По гордой лире Альбиона усвоив пятистопный ямб,
Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь.
Задвинув набекрень короны, при свете мегавольтных ламп,
Мы отрицали веру в Бога и марксо-энгельсову муть.
Дыша синкопами блэк-джаза и уплывая от Битлов
В потоках вечных океанов со стаей желтых субмарин,
Мы юзали на унитазах вовсю партсъездный часослов
И диссидентствовали рьяно под небогатый выбор вин
на тесных кухнях. Вот морока, ни Бога нам и ни пророка, а под язык не валидола б на кровати, а волосатый ком проклятий, что ты - старик, хоть крепки ноги, соком тело, да в нем душа закостенела - свободы нет. Ты синергически на взводе, но день за днем, и год уходит копейкой в свет.
Менялись "новости" на "вести", и отраженья в зеркалах
Струились по иным лекалам в потоках денежных пластов.
Рождалось поколенье пепси, а имя тихое Аллах
Уже навязчиво бренчало на нервах стран и городов.
Мир, став подвидом лотереи, пытался соблюсти баланс,
Объединением Европы сравняв развал СССР;
С улыбкой старого еврея, порезав атлас на пасьянс,
Косила верой тихий ропот страда непопулярных мер.
Прошли года, десятилетья, с тобою дети и их дети, и дом - трамвай, где есть места и номер рейса, и масло пролито на рельсы, знай, проползай. Попёр на пик ты или в штольню, собой забит ли, горд собой, но, как ни крути, ты - тот тринадцатый присяжный, который понял, что не важно, куда ползти.
2. Какое лето было между нами!
Какое лето было между нами!
В слепящем блеске новомодных магий, оно, звеня цветными голосами, сливало нас в коктейль из душ и влаги под шелест мягких волн в сыпучей охре, и на закате, в свете теплой меди ... Наверно, свыше дал нам кто-то добрый сезон командировочного бреда.
Какое лето в прошлое скатилось, свернувшись под осенним небом сонным! Работа, дом, семья... Но вдруг, как милость, зажжется под дождливую канцону в глазах последний луч хмельного солнца с краснеющей иллюзией смущенья; и угол отражения эмоций в два раза больше их угла паденья
3. Об элементах творческого процесса
Мой мир - мой лузерский билет из детских фильмов про джедая, где мне от роду пара лет, а голова уже седая, где крутится калейдоскоп событий, драных на клочочки, и где приход сгоняет поп по образу поповой дочки. Там словом держится забор, а многословность - высший гений, там Оруэллов "Скотный двор" создал систему уравнений, где порционны смех и страх, где труд за так - почетным делом, и по нечетным - денег швах... Я злой? Да просто наболело еще тогда... Теперь процент двух лет на тушку населенья мне давит, как бухой клиент на потаскухино решенье шекспировского "дать - не дать", а может, чуточку глобальней.
И стих шевелится опять в пыли убогой грязной спальни, кряхтя, ложится на поля прочитанной семь раз газеты, затейливый как три рубля бумажкой баксового цвета. И вроде я опять поэт: седой висок, плохой английский, сигарки вместо сигарет, без полной миски, с тощей мисской, клубком сырых невнятных слов, разбитых штук по пять построчно.
Лишь неформатное "любовь" опять плывет в канаве сточной
4. Полупроводник (ощущений)
Сквозь линзы глаз я жаждал отыскать свой верный путь в потоках ощущений,
Стирал до дыр кирпичные ботинки, и износил две тысячи биноклей.
Я, свой мирок скроив себе подстать, сложил из сотен мнений самомненье,
В один конец крутя свою пластинку, как полупроводник от Дабл-ю Шокли.
Подспудно предвкушал тоннаж наград в конце одностороннего движенья,
Порой не понимая, почему же бываю оглушен потоком встречным,
В котором снова черту я не брат, хоть тень бледней, и стерлось отраженье,
И краски ночи по бензину лужи струятся чем-то, отдаленно млечным.
Я был готов отдать всего себя идее направлений безвозвратных
Да только вот наверное отдачей откинуло от ям с телами павших,
И плавно, не любя и не скорбя, я влился в созерцательно-приятный
Клиент-набор Канатчиковой дачи, никем, нигде и никогда не ставших.
Теперь бреду и вглядываюсь в даль, и вдаль иду, почитывая Даля...
Спасибо, что меня не обругали, а что не похвалили - тоже жаль
5. Баня
Лениво веник плавает в тазу,
Над каменкой парок немного туже,
И как-то сонно подсыхает лужа
Березовой водицы. Там, внизу
В истоме растекаясь по скамейке,
Пышна, вальяжна, словно сытый кот,
Мне улыбаешься, и мутноватый пот
Стекает с белых плеч дрожащей змейкой.
Я как-то сверх обычного расслаблен,
И улыбаюсь в пустоту. С полка
Дыханьем дотянусь ли? Далека...
А если не коснусь - сгорю! Но встать лень.
Мир сжался, и не стоит ни гроша
Всё, что за этой дверью. Жар стихает,
И, расслабляясь, к небу воспаряет
И вниз стекает русская душа.
6. Корни и крылья
Я рос, мужал, учился жить с собой в согласьи,
Уйдя корнями в глубь земли обетованной,
Сплетал из дней уютных нить простого счастья.
А в небе плыли корабли моих желаний.
Своим корням я строил дом, вжимаясь в почву,
Берег ревниво от ветров и мелкой пыли;
Но иногда погожим днем и лунной ночью
Вздымали кожу мне с боков шальные крылья
И вот однажды всё сбылось в одно мгновенье,
Взорвав покровы, разметав мой эпителий,
Взметнулось белое тугое оперенье,
И я, от счастья пьяный, крикнул "полетели!!!"
Рванулся к небу, в синеву, глотая ветер,
И крылья бились за спиной, как парус вздорный,
Но содрагались подо мной в кровавом цвете
В струну натянутые рвущиеся корни...
Душа металась между небом и землею,
Текли года в потоке жалкого бессилья,
Устав давно от нежеланного покоя,
Спина слабела, покрываясь серой пылью...
В стремленьи к небу и проклятие и милость,
Что в унисон звучат в трагизме верхней ноты.
Меня под корень подсекла несовместимость
Стабильной жизни и свободного полета
7. Презумпция неравенства в любви
Любовь являет правила свои,
Когда один лишь подставляет щеку
Для поцелуя...
Разольешь по строкам
Презумпцию неравенства в любви,
Вбивая рифмы в белоснежный лист -
Чтоб в клетке одинокого экстаза
Ей посвящать оборванные фразы,
Взмывая на обломках крыльев ввысь.
И, под нехитрый блеф ее историй,
Счищать кармин запёкшихся чернил;
Опять и снова, из последних сил
Ловить луну на черной глади моря...
И санки полюбить возить на гору
Для той, что ты на горе полюбил
8. Виртуальный сонет
Он вновь и вновь признанья ей писал.
Она смотрела нежно, очень лично,
С заставки монитора. Он, привычно,
Письмо отправив, сам себя ласкал
Прикрыв глаза и думая о том,
Как все-таки ее однажды встретит
В реале.
Ну а где-то на другом
Конце земли, все в том же Интернете,
Она писала о своей любви;
Из принтера ползла его улыбка,
И так же, в свете монитора зыбком,
Она ласкала прелести свои...
Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть об оргазме в Интернете
9. Многие точия!
Сон разума, наверное, не тяжек,
Чему там тяготиться? Разве, ветру?
Хихикает и не дает поблажек
Судьбища тем, кто вырос выше метра:
Побаловались с мокрыми штанами,
Теперь довольно! В гору, что есть мочи,
Наматывать знакомыми словами
Из строчек ожерелья многоточий!
И мы - вперед, к свершеньям и вершинам,
Строча свой бред на белые листочки.
Но, многоточно препиная спины,
Их удлиним на пядь до пятой точки.
С растянутою паузой и вздохом,
В привычный быт услужливо загоним
Отсутствие портьер на пыльных окнах
И грубые мозоли на ладонях,
Там, во дворе, землицы влажный холмик,
Да на траве валяется лопата
10. Цыганочка в израильском пейзаже
Накатил хамсин-тоска на субботний вечер,
Город сеткою песка туго вяжет плечи
Растекается душа желтоватым воском,
Жизнь проходит не спеша по полотнам Босха
Не видать на небе звезд, влага липнет к лицам,
И удачи тощий хвост под скамьей пылится
Пусть мне мир не приберег пять тузов в колоде,
Ты оставь меня, песок, дай плечам свободы
Жаркий день давно угас, воздух лижут свечи,
Заглянуть бы хоть на час в тот далекий вечер,
Где мой детский голосок свой напев выводит...
Ты оставь меня, песок, дай плечам свободы.
Вот к песку я на поклон, он мне пухом в ноги,
Море шумом черных волн делит звук на слоги
И упал Луны кусок с тихим плеском в воду,
Ты оставь меня, песок, дай плечам свободу.
Я набрал его в ладонь из прибрежной пены,
И свернулось теплым сном на ладони время
Кружит голову Восток памятью Исхода,
Ты оставь меня, песок, дай плечам свободу.
