Слабость полового духа в мужчине создаёт ещё одно препятствие на пути к устойчивому целосущностному слиянию в половой любви. Есть тип мужчин, которых даже в подлинной половой любви смущает «антиэстетичность» телесного соития. Причём особенно показателен момент себялюбивой эго -центричности такого эстетства, навязчивой оглядки на себя. Мужчина скорее оскорбляем своим собственным видом и поведением, чем видом и поведением женщины. Очень часто он с готовностью принимает с её стороны такие телесные проявления, на которые не готов идти сам. Более того, мужчина может желать от женщины сексуальной раскованности, с удовольствием принимать эту раскованность, пользоваться ею и в то же время презирать женщину за это, даже питать к ней физическое отвращение. Любопытно, что такой спонтанный протест мужчины против отталкивающей, как ему представляется, животности чувственных проявлений может встречаться как у мужчин примитивных, сексуально неразвитых, так и у мужчин с развитой сексуальностью . Из эго -центрического эстетизма мужчины родилась вошедшая в поговорку пошлость: «Женщина должна быть в жизни другом, в доме хозяйкой, а в постели... шлюхой» . Это означает, что мужчины, в большинстве своём шарахающиеся от самой идеи соединить свою жизнь с проституткой, желают иметь на супружеском ложе именно проститутку, то есть женщину, профессионально владеющую ремеслом сексуального удовлетворения. На большей глубине это означает, что сама телесная активность женщины имеет для мужчины не столько духовно-душевный смысл целостного полового акта, сколько специфический «смысл» акта сексуального . В технике телесного соития, которое для них чаще всего есть акт сексуальный , определённого рода мужчины остро чувствуют нечистоту, оскорбительное сходство с животным, даже переживают страдание расчеловечивания, и здесь скрыта глубокая правда падшести человека... падшести, в которой он сам себе несносен. У Томаса Манна в романе «Иосиф и его братья» есть очень тонкое наблюдение на эту тему. Когда жена Потифара приказывает молодому Иосифу войти в её покой и непреклонно требует от него телесной близости, а он, используя всю свою тонкую дипломатичность и ум, старается отговорить её от её страстного намеренья, его плоть вдруг перестаёт ему повиноваться: «... под возражения женщины, под её высказанные и невысказанные возражения, его плоть восставала против его духа, и, произнося самые складные и самые умные речи, он превращался в осла; а это потрясающее противоречие... разглагольствующая мудрость, которая безжалостно уличена во лжи плотью и предстаёт в обличье осла» . Дело здесь даже не в конкретной ситуации манновского повествования, а в том оскорбительном образе, который применил писатель для выражения эго -истической самочинности падшей плоти, игнорирующей протесты духа. Манн был очень мужчиной и очень эстетом, он сказал какую-то очень болезненную правду о самоощущении определённого типа мужчин в телесной стихии пола. Но слишком острое ощущение себя как падшего, отталкивающе звероподобного, антиэстетического – это как раз и есть в мужчине проявление слабости полового духа. Бердяев, например, с присущим ему радикализмом говорил, что половой акт вообще невозможно пережить эстетически. В этом он тоже был очень... может быть, слишком мужчиной. Действительно, в сексуальном возбуждении и в акте телесного соития с женщиной мужчина может напоминать самому себе животное, и происходит это потому, что в дробности сексуального акта он не способен стать целостно духовным, не в состоянии до конца отрешиться от эго -изма и себялюбия, от оглядки на себя. Мужчина слишком озабочен собой, берёт больше чем отдаёт, не может чувствовать себя творцом, ибо завет всякого творчества – дание бытию . У мужчины может быть сколько угодно дерзости в технике сексуального акта, но ему недостаёт духовного дерзновения для целостного полового акта, потому что половой акт в отличие от акта сексуального охватывает всё духовно-душевно-телесное существо человека, а не только его гениталии. В сексуальном акте эрогенные зоны частичны и потребляют, в акте половом весь человек становится эрогенной зоной, целостным генератором и реципиентом Эроса как высшего бытия . Мужчине не хватает способности интегрирующего одухотворения, он слишком погружен в раздробленный «реализм» падшей природы. У Сиорана читаем: «Возьмём, например, любовь: можно ли придумать более благородное излияние чувств, в котором не заподозришь ничего низкого? Её трепет соперничает с музыкой, спорит со слезами одиночества и экстаза: это нечто возвышенное, но возвышенное, неотделимое от мочевыводящих путей; это мистическое исступление, соседствующее с испражнениями; это небо внутренней секреции, святость, осеняющая телесные отверстия… Достаточно секунды внимания, чтобы это опьянение отбросило вас в физиологические нечистоты; достаточно мига утомления, чтобы констатировать, что от любого любовного пыла остаётся только немного вещества, похожего на сопли. … Невозможно в одно и то же время и любить, и осознавать, чтобы любовь не пострадала от этого и не исчезла, ощутив на себе взоры рассудка» 116#*. Травматичность эстетической проблемы взрывообразно вырывается здесь наружу. Отторжение граничит с цинизмом. Вся тяжесть «непроизвольно выросшего тела» и возмущающей душу самопроизвольности рефлекторных телесных проявлений ложится неподъёмным камнем на существо, половой дух которого слаб, которое не способно расплавиться и целиком изойти в Эрос, которое сохраняет элемент холодного соглядания за самим собой и терзается в этой духовной коллизии под бездуховными «взорами рассудка» . Танатический лёд рацио угашает эротический огонь, смораживает и раскалывает… расщепляет личность мужчины в половой любви. Всё это может относиться и к женщине, но поскольку мы говорим о Любви, а не о ремесле проститутки, сказанное главным образом характеризует всё-таки мужчину. Само половое чувство мужчины менее глубоко и цельно чем у женщины, более дробно и поверхностно, более низко по духовной температуре. Мы даже рискнём утверждать, что мужчины, совершенно не имеющие в телесной близости с женщиной эстетической проблемы, действительно находятся в состояниях более животных, чем человеческих.
Женщина, которая значительно больше внимания уделяет своей наружности, парадоксальным образом значительно меньше подвержена такому половому эстетству. Здесь вроде бы напрашивается возражение, что и женщина, не имеющая эстетической проблемы в плотском соитии, ближе к природе, к животному. Но всё как раз наоборот. Женщина в телесном соитии с мужчиной как раз более духовно-целостна, менее плотски-дробна. В целостности телесного акта половой любви она не ближе, а дальше от животной природы, чем мужчина в телесности частичного сексуального акта. Душевно-духовная ангажированность женщины в телесном соитии так велика и целостна, что её значительно реже могут посетить оскорбительные ассоциации с животным. Она менее самолюбива, менее остранена, её цель неизмеримо выше цели мужской. При этом ни целью мужчины ни целью женщины в любовном (но именно в любовном!) телесном соитии не является зачатие. Но даже и в любовном соитии цель мужчины чаще – эго -истическое сексуальное наслаждение, насыщение собственной плоти, а цель женщины – душевно-духовное наслаждение от целосущностного слияния двух в единое бытие ,во плоть едину .
Нельзя, однако, думать, что женщине совершенно незнакомо это угнетающее ощущение «антиэстетичности» телесного соития. И женщина есть существо падшее, и её мучает прoклятость плоти мира. Но женщина меньше уязвима плотской «антиэстетичностью» соития именно потому, что вся она в этот момент больше в огненном духе пола, чем в дробности автономной плоти, менее холодна и скептична, более расплавлена и больше диффузирует в мужчину. Женщина больше верит в возможность невозможного, в обретение целостного эротического бытия в половом союзе с мужчиной, её телесный акт есть действительно и в полном смысле слова половой акт. Мужчина же остаётся более трезв, он не верит в невозможное, он более скептичен ( «реалистичен» ), продолжает наблюдать себя и всё происходящее со стороны, – и происходит это от его неспособности цело-сущностно, то есть до конца, без остатка проникнуться духом пола. Половой дух его не так горяч, не достигает температур целосущностного расплавления и диффузии. Брамс мог сочинять музыку, рыдая и разрывая на себе одежду, но сомнительно, что подобное самозабвение могло бы овладеть им в обладании женщиной. Волшебные звуки рояля были для него реальностью в такой же мере, как сама жизнь. Здесь его вера и накал Эроса в нём достигали высшей точки, кайроса , то есть целосущностно (насколько это вообще возможно для падшего человека в падшем мире) вбирали его в дух.
9. СУБЛИМАЦИЯ ?
Половые переживания у мужчины нетерпеливей, но мельче, стремительней, но поверхностней, острей, но короче чем у женщины. Мужчина призван к сублимации в творчестве иных ценностей именно потому, что почти не может сублимировать непосредственное половое чувство. Сублимировать непосредственное половое чувство?!... Здесь, по-видимому, неизбежен встречный вопрос: но ведь сублимируют как раз именно от полового чувства во что-то «высшее», иное?... Так-то оно так, да только это мужская сторона проблемы, мужская постановка вопроса. Сама идея сублимации есть лишь понятийное выражение потребности мужчины преодолеть слабость своего полового духа. Парадоксально именно в половой любви мужчина не может быть полноценным половым существом, целостным излучателем половой энергии творчества. Он не может целиком отдать полу свою духовно-эротическую энергию. Чтобы полностью активизировать духовную энергию Эроса, мужчина должен её сублимировать. Здесь вспоминается мысль Бердяева о половой энергии, как едином эротическом источнике всех творческих энергий. Это также указывает на верность бердяевской догадки о том, что пол есть пол-овинчатость, разорванность, что грехопадение разрушило какую-то таинственную первотварную целостность, разбило целостный Эрос как единый сосуд духовно-творческой энергии, дарованный Богом тварному бытию. Целостный Эрос раскололся на эротику двух пол-овин, двух полов. И по-видимому раскололся неравномерно. Мужчина оказался меньше, слабее в непосредственном творческом духе пола, но больше, сильнее в творчестве иных ценностей. Женщина оказалась меньше, слабее в творчестве иных ценностей, но осталась ближе к непосредственному духу пола, в духе пола оказалась больше, сильнее, цельнее. Можно предположить, что в мужчине, в Адаме, осталась незажившей рана, нанесённая ему женщиной, Евой, которая, собственно, и совлекла его в грехопадение. В женщине же осталось непреодолённым некоторое презрение к Адаму, как более слабому, не воспрепятствовавшему ей в её соблазне. Как бы то ни было, женщина в отличие от мужчины, выражаясь языком современных понятий, сохранила способность сублимировать непосредственное половое чувство, сублимировать прямую энергию пола в Любовь. Её половая энергия в меньшей степени есть дробная сексуальность , в большей степени есть целостный Эрос. Она меньше нуждается в ином. До чего мужчина возвышается в творчестве иных ценностей, то женщина стяжает в сотворении высшей ценности половой любви. Женская Любовь сама в себе есть уже сублимация, преображение в иное, возвышающий духовно-творческий акт и если и не достижение целостности первотварного Эроса, то достижение духовного-творческого пика, насколько он вообще достижим для падшего человека. Это и есть истинная духовная высота женщины. Здесь же и трагическая точка пола. В чем-то самом главном мужчина и женщина трагически не понимают друг друга.
10. ВЗРЫВ И ВЗЛЁТ
Для женщины телесное соитие в Любви – это взрыв и взлёт. В телесном соитии она способна достигать такого расплавления и просветления, такой близости к Богу, какая при известной доле условности сравнима лишь с достижениями музыкантов-романтиков на пиках их творческих вдохновений. Собственно, это и есть кайрос .
Взрыв и взлёт. Ну а что такое взрыв?... Когда взрыв бомбы перемешивает землю с небом, людей с машинами, плоть с железом – какая уж тут остранённость, какой разговор об эстетичности и неэстетичности, вообще об эстетике. Это потом, после взрыва, по обрывкам и обломкам, по разорванным кускам тел бродит эстетика и корчится от кошмарной антиэстетичности зрелища.
Любопытно, что некоторым людям, как женщинам, так и мужчинам, и половая любовь в её высших взлётах, и романтическая поэзия и в особенности романтическая музыка, представляются деструктивными, разрушающими человека и потому предосудительными. Это неправильная транскрипция правильной духовной интуиции. Действительно, потрясения человечности, связанные с духовными взлётами в половой любви, как и в переживании великих творений романтического гения, столь велики, что они порой ставят человека на грань его психических и душевных сил. Кайрос в этом мире мучителен, иногда трудно переносим. Достигая кайросов человек ощущает границы возможностей, его душат рыдания, его душа готова вырваться из тела, сердце готово разорваться. В переживании кайроса человек становится тесен сам себе. И ему может показаться, что такие взлёты, такие накалы губительны, что они разрушают. Они действительно разрушают, но разрушают они не человека, а его падшую плоть, не душу, а ту коросту грубой вещественности , которая сковала душу по грехопадении. В накалах предельных переживаний, в кайросах , человек начинает ощущать свою огненную и бессмертную первосущность. М. Бубер приводит очень поэтическую и проникновенную фразу Гегеля из его заметки «Дух христианства и его судьба»: «… в каждом человеке есть свет и жизнь, он принадлежит этому свету; и он не освещается светом, как тёмное тело, которое всего лишь отражает чужой блеск, а воспламеняется его собственное огненное вещество и становится его собственным пламенем» 116#**. Пламя это не только озаряет, оно и обжигает. Но именно в эти «моменты» человек начинает полной грудью дышать эротическим духом, Божественным «дыханием жизни». Высшие накалы половой любви (отнюдь не всегда и не непременно связанные с телесным соитием!), равно как и высшие накалы переживаний романтического гения на мгновение освобождают человека, вырывают его из узилища времени-к-смерти , возносят в вечность, но нервная система и психика, – индикаторы состояния падшей плоти, – испытывают при этом страшные перегрузки, они слепнут от света и содрогаются от ожога. Вагнер гениально пережил и выразил в «ТРИСТАНЕ И ИЗОЛЬДЕ» эту охваченность эротическим вихрем половой любви, когда влюблённые могут даже желать себе смерти, ибо чувствуют, что мир не примет, не вместит их Любви.
Воистину дух человеческий в плену! Он стремится к возможно более высоким накалам, ищет освобождающих кайросов , а плоть их боится, ибо под воздействием таких предельных переживаний на человеке в буквальном смысле трещат «ризы кожаны», данные ему Богом для жизни в падшем мире. Но как ни сильны эти предельные накалы переживаний, как ни высоки взлёты кайросов , они не могут удержаться, не могут решительно освободить человека, не могут окончательно вырвать его из «кожаных риз». Истинно сказано, что «тление не наследует нетления»! Не пройдя через смерть, не сбросив коросту грубой вещественности , не освободившись от «кожаных риз» тленной плоти, не может человек целостно войти в вечность. И потому когда кайротические «моменты» предельных накалов, проходят, он с ещё большей мучительностью ощущает на себе давило времени-к-смерти , ещё теснее сдавливают его охранительные «кожаные ризы» плоти. Нужно мужество, чтобы, несмотря на всю травматичность духовных взлётов, продолжать искать их и желать их, не отступать перед предельными накалами кайросов . Нужно мужество, чтобы вопреки грустной неизбежности остывания признать, что не эта охлажденная во времени грубая вещественность , а та краткая пронзительная огненность была истинной высшей жизнью.
В телесном соитии Любви женщина неизмеримо больше чем мужчина способна на потрясение, взлёт и духовно-душевно-телесную диффузию, то есть на такую предельность переживания половой любви, при которой уже нет места никакой эстетике и антиэстетике в её привычных охлаждённых значениях. Любящая женщина способна всей сущностью своей войти в телесное соитие. Мужчина же – не только в прелюдии, но и в кульминации соития... в самом оргазме – всегда, или почти всегда немножечко «со стороны» , немножечко «потом» , немножечко «уже после взрыва» . Мужчина – почти всегда немножечко сторонний, и «боковым зрением» стороннего наблюдает антиэстетизм падшей плоти. Мужчина почти никогда не бывает весь во взрыве и взлёте, он чаще, чем женщина, несвободен от бездуховности сексуального акта, не способен изойти целосущностно в соитие, сделать его целостно половым, хотя и добивается телесного соития жадно и нетерпеливо. В непосредственном своём влечении мужчина домогается того, на что в результате оказывается неспособен – на целосущностное расплавление, на полную диффузию, на взрыв. Острота и краткость мужского оргазма не должны здесь вводить в заблуждение... это всё не имеет отношения ко взрыву. В половой любви взрыв – это не краткое, это перемена качества... именно расплавление и пребывание в ином качестве, в качестве слиянности. Это кайрос , это раскрытие каких-то иных горизонтов. Женщины иногда рассказывают мужчинам о большей продолжительности своего оргазма , об инакости своих переживаний телесного соития. Редкие мужчины с более женственными душами (с выраженным элементом «Ж» по всё той же классификации Вейнингера), могут порой в воображениях сублимационного творчества поймать и запечатлеть некий смутный образ чего-то, совсем не похожего на тривиальный сексуальный акт, чего-то иного, как, например: «За этой женщиной маячило волшебное будущее — родство душ, общие вдохновения, взаимность молчаний, стремительные разговоры взглядов и… близость, волнующая близость… без пота и побоища, без тяжких горно-обогатительных работ, без грохота отбойных молотков и скрежета зубовного, — близость почти тишины и почти бездвижия, близость тонкого пламени и пластично оседающей свечи, легко соединяющихся в озерце горячей полупрозрачной материи. За этой женщиной возникал медленный, неотвратимый, как судьба, Рахманинов...» 1 16##. В сущности это не вполне мужское воображение и вообще не типично мужской разговор. Не мужской потому, что в процитированном отрывке ищет выражения не бессущностная механика сексуального акта, а образ именно сущности , реал изованного духовного смысла половой любви, иного качества, инобытия . Это инобытие есть бытие слиянное и преображающее, которое мы и называем плотью единой . Мужчина же традиционно гордится как раз бессущностным – животной гордостью гениталий, то есть материальной внушительностью своей автономной эго -истической плоти, выносливостью, победоносной спортивностью, способностью быть физически неутомимым в механике сексуального акта, в коллекционировании оргазмов . Надо, однако, признать, что и нетипичный мужчина, мужчина с относительно более женственной душой, плоть едину способен (если вообще способен!?) скорее вообразить, чем пережить. Мужчина скорей способен сублимационно, то есть художественно, во сущ ествить образ плоти единой , чем сотворить плоть едину как живую жизнь – на это способна именно женщина. Для женщины ещё до рождения ребёнка и, мы рискнём утверждать, независимо от рождения ребёнка, плоть едина может становиться прямой духовной реальностью половой любви. Для мужчины же плоть едина, даже если и возникает в сублимационных вдохновениях, в телесности остаётся образом чаще всего утопическим. Однако такая утопичность небесполезна для мужского рода. Она может (могла бы) приблизить мужчину к пониманию того, чего ищет, к чему стремится женщина в половой любви и конкретно в акте телесного соития, прояснить ему его собственную духовную слабость, ибо он – мужчина – как правило, даже не ищет, даже не стремится ни к чему подобному. Не стремится, не ищет... но может (мог бы!) с бoльшим пониманием выслушать откровенные признания женщины, её жалобы, и не мешать, а в лучшем случае посильно (но не физической силой и упорством, а душевно-духовной ангажированностью, то есть не сексуальной , а духовной потенцией) помочь ей в этих запредельных для него переживаниях, в со-творении той высшей ценности, которую сам он творить почти не в силах. Возможно, что в оргазме женщины больше от оргазма теургического, целосущностного, от утерянной райской способности сотворять чудо. Нам думается, за редчайшими исключениями только женщина способна достигать этого, то есть – творить это до некоторой степени чудо половой любви. Потому и неэстетичность телесного совокупления значительно меньше проблема для женщины, потому и сосредоточенность её на телесной близости больше, дольше...
11. ПРОБЛЕМА «МАТЕРИАЛА»
Если у женщины нет столь выраженной, как у мужчины, эстетической проблемы в половой любви, то у неё есть куда более тяжелая проблема «материала» . Женщина всей жизнью зависит от избранного «материала» , ибо ни в каком ином «материале» не может воплотить, во сущ ествить верховную ценность половой любви, к творчеству которой призвана. Проблема «материала» для женщины есть проблема целоличностная, а не ремесленная, духовно-душевная, а не сексуальная . И эта проблема куда более трудно разрешима, чем проблема поиска качественного камня для скульптора. Чтобы сотворить произведение половой любви, женщина должна обязательно любить свой «материал» , она должна любить избранного мужчину. Отдавая свою Любовь, она отдаёт не одно тело и не мастерство только своё, а всю себя. В Любви она избирает не частную сексуальную«пригодность» , а целосущностное качество, вернее, даже не избирает, а скорее доверяется Любовью, возлагает свою веру на целосущностную человечность любимого. Замена «материала» связана для женщины с драмой, с тектоническим разломом судьбы, с катастрофой.
Существует такая проблема и у мужчины, но у него она чаще всего не чревата катастрофизмом, хотя может сильно потрясти судьбу. Мы думаем, что мужчина, за исключением самых редких случаев, не вкладывает в половую любовь так много как женщина. Он легче идёт на замену «материала» , более того, даже не имея намеренья за/менять, легко из/меняет избранному. Он всегда больше потребитель, не связывает свою творческую состоятельность с целосущностной уникальностью женщины, которую избирает. У мужчины в половой стихии, как правило, всё поверхностней и слабей. По слабости своего полового духа мужчина всегда дальше от идеи небесного брака. Женщина совершает половое избрание в гораздо большем чувстве ответственности перед вечностью, чем мужчина, более подвластный в своих избраниях временным сексуальным влечениям. Потому ему так нужны замены (измены). Женщина в половой любви религиознее мужчины, глубже, ответственнее перед Богом за своё избрание, даже если эта религиозность в ней бессознательна. Мужчина и в грехопадении-то играет ведoмую, а не ведущую роль... роль слабого... сначала подчинённого и подчиняющегося, а потом жалующегося: «И воззвал Господь Бог к Адаму... не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева и я ел» /Быт. 3, 9, 12/.
12. МУЖСКОЕ И ЖЕНСКОЕ
Нам не дано до конца познать, как мы сотворены Богом. В нас есть и неизменно остаётся последняя тайна тварности. Но у нас есть вера в Бога-Любовь, и в согласии с нашей верой мы можем предполагать, что женщина по сотворению имеет какие-то высшие духовные способности, которых нет у мужчины, и эти высшие способности связаны именно с половой любовью.
Женщина более сердечна, мужчина более рационален, женщина преимущественно интуитивна, мужчина преимущественно рефлективен. Такова, во всяком случае, актуальная сущностная взаимоситуация полов. И хотя именно мужчина чаще домогается женщины, дышит ей в шею жарким дыханием сексуальной горячки , нам представляется, что некая главная, может быть даже вечная роль мужчины всё-таки – созерцать и действовать, глядеть на звёзды, творчески осмысливать и совершенствовать мироздание. В этом мы видим возможность раскрытия высших духовных способностей мужчины. Нам думается, что именно мужчине, – не только, но, прежде всего ему, – желает Бог показать совершенство Творения, красоту и многообразную сложность Им сотворённую, что именно от мужчины Он ждёт посильного сотрудничества в преумножении красоты и совершенства Творения. Возможно, женщина есть в большей мере выражение чувства Любви самого Бога к первенцу-мужчине. Может быть, женщина и сотворена именно как плоть (во-площение) Божией Любви. Может быть, именно это и значит «помощник»? «Не хорошо быть человеку одному» – сказал Бог. А не означает ли это – «не хорошо ему быть без близкого, телесно ощутимого выражения Моей Любви к нему» ? Ведь человек сотворён во плоти, он не чистый дух, он должен переживать Бога и плотью. Не есть ли женщина дар доступной, активной, телесно ощутимой Любви Бога к мужчине?
Из мужского «созерцания звёзд» , из вдохновений от этого созерцания, растёт творчество интеллектуальных и художественных ценностей, творчество мысли и красоты... познание, эстетика. Мужчина есть созерцатель и строитель. Его восторженная любовь к вселенной и его творчество, пережитое как Эрос, как Любовь вдохновляющая, есть его специфическое выражение любви к Богу.
Из женщины же растёт Любовь Бога к мужчине, призыв не окончательно уйти в созерцание красоты Божия Творения, обратить внимание на самого Отца, который любит... именно не только одобряет, а любит страстно, восторженно, нежно... как может любить Отец удавшееся дитя. Как выражение Любви Бога, женщина есть дополнительное вдохновение мужчины, великое поощрение его особого творческого призвания. В любящей женщине – но только в любящей – мужчина может чувствовать благословение Бога, оправдание и подтверждение смысла своих творческих устремлений.
Почему сугубой сексуальностью мужчина низит себя и ранит женщину? Потому что этим он оскорбляет и профанирует Любовь Бога и ожидание взаимности. Может быть, и сама безумная любовь женщины к чаду, ею рождённому, есть признание Бога в Любви к человеку, дар Любви Божией через сотворённую женскую Любовь? Любовь женщины к мужчине, которую она не просто обретает, а питает, то есть именно творит, есть её специфическое выражение Любви к Богу. Маларме говорил, что «Мужчина – тень Бога для женщины, которая его любит».
Ведь Божественная Жизнь побуждается безначальным ЭРОСОМ, Неизреченной Любовью, неукротимой творящей силой, обитающей в Боге, наслаждением Сверхбытия давать бытие и даровать наслаждение бытию . Оттого и Замысел Божий о существе Творения есть Замысел о Любви, оттого и Творение, даже и искалеченное грехопадением, всё-таки движется силою духовно-эротической, силою Любви, имеющей в женщине и в мужчине свои специфические выражения.
Мы верим, что в райском состоянии человек-мужчина не так сильно уступал женщине в способности творить высшую ценность половой любви. Мы верим, что и человек-женщина не настолько потенциально уступала мужчине в способности к творчеству иных ценностей. Очевидно, что грехопадение колоссально подорвало первотварные духовные силы обоих полов. Мы верим в некую андрогиничность первых людей до их грехопадения. Эта андрогиничность выражалась не в двуполости, а в большей гармонии, большей полноте и сближенности мужского и женского начал в каждом из полов. Была разность, была специфичность, непохожесть, дополняемость, но не было такого глубокого непонимания, такой чуждости побуждений и целей одного пола побуждениям и целям другого, не было трагедии непересекающихся исканий, не было вражды и мести, потому что не было кошмарной всеразъединяющей тирании эго . Над всеми разностями и несходствами царила райская целостность, небоязнь, доверие, и прежде всего некое ныне утраченное сходство, общность эротического устремления, не знавшая эго -истических самоудовлетворений одного за счёт другого, не искавшая первенства и власти одного над другим. Эго , вошедшее в мир с грехопадением, есть самое мучительное обнаружение прoклятости, которой человек подверг самого себя и весь тварный космос.
В женщине тщетно ищет во сущ ествления утраченная, но оставившая след в духовной прапамяти, теургическая сила. Сила целосущностного взрыва и диффузии, великая сила расплавления и слияния себя со своим другим в половой любви, такого расплавления, такой диффузии, которая способна целиком вобрать в себя мужчину как возлюбленное целое, не разрушая и не пожирая его. При таком слиянии побеждается власть всеразъединяющего эго , возникает высшая эстетика, эстетика плоти единой , эстетика восторжествовавшей через женщину Любви Бога к человеку. Имя этой эстетики – Эрос, преображающая красота половой любви – любви целостного человека к целостному человеку.
Но увы, человек падший не имеет тех способностей, какие имел человек безгрешный, первотварный. Грехопадение подорвало в женщине дар сотворять высшую ценность половой любви. Не уничтожило его вовсе, но отняло у него теургическую силу. Мы говорим – «подорвало в женщине...» , мы продолжаем говорить о женщине, ибо это её главный дар. В мужчине превалировали дары иные, тоже имевшие силу теургическую, и тоже утратившие эту силу в богоотпадении. Человек падший перестал быть теургом. Люди вышли из катастрофы грехопадения лишенными духовной силы творить чудо. Это и есть помрачение духа, оскудение Эроса.
Женщина по грехопадении сохранила потребность и способность сама целосущностно расплавляться, взрываться и диффузировать, но она не может расплавить, взорвать и окончательно диффузировать мужчину. Мужчина вышел из катастрофы грехопадения значительно более ослабленным в способности отвечать взрывом на взрыв, расплавлением на расплавление. И тогда в женщине, продолжающей искать утраченное, наряду со способностью к сотворению ценности половой любви открылась хищность. Вместо того, чтобы расплавить мужчину, женщина пытается его пожрать. Чтобы расплавиться и целосущностно диффузировать в женщину мужчина должен потерять себя, быть пожранным. Но разрушаясь и теряя себя, мужчина утрачивается для женщины как целостный человек, делается её придатком, не возлюбленным другим, а презренным вторым. Таким образом, женщина либо страдает от невозможности добиться от мужчины в половой любви целосущностной взаимности, либо же оттого, что пожрала его и не видит в нём больше целостного человека, с которым только и можно сотворить эту верховную ценность. Мужчина со своей стороны либо чувствует, что может быть пожран и защищается остранённостью, тем же самым греховным эго -измом, из-за которого и утратил способность к целосущностному слиянию, либо отдаётся пожиранию, но при этом утрачивает не эго , а личность . Вот и разорваность, вот и опустошенность обоих после телесного соития... вот и горькое послевкусие оргазма ... посткоитальная печаль.
Плоть человека-мужчины стала слишком грубой и нечувствительной к тонким целосущностным движениям, слишком эго- истической... слишком легко удовлетворяющейся своим коротким дессертом. Дух же его стал слишком слабым, чтобы достигать температур расплавления, чтобы диффузировать и при этом не терять, а обретать себя.
Плоть человека-женщины, сохранив сравнительно большую чувствительность и тонкость, ответила неутолимой хищностью на оскудение присущего ей теургического дара расплавлять и вбирать целостного человека-мужчину. Дух же её продолжает требовать теургического чуда половой любви, и это неутолимое требование причиняет женщине тяжкие страдания.
Духовно-эротический акт телесного соития, акт творческий, телесный акт половой любви – слияния во плоть едину , в целостный Эрос – превратился в короткий эго -истический сексуальный актик: для мужчины ещё более короткий, чем для женщины, для женщины ещё более горький, чем для мужчины. Оба ищут Спасения, но каждый ищет его в чём-то своём, чаще всего мало понятном другому. И оба зависят друг от друга, ищут друг друга для целосущностного единства, к которому по греховности своей сделались неспособны.
Всё претерпело разлом, всё стало фрагментарным, разъединённым, разорванным. Между всеми и всем пролегла вражда эго . Воистину грехопадение исказило всё. Может быть, андрогиничность, о которой так мечтал Бердяев, и есть утраченная способность к двуединству, к возникающему из расплавления сплаву, в котором она (женщина) целосущностно диффузирует его (мужчину) и в него, а он из этой диффузии, из этой слиянности, из проникнутости ею, не повреждающей его сущность, указывает ей на звёзды? Может, андрогин – это и есть двуединое слиянное дитя Божие, творчески обитающее в Его Любви через женщину и творчески созерцающее совершенство Его Творения через мужчину?
В падшем мире слиянное дитя почти невозможно, ибо Эрос падшей твари слишком ослаблен, слишком подвластен всеразъединяющему эго . В падшем мире доминирует отчуждение и хищность, взаимное недоверие и... одиночество бездуховности. Танатическое одиночество. Любовь, истинная половая любовь, – Эрос взаимного слияния целостного человека-мужчины с целостным человеком-женщиной, – крайне редка. Само то, что такая любовь всё же встречается в духовно обессиленном и растленном мире, свидетельствует не просто о её возможности, но о её угодности Богу, ибо в редких счастливых приближениях к целосущностной слиянности человек познаёт такую полноту и полноценность, такую красоту чувств и гармонию отношений, какой не может познать ни в каком ином состоянии.
Но даже и сотворённая половая любовь в падшем мире всегда, так или иначе, ранена, неполноценна, неидеальна. И от этой неидеальности страдают оба, хотя больше всегда страдает женщина. Если мужчина твёрд в своём призвании к сублимационному творчеству, женщина страдает от невозможности так всеохватно любить его, как того требует от неё её духовное призвание. Если же мужчина целиком отдаётся ей и теряет своё призвание – она страдает от невозможности испытывать к нему целостную половую любовь, потому что тогда он уже не вполне он, ибо частично (если не полностью) пожран ею. Такова цена грехопадения.
13. ВЗАИМНАЯ НЕНАВИСТЬ
Накопившиеся в истории падшего мира одиночество и неудовлетворённость женщины давно уже перешли в скрытую, а нередко и открытую ненависть и презрение к мужчине. Мы говорим здесь не о быте, не о повседневности, в которой женщина часто проявляет низость, не желает знать и понимать творческое призвание мужчины, требует от него жертвы призванием во имя материального устроения. Это всё не о Любви, не от Любви, ибо Любовь, истинная половая любовь, как раз, открывает женщине красоту в призвании мужчины (возможен и инверсивный вариант), делает её понимательницей и спутницей, более того, вдохновительницей мужчины на творческое свершение. Мы говорим об отчуждении более корневом, более глубоком, об отчуждении мужчины, происходящем от слабости его полового духа. И мы говорим о женском отчаянии, которое пронизывает весь падший мир до самых его глубин и производит на свет этих страшных «детей» , этих уродов души, – ненависть и презрение.
Естественно, что женское отчаяние и презрение порождает ответную ненависть и презрение со стороны мужчины, который опускается даже до употребления своей превышающей мускульной силы против женщины, хотя должен был бы использовать эту силу, чтобы оберегать и защищать (насколько способен оберечь и защитить) чувственно более богатое, но мускульно более слабое, менее пригодное к грубой борьбе с «прoклятой землёй» женское существо. Ведь в нём, в этом существе, несмотря ни на что – единственная надежда мужчины на высшую человеческую ценность, которую сам он сотворить не способен, на любовь целостного человека к целостному человеку .
Скрытая вражда между полами – одно из тягчайших, быть может, тягчайшее последствие грехопадения. Вражда эта породила свой собственный устойчивый термин отчуждения – «любовь-ненависть» . В истории совершается отчаянная борьба женщины за сотворение ценности половой любви и одновременно её месть мужчине за его почти полную неспособность не только самостоятельно сотворить, но даже ответно со-творять эту ценность. Недоверие, а часто и неверие женщины в половой дух мужчины породило и укоренило сознательно/бессознательно прививаемое девочкам уже в процессе воспитания пренебрежительно-опасливое отношение к противоположному полу. Девочка (за редкими и счастливыми исключениями) обречена становиться женщиной в отравленной атмосфере недоверия ко всему мужскому полу. Ей с юности объясняют, а потом она и сама начинает замечать, что «все мужчины одинаковы» , то есть, что абсолютное их большинство видит (или так же согласованно не видит, если она недостаточно привлекательна наружно!) в ней только объект анонимного сексуального влечения и стремится войти с ней в контакт вовсе не для того, чтобы преодолеть эту духовно-душевную анонимность, а лишь для того, чтобы удовлетворить за счёт её влекущей плоти своё эго -истическое сексуальное влечение, совершить с ней бездуховный сексуальный акт ( «make love» , «fare l’amore», «Liebe machen» ). И женщина начинает видеть свою силу не в духовно-эротическом призвании к половой любви, а в искусстве бездуховно манипулировать мужчиной через его сексуальность . Не будет преувеличением сказать, что большинство преступлений, совершаемых мужчинами, побуждаются если не прямо, то косвенно, женщиной. Демоном-побудителем в отчаянной борьбе за деньги и власть почти всегда видимо или невидимо выступает женщина. Богатство мужчины и его власть стали оружием в борьбе за женщин, ибо вся та роскошь, которую можно приобрести за цену денег, и всё то влияние, которое даёт власть, ничего не стоят, если в их эпицентре не подразумевается полное утоление мужчиной его сексуальной произвольности.
Со стороны мужчин в свою очередь традиционно культивируется пренебрежительно-агрессивное отношение к женщине. Женщина на протяжении всей истории находилась в положении подчинения и самых грубых видов материальной зависимости, часто вообще не рассматривалась как человек. Мужчины, нам думается, всегда сознавали слабость своего полового духа, влекущего их по жизни в бесконечном поиске будоражащей новизны, сознавали, что не способны ни сотворить самостоятельно, ни даже со-творить с женщиной духовную ценность всеохватной половой любви. На Востоке это понимание породило узаконенную в шариате «этику» гарема, в христианском мире оно замалчивалось, но всё равно присутствовало. Мужчины зрелые знают по опыту и сознательно/бессознательно передают своим сыновьям, что не способны дать женщине той глубины, содержательности и устойчивости полового чувства, которого она от них ждёт, которого требует. Вместе с тем они правильно чувствуют, да и на собственном горьком опыте убеждаются, что женщина всё равно стремится целостно обладать ими и поскольку не может добиться обладания через Любовь, пожирает их. Всё это формирует в них и в их сыновьях робость, иногда даже страх перед женщиной, как перед каким-то ненасытным чудовищем, вампиром, эго -истически иссасывающим мужскую силу. И хотя, как правило, именно мужчины чаще «меняют» женщин, постоянно пытаются склонить их «легче» относиться к близким отношениям, они же сами, чтобы защититься от страха перед женщиной, чтобы прикрыть свою ущербность, слабость своего полового духа, придумали и почти повсеместно насадили мнение, что «все женщины – шлюхи» . Исторического пращура этого мужского суждения можно разглядеть ещё в приписываемой Конфуцию шутке, что влюблённость есть не что иное, как неоправданное преувеличение разницы между одной женщиной и другой. За этой по видимости невинной шуткой стоит мрачная мысль, что в конечном итоге от любой женщины можно получить примерно одно и то же, и что ждать от неё большего, по меньшей мере, неразумно.
Вся история падшего человечества есть история полового эго изма и сексуального потребительства. Творчество, которое должно было бы определять сущностные отношения между мужчиной и женщиной, так же редко проникает в эти отношения, как и вообще редко формирует человеческую жизнь. Между полами доминируют нетворческие отношения взаимного пользования и скрытой вражды.
14. СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ
До сих пор мы говорили, подразумевая классически сложившуюся историко-нравственную, а правильней было бы сказать – историко-безнравственную ситуацию между полами. Прошлый век с его сексуальными революциями внёс существенные поправки в эту ситуацию, хотя принципиально не изменил, а только ещё ухудшил духовное состояние человечества. Веками укоренённое неравноправие женщины, неуважение к ней и агрессивное помыкание ею, проросло ответной агрессивностью в женщине и, наконец, вырвалась наружу, перейдя из здоровой идеи эмансипации – уравнения в достоинстве, уважении и гражданских правах, в уродливое стремление перенять пороки мужчин, и прежде всего мужскую половую поверхностность и душевно-духовную нетребовательность (слабость), обратив её как «силу» против самих мужчин, или, точней говоря, уравнявшись с ними в праве на эго изм. Современная женщина очень старалась научиться и во многом научилась смотреть на мужчину так же, как он смотрит на неё, – как на объект анонимного сексуального влечения, которым надо пользоваться, не стремясь преодолеть духовно-душевную анонимность, не добиваясь от мужчины целостного акта половой любви, а удовлетворяясь, как и он, актом сексуальным. То, что Пьер Безухов с негодованием и презрением «рекомендовал» Анатолю Курагину: «Забавляйтесь с женщинами, подобными моей супруге,— с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата...» – современная женщина постаралась исполнить с максимальной точностью до наоборот. В этой новейшей женской «этике» можно различить отражение всё той же шутки Конфуция, только вывернутой наизнанку: в конечном итоге от любого мужчины можно получить примерно одно и то же, и ждать от него большего, по меньшей мере, неразумно. Но и дурно понятной эмансипации женщинам не хватило. Из отчаяния и одиночества женщины, из невозможности сотворить с мужчиной духовную ценность истинной половой любви и из опустошенности подражанием бездуховному сексуальному потребительству возник феминизм , не просто ложная, а уже монструозная идея самодостаточности женщины. Нам представляется, что феминизм есть в своём роде ultima ratio , последнее средство женщины отомстить мужчине, отомстить т. ск. абсолютно – вычеркнув его из своей жизни.
Бердяевская мысль о том, что в падшем мире дух не узнаёт себя в собственных творениях, есть истинно пророческая мысль. Дух женщины, не узнающий себя в изуродованных мужской духовной слабостью и сексуальным потребительством плодах половой любви (мы здесь, опять-таки, имеем в виду не столько детей, сколько сами разрушенные экзистенциальные отношения), страдает и претерпевает поистине жуткие искажения. Женская сущность ничто жится. Отношения между женщиной и мужчиной делаются всё более животно-функциональными, всё менее духовно-сущностными. Нередко женщина уже начинает свой путь с мысли о детях, наперёд возлагая на них всю ту ценность Любви, которую она a priori не надеется во сущ ествить в мужчине. Ей это a priori даётся не только в воспитании, но в социально-историческом опыте, перешедшем уже в устойчивое коллективное сознание. Соглашаясь на брачный союз с мужчиной без Любви, но в расчёте на обеспеченность и близкую перспективу рождения детей, или решаясь зачать ребёнка от анонимного влечения, то есть от безэротического сексуального акта, женщина уже наперёд планирует духовно-душевную измену мужчине с ребёнком. Но Любовь к ребёнку не может быть заменой Любви к мужчине, ибо она есть продолжение этой Любви. «Не хорошо быть человеку одному» – означает не «плохо без ребёнка» , а «плохо без возлюбленного, без своего другого» . Измена мужчине с ребёнком невозможна. Женщина не может сотворить с ребёнком то предельное единение, ту высшую духовную ценность половой любви, которую может и должна сотворить с мужчиной, ибо ценность Любви совершает себя в свободном духовно-эротическом творчестве, а не в плотском рождении по распорядку природной необходимости. Духовная энергия пола, которую, не будучи в состоянии отдать мужчине, женщина стремится вложить в ребёнка, часто развращает и разрушает психику детей. Но даже если это худшее и не происходит, всё равно постепенное, – в силу взросления, – отдаление ребёнка от матери наносит женской сущности незаживающую рану, оборачивается для неё тяжелым разочарованием, пустотой, обрекает на страдания, на чувство одиночества и обез дар енности.
Небесный брак женщины возможен только с мужчиной, и только как акт духовно-творческий, как горение Эроса. Только так совершается единение, угодное Богу. Таков, например, гигантский творческий акт половой любви легендарной Кончиты, калифорнийской аристократки, Марии дела Консепсьон Марселла Аргуэльо (Maria dela Concepcion Marcella Arguello) к русскому графу и камергеру двора его Императорского величества, Николаю Резанову. Пятнадцатилетняя девочка, и уже к тому времени нареченная невеста, она влюбилась в Резанова, прибывшего в Калифорнию с торговой миссией. И Резанов полюбил Кончиту. Он обручился с ней и вскоре покинул Америку, чтобы испросить у императора разрешение на брак. Однако в России Резанов тяжело простудился и умер от лихорадки. Кончита ждала его тридцать пять лет, не веря смутным слухам о его смерти. А когда, наконец, некий английский путешественник достоверно сообщил ей, к тому времени уже пятидесятилетней и всё ещё ждавшей возвращения возлюбленного, что Резанова давно нет на этом свете, она дала обет молчания и так сохранила верность своей Любви... верность, продлившуюся полвека. Как ни грустно снижать духовный накал этой потрясающей душу истории, но, увы! и здесь, похоже, мужчина уступает женщине в силе полового духа, в способности творить высшую ценность половой любви. «Осознавая необходимость калифорнийских поставок в Русскую Америку, Резанов решает закрепить благожелательное отношение испанцев к нему браком с Кончитой. Вот как он описывает свои "частные приключения" в донесении графу Н.П. Румянцеву от 17 июня 1806 года : “...Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Видя положение мое неулучшающееся, ожидая со дня на день больших неприятностей и на собственных людей не малой надежды не имея, решился я на серьезный тон переменить мои вежливости. Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. Всегда шуткою отзывалась она об ней. "Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего". Я представил Российский посуровее и при том во всем изобильной, она готова была жить в нем, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие”» 116///. Так сорокадвухлетний вдовец и камергер граф Резанов сам описывает своё сватовство и обручение. В видах государственной необходимости (так по крайней мере он доносит Графу Румянцеву) усматривал Резанов в самолюбии Кончиты возможность сближения с американскими испанцами. Это, впрочем, нисколько не умаляет удивительной женской Любви, Любви, подлинность которой Мария дела Консепсьон Марселла Аргуэльо оплатила всей своей жизнью.
Такой великий акт духовного творчества возможен и в наше время, но он уже почти непонятен, менее понятен нашему времени, чем какому-либо другому, и более того, даже неприятен ему. Эта история действует как шок, как касание обнаженного нерва, она манит, но она и беспокоит совесть, мешает цинично обустраиваться в комфорте сиюминутных запросов эго . Творческий акт Любви такого масштаба не вмещается в «этику»сексуального потребительства, которую усвоила и осознанно практикует современная женщина. Растение великого эротического духа не вписывается в карликовую растительность бездуховной «тундры» . Оно не оптимально для климата бездуховности. Великие акты оригинальной совести неуместны в бездуховном мире преобладающего сексуального потребительства, такие акты совершаются только в духе пола, творящем духе Любви. Готический собор мог быть центром средневекового города, но он неуместен среди типовой многоэтажной застройки. Личност ная архитектура духа нелепа среди массового строительства потребительской цивилизации. Как ни горько нам, понимающим всю слабость и виновность мужчин, признавать это, но переход современной женщины от этики творчества половой любви к «этике»сексуального потребительства есть ещё более страшное духовное падение, чем падение мужчины, существа заведомо более слабого, более низкого в духе пола. Омнипотенциальность, как вседозволенность, губительна для всякой человечности, но омнипотенциальность женщины в половой сфере поистине ужасна. Потому что это падение с большей высоты. Оригинальная совесть женщины, её высшее духовно-творческое призвание, то есть вся она, как Образ и Подобие Божие, как сущность, больше чем мужчина о что живается в духовно-творческом акте половой любви, но и значительно больше, чем мужчина ничто жится в практике бездуховного сексуального потребительства. Отверзающаяся в женщине мэоничность воцаряет вокруг поистине непереносимую тьму.
Справедливости ради надо заметить, что этому страшному духовному падению женщины в современном мире зеркально отвечает столь же глубокое духовное падение мужчины в его специфическом духовно-творческом призвании. Если, будучи в стихии пола в основном потребителем, мужчина прежде всё же оставался духовно потентным сублимационным творцом на ниве ценностей художественных и интеллектуальных, то в наше время он катастрофически теряет и эту свою силу. «Донжуанский список» Пушкина – это жестокий диагноз его духовной слабости в половой любви, но его гениальная поэзия есть обнаружение в нём великой эротической потенции, гигантский выброс духовной энергии пола, истинный взрыв Эроса в сублимационном творчестве. Судьбы большинства мужчин-творцов мало привлекательны (а порой и отвратительны, как, например, в случае Пушкина) в смысле сотворения ценностей половой любви, но эти судьбы озаряет свет великой сублимации, они пленяют иными творческими ценностями, иными духовными взлётами.
Однако цивилизация породила «массовую культуру» 116(**), затопляющий всё на своём пути поток ремесленных однодневок, повсеместно и «с успехом» заменяющих духовные ценности. Цивилизация дробит целостную человечность, хочет индустриализовать духовное творчество, но на деле убивает его, поощряя культурное потребительство точно так же как поощряет и потребительство сексуальное , делая ненужными, излишними напряжения целостной субъективности целостного человека. Проблема половой любви исчезает с горизонта событий, остаётся проблема «секса в большом городе» . Ни творчество верховной ценности половой любви, ни сублимационное творчество иных ценностей невозможно без накалов и взрывов Эроса, а такие накалы не могут быть поставлены на поток. То, что раньше было произведением, ныне сделалось продуктом и изготовляется индустриально. Такие взрывы Эроса как творчество Данте, Гёте или Родена с их гигантской сублимацией возможны и в наше время, но ужас в том, что, как и великий взрыв Эроса в чувстве Марии дела Консепсьон Марселла Аргуэльо, они не нужны и уже почти непонятны нашему времени: «…теперь ясно обзначилось, что культура против цивилизации, что потоки текут в разные стороны» 116(***). Ни Эрос великой Любви, ни Эрос великих сублимаций, не вмещаются в потребительскую «этику» эпохи, отменившей мощные движения духа и не востребующей не только великого творчества высшей ценности половой любви от женщины, но и никакого великого сублимационного творчества от мужчины.
В алгоритмах функционирующих механизмов цивилизации Эрос оказывается излишен. Эрос взрывоопасен и мешает равномерной работе машины. В каннибализме тотального взаимопотребления наступает тотальное иссякновение Эроса как единого духовного источника творческой энергии, из которого прежде женщина упрямо стремилась сотворить ценность половой любви, а мужчина упрямо черпал энергию сублимации.
15. ДЕМОНИЗМ ПОЛА
С половой стихией и главным образом с женщиной, как более потентной носительницей этой стихии, традиционно связывается некий демонизм пола. Это древнее как мир недоразумение. Принято разделять дух и пол. Сам первородный грех является краеугольным камнем этого укоренившегося разделения. Однако разделение это неверно, и половая стихия духовна, духовна вся человечность, она первотварно была пронизана Духом, «дыханием жизни». Дух пола, как всякий дух – от Бога. Это всё тот же нетленный дух Эроса, великий первоисточник творящей энергии, который питает всякое человеческое творчество. Половая любовь есть не просто творчество, а как мы видим высшее творчество, творчество верховной богочеловеческой ценности– любви целостного человека к целостному человеку . Любовь каритативная и любовь дружеская при всей их высоте и духовности в сравнении с всеохватностью половой любви суть более частные духовные движения. Можно испытывать любовь сострадательную и любовь-дружбу, не принимая человека целосущностно, до конца. Но половая любовь невозможна без целосущностного приятия любимого. Она, собственно, и творится как целосущностное приятие. Творчество половой любви требует от человека максимального напряжения и концентрации не физических, а прежде всего и главным образом духовных сил. Никакое (за единичными исключениями) произведение художественного или интеллектуального творчества не требует всей жизни, не взывает в такой степени всем своим существом к сотворению на вечность, не взыскует небесности с такой силой, как половая любовь. Субъект половой любви – избранник – должен быть вечным. Это и абсолютное упование, и непреклонное требование всякой души человеческой, даже той, которая уже, казалось бы, потеряла веру и живёт компромиссами и суррогатами.
Грехопадение положило вражду между всем и вся. Человеку трудна настоящая дружба, трудно даётся ему сострадательность каритативной любви. Но наибольшая трудность – это всё-таки трудность половой любви, трудность сотворения верховной ценности тварного Эроса, любви целостного человека к целостному человеку. Здесь происк сатаны наиболее «успешен» . Эго , впущенное им в Творение, есть самый могущественный демон. Это он – демон эго -истической сексуальности – оторвал плоть от духа и открыл человеку пагубное умение автономно наслаждаться телом, не задействуя при этом душу, не стяжая ценности духовной. Демонизм пола не в неотразимой притягательности половой любви, не в её непобедимом магнетизме, – в этом как раз именно дух пола, в этом огонь Эроса, сущность, смысл, что . Демонизм пола – в оскудении Эроса, в угасании духа пола, в торжествующем ничто жестве самочинной бездуховной плоти. Человека может разрушить сексуальность , но его никогда не разрушает половая любовь, ибо любвь половая, как и всякая Любовь, – это «дыхание жизни», это весть от Бога. Она предполагает сотворение, мобилизацию духовных сил, манифестацию сущности в напряжении эротической воли, она есть великий творческий акт оригинальной со-вести, раскрывающий и утвержающий в человеке Образ и Подобие Божие, делающий его сопричастником Божественного ЭРОСА, духовным сотрудником Бога в Замысле о Любви. Почему так потрясает и захватывает человека влюблённость? Потому что влюблённость – это первое могучее напряжение духовно-эротической воли, это предчувствие величайшего из возможных творческих актов, акта истинной половой любви. Льву Толстому принадлежит замечательное наблюдение: «Посмотрите на влюблённых – все талантливы!» . То, что влюблённость чаще всего гибнет в дальнейших отношениях, так и не развившись в Любовь, свидетельствует об ужасающей подорванности духа Эроса в падшем человеке, о его неспособности ответить на Божию весть, совершить подлинный и полноценный творческий акт оригинальной со-вести.
Демон обитает не в любящей женщине, а в женщине, утратившей духовную способность к половой любви, в женщине, которая по тем или иным причинам не смогла состояться в этом своём высшем призвании, не возвысилась над безэротической сексуальностью . Любящая женщина не сексуальна , а эротична. В Любви женщина не демонична, а ангелоподобна. Она не унижает и не разрушает мужчину, а хранит и возвышает его, укрепляет в нём самосознание личности , ибо и любит она именно цело личност ность мужчины, целостным женским полом она любит в нём целостный пол мужской. Можно сказать, что в определённой степени своей Любовью женщина со-творяет мужчину. Говорят, что любовь женщины способна сделать мужчину лучше, выше, но на большей глубине это лишь означает – Любовью открыть и Любовью подтвердить в нём то высшее, что Бог вотворяет в каждом человеке. Бывает и так, что мужчина, редкий мужчина, способный к сотворению ценности половой любви, возвышает женщину. Это возможно, хотя представляет поистине редчайшее духовно-эротическое событие, редкое настолько же, насколько редок в мужчине духовный дар любить целостным полом. Такой редкостный дар половой любви запечатлён Куприным в образе Желткова в «Гранатовом браслете».
С половой любовью связано то, что Бердяев называл раскрытием тайны Лица любимого: «В творческом акте любви раскрывается творческая тайна лица любимого. Любящий прозревает любимого через оболочку природного мира, через кору, лежащую на всяком лице. Любовь есть путь к раскрытию тайны лица, к восприятию лица в глубине его бытия. Любящий знает о лице любимого то, чего весь мир не знает, и любящий всегда более прав, чем весь мир. ВБоге встречается любящий с любимым, в Боге видит любимое лицо» 116***. Истинная половая любовь есть соприсутствие человека Богу, их великое со-бытиe, подлинный акт богоединства. Любовь открывает любящему в его возлюбленном такое, чего не видит и не знает целый мир. Высшее знание человека о человеке, самое глубокое и самое достоверное знание, доступно только целостной половой любви – Любви между женщиной и мужчиной.
Демонизм действительно витает над стихией пола, но он никогда не связан с половой любовью. Демонизм проступает в «этике»сексуального потребительства, в духовном измельчании. Он сгущается в ненависти и мести – экстремах духовного падения. Демонична женщина, низменно манипулирующая низменной мужской сексуальностью , не возвышающая мужчину требованием целосущностного полового акта, а порабощающая его бездуховной наркотической зависимостью от актов сексуальных , поощряющая слабость его полового духа, использующая его греховную ущербность в корыстных целях собственного эго . Демонична женщина и тогда, когда в отчаянном стремлении любым способом достичь целосущностного полового слияния с мужчиной пожирает его, лишает личности , делает своим придатком, презренным вторым. Здесь демоническое начало проявляется с особенной жестокостью, ибо та самая женщина, которая вначале пожрала мужскую личность , в последствии не прощает мужчине без личност и, утрачивает Любовь к нему, платит ему презрением за ничто жество.
Демоничен бывает и мужчина, когда домогается женщины, обманывая бессущностной сексуальностью её целосущностные половые ожидания. Но надо признать, – мужчина чаще всего мелко демоничен. В стихии пола он скорее не демон, а «мелкий бес» , поскольку его дробные сексуальные влечения слишком минутны и очевидны, слишком мелки перед огромностью и глубиной целостного пола. Ущербная мужская «эротика» есть слишком малый сколок целостного Эроса, скорее карикатура на Эрос. У мужской «эротики» , как правило, не хватает ни энергии для высокого сущностного взлёта, ни решимости отчаяния для безоглядного падения в бессущностное. Мужчина с его лёгкой способностью удовлетворяться сексуальными актами чаще всего остаётся в тёпленькой середине потребительства. В половой стихии его редко охватывает огонь целостного Эроса, и столь же редко сковывает лёд демонизма. Мужчина в половой стихии скорее сер... он не способен вспыхивать как звезда, но не рискует обратиться и в черную дыру. Демонизм пола больше характерен для женщины. Её половое призвание требует большей духовной высоты, обещает более яркое свечение Эроса и одновременно чревато более глубокими провалами в бездуховность, большей тьмой. В ангелоподобии любви женщина ближе к Богу, чем мужчина даже в самых могучих сублимационных взлётах, но в демонизме безлюбовности женщина ближе к мэоническому небытию, чем мужчина, даже в самой разнузданной сексуальности .
Как бы то ни было, демон пола вселяется, – в женщину ли, в мужчину, – не от избытка силы полового духа, а от его недостатка, от немощи совершить половую любовь как творческий акт оригинальной со-вести, от бессилия творить любовь пола, как верховную духовную ценность целостного Эроса.
