На Восток уходит ветер за пустыней Иудейской
И над Красными Холмами раздувает паруса.
Мы приедем в дилижансе, старою тропой индейской,
И тогда по всей пустыне утром выпадет роса.
Никогда того не зная, ты включи хотя бы чайник,
ты свисти хотя бы молча и смотри своё кино.
А пока автобус едет всех автобусов начальник,
Тут ишак молчит и смотрит на тебя через окно.
Это что ли за окошком прямо тут дорога к Храму,
Это, стало быть, за дверью - намечается пейзаж,
Там у пальмы на стоянке чья-то мама мыла раму,
А пацан на самокате рисовал крутой вираж.
Ну, а вечером стоянка молча ждёт луну и полночь,
Не зовёт к себе на помощь ни звезду, ни вертолёт.
И идёт по ней собака, ты её, наверно, помнишь -
Даже, если дождь и ветер или ненадёжный лёд.
Просто улица и полдень, просто день сегодня полный,
Или день как будто круглый, или полная луна,
Но всё реже и всё тише перекатывают волны,
И уже почти не больно, и звезда уже видна.
13 декабря, 2011
Клементинская собака
У меня была собака
десять лет назад
И бывало с нами всяко
десять лет назад.
На краю любой границы
У любой земли
Мы летать могли, как птицы,
Плыть, как корабли...
Уходили мы беспечно
В лето день и ночь.
Разгоняли бесконечно
Даже тучи прочь...
Уважали разных кошек
И других собак,
Сколько счастья полных ложек,
Всё теперь не так...
Я иду куда-то мимо
Без неё теперь
По волнам Иерусалима
За другую дверь.
Но пока собака светит
Через облака,
Солнечным бывает ветер,
дружеской - рука...
Там, над улицею Бако,
Где проспект Хеврон -
Ходит рыжая собака,
Летний тихий сон...
Пустынная
Куда бы ни была дорога,
За ней по ней иду бегу
И дорога мне недотрога –
Луна на этом берегу
Я по утрам иду за солнцем,
Оно мне тоже друг и брат,
Мы с ним сияем во сто крат –
Когда горит твоё оконце.
Когда волной волну уносит,
И чайки в воздухе парят, -
То по-французски произносят,
А то по-русски говорят…
Я уважаю что пропало,
Душа гуляет налегке
Как будто снег сегодня талый
Как будто север вдалеке
И носит ветер по пустыне
Слова любви, слова простые
Наверно, день и вправду зимний…
А в небе шарик, а небо сине
Летний блюз
Играя джаз или гавот,
услышать долгий шум дождя,
По кровле дней, по кромке нот,
Куда-то к лету уходя,
Напеть вечерний, скажем, блюз.
Ты скажешь – вальс, попутный бриз...
Куда летит наш паровоз,
Возможно, в небо уходя…
Тут парус оборван, и дел гора,
Но время в часах растает –
И все телефонные номера
Вернутся на склоне дня..
А что было завтра, что будет вчера –
Не знает волна морская,
В лето тебя отпускает блюз,
Как на водопой – коня.
Пока горит в конфорке газ
(а он пока ещё – горит!),
Покуда пишется рассказ
и август что-то говорит,
Ты завари крепчайший сон
И наиграй индийский чай,
Включай немыслимый фасон,
А времена – не замечай...
Зелёные трамваи
Лидии Луговой
Укуталась душа по самые ботинки,
Гуляет не спеша по кромке и по льдинке.
Мы скоро устаём, февраль переживая, -
Мечтают о своём зелёные трамваи…
Но скоро пилигрим, теперь уже по рельсам,
Придёт в Иерусалим ближневосточным рейсом,
Мы сразу воспарим и удивимся чуду –
В трамвае посидим, гуляя отовсюду…
Покатит время вспять трамваем за монетку
Мы будем щебетать на самой лёгкой ветке,
Хорошие напитки, возможно, выпивая,
За эти вот кибитки, зелёные трамваи…
У Масличной горы озябла мостовая
А прежние слова я снова забываю –
Вдруг светится миндаль, и скрипочка играет,
Мечтают о своём зелёные трамваи…
Очнётся небосвод, все карты открывая:
Машиах к нам вот-вот приедет на трамвае!
Жестокий романс
От упоенья малиновой мастью
До охлажденья подробною местью, –
Песня такая у истинной страсти:
Вы к электричеству лучше не лезьте!
Ток переменный, тик постоянный,
Шок непременный, шик ураганный...
У беладонны привкус жеманный –
Прикус отменный, друг мой желанный...
Не надышаться, не наглядеться,
Бедному сердцу трудно сдержаться.
Трудно коснуться, трудно согреться…
Чтоб не разбиться, лучше расстаться.
Ток переменный, тик постоянный, –
Стиль несравненный, столь филигранный...
У беладонны привкус жеманный,
Примус настенный, друг мой желанный...
Встретиться вновь у белых акаций,
И удивиться, и растеряться...
Не надышаться, не наглядеться,
Только согреться, только – светиться...
Ток переменный, тик постоянный,
Бред откровенный, бренд многогранный…
У беладонны привкус жеманный,
Свет сокровенный, друг мой желанный...
Июльская песня
Володе Попову
Человек, прилетевший с планеты случайной,
Угостился печеньем песочным вначале,
И в созвездье Гитары Гавайской отчалил –
В летний вечер, в июле и в день выходной.
Мы играли с ним джаз на струне мандолинной,
В иудейской пустыне, где светят маслины,
И собака бежала дорогою длинной
По июлю за солнцем и даже луной.
Что ни день – то трамвай, то попутный, то встречный,
В ритме блюза постукивает беспечно,
В ритме сердца уходим путём бесконечным,
И бегут многоточиями облака…
За окном то ли вечность, то ли мой город,
Он и небу, и сердцу по-прежнему дорог,
Ожиданьем не слишком натягивай ворот,
Возвращайся скорей, а пока – пока.
Пусть созвездье Сомненья взойдёт ровно в восемь,
И за ним пусть приходит созвездие Осень,
Но созвездье Доверия льды и туманы уносит,
И восходит, представьте, Созвездье Любви.
А созвездье Надежды над Иерусалимом,
Над Москвой, Петербургом, Нью-Йорком и Римом
Всё летит и летит, хоть пока что незримо,
И сияет над нами созвездье Любви.
Фанданго
Художник пишет на просторе природу в поисках фанданго...
Меланхолично у забора, танцуя, расцветает манго.
Взлетает пальма в летнем шарфе, на счёт два-три или четыре,
На лютне, может быть – на лире... там, где Давид играл на арфе.
Вечерний танец летних улиц, и человек идёт, сутулясь…
Вокруг и фауна, и флора без разговора или флёра
Гуляют хоровод и танго, а нам с тобой играть фанданго.
Мы приближаемся друг к другу, на нас поглядывает небо,
И к нам протягивает руку… мы перечитываем лето
Ведём движение по кругу, и спотыкаемся нелепо…
Надета белая рубаха, сияет в небесах прореха,
А может быть, «Чакона» Баха… и всё больней неразбериха,
Хотя мы говорили тихо, но арфа отозвалась эхом.
Уже спускается суббота и, наконец, жара упала,
Мы вечно забываем ноты, и пройдено уже немало,
Синеет сумрак, время стало, как будто флейта прозвучала…
Шумят заплаканные штормы, хохочет невпопад валторна,
Шаги сбиваются повторно… такие бурные маневры,
Что у гитары сдали нервы… и танец кончился упорный.
Художник достаёт галеты, меняет туфли на штиблеты,
Предпочитая в этом мире другие специи в гарнире...
А на картине вновь по кругу, мы приближаемся друг к другу.