мы понимаем
как песню любви.
Увижу тебя –
мои руки окаменеют,
судьба оборвётся,
падучей звездой ослепя.
Меня отпоют соловьи –
они это сумеют.
Мне можно уже умирать –
я увидел тебя.
Увижу тебя –
словно враз разгадаю загадку
серебряного
соловьиного словаря.
А мальчик чернильный
тугую натянет рогатку
и камешком острым
с восторгом убьёт соловья.
Уже до инфаркта дошли соловьи,
до предела,
полсада, полмира,
полжизни посеребря.
Увижу тебя – задохнусь,
и ты спросишь: «В чём дело?»
Да в том-то и дело,
что я уже вижу тебя…
3
Я спросил одного долгожителя –
видно, часто судьба награждала его
чудесами сплошь неожиданными.
Он ответил мне: «Долгожданными!»
Жизнь с комическими ужимками,
как крестьянка пред горожанами,
продаёт на развес неожиданное,
под прилавком держа долгожданное.
И в стремлении жить безошибочно
понимаем, что, как ни странно,
долгожданное – неожиданно,
неожиданное – долгожданно.
Жил я, счастье своё не высчитывая.
Ворвалась ты, не предупреждая,
ослепительно-неожиданная
А глаза у тебя – долгожданные.
Может, это и не положительно,
но судьба ведь не упреждала…
Я готовился к неожиданному,
а дождался всего долгожданного.
На костре свои беды сожгите,
зря вы страждали и дрожали?..
С добрым утром тебя, неожиданное,
с днём рождения, долгожданное!
4
Домик средневековый
со счастливой подковой.
Почтовый ящик лиловый –
Цветайтису и Цветковой.
Светает. И так светло нам,
что единственным словом
могу сохранить святыню –
это твоё имя.
Редукция русских гласных
сманивает соблазном
перелицовывать имя.
Но ты – святыня.
Годы стоят густые.
Соловьи – крепостные.
Я не гожусь в святые.
Но ты для меня – святыня.
5
Любимая моя, всю ночь
ищу лицо твоё губами.
Мы днём не лгали амальгаме,
но в зеркале нас нет с тобой.
Моё объятье с пустотой
косноязычней телеграммы.
Судьба расщедрится деньгами
скорее, чем твоей рукой.
Всю ночь, любимая, всю ночь…
Ночь – варево из одиноких.
Ослепло всё, кроме такси,
и рок слепой, как Вий слепой,
трясёт нас на дорогах и
заносит нас на поворотах.
Любимая, ты платишь мною,
а я, любимая, – тобой.
Темно, любимая, темно
от боли в солнечном сплетенье.
Разлука – словно вскрыты вены,
разлуке бесполезен жгут.
И тело корчится всю ночь,
любимая, в одном влеченье –
совпасть хотя б с инициалом
твоим. А после – пусть сожгут.
6
Двенадцать цыганок
шныряют по площади.
Цыганка – Август,
цыганка – Январь.
И каждая знает мою судьбу.
Я ни к одной не подойду,
а рубль дам цыганке – Маю.
Молчи, цыганочка, молчи.
Я сам себя не понимаю…
7
Непостижимо, что мы не вдвоём.
Холодно мне у чужого огня.
Ревность по доме твоём,
ревность снедает меня.
И несравнима с клеймом,
душу мою раскаля,
нежность по доме твоём,
нежность снедает меня.
Скажем добро, что тряпьём
я тебя не заменял.
Верность по доме твоём,
верность снедает меня.
Не серебром – ребром
я заплатил за тебя.
Душу не продаём,
хоть покупателей – тьма.
Ревность не рубят мечом.
Нежность не выжечь огнём.
Верность не купишь рублём.
Правит любовь конём.
8
Лампадный березняк
сентябрь зажигает,
а всё душа никак,
никак не заживает.
Лампадные леса
за миг до листопада
когда планета вся –
огромная лампада.
Осыпались леса,
позолотив могилы.
А твоего лица
глаза не позабыли.
Осенняя любовь
весенней – не сравненье.
Не надо клятв и слов –
лампадное горенье.
Осенняя любовь,
последнее горенье.
Сама себе – любовь,
сама себе – моленье.
Любимая моя,
осенняя моя,
такая тишина,
что не до соловья.
Любимая моя,
осенняя моя,
сгоранье на земле
превыше ада.
Любимая моя,
осенняя моя,
прекрасно – на костре,
священно – на лампаде.
9
Тайно влюблённый в тебя водопроводчик
молится на тебя в холодной своей холобуде.
Вроде воды в трубе
слова в нём клокочут.
Ты для него больше Исуса, Магомета, Будды.
Я не водопроводчик, но я его понимаю.
Любовь – это когда ничего не существует:
ни бога, ни хлеба,
ни вчера, ни сегодня,
ни середины, ни края.
Имя любимой не произносят всуе.
Нет ничего – одни глаза твои,
глазищи, очи.
Соловей-разбойник забыл, что зычен.
Помолись за меня, пожалуйста, водопроводчик,
у тебя ещё получается,
а я уже косноязычен.
Широка земля, да тоска по тебе ещё шире.
Сеять хлеб хорошо, но и любовь сейте.
Плохо мне без тебя в необитаемом мире,
Где закипающий чайник
подражает флейте…
10
В нелётную погоду в Шереметьево
туман бузил похлеще алкоголика,
переодевшегося привидением.
Сюрреализм на грани сумасшествия.
Понимать этот век единственный –
этот храм
с телефонными евангелистами.
Понимать по губам!
Только жить бы нам всем не мелко,
даже если нам, как на грех,
старый ангел сыплет побелку,
как на свечи рождественский снег.
12
Я по ночам касаюсь твоего лица
губами моей матери, руками отца.
И радость в тебе светится и распускается
губами твоей матери, глазами отца.
А дочка, забот не зная,
смотрит цветные сны.
У неё твои губы. С ума сойдут пацаны.
К ней кто-то, сирень ломая, однажды потянется
губами своей матери, руками отца…
Не спутать губ материнских или отцовских глаз.
Целуемся – как целуем явивших на свет нас.
Это моя матерь (губы мои, точь-в-точь)
отца твоего целует и благодарит за дочь.
Да жаль, что послать невозможно
ни голубя, ни гонца
туда, где молчат губы матери
и руки отца…
13
Любуясь профилем твоим фатальным,
радуясь, что я тебя не проморгал,
говорю:
– Ты почти что идеальна,
но, слава богу, не идеал!
Жил я не по библии,
жил не по корану,
жил, как мне нашёптывала кровь.
Мы с тобою были близки к роману,
но, слава богу, это любовь.
Как в метро «нет выхода»,
так в любви нет выдоха,
только один непрерывный вдох.
И пусть считают выпадом или выходкой –
Везде пишу «любовь»,
где раньше было «бог»!
14
Проколола себе уши,
будет – думала – больней.
Проколола мою душу –
Ничего не знал светлей.
Меж всемирного раскола,
где судьба глядит раскосо,
ты звучишь в душе моей
чище свадебного колокола.
Страшно думать, чтобы смолкла,
Тишиною не убей.
Две в ушах твоих серёжки,
до чего же хороши!
И одна ты посерёдке
Моей проколотой души.
15
Не поведу сурово бровью,
когда ты снова задуришь.
Тебя, как музыку, не брошу –
ты навсегда во мне звучишь.
Ты музыка моя с глазами,
где всё светлее нота Лю-
блю. Чтоб ни случилось с нами,
я немоты не потерплю.
И нету музыки огромней,
когда во мне, как благодать,
дорожкою аэродромной
бежишь,
забывшая дышать…
