№7/3, 2010 - 25 июля 1980 года скончался Владимир Высоцкий, выдающийся советский поэт, бард, актёр, автор нескольких прозаических произведений


Лев Верабук

Родился 18 сентября 1950 года в коммуналке Дома на набережной. Три года мотал при Сталине, а остальные при последышах.
Учился в 19-й спец. школе им. Белинского и МГАХИ. Четверть века работал художником-рекламистом в Кинофикации. С 1985 член Союза Графиков на Малой грузинской, ныне Союз Художников России и Международная Федерация Художников при ЮНЕСКО. Ряд картин находятся в частных коллекциях России и за рубежом.
В августе 91-го защищал на баррикадах новую власть старого ГБ, но к октябрю 93-го повзрослел и более не повёлся.
Начал писать буквами с 2007 года.
Не служил и не привлекался, но участвовал. Женат, вырастил сыночка до двух метров.



Как я не пил с Высоцким

Эпоха застоя

Все уважающие себя мужики моего возраста пили с Володей, а вот мне не довeлось. Отсюда и все комплексы.
Семидесятые годы прошлого века были золотым временем. Да и может ли быть иначе, когда ты здоров и счастлив юностью. Но у каждого времени есть свои минусы. Тогда над всеми творцами социализма висел топор принципа: кто не работает – тот сидит, по статье за тунеядство. И тут очень кстати одна девушка попросила меня пристроить её почти девственную трудовую книжку: мне как раз предложили теплое местечко в клубе Ростокинской камвольно-отделочной фабрики. Что такое камвольная отделка по-ростокински, я до сих пор не понимаю, но именно оттуда мой знакомый художник уходил в солидный театр. Вредный директор не отпускал его без сменщика и, брызгая слюной, грозил уволить по статье за прогулы.
Кроме пожарных случаев, присутственных дней в клубе было два: в аванс и получку. За это время надо было успеть удовлетворить все художественные потребности руководства. Иначе пришлось бы приезжать ещё раз, а время, хоть и не являлось тогда деньгой, но было в дефиците, как и все товары.

Посреди маленькой мастерской стоял мольберт и несколько стульев. По углам притаились бочки с мелом, кукурузным клеем, огромный рулон бумаги и шкаф с банками гуаши. Вдоль стены вытянулся огромный стол, на котором можно было рисоваать, распивать и даже лежать. В придачу к этому добру прилагались красотка – админ, высоко-духовная блондинка-библиотекарь с сильными диоптриями и расклейщица. Передавая под расписку грубый материализм, коллега дал нежному идеализму характеристику для служебного пользования:
– Администратор Вероника – наш человек и полное эмансипэ на передок. А с Надежды надо лишь снять очки, и сразу узнаешь, какие страстные черти водятся в её тихом омуте. Но не вздумай читать ей Гумилёва. Расценит как сватовство и потащит знакомиться с родителями. Ну а Любка хоть и проста, как швабра, зато всегда на всё готовая. Только не наливай ей портвейна. Она, конечно, исполнит всё с утроенным азартом, но загрузит. Расскажет всю свою жизнь, а её детство с педофилом-отчимом и отрочество в подворотне не сахар.
Ещё в буфете есть дородная тётя Соня. Она даёт пиво в долг, если улыбаешься в ответ на её сальные шутки и заигрывания, порождённые климаксом.
Узнав подноготную, я приступил к работе. Воспетые поэтами фабричные девчонки в клубе не появлялись и их достоинства для меня тёмный лес. Чаща колючая с цепкими ветвями, шишками, дуплами и мерцающей надеждой на земляничную поляну.

Судьба – индейка


В тот день Провиденье явилось с дикого бодуна под маской моего приятеля. Оно долго и тщательно обнюхивало дом в поисках выпивки или средств на её приобретение. Ничего не найдя, Провиденье с трудом отлепило язык от нёба и прошамкало:
– А давай-ка дунем на твою ближайшую работу и возьмем манишЕк на поправку.
В эпоху отстоя, не требующего долива, слово «возьмем» означало беспроцентный кредит. А манишкАми называли бабки, которые, по известным причинам, являются дефицитом на все времена. Мы мысленно представили карту Москвы и, прикинув расстояния и шансы, остановили свой выбор на фабричном клубе.
Приятель попил из крана, но всю воду выпивать не стал, потому что был татарином. Мы подпоясались и помчались в клуб. По дороге он плотоядно осматривал встречных дев снизу доверху и напевал:
– Ни кочегары, мы не плотники, – а я, опустив глаза, угрюмо долбил:
– I Can't Get No Satisfaction.
Разница наших настроений понятна: хитрец-то ехал на халявный фуршет, а я всё-таки на работу.
Прибыв на место, я на входе сразу аккредитовался у сексапильного Верунчика. Соблюдая правила приличия, мы не развернулись на месте, а направились в мастерскую, имитируя трудовой порыв. Прошли мы, разумеется, через буфет, зацепив походу свежего Жигулёвского, так как вчерашнее пиво сгодится сегодняшним посетителям.
Только мы начали тушить пожар, как добрые сослуживцы донесли директору о моём появлении. Он прилетел мухой и без стука нарисовался посреди мастерской. Толстяк выдал новость и, используя мой незапланированном визит, загрузил:
– Ну у тебя и нюх! У нас сегодня Высоцкий выступает. Так что не убегай, а нарисуй - это красным, а то напиши – красиво.

Вот те раз!


Высоцкий не был моим кумиром. В моём тогдашнем понимании он находился где-то посреди Юлия и Юрия (Кима и Визбора). Да и слышал я лишь его блатные, военные и вертикальные песни, ну и чужие в «Антимирах».
Когда появились катушечные магнитофоны, меня, ребёнка, очаровали «запрещённые» песни Булата. А услышав позже «глуховатый голос» Галича, я навсегда стал верным поклонником Александра Аркадьевича. Но из любопытства к поющему актёру мы с приятелем решили остаться на концерт.
Зал в клубе постоянно снимали под выступление бардов секретные «почтовые ящики», работающие на военную промышленность.
Отпахав от звонка до звонка в закрытых КБ и НИИ, продвинутая техническая интеллигенция любила послушать менестрелей. После лицемерия и стукачества на работе инженеры были рады глотку правды даже от коллеги Клячкина или Мирзояна (не Манукбея, а Алика, см. утром 1-й канал).
Вдобавок, большинство «физиков» имели на работе либо высокий допуск секретности к дармовой спиртяге, либо друга с таким допуском. Поэтому они являлись в зал в прекрасном расположении духа.
Концерты имели огромный успех среди серых будней и кокетливо назывались: «Литературные вечера». Иногда такое мероприятие обрамлял лектор, который пояснял для лохов:
– Авторы-исполнители не профессиональные поэты, композиторы, певцы и музыканты, а нечто пока ещё не классифицированное. Но наша самая передовая в мире наука совместно с советской культурой обязательно скоро объяснит явление «Самодеятельной песни» должным образом.
В переводе на современный язык эта непонятка означает: «Господа устроители за качество акынов не отвечают и предъявы от Творческих Союзов и родной партии не принимают».

На Владимира Семеновича зал был переполнен. Около семи часов я с трудом втиснул друга на галёрку, но себе места уже не нашёл. Даже проход в зале был заставлен стульями из фойе с блатными безбилетниками.
Полный аншлаг меня расстроил, но навёл на мысль: раз должность художника идёт по ранжиру следом за начальством, значит, наверняка ей положены привилегии. Используя служебное положение в хвост и в гриву, я взял из мастерской стул и, пробравшись к сцене, дерзко поставил его перед первым рядом. Пока сидевшая сзади публика разевала рты от негодования, я юркнул на место и, съёжившись, втянул голову в плечи. Шокированные зрители не успели её отрубить.
Ровно в 19.14 по московскому времени актёр вышел и обратился к залу:
– Здравствуйте. У нас есть академический час. Прошу не прерывать меня аплодисментами, иначе я не успею показать всё, намеченное на сегодня.
Настраивая гитару, он сказал несколько слов о первом цикле песен и начал. И понеслось.
Люди были не в силах преодолеть чувства, и после каждой песни зал взрывался аплодисментами. Но шквал сразу затухал, и Высоцкий кратко комментировал следующую песню и снова пел. Вернее не пел, а, натужно хрипя, вбивал в нас своё слово.
Его бешеная энергетика проникала в подсознание, и эмоции рвали голову водоворотом мыслей. Даже железные струны не выдерживали этот напор, и Владимир то и дело их подстраивал. Сидя в метре от него, я видел струи льющегося пота и пульсацию вздувшейся вены на шее, которая, казалось, вот-вот выпрыгнет.
Сорок пять минут пролетели мигом. Предупредив, Высоцкий исполнил последнюю песню и поблагодарил слушателей. Поклонившись, собрал три букета, попрощался и быстро удалился. Цветы были от клуба, профсоюза НИИ и пять белых роз от какой-то экзальтированной поклонницы, прорвавшейся на концерт неведомым образом.
Зал ещё долго рукоплескал стоя, но, несмотря на овации, артист на поклоны не вышел. Не в силах хлопать в ладоши я сидел потрясенный, раздавленный и полюбивший его Нерв навсегда.

Вот те два!


Вернувшись в реальность я был выжат, как лимон. После стресса в голове стучала одна главная мысль от Гаврилыча: «Что делать»? Слава КПСС, что все русские люди впитали ответ с молоком матери. Пока мы с приятелем перекуривали в мастерской первое впечатление, явился директор и поинтересовался:
– В магазин собираешься?
Я молча кивнул, а он сунул мне деньги и буркнул:
– Заодно возьмёшь мне пару «Столичных».
Чтобы не быть у хама на побегушках, я отправил татарина в магазин, а сам стал рисовать – это красным, а то писать – красиво. Стоило мне закончить, как он вернулся в приподнятом настроении. Оставив его в мастерской с нашей бутылкой, я взял в каждую руку по чужой беленькой и отправился на второй этаж в директорский кабинет.
Поскрёбшись носом о дверь, я с трудом отворил её коленом и вошёл, гаркнув:
– Можно?
Директор царил во главе длинного стола. Через стул сидел Высоцкий, а на следующем стояла гитара. Она уже успела одеться после концерта в чехол.
Толстяк бросил: «Да, да, заходи», – и сделал загребущее движение рукой. Буркнув: «Это наш художник», – он встал и начал движение из-за стола. Опережая его, я пронёсся по ковру, как Буденовский кавалерист и, не сводя глаз с гостя, торжественно грохнул перед ним литром об стол. Высоцкий поднялся и, протянув руку, сказал:
– Спасибо.
– Не за что, – ответил я и, пожимая его крепкую ладонь, пошутил:
– Что-то мне ваше лицо знакомо. Вы часом не служили под знамёнами герцога Кумберленского?
Володя засмеялся, а директор начал нести какую-то ахинею про работу и теснить меня пузом к выходу. Подлец явно нарушал все русские традиции, завещанные предками! Где это видано: не налить стакан – гонцу? Но жирный босс выпихнул меня животом из кабинета, и на прощанье пожал мне руку дверью.
Настроение было отвратное. Мы с другом моментально проглотили водку и, заперев мастерскую, направились за следующей бутылкой. Удаляясь от клуба, я оглянулся и увидел горящий свет в кабинете директора. Нехорошо выругавшись, я сгорбился и побрёл в поисках новых приключений.
Первую неделю я не мыл длань, коснувшуюся гения, но потом попал под дождь, и жизнь взяла своё. Но и по сей день думаю, а если бы я сам выстоял очередь за бутылкой, может, всё сложилось иначе?


© Copyright: Лев Верабук, левый берег Москва-реки, январь 2009 года.



"...И гибнет принц в родном краю..." 1981г. 118х166 см., масло.






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"