№8/3, 2010 - Проза

Марк Азов
Житие Валаамовой ослицы, рассказанное ею самой

Не всякий осел (я уж не говорю о человеке) найдет в себе мужество честно признаться: " Я осел!" Я тоже не могу о себе этого сказать, потому что я не осел, я - ослица. Да, именно та самая ослица, о которой всем известно: "Валаамова ослица заговорила". Почему вдруг заговорила? О чем заговорила? - не всякий знает и даже не интересуется. Хотя любому ослу понятно, что если уж и ослица заговорила, значит ей стало невтерпеж и не могла она больше молчать, дошло до края!.. А сейчас, к тому же, появилась возможность записать... Чему вы удивляетесь? Тому, что ослица заговорила, не удивляетесь, а тому, что научилась писать, удивляетесь. И это в то время, когда любой осел печатает на компьютере.
Последнее, конечно, шутка переводчика. На самом деле говорящая ослица писать не умела и все, что вы сейчас прочитаете, записано с ее слов учеником пророка Билама (Валаама) - мальчиком, который в любое время года спал под навесом, где стояла ослица, заботился о ее корме, убирал навоз, менял подстилку, помогал при родах, поил водой из Евфрата и сам, при возможности, пил ее молоко.
Итак, я, почтенных лет ослица, в прошлом не менее почтенного пророка Билама, диктую притчу свою для знания и поучения рожденных в будущих поколениях людей, ослов и народов.
Никто не может знать заранее, что ему в жизни предстоит свершить или совершить, особенно когда он еще никто. Знал ли ты до своего рождения, кем ты явишься на свет: козлом, бараном или скорпионом, львом, жабой, человеком или сколопендрой? Но уже с первого дня рождения на теле твоем проявляются признаки дальнейшего течения судьбы. Я родилась у неприметной серой ослицы, на которой мог ездить каждый, кому не лень. Иной раз даже двое здоровенных рабов умудрялись взгромоздиться на хребет моей бедной матушки и, болтая ногами, гнали по каменистой дороге вверх, к седловине горы... Но я родилась не такой, как остальные ослята. Моя еще не просохшая шкурка обещала стать белой, как облака. И в ушах хозяина, когда он это обнаружил, раздался звон серебрянных монет. Я вырастала белой ослицей с загадочными черными очами и черными метками вокруг розовых ноздрей. Купцы на базаре в Пторе, окружив, щупали мои лодыжки и, торгуясь, вцеплялись в крашенные бороды друг другу. Никто не посмел бы перекинуть ногу через мою спину, обрисованную черной бархатной дорожкой от начала гривки и до конца хвоста. Ни у кого не оказалось столько денег, сколько требовал мой хозяин, и базар уже разошелся, и стали горы лиловыми, а я - силуэтом на фоне неба, когда пришел необыкновенный покупатель, который сказал обо мне так, как не говорили в наше время даже о всякой женщине - только о царице. Он сказал, что влюбился в меня!
Ты, наверно, догадался - это был Билам, сын Беора, которого называют у иных народов Валаамом и пророком, но он был маг. Цари Вселенной, очерченной земным кругом, не смели поднять на него руку, хотя у него не было войска и чресла его не были опоясаны мечем. Оружием его было слово. И слово его было опаснее меча, потому что убивало издалека. Но не как стрела из лука или камень от пращи - те преодолевают расстоянье, а слово Билама - время. Если Билам прозревает мор - то рано ли, поздно ли приходит мор и Ангелы-вредители косят народ бо-лезнью. Если же глад предрекает Билам, то, сколько бы не минуло урожайных лет, последует год неурожайный - и иссохнут груди матерей и раздуются от бескормицы животы младенцев. А стоит Биламу предсказать войну - цари не изнуряют свой дух ожиданием и начинают резню, дабы не дозволить противнику схватиться за нож первым.
О слове Билама говорили, что оно золото. Но это не так: золото можно растратить, а слово, когда он его менял на золото, все равно оставалось при нем, и он его снова менял на золото.
И вот этот безмерно богатый человек, прийдя на рынок, не стал покупать коней, которых запрягают в царские колесницы. Он предпочитал нас, длинноухих послушных потомков некогда диких онагров, сохранивших выносливость и силу предков, их твердые бока и несгибаемые хребты, но при этом - умение стоять и ждать, терпеливо жевать колючки, переваривать жизненные впечатления в глубине своих грустных глаз и философствовать, шевеля ушами.
Одно лишь не нравится людям - наше ослиное упрямство. Но, как покажет дальнейшее повествование, именно эта моя женская черта характера уберегла хозяина от большой беды.
Должно быть, маг Билам, действительно был пророком, потому что сразу же, почти не торгуясь, купил меня. Да и стоило ли ему долго торговаться, если я стала для него одним из орудий добычи золота еще и еще. Когда цари, князья, вожди племен и богачи видели Билама, одетого, кстати говоря, в хламиду из некрашеной шерсти и босого, но едущего на царственной белой ослице, они, повинуясь магической силе, развязывали кошельки. И Билам не расходывал зря мою магическую силу и только в редких случаях (чтоб не примелькалась) седлал меня...
Поэтому у меня, в отличие от других ослов, оставалось время для учебы. Да, да, ты не ослышался. Других ослов бросали где попало, хорошо еще если привязывали к деревьям, от которых иногда, хоть не надолго, падала тень на их раскаленные спины. Меня же держали у входа в дом, под навесом, где отроки, отданные пророку в ученики, писали тростинками на глиняных таблицах и постоянно бормотали слова, заучивая урок. Магов, колдунов и пророков из них все равно не получалось - с этим надо родиться, как родилась я в белой шкуре - зато мой хозяин имел дармовых слуг для дома, ухода за садом, пастухов и погонщиков ослов. Но они, бедные, так старались, заучивая слова, что надо быть... не то чтобы ослом... последним бараном, чтобы не научиться говорить. Тем более, если ты, в данном случае, я, привязана к столбу навеса и не могу убежать куда-нибудь в колючки или поваляться в пыли - почесать холку, стряхнуть с себя кровососов и лягнуть копытами небо... Нет, коли уж отмечен каким-то особым даром, стой смирно, терпи и учись! Это мой завет тебе, мальчик.
(Ты, что, и это записал? Напрасно!)
Но наостри тростинку - сейчас пойдет самое главное. Это был день моей первой любви, потому я так хорошо его запомнила. Ко мне впервые подпустили осла. До сих пор среди окружающих ослов не находили достойного. Я не говорю о его мужских достоинствах. Ослы, как известно, славятся ими, и любой безграмотный деревенский осел, пожалуй, даст фору моему суженому. Но это был знаменитый белый осел из Мидьяна (Мадиама), украшенный седлом с цветным убранством, и в этом седле восседал старейшина мидьянитян... Остальные, приехавшие в этот день на ослах и верблюдах, были князьями и предводителями племен из страны Моав в цветных одеждах. Двор наполнился топотом копыт и руганью погонщиков. Чья-то верблюжья морда просунулась под навес... на меня никогда не смотрели с таким презрением - верблюды вообще скептики по-природе... и я уж, было, начала сомневаться в своей неотразимости, как раздался крик его - моего осла, призывный, отчаянный и неповторимый. Люди не слышат обычно музыки в ослином крике. Это понятно. Сравните наши и ваши уши (я уж не опускаюсь до иных подробностей). Может ли ваш мужчина понять - нашего? Представь - ты привязан к смоковнице на таком расстоянии от возлюбленной своей, что даже при ослиных мужских достоинствах расстояние все-таки больше. Может, теперь ты сумеешь понять, почему так трагически рвутся на вдохе наши арии...
Кстати, вышеупомянутый верблюд кривил свою нижнюю губу не от презрения, а, как позже выяснилось, от усталости. Дело в том, что приехавшие к Биламу старейшины моавитян нагрузили его не только подарками колдуну, но и приспособлениями для колдовства. Как будто у нас своих не хватает... Хозяин воспринял это как недоверие, и я с ним вполне согласна.
Впрочем, перегрузки объяснялись поспешностью, с которой снаряжался караван, а поспешность, в свою очередь, оправдывалась страхом.
Страх охватил людей, живущих в степях и предгорьях Моава, что тянутся вдоль долины Йордена, когда прибежали уцелевшие от эмореев, переправившись через Арнон, а была их горсть, не более, и рассказали, что некий народ, пришедший из Египта, просил позволения у царя их Сихона пройти через земли эморейские от границы и до границы. Притом поклялись не сворачивать с дороги на поля и виноградники местных жителей и из колодцев их не брать воды. Но не позволил Сихон тому народу пройти через границы его и выступил навстречу с войском своим, и пал тогда сам Сихон и сыновья его, и поразили пришельцы мечами все войско его, и овладели страной, и двинулись в сторону Моава...
В ту пору царем над моавитянами был Балак сын Ципора. Он захотел увидеть своими глазами, что за народ пришел из Египта через пустыню, и не мираж ли это, порожденный страхом, потому что до сих пор из Египта приходили лишь воины фараонов со множеством колесниц, и шли они иными путями, и не клялись не сворачивать с дороги, а, напротив, вытаптывали поля, разоряли виноградники, иссушали колодцы и облагали данью города... И вот вышел Балак на вершину горы, что к восходу солнца над долиной Йордена, и увидел своими глазами: народ этот уже расположился станом против него и покрыл лик земли, словно ночь легла не землю, столь он был многочислен.
Ты спросишь, откуда все это знать ослице, стоявшей под навесом за много дней пути от того места?.. Ну не от верблюда же, обдавшего меня презрением, а от моего возлюбленного белого осла, который на своей царственной спине привез затного мидьянитянина. Когда нас, наконец, соединили, чтобы получить многообещающее потомство и освободили ради этого от пут, мы долго еще гуляли бок-о-бок в кактусовом лесу, резвясь и болтая о разных разностях на языке, лишь нам одним понятном. И ты не думай, мой мальчик, что я единственная в мире ослица, понимающая человеческую речь. Говорящая - да! А понимать... способна даже собака, причем раньше, чем вы успеете сказать. Так что говорить об ослах, которым Бог дал уши!.. Ты когда-нибудь задумывался: для чего? Таскать на себе вьюки, живые и мертвые, можно и без этих украшений. Значит, у наших ушей высшее предназначение: слушать и постигать, постигать и слушать... Хотя никто не знает, для чего.
Когда Балак сын Ципора, насмерть перепуганный царь Моава, примчался к старейшинам Мидьяна с мольбой о помощи, моему красавцу оставалось только навострить свои уши, розовые, как морские раковины изнутри.
- Теперь обгложет собрание это все, что вокруг нас, - сокрушался Балак, - как бык обгладывает зелень в поле!
Так и сказал " собрание это", потому что не хотел сказать народ о пришедших из Египта. Он думал - они мятежные египетские рабы, бежавшие от хозяев. Но старейшины Мидьяна, увы, знали другое: "собрание это" вел мудрец, наделенный волей и силой пророка. И был он женат на дочери жреца из мидьянитян, потому им было доподлинно известно его присхождение и происхождение ведомых им от семени Авраама, Исаака и Яакова, прозванного Израилем - праотцев, вырывших колодцы на землях Кнаана и раскинувших свои шатры в пределах этих много поколений тому назад... Гонимые бескормицей и жаждой ушли они когда-то в Египет, а ныне вернулись на землю праотцев, и пришло их с единым предводителем двенадцать колен.
Узнав это все, царь Моава Балак пришел в смятение и стал умолять старейшин Мидьяна похоронить эту тайну в сердцах. Пусть всякий видит лишь нашествие разбойников из пустыни, а не возврат народа к истокам. И поклялись они замкнуть уста свои. Но можно ли замкнуть ослу уши?...
Правда, мой благородный друг - белый осел мидьянский был не из болтливых. Не случайно его не уводили с важных политических сборищ... Но чего не сделает любовь?! В миг откровения, когда падают плотины, прорывается и поток речей. И у людей говорят: "женщина любит ушами", - так что уж об ослицах говорить? !.. То, что нашептал мне друг мой белый, прижимая горячим боком к дереву алоэ, заставило меня напрячься тетивою лука, и уши торчали к небу, как две стрелы. И вот что он поведал мне со слов своего хозяина - старейшины медьянитян:
- Многие народы, порой, покидают места своего пристанища, гонимые голодом жаждой, свирепостью врагов, или в поисках удачи вытесняют с иных тучных мест еще более слабых. Люди постоянно толкутся, перетекая потоками с места на место, то завихряясь, то разбегаясь и снова сбиваясь в кучи, как базарная толпа. Но, куда бы не переходили народы, они либо несут с собою изображения своих богов, либо захватывают по пути чужие... А в стане двенадцати колен Израиля, так они себя называют, вместо изваяний богов - деревянный ларец, похожий на лодку, только плывет эта лодка не по реке, а по пустыне, качаясь на плечах людей. И никто в тот ларец не заглядывает, хотя все знают, что в нем - Закон, данный этим людям их единственным Богом, которого невозможно видеть, ибо у него нет лица. И вся сила неуемного племени, сумевшего бежать от колесниц фараоновых и уцелеть в безводной пустыне со стадами своими в течение сорока лет, именно в нем, в Законе. Людям этого не понять, - сказал мой друг, мудрейший из ослов, - потому что люди полагаются лишь на прихоть богов, затевающих между собою тяжбы. От того, кто из них победит в бесконечных войнах небесных и подземных царств, зависит и жизнь людей, их благополучие, падение и возвышение властителей, судьба земных народов и государств. А у колен израильских все зависит от исполнения Закона, и это значит - от них самих!
... На что это похоже? - спросил мой друг, поистине мудрейший из ослов, и не стал ждать ответа (как всякий изрекающий, он ждал лишь возможности продолжить изрекать). Это похоже на нас!.. Почему только - ослов? И на верблюдов, и на львов, орлов... даже крокодилов. Мы не творим себе кумиров, подобно людям, - мы дети природы и мы живем, охотимся и пасемся, по законам ее.
- Однако и у них... детей Израиля есть Бог.
- Потому что они все-таки люди. Льву не надо указывать законы. Они у него в желудке. И он не станет отбирать у меня мои колючки, потому что его законная пища - я сам.
После такой обнадеживающей тирады мой возлюбленный муж приступил, наконец, к самому главному... Нет, не к тому, что вы подумали. Он перестал прижимать меня к дереву алоэ и, отступив на шаг, чтобы картинно выглядеть, завершил свою речь:
- Народ, вернувшийся из Египта, будет драться за свою законную землю свирепо, как лев. А Балак - царь моавитянский - надеется, что боги решат его участь, и потому направил к твоему хозяину Биламу посланцев с принадлежностями для колдовства.
Дальше он мог и не рассказывать - я сама слышала, как знатнейший из князей Балака передавал Биламу слова своего царя:
- Пойди и прокляни народ этот. Прошу тебя! Может, я смогу изгнать его. Ведь все знают: кого ты благословишь - тот благословен, а кого проклянешь - тот проклят!
На что мой хозяин с важностью отвечал ему и прибывшим с ним моавитянам:
- Не торопитесь. Такие дела не делаются в спешке. Переночуйте здесь ночь, и я дам вам ответ, посоветовавшись с богом.
Чего стоили эти слова его, знала, пожалуй, лишь я одна из всех присутствующих.
Пророк в таких случаях укладывал гостей в доме, а сам отправлялся ко мне под навес, сгребал под себя мое самое лучшее сено и преспокойно храпел всю ночь, а потом говорил, что советовался с богом. Лично я никакого бога ни разу не видела, хотя, возможно, я в тот момент спала...
Но только не в эту ночь. Потому что нас разлучили с возлюбленным моим - белым царственным ослом мидьянским, который навсегда остался в памяти моей прекрасным принцем. Его хозяин - старейшина из Мидьяна не пожелал ночевать в нашем доме. То ли его оскорбило приглашение, обращенное лишь к посланникам Моава, то ли он заранее знал, чем закончатся разговоры Билама с богом. Ведь он, в отличие от других, понимал, что на стороне пришедших из Египта тоже может оказаться Бог... Но какое мне, скажи, мой мальчик, дело до их человеческих и божественных причуд?! Мою первую любовь покрыли седлом грубые рабы, сверху посадили трухлявого старца и били палками по благородному крупу до тех пор пока он не перестал оглядываться на мой навес, обнажил могучие зубы и, огласив прощальным криком осиротевший двор, сдвинулся, наконец, с места.
Могла ли я спать в эту ночь?... Ясное дело - не могла. И хорошо, что не могла, потому что судьба за мои страдания предоставила мне случай лицезреть настоящее чудо. Не успел Билам захрапеть, как все вокруг озарилось светом, в котором померк лик луны и звезды стерлись с небосвода. Будто молния остановилась в нестерпимом сиянии своем, и черными стали горы, пальмы, башни города Птора и короста его крыш. Огненный столб, соединивший земную твердь с небесной, прошел сквозь горы и крепостные стены, не сметая их, остановился над нашим домом, и голос Всесильного был Биламу из того столба:
- Кто эти люди у тебя?
Сомневаюсь, что Богу не было видно сверху, кто к нам приперся целым караваном. Представьте, сколько навоза они оставили на дорогах за несколько дней пути! Для чего Всевидящему понадобилось спрашивать о том, что и ослу ясно, я поняла значительно позже... А пока моему хозяину пришлось пасть, что называется, на лицо свое, то есть мордой на ослиную подстилку и, не смея поднять глаза, отвечать по возможности правдиво, кто к нему приехал, и зачем зовут его эти люди в страну Моав.
И сказал ему голос из столба света:
- Не езжай с ними и не проклинай народ этот, ибо благословен он.
Увидеть лицо говорящего сквозь свет было так же невозможно, как сквозь тьму, и мы оба с Биламом поняли, что это мог быть лишьтот Невидимый Бог, который дал закон пришедшим из Египта, а с ним шутки плохи. Поэтому Билам, как только его гости проснулись поутру (сам-то и глаз не сомкнул с перепугу), поспешно и довольно бесцеремонно стал выпроваживать князей Балака:
- Идите в страну свою, ибо не хочет Бог, чтобы я шел с вами.
И я даже не заметила, как они ушли: наш двор опустел для моих глаз раньше, когда его покинул мой друг. Другие ослы и верблюды, по мне, так и вообще не существовали...
И стало пусто, и время это выпало из моей жизни, как из разбитого кувшина - дно.
Как вдруг через много томительных дней мои уши уловили звуки движения на дороге: топот, скрип сбруи, удерживающей вьюки, дыхание, всхрапывание и надсадный хрип, пенье очумелого погонщика, похожее на вой, и даже крик осла... Но... нет, это не слезы, мальчик - это пыль задувает под навес... моего возлюбленного среди них не было, как и вообще не было мидьянитян, зато целая толпа князей Моава, вдвое больше прежней, ввалилась во двор, и были они знатней предыдущих, судя по одеждам, не только цветным, но и украшенным разной вышивкой. И караван верблюдов, словно нанизанных на одну веревочку, тянулся за ними, груженный на этот раз не приспособлениями для колдовства, а подарками пророку Биламу. Все это они свалили к его ногам и, не утруждая себя церемониями, чтобы не терять времени, загалдели, заглушая друг друга:
- Сказал Балак сын Ципора: прошу, не откажись!
- Прийди ко мне!
- Великие почести окажу я тебе!
- Все, что скажешь, сделаю!
- Прошу!
- Пойди!
- И прокляни мне народ этот!
На что мой Билам порывался ответить после каждой фразы, но успевал только рот открыть, пока не прорвался:
- Нет, нет и нет! Даже если даст мне Балак полный свой дом серебра и золота, не смогу я преступить повеления Бога Всесильного!.. Как вы себе это представляете?..
И гости покричав еще пол дня и помахав руками, в конце концов, плюнули и стали, уж было, грузить подарки обратно на верблюдов, как Бильм пожалел их
(гостей или подарки) и сказал:
- Ну, куда вы? Останьтесь на эту ночь, а я узнаю, что еще будет говорить со мною Бог.
Ну они и остались. А Билам снова отправился спать на мое сено, и снова ночь стала ярче дня в пределах одного лишь двора нашего: сноп света упал с неба и остановился посреди вселенской тьмы, и снова мы никого не видели, но голос Всесильного исходил из нестерпимого сияния Его:
- Если звать тебя пришли эти люди, встань и иди с ними...
И Билам вскочил... да чуть не ослеп и поскользнулся, и упал лицом в навоз, по-тому что сияющий продолжал:
- Но только то, что я буду говорить тебе, то делай!
Так повелев, Он свернул свой огненный шатер - и ночь, облегченно вздохнув, расправила крылья: снова высыпали звезды и лодочка луны продолжила свой путь по волнам черных гор на краю неба. А мой хозяин кинулся к каменному желобу поилки отмывать моей водой свое лицо от моего навоза, и он так торопился почему-то, что не стал даже будить слуг - схватил седло и сам принялся меня седлать, весьма и весьма неумело, отчего я начала кричать, перебудила остальных ослов, а они уж своих хозяев... Слаженный хор ослов никого не может оставить равнодушным. Важные князья Моава, потягиваясь и почесываясь во всех местах, куда только доставали руки, высыпали во двор и побежали к забору, когда пред их заспанными очами явился Великий Пророк Билам на белой ослице (я имею ввиду себя).
И погнал он меня к воротам, а остальные, обрадованные, кинулись седлать своих ослов и отстали от нас, пока седлали... Я резво бежала впереди - давно не дышала воздухом поля - и двор, где стояла на привязи, оставался позади, лишь одно обгоняло меня - надежда: а вдруг да встретится на пути мой друг - незабываемый осел мидьянский, чья шкура белее дня, а глаза чернее ночи. Вот - вот, ожидалось, вынырнут из-под уклона лепестки его ушей. И я не отрывала глаз от дороги...
И увидела: впереди, на дороге нашей, доселе пустой, неожиданно объявился свирепый воин с огромным сверкающим мечем. Непонятно, где он до сих пор прятался - вокруг ни куста, ни бугра... Но меч в его руке и глаза, горящие подобно волчьим, не оставляли времени на раздумья. Я мигом свернула с дороги в поле, надеясь обойти стороною неминуемую смерть, и тут же получила удары от разгневанного седока. Он что есть силы стучал пятками по моим бокам, не приученным, кстати говоря, к такому обращению, и уздою тянул мою морду обратно к дороге.
"Неужели он не видит опасности впереди, или мне всего лишь померещилось? " - подумала я. И, действительно, дорога была пуста аж до дальних заборов, огораживающих виноградники. И я смело побежала вперед, и вскоре уже трусила рысцой между сложенными из камней дувалами... как вдруг он снова вырос на нашем пути - тот же разгневанный воин с устрашающим мечом.
Как мог он незаметно забежать вперед по каменистой дороге, тем более - босяком?! Да! Я лишь сейчас заметила: обычно у воинов не только сандалии, но даже бронзовые щитки на ногах, а у это голые ноги. И весь он какой-то не настоящий. Но меч, которым он со свистом крутил над головой... Меч его описывал слитный круг, как спицы мчащейся колесницы. Меч был самый настоящий! И я, не смея двинуться вперед, прижалась боком к ограде виноградника, и ногу хозяина прижала к нетесаным камням, и тут же новый град ударов обрушился на мои бока. Провидец Билам, как оказалось, не видит смерти у себя перед носом и лягается как последний неграмотный деревенский осел, еще и колет меня в мою бархатную гривку палочкой - погонялкой с наконечником от стрелы на конце. А тропа между стенами неумолимо сужалась, и страшный воин, с его волчьим взором, теперь закрывал собою весь проход, не оставляя просвета. И мои передние ноги сами собой остановились и согнулись в коленях, так что седоку оставалось лишь съехать, как с горки, на заднице по моему хребту. И это привело его в такую ярость, что он, вскочив на ноги, обежал меня с тылу и начал крутить мне хвост, причиняя неслыханную боль (я уж не говорю об оскорблении!), чтоб я все-таки везла его навстречу гибели... Но я легла на дороге и лежала, как неживая, а он колотил меня толстой палкой, не жалея ни шкуры, ни костей... Так что, в конце концов, я не выдержала и заговорила:
- Что я сделала тебе, что ты бил меня уже три раза?
От неожиданости он уронил палку:
- Разве три? Ты что, умеешь считать?!
Мои способности к счету его настолько удивили, что он не удивился моей способности говорить.
- Был бы у меня меч, - заорал он, я вообще бы тебя убил за твои издевательства!
Представляешь, как мне стало обидно?
- Но ведь я же ослица твоя, - говоря, я едва сдерживала слезы, -на которой ездил ты издавна и до сегодняшнего дня! Разве было у меня обыкновение так поступать с тобою?
И он вынужден был признать:
- Нет.
Должно быть, за это все-таки честное признание решил Бог открыть глаза Биламу, и увидел он Ангела Божьего с обнаженным мечем, стоящего на дороге. Да и я увидела его во весь рост и поняла, как он мог передвигаться босой по камням: его ноги висели в воздухе, не касаясь земли. И меч такой длины не в силах поднять обыкновенный воин, его лезвие расширялось книзу, как луч солнца, пронзающий клубы туч на закипающем небе.
Никогда я не видела раньше, чтобы Билам так испугался. Он пал ниц и мычал, как телец, не в силах выдавить из себя слово. И сказал ему Ангел Бога:
- За что ты бил свою ослицу уже три раза? Ведь это я, Сатан, вышел на твою дорогу - и не свернула бы ослица от меня, я даже убил бы тебя, а ее оставил в живых!
Ясно - Билам стал каяться:
- Виноват, я не видел тебя! Но теперь, если тебе неугодно, то я возвращусь обратно!
Но ангел сказал нет:
- Нет, теперь иди, куда шел, но только то, что я буду говорить тебе, то и повторяй.
И сделался Билам послушнее школьника, и со мной обращался, как с дочерью своей. А тут как раз догнали нас князья Балака, и мы продолжили свой путь к Моаву, и Ангел шел со мною рядом, не замеченный никем.
- Как это получается, - осмелилась я спросить, - что я вижу тебя, а они нет?
- Людям не положено, - сказал он. - Человек, узревший Ангела, когда этого не хочет Бог, падает замертво с открытыми глазами. А мы с тобой можем видеть друг друга, потому что ангелы и животные - существа не человеческой породы.
Представляешь, мальчик, как вскружилась моя голова: ослы и ангелы одной породы!.. А он тем временем продолжал:
- Ты видишь - в этом месте дорога раздваивается. Куда ты пойдешь: направо или налево?
- Куда погонит хозяин.
- А я - куда укажет Бог. И только человеку Творец его дал право самому выбирать себе дорогу.
При этих словах я чуть было снова не сбросила бывшего пророка со своего хребта:
- Но, значит, на мне сидит не человек! Потому что вы с твоим Богом водите Билама, как осла на поводу. Притом дергаете почем зря то взад, то вперед. И у Бога твоего семь пятниц...
- Мы почитаем субботу.
- Ну, значит, семь суббот на неделе, и у его погонщика, у тебя - тоже. Сперва Он говорит "иди и делай, как я скажу", а когда тот пошел, ставит тебя с мечем на дороге, и когда тот поворачивает назад, ты говоришь "нет, таки да иди и говори, что я скажу!" И это у вас называется свобода выбора?!
- Свобода - для тех, кто идет, куда хочет, или не хочет - и не идет. А для тех, кто не хочет, а все-таки идет, - отвечал мне Ангел, - идет из-под палки или из жадности своей, в надежде где-нибудь незаметно свернуть с дороги, залечь и не дойти, у Бога остается только смерть либо рабство - третьего не дано.
Так вот почему Всезнающий спрашивал то, что сам знает, и велел то, чему не следует внимать. Конечно, Он разгадал моего Билама, и меня теперь понизили в ранге. До сих пор я, знаменитая белая ослица, возила на своей царственной спине Великого Мага - Колдуна - Волхва - Прорицателя и Пророка Халдейского Билама сына Беора, а нынче на мне катается подлый лукавый и жалкий раб!
- Но, если все в жизни так непрочно, может, и ты, мой ангел, вовсе не Ангел Божий... или мне послышалось - тебя зовут Сатан.
- Сатан - это не имя. Это работа такая. "Я вышел "лесатан" - помехою Биламу. Сегодня я Ангел Помехи, завтра Хранитель, Вредитель, Спаситель... Ну как бы это попроще тебе сказать: я разнорабочий Бога. Такой же осел, как твои собратья, которых можно навьючить, запречь, оседлать. И мы, ангелы, как и вы, не имеем своей доли в вечности. Не то что люди.
- Несправедливо, - обиделась я. - Ишачишь, ишачишь... потом отбросишь копыта - и никакой тебе загробной жизни.
Он посмеялся, потрепал мою гривку, обнял за шею и поцеловал между ноздрей:
- Дурашка. Может, как раз именно сейчас ты живешь загробной жизнью!
- Выходит, я уже была человеком?
- Не исключено.
- И могла бы заслужить лучшую участь.
- Не гневи Бога. Скорей всего, ты была доброй женой, и не бранила, хотя и не любила, мужа. За то ты возишь на себе человека, а не скользишь глистом в дерьме его чрева.
О! Я представила себе долю глиста - и дорога перестала быть каменистой, и солнце уже не палило, и ветерок гладил меня по шерстке, и ноздри мои щекотал уже запах влажной травы у ближайшего водоема. Как хорошо быть ослицей в вечности! Не забудь записать и это, мой малыш.

... Не зря запах травы у водоема щекотал мои ноздри: мы вышли к Арнону - границе Моава. Царь Балак уже ждал нас и повел в Кирьят-Хуцот, "Город Улиц", наполненных женщинами и детьми, так как мужи моавитянские стояли уже перед лицом врага. Тем самым Балак надеялся возбудить гнев Билама против пришельцев, ибо грозят они истреблением невинных женщин и детей его народа. И я сказала Ангелу:
- Ведь это так.
А он шепнул мне в ухо:
- Жены и дети есть и на той стороне.
- Значит нет правды в мире?!
- Есть, - отвечал мне Ангел, - но мира нет.
И уже смрадный дым горящих костей и мяса долетал вместе с дымом с Высот Баала, где предавали всесожжению крупный скот и мелкий, братьев и сестер моих, служивших человеку и жизнью своей и смертью с незапамятных времен.
Царь Балак надеялся умилостивить тем своего бога Баала, но Бог Невидимый с Ангелом Его стоял уже рядом, когда мы взобрались на вершину и увидели стан народа того, покрывшего шатрами землю.
И Балак, и князья его, сгрудившись, ждали с нетерпением, когда Билам обрушит проклятья на ненавистные шатры, но он говорил лишь то, что было вложено в его уста:
- Как проклинать мне того, кого Всесильный не проклинает, и как гневаться на того, на кого не гневается Бог? С вершины скал смотрю и с холмов вижу: вот, народ этот отдельно живет и между народами не числится! Кто исчислит прах Яакова и пересчитает пыль Израиля?!
Меня лишь удивили эти слова. Как это "народ отдельно живет"? Все народы живут отдельно... Но Балака и князей моавитских слова его громом поразили.
- Что ты сделал со мной! - обрушился Балак на Билама. - Проклясть врагов моих привел я тебя, а ты благославляешь!
Но Билам стал оправдываться:
- Что вложил в меня Бог, то я в точности повторяю.
А Балак схватил меня за уздечку, как простой погонщик, и поволок вместе с сидящим на мне Биламом на поле наблюдателей, откуда не виден был весь народ этот, а только край его.
- Может ты проклянешь оттуда?
Но Билам, отшатнувшись, замахал руками:
- По-твоему, Всесильный - как человек: там скажет, а тут передумает?
А Балак так вцепился в мою уздечку, что, казалось, готов оторвать вместе с головою.
- Прошу! Я возьму тебя на другое место. Может быть, понравится оно Всесильному - и проклянешь оттуда!
И привел нас на вершину Пеора, откуда видна лишь пустыня... Ветер уж смел с каменных плит на путях ее вместе с песком следы пришедшего народа, но только поднял глаза Билам и обратил свое лицо к пустыне, как открыл ему Бог там все колена Израиля, разместившиеся каждое отдельно. И был на Биламе дух Божий - живым дыханием прошел он меж моих ушей. И это было чудеснее видения огненного столба на нашем дворе в Пторе: мой хозяин Билам, злой, обжорливый, властный, сребролюбец и сластолюбец, который даже во мне видел приманку похоти своей, тучный немытый Билам, храпящий по ночам и испускающий ветры, стал вдруг подобен бродячим певцам, чьи пальцы ласкают струны, а голоса - крадут и уносят души.
И прошло дыхание меж ушей моих и полилились слова в мои распахнутые уши:
- Как прекрасны шатры твои, Яаков, жилища твои, Израиль! Как ручьи, извиваются они, как сады при реке, как алоэ, посаженное Богом, как кедры при водах. Переливаться будет вода через край ведер его, и потомство его - в обильных водах.
И я словно бы окунулась в гулкую тьму колодца, не слыша более ничего, что возглашал Билам со слов Бога... Ангел, которого я, не зная другого имени, продолжала называть Сатан, нашептывал мне в этот час иное пророчество:
- Народ этот не числится среди народов, потому что время других народов уже исчислено - и они будут растворяться без остатка в народах, пришедших им на смену. Те же, чьи шатры раскинуты внизу, не растворились в Египте и не растворятся вовек, хотя будут рассеянны по чужим странам. Должно быть, Авраам, Исаак и Яаков, - так сказал мне Сатан, - были крепкими мужиками: их семя не теряется среди плевел, и всходы не заглушаются сорными травами. И как ненавидят и как страшатся их сыны Моава и Амалека сейчас, когда они приходят тучей, так будут страшиться и ненавидеть их в могучих царствах земных, где будут бродить они поодиночке. Гнать, жечь, травить, презирать и гордиться ими, выдавая их творения, обретения и заслуги за свои!.. Их имена присвоят себе другие народы, их память, их мысли, их золото, даже их Бога объявят своим. Но никогда не признают своими их самих. И даже когда они будут возвращаться к колодцам, вырытым праотцами, скажут: "Это не ваша земля!" - потому что здесь будут жить уже совсем другие люди. И не окажется нигде такого места, где бы не жил никто.
Здесь я не стала слушать Сатана, потому что слова Билама достигли моих ушей:
- Народ этот, как лев, не ляжет, пока не съест добычи и крови убитых не на-пьется.
- Неправда, - сказал Сатан, - лев всей своей добычи не съедает: шакалы и стервятники роятся вокруг его добычи, когда лев лежит. Так и народ Израиля к одному лишь не приспособлен: сгрызть всех, кто препятствует ему, до косточек и даже косточки раздробить.
- Ты же сказал: он сможет пережить другие народы и дать потомство в веках?
- И не беру своих слов обратно. Такова природа этих людей. Такими их сотворил Всевышний.
Я посмотрела вниз на шатры, у которых хлопотали фигурки женщин, готовящих пищу на кострах, и на дерущихся ребятишек, на мужчин, они о чем-то яростно спорили, размахивая руками. Люди - как люди.
- Животные - и те не одинаковы, - сказал Ангел, - не все из них звери. Народы, истребляющие всех на своем пути, сами будут истреблены и не дадут потомства. А Израиль - ты же слышала - не числится среди тех народов.
Да, представь себе, мальчик, ангел Сатан было прав! И я видела своими глазами: даже сам Всесильный оказался бессилен одолеть природу этих своих творений. Сколько раз предупреждал Он их: "Если пристанете к остатку народов этих и породнитесь с ними, то станут они для вас западней и сетью, бичем для ребер ваших и тернием для глаз ваших, покуда не будете истреблены с этой доброй земли, которую дал вам Господь, Бог ваш. "
И мой хозяин, хитроумный Билам, вскоре разгадал, в чем слабость сильных. Как только Бог перестал гласить его устами, он нашептал князьям Балака всего лишь несколько слов, и послали они в стан врага дочерей народа своего с гроздьями фиников и винограда в руках, кувшинами вина на головах, а на устах - с приветом и любовью.
Усталым воинам Израиля все это, вместо гибельной резни, сулило долгий мир и доброе соседство... Но обернулось мором и войной, в которой сам Билам был, как козел, зарезан...

Впрочем, что я все о других и о других?.. Все-таки белый осел мидьянский оставил о себе память: я родила осленка - радость глазам моим и облегченье вымени. Тебе он был, как брат: и молоком моим делился и бегал наперегонки, ведь правда, мальчик? Вот только из двоих ты мне один остался. И даже после смерти Билама меня не покинул. А его однажды увели и продали, надеюсь, хоть не в злые руки.
И жизнь моя опустела, и опустел наш двор - никогда больше не снисходил к нам Бог, и позабыл обо мне Сатан - Его ангел...
И, как ты думаешь, мой мальчик, чем занят осел, стоящий в одиночестве под навесом? Не стоит особенно напрягаться - по глазам видно: размышляет. Вот так и я все чаще предавалась размышлениям: а что если? Если льва, например, женить на гиене? Сын их унаследует силу отца, всеядность матери, пожрет все вокруг, вплоть до мертвечины, и будет царствовать один. И то же я подумала о народе, который везде чужой, даже на своей земле: а что если этот народ, прославленный мудростью своей, породнить с другим, известным своей жестокостью?..
И эти мои размышления как будто подслушал мой новый хозяин, сын-наследник Билама: он вознамерился скрестить коня с ослицей. И вот, однажды привязал меня у коновязи посреди двора и выпустил коня из стойла. Все считали его красавцем, урода, с грубыми копытами, тяжелым животом и недоразвитыми ушами на громадной голове. А мне, после моего незабываемого осла, уже все они были безразличны, и я пропустила, как говориться, мимо ушей все, что со мной происходит... Но хозяин был в восторге. Все получилось, как он хотел: родился мул! Высокий, тонконогий и ушастый. Он унаследовал резвость и рослость от отца, выносливость, крепость и кротость от матери.
Но мулы никогда не дают потомства.




>>> все o Марке Азове здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"