Лейла торгует финиками в крошечной будке на Лесном, а ещё кусочками сушёной дыни и киви, и поджаренными ядрышками фундука и солёными фисташками, курагой и сладким кишмишем, а ещё черносливом, с косточками и без, похожим на её глаза, полуприкрытые гладкой кожей век цвета топлёного молока и стрелочками длиннющих иссиня-чёрных ресниц. Когда Лейла смеётся, на тугих её скулах появляются едва заметные ямочки, и Меджнун мурлычет под нос смешную песенку «в Намангане яблоки зреют ароматные, ты меня не любишь, ты ушёл к другой», - ведь Лейла ему почти как сестра, она тоже из Мары, как и он, и это он должен оберегать её от всякой шушеры, которой в избытке хватает на рынке, но вместо этого он смотрит издалека на её милые ямочки и глупо улыбается.
Лейла уже побывала замужем и растит сына, она всего на два года старше Меджнуна, и настоящее имя её – Кеклик, горная куропатка, но никто не может запомнить этого имени, и так Кеклик становится Лейлой..
При виде пушка, покрывающего смуглые её щёки и вздёрнутую верхнюю губу, сердце Меджнуна дрожит и смеётся, - он крошит сигарету в тёмных пальцах и улыбается чему-то внутри себя, но визгливый Наташкин голос возвращает к реальности Лесного, - куда??? Куда ящики попёр? Вот чурка…
Конечно, на самом деле его зовут Батыром. И Наташа знает об этом очень хорошо. Ведь это она, отмывая его ссадины и кровоподтёки, проводила пальцем по распухшим губам и всхлипывая по-бабьи, скулила, - Батырка..Батырка, и обцеловывала торчащие ключицы, и угловатые мальчишеские запястья. Наташке тридцать восемь, самое то, и пахнет от неё иногда портвешком, иногда парной женской влагой, - лето выдалось жарким, очень жарким, они спят безо всего, - Батыр то и дело сбрасывает с живота голую Наташкину ногу, всю в нежных перламутровых растяжках, - Наташка бормочет что-то спросонья и переворачивается на другой бок, и это уже нестерпимо, - огромные прохладные ягодицы, совсем беззащитные в розовом утреннем свете, и Батыр вжимается в них плоским животом и получается игра, такая детская игра в качели, - он покачивается на Наташкиных ягодицах и напевает смешную песенку на странном своём языке, а Наташка подпевает тонюсеньким голоском, - будто укачивает на коленях младенца – ааааа, - после всего размытая синева Наташкиных глаз сменяется цепкой холодной сталью, - впереди опять базар, перекупщики, жара, - опять кого-то били, уже не его, Батыра, - он-то был свой теперь, то есть, Наташкин, - на сей раз досталось одноглазому Нолику с Обводного, - от Нолика прескверно пахло, но его жалели, - там трёшку, там пятёрку, и бабу Ноликову жалели, старую хрычовку в варёных джинсах и майке с изображением Демиса Руссоса, где только она откопала такую, - из сандалет выглядывали страшнючие пальцы с жёлтыми птичьими когтями, - баба собирала тряпки, полную коляску тряпья возила она за собой, покрикивая на Нолика сиплым наждачным голосом, а Нолик блаженно улыбался сморщенным личиком, похожим на трухлявый гриб.
Иногда Нолик с Люськой затевали безобразную свару, с рукоприкладством и кровопролитием, и тогда любителям жареного было чем насладиться, - видом рыдающей окровавленной Люськи в ворохе раскиданного в пыли тряпья, - распашонок, золочёных поясов и синтетических блуз, сшитых в каком-нибудь переяславле-хмельницком в конце прошлого столетия, годах этак в восьмидесятых, - дело заканчивалось милицией, и долго ещё не могли утихомириться праздношатающиеся с Лесного, - ненавижу, рычала Наташка, темнея глазами, и от взгляда её неуютно становилось, и Батыр знал уже, что вечером Наташка приведёт двух товарок с соседней точки, и будет музыка, и холодное пиво, много пива, и портвейн, и «девчонки» - все как одна разведёнки с вычурным маникюром на нарощенных ногтях и турецких золотых босоножках, будут хихикать, оплывая от спиртного и духоты, и шептаться, косясь на насупленного Батыра шальными глазами, - Батырку не трожьте, - уже сильно нетрезвая, Наташка уронит голову Батыру на грудь, свою когда-то нежно-белокурую, теперь травленную перекисью водорода, - и вот тут-то пойдёт настоящее веселье, - ещё, Батырка, ещё, - нет ничего прекрасней бесстыдства пьяной русской бабы, не старой ещё, осатаневшей от жары и засаленных бумажек,от разборок с наглыми перекупщиками и привередливыми покупателями, и нет ничего прекрасней узкоглазого губастого мальчика с восемью классами образования, молчаливого и насупленного, пахнущего молодым потом и кумысом, похожего на упрямого верблюжонка с губами мягкими и неумелыми..
А ночью они проснутся от ударов в дверь и оглушительного трезвона, - вернётся Наташкин «бывший», и будет долго поносить неверную жену, с брани срываясь в плач, - вначале громкий, потом затихающий, с жалобным булькающим «бля» на последней ноте, - ушёл, - вздохнёт виновница скандала, и на цыпочках, пошатываясь, подойдёт к дивану, и, встав на четвереньки, медленно поползёт к нему, отсвечивая в темноте длинными, похожими на чарджоуские дыни грудями, - позже она уткнётся в Батыра лицом, обхватив его спину обмякшими руками, - кило двенадцать гривен, из Египта, - послышится в тишине, и голосом Ирины Аллегровой застучит в стену, - что-то разудалое, пьяное, удушливо-жаркое, так не похожее на сухую жару в далёком городе Мары, - утром диковинная синяя птичка влетит в распахнутое окно и расскажет о цветущем оазисе посреди бесконечной пустыни, о маленькой горной куропатке с нежным именем Кеклик, о нагретых огненным жаром древних камнях и вечной прохладе арыка, - долго будет она метаться и биться крохотной головкой о стёкла и стены, пока не упадёт замертво на серый асфальт.