К нам в гости в Германию приехал мой папа со своим коллегой, профессором физики из Зеленограда Виктором Михайловичем, директором тамошнего ускорителя элементарных частиц и большим специалистом в нанотехнологиях. Мой папа и Виктор Михайлович относятся к тому поколению советских ученых, которое осталось в России после распада советской науки и не уехало в США. Выезжать заграницу они начали только в последнее время, шокируя западный научный бомонд своими познаниями и подходом к делу. Им под семьдесят, и такова на данный момент практически вся российская наука. Но держатся они бодро, подтянуто, как отставные военные.
С ними во Франкфурт приехал другой профессор из Карлсруэ. Немец, по имени Ульрих, он их повсюду сопровождает. Мой папа и Виктор Михайлович пытаются уговорить его создать совместное предприятие. Чтобы, значит, часть работы выполнялась в России на ускорителе в Зеленограде, а часть в Карлсруэ. Какую-то там решётку наноразмеров они хотят поручить этому Ульриху. Папа отвечает за теоретическую часть, а Виктор Михайлович за практическую.
Дом у нас во Франкфурте, на природе, свежий воздух, красота. Одно только «но»: совсем рядом с нашим домом проходит железная дорога. Если рядом поезд идет, совершенно не слышно, что тебе говорит сосед в двух шагах, приходится кричать. А так – нормально.
Мы уютно расположились во дворе перед домом. Там у нас стоит грильница. Я купил мяса и сосисок, Ульрих принёс своей рыбы. Всё это я стал жарить на медленном огне. Ульрих тоже сидит, только иногда морщится с непривычки, если товарный состав мимо проходит. Я весь в саже, дышу дымом, похож на кочегара.
В перерывах между мясными и рыбными блюдами едим салат с сыром. Мог ли я представить двадцать лет назад, что в салат буду класть сыр «моцарелла»? И что тортеллини – это не фамилия итальянского режиссёра, а ухудшенные пельмени? Мог ли я думать, что мой отец и профессор из Зеленограда будут жить у меня дома на правах заграничных гостей? Эвклидова плоскость наших жизненных представлений вдруг в какой-то момент искривилась.
Вот, мы едим, а мимо ходит моя дочка одиннадцати лет и строгим голосом объясняет:
– Вы, пожалуйста, бросайте упаковку от сосисок в контейнер для пластикового мусора. А то мы на уроках учим, как правильно разделять мусор, а вы нарушаете. А за это у нас в Германии полагается штраф.
– Какая строгая девочка, – говорит профессор из Зеленограда. – Она у вас всегда такая?
– Всегда, – отвечаю. – Их в немецкой школе еще приучают отстаивать права ребенка. Чуть что не так, может и в полицию на вас пожаловаться.
Тут Виктор Михайлович задумался и сделал обобщение. Потому что для учёного человека сделать обобщение, это как для футболиста пробить одиннадцатиметровый: и тренировка, и удовольствие одновременно.
– Я так мыслю, в советские годы считалось, что Павлик Морозов – герой, потому что поступил, как ему сказали коммунисты. Потом, после 91-го года он стал негодяем, так как отца предал. А теперь опять в герои попадает. Но уже по той причине, что действовал в согласии с советским законом. Вы, Ульрих, знаете, кто такой Павлик Морозов?
Ульрих не знал про Павлика и стал рассказывать про рыбу, которую он ел. Что рыба из экологически чистого водоема. А в Германии, чтобы рыбу самому наловить, надо ходить на курсы рыболовов, потом специальные экзамены сдавать за 300 Евро, и еще в конце этой эпопеи платить каждый год за разрешение ловить в определенном месте. Ульрих оказался профессором по части ловли рыбы. Я переводил, но не все и не очень быстро.
Тут Виктор Михайлович опять оживился.
– Я ваш разговор не очень понимаю, но чувствую, что тут у вас дело про рыбу идет. Я так понял, что Германия в этом вопросе просто страшно отстала от прогрессивного человечества. У нас за рыбалку платить не надо, а только рыбнадзору заранее оговоренную сумму. Но это, как говорится, на кого нарвешься. Вот откроем, Ульрих, совместное предприятие, первым делом я вас на рыбалку приглашаю. Бесплатная рашен рыбалка.
Ульрих обрадовался:
– Да, конечно.
А Виктор Михайлович не замолкает.
– Разрешите я вам свою историю расскажу. Поскольку я самый известный рыбак на всем ускорителе элементарных частиц.
– Хорошо, – соглашается Ульрих. – Это мне тоже очень даже интересно будет послушать как любителю рыбной ловли в экзотических местах.
– Дело было на Азовском море много лет назад. Жил я тогда в деревне. Решили мы с моим приятелем рыбы наловить. А ловят рыбу на море так. Лодки большие, баркасы, друг за друга якорями цепляются и в ряд становятся, всю цепочку катер большой выводит в открытое море. Там лов и идет. Взял я тоже баркас, пошли мы в море. Сети поставили. В сети косяки рыб зашли. Такая рыбалка, что просто нельзя никак бросить. Одну за другой рыбу тащишь. А ветер крепчает. Рыбаки опытные нам и говорят: «Смотрите, погода портится. Надо бы вернуться». А я отвечаю: «Это ерунда, нельзя нам теперь уходить. Сейчас самый лов, косяк рыбий зашёл»...
– Это, разумеется, было безрассудством, – говорит Ульрих, – вы, конечно, не такой опытный рыбак. Вы посмотрели сводку погоды перед выходом?
– Погода – дело тонкое, читай, не читай сводку, все едино. Особенно, если на море.
– Тут я с вами решительно не согласен, – замечает Ульрих.
– Да. Ну, так вот. Напарник мой тоже решил уходить. Подошел катер, все лодки зацепил и увел назад, а я остался один на своём баркасе.
– Вы просто самоубийца, профессор. У вас была рация или средства навигации? – спрашивает Ульрих.
– Из всей навигации, – отвечает Виктор Михайлович, – только два весла. Как начало качать! Ну, думаю, все. Конец моей навигации. А весло одно у меня еще с самого начала с огромной трещиной было. И течением баркас в море тащит.
– За такие весла вы могли подать в суд на судовладельцев, – объясняет немецкий профессор Ульрих.
– Конечно, – отвечаю я Ульриху. – Так Виктор Михайлович, разумеется, и поступил после возвращения.
А немецкий профессор добавляет:
– Поскольку вы не обязаны были знать о трещине. Это вообще могла быть микротрещина. Дефект материала.
Тут Виктор Михайлович не согласился.
– Нет, я хоть и специалист по нанотехнологиям, а только приличная трещина, большой палец просунуть можно. Там у всех рыбаков такие весла. Стал я, значит, грести. Весло пополам сломалось. К тому же, в лодке течь. Течь с самого начала была, я все вычерпывал ведром. А тут, вижу: не успеваю, и черпать, и грести одним веслом. Ну, думаю, теперь точно мне крышка. Заливает лодку и сверху, и снизу, начал я тонуть. И ведь, главное дело, лодка полная рыбы. Помирать жалко. Рыбу бросать нельзя...
– Почему же нельзя? – спрашивает Ульрих. – Ведь это – верная смерть.
– Какой он непонятливый, право, – отвечает мой папа, – говорит же ему человек ясным русским языком, полная лодка рыбы. Как ее бросишь? Я бы тоже не бросил. Скажи, Витя, а какой период волны был, ты не заметил? Если высоту волны знать и период, то и силу ветра рассчитать можно. Наверняка, ветровые волны легко описываются функцией ветра.
Тут я порадовался за папу. В моём понимании, настоящий учёный тот, кто к обычным вещам необычно относится, видит их по-своему. А если не видишь, значит, ты в науке случайный человек. Виктор Михайлович тоже поясняет:
– Да, я, думаешь, на часы там глядел? Нет, главное дело, кому рыбу-то оставлять? Рыбнадзору? Ведь я ее уже наловил, она, значит, уже моя, – качает головой Виктор Михайлович.
И так он сильно задумался про рыбу, что изо всей силы откусил большую белую сосиску, и она соком брызнула в разные стороны.
– Scheiße! – говорит Ульрих, и вытирает штаны салфеткой. – Я имею ввиду, что ситуация ваша – полное дерьмо. Чем же дело кончилось?
– Ну, чем? Свалился я с лодки и пошел на дно, как матрос с «Курска». А дно в Азовском море неглубоко. Так я там по самое горло в воде оказался и в иле ногами завязать стал. Схватился я руками за якорь, лодку за якорь держу, чуть-чуть подтащу, отдыхаю. И к берегу продвигаюсь. Бросать нельзя. Ноги вязнут, вода в рот льет. Вязну, но тащу.
– Вот, – папа замечает и кивает мне и моей дочке головой, – с кого вам, молодому поколению, пример следует брать. Видите, как человек характер и смекалку проявил. Знал, что глубина Азовского моря не превышает в самых глубоких местах пятнадцати метров. Когда на рыбалку шел, ни о чем таком и не думал. По-мужски себя вёл, рыбу и казенное плавсредство не бросил. А это уже, можно сказать, подвиг.
А Виктор Михайлович довольный таким замечанием папы закончил свой рассказ:
– Вытащил я ее. Пешком по дну Азовского моря прошел, всю рыбу, главное дело, спас.
Ульрих только удивлялся.
– Непонятная, – говорит, – у вас, у русских, логика. Чуть лодку не угробили и сами не погибли...
– Логика, может, на первый взгляд и непонятная. Но в России так люди живут, – объясняет папа.
– Логика везде одна и та же, – возражает немецкий профессор, – не бывает русской логики. Как и русской демократии. Она для всех одинаковая.
– Отчего же, уважаемый, не бывает русской демократии? – замечает Виктор Михайлович. – Очень даже бывает. Как нам главный российский демократ скажет, так мы и делаем.
– Нет, – не соглашается Ульрих. – Вижу кругом в ваших словах противоречие.
– Демократия – это страшно противоречивая вещь, поэтому у нас её не любят, – гнёт своё Виктор Михайлович, – а я всегда удивлялся и поражался, какая у вас, у немцев, великая историческая фигура была, Адольф Гитлер.
Ульрих перестал жевать. Как будто его по спине кулаком стукнули, и сейчас ещё под дых дадут.
– Чего, – говорит, – в нём такого великого, Виктор? Объясните!
– Пожалуйста. Я не к тому говорю, что он там лагеря строил, евреев уничтожал. Это и дурак Сталин хорошо умел делать. Я к тому это говорю, что даже к концу войны совершенно без ресурсов и под бомбежками такие смелые проекты в Германии фашисты осуществляли, как строительство атомной бомбы и ракет «Фау». Тут одними зверствами и концлагерями не удержишься, тут организационный талант иметь надо. Гитлер – хороший менеджер был. Нам бы такого сейчас, мы бы сделали технологический рывок.
– Так вы говорить не можете. Это очень опасная тема. Ведь национал–социализм принес много бедствий, – бледный Ульрих перешел на шепот.
Испугался он, что ли, что его с насыпи услышат, или с поезда?
Поезда у нас по участку идут в большинстве своем товарные, но, как известно, уши и у товарных вагонов бывают.
– Вы смелее, – говорит мой папа, – дорогой Ульрих, говорите громче, не стесняйтесь. Можете нам смело доверять, мы к любой дискуссии открытые. И про национал-социализм тоже.
– К тому же, – замечает Виктор Михайлович, – ракетой «Фау» и Вернером фон Брауном Германия гордиться должна. В России бы его именем улицы и фабрики называли, памятники ставили.
Ульрих и не знал уже, куда глаза прятать.
А Виктор Михайлович с папой и не подозревают, что затронули столь болезненную для немцев тему. Я им знаками объясняю, а они совершенно не реагируют.
– Это все предрассудки, что-то там замалчивать, – говорит папа, – как предрассудки о различии людей по национальному признаку и классовому происхождению. Следует и немцам смелее обсуждать времена Третьего Рейха. Вот был у вас, у фашистов, такой герой, Отто Скорцени, спасший по приказу фюрера от верной смерти Муссолини... Названа ли его именем хоть одна школа в Карлсруэ или площадь?
Ульрих уже не на шутку перепугался.
– Вы говорите необычные вещи. Я так сразу не могу. Мне надо собраться с мыслями, – отвечает немец, а сам, наверняка думает, что его здесь хотят скомпрометировать.
Как известно, одно неловкое слово в данном вопросе, и вашей научной карьере конец. И не только научной.
– Давайте выпьем вот этого красного вина, – предложил мой папа, – предлагаю тост за наше общее дело.
Наш немецкий гость хотел было отказаться пить за общее дело, но мы его заставили согласиться.
– Вы обязаны с нами выпить, Ульрих, – пояснил папа, – это замечательное вино содержит полифенолы, которые, как вам известно, снижают выработку эндофилина, вы, наверняка, через три часа это почувствуете. А прекрасный цвет ему придают натуральные антоциановые красители.
Ульрих выпил с побитым видом. Потом выпили еще. Наконец, в голове зашумело. Стало весело и не так напряженно. Поезда перестали мешать.
– Нет ли у вас ручки и бумажки? Мне очень нужно, – спрашивает папа.
– Конечно, конечно, – отвечает Ульрих и протягивает папе и то, и другое. – Пожалуйста.
Папа пишет что-то и протягивает Ульриху назад.
– Что это? – удивляется тот.
– Это формула красителя, который вы сейчас пили, – отвечает мой папа и сидит страшно довольный собой.
– А-а, – замечает немецкий профессор и поднимает брови.
А сам думает, они, похоже, решили меня тут дураком выставить, а потом отравить. А Виктор Михайлович не отстает.
– Ведь что в Германии главное? – учит он Ульриха. – Главное, ор-га-ни-за-ция. Почему, например, в России все так хреново работает? Потому что одни алкоголики у нас, куда ни плюнь. Пойди, на любой завод погляди – кругом воры и пьянь. Иной раз, придешь на работу, как эти лица увидишь, думаешь, а на хрена вы мне сдались? Махнуть бы на все рукой...
Тут папа Виктора Михайловича ногой под столом толкает и мне делает знаки, чтобы я не все переводил. А потом сам добавляет громко:
– Да-да, это правда, что японцы – молодцы, что своих алкашей вовремя заменили на роботы. Мы наших тоже скоро заменим. В России сейчас бурный рост экономики и науки.
А сам незаметно так, пальцем возле виска крутит: «Что ты, Витя, его пугаешь?»
Тут моя дочка говорит:
– Пойду, себе на МП3 плейер чего-нибудь перекачаю. Глюкозу или там, Максима Галкина. Встала, повернулась и ушла. МП3 плейер у неё на груди и в ушах, как подвески на английской королеве. В смысле, органично смотрится.
А Виктор Михайлович ко мне повернулся и спрашивает:
– Прошу прощения, я тоже пойду куда-нибудь. Отолью.
– В туалет? Идите, конечно, в дом, – отвечаю.
– Мне вас не хочется затруднять, чтобы вы меня водили, руки у вас все в углях и в мясе. К тому же, у нас иностранный гость. У вас же на участке можно?
– Да, пожалуйста, – отвечаю. – Чувствуйте себя, как дома.
– Ну, я тогда, как дома. Дочка ваша ушла, а с насыпи меня не видно. Все свои. Вы, Георгий, переведите Ульриху, что я отлучусь. Только скажите ему, не «отлить пошел», а «по малой нужде». Так более культурно звучит. Все-таки запад, как-никак.
И с этими словами Виктор Михайлович зашел за дерево. Там он сбросил с себя вериги приличия и почувствовал себя, как дома.
А я задумался, переводить или нет. Потом он вернулся и Ульриху говорит:
– Приезжайте ко мне на дачу. У нас под Дубной домик. Я его сам построил. Воздух – красота. А речка! Я на ней и плотину сам сделал, и карпы у меня. Правда, бывает, окрестные мужики поддадут, и пошла гульба. Тогда на улицу лучше не выходить. В прошлом году продмаг сожгли, а этой весной один идиот на «Газели» спьяну в толпу на остановке въехал. Пятерых сразу положил. Прямо, Николай Гастелло. Только с той разницей, что Гастелло на самолёте, а у нас этот дурик на «Газели». Вы вообще-то о героическом подвиге Николая Гастелло слышали, Ульрих?
Через три часа Ульрих уехал домой на машине. Папа с Виктором Михайловичем были уверены, что произвели хорошее впечатление.
– Теперь пойдет дело, лишь бы они начали работать поскорее.
– Мы теперь с Виктором Михайловичем будем у тебя постоянные гости, – добавляет папа, – не возражаешь?
– Прекрасно, – отвечаю. – Будем вот так каждые выходные сидеть.
– Как у вас тут с рыбалкой, Георгий? – спрашивает зеленоградский гость. – Я без рыбалки пропаду.
– Подыщем вариант, не беспокойтесь, Виктор Михайлович, – отвечаю.
Ульрих приехал домой поздно вечером, разделся, лёг в постель. В кровати жена его спрашивает:
– Ну, как съездил?
Ульрих принялся рассказывать:
– Сперва ехал по автобану 66, потом съезд. По навигатору быстро их дом нашёл. Что рассказать? Большой дом, но участок совершенно запущенный. Шум у них. А все почему? Нет ограждения, а дом рядом с железной дорогой.
– Как нет ограждения? – удивляется жена. – Скажи, а русские, конечно, пили водку стаканами?
– Да. Но я воздерживался, сколько мог. Прекрасно посидели. Поговорили о преимуществах демократии. Но в какую-то минуту понимаешь, что мы живём в замечательной стране. Свобода, равные возможности для мужчин и женщин, коренных жителей и приезжих. Девочка там у них мне понравилась. Хорошо воспитана, знает наши законы.
– А работать с русскими будешь? – опять спрашивает супруга.
– Вряд ли. Проект совершенно глухой, бесперспективный. К тому же, кто его станет финансировать? Это у русских нанотехнологии – национальный проект. У нас все работы свернуты благодаря фрау Меркель. Но перед начальством отчитаюсь. Провёл встречу с русской делегацией.
