«Эпохалки. Записки жены художника» Отрывки из книги
Ларисa Сысоевa
Когда рухнула стена, мы жили в западном Берлине. К нам приехала знакомая и сказала, что в восточном Берлине принимают евреев, то есть дают вид на жительство. Сысоев выслушал и воскликнул:
- Мамочка, ты же у нас еврейка!
Эта знакомая сказала:
- Я вас отвезу к своей подруге еврейке, она в курсе всех дел. Если вы ей понравитесь, то она вам поможет остаться.
Мы со Славой переглянулись. Рекомендация из уст данной знакомой могла сослужить медвежью услугу. Это была хорошая, порядочная женщина, но любившая поддать.
Она повезла нас к подруге. Это была Ольга Завадовская. Мы вошли в квартиру. Сысоев посмотрел на Олю и сказал:
- Я не знаю, что вы обо мне думаете, а вот я совсем не пью и две книги написал.
С Ольгой мы с тех пор дружим, а когда вспоминаем наше знакомство, то всегда смеемся.
Мы переехали в лагерь, а затем, почти сразу, в общежитие для переселенцев.
Когда мы жили в общежитии на Кётенерштрассе в Аренсфельде на окраине Восточного Берлина, у всех было очень подавленное состояние - серые, убогие немецкие хрущoбы, коммунальные квартиры, несовместимость с соседями, чужой язык, хождение по мукам, т.е. по немецким организациям, я уже не говорю про ностальгию. Я, оптимист по натуре, развлекала, как могла своих новых товарищей по несчастью, рассказывала анекдоты или истории из своей жизни и из жизни своих друзей. Одна симпатичная женщина, Дора Шехтер посоветовала мне записывать мои байки. Я отмахнулась, сославшись на то, что машинку оставили в Москве. Прошло какое-то время, мы купили компьютер. Я потихоньку записывала свои истории. За это время происходило что-то новое, мы знакомились с разными интересными людьми, приезжали наши старые друзья. Записки пополнялись все новыми историями, смешными и грустными.
Сысоев прочитал мои байки и воскликнул:
- Это же эпохалки!
Так мы стали называть мои истории.
Я позвонила своему любовнику Гарику и сказала:
- Гарик, у меня любовь с Сысоевым, так что с тобой все кончено.
Гарик, который очень нежно относился к Сысоеву, воскликнул:
- Бэби, да тебе за храбрость надо орден на левую сиську повесить!
Один Славин знакомый работает на Люфтганзе менеджером по культуре. Его родители - эмигранты первой волны, жили в Париже, где К. и родился. Потом его послали учиться в Англию, там он женился на немке Кристе и переехал в Германию. Говорит на русском, французском, английском и немецком, как на родных языках. Когда Сысоев был в бегах, К. устраивал выставки, помогал, как мог. К. очень общительный человек, но как многие русские люди, имеет один большой недостаток - сильно пьет. Сысоев считает, что К. работает на все разведки сразу. Мне кажется, что только на одну.
Сысоев, каждый раз заходя к своему приятелю Прудовскому, говорил:
- Ну, показывай свое полное собрание незаконченных произведений.
Мама Лени Прудовского пожаловалась Сысоеву:
- Леня у своей жены - просто белый раб.
Мама Лени Прудовского долго смотрела Славины рисунки, а потом заплакала и сказала:
- Боже мой, это же наша жизнь!
У Сысоева есть серия рисунков, изображающих жизнь “болванов”- людей с квадратными болванками вместо головы. На одном рисунке изображена “болванка”, сидящая к нам спиной: она смотрится в зеркало, прыскает на свою квадратную голову дезодорант и цитирует Чехова: “В человеке все должно быть прекрасно...”
Жена Славиного друга, корреспондента французского телевидения, красавица Гражина увидела этот рисунок и воскликнула:
- То я!
Мы с Сысоевым знали друг друга задолго до того, как стали жить вместе. Мы даже дружили семьями. Сначала распалась моя семья, и Сысоев в своих письмах из зоны утешал меня. Выйдя из лагеря, буквально за воротами зоны, его жена объявила ему, что теперь, когда он на свободе, она также хочет быть свободной от брака с ним. Я долго уговаривала эту женщину не бросать Сысоева, словно чувствовала, чем дело кончится, а потом, исчерпав все аргументы, сказала:
- Все, что ждет тебя в этой жизни - это климакс и одинокая старость. Подумай и измени свое решение.
Она заплакала, но решение не изменила. Впоследствии я страшно жалела о своих словах, потому что виноватой оказалась не она, совершившая поступок, а я, прокомментировавшая его.
Сысоеву позвонила художница Наташа Кузнецова и передала слова жены:
- Слава, Лена сказала, что ты ее на жидовку променял. Просила возвращаться, она тебя ждет. Поставила кочергу у входа. Побьет тебя за измену и обратно пустит.
Сысоев внимательно выслушал и сказал:
- Я предательства не прощаю.
Так, наверное, кочерга его до сих пор и ожидает.
У Сысоева был знакомый коллекционер Илья Маркович. Он попросил Славу найти ему жену - умную, красивую, порядочную, с хорошей фигурой. Сысоев слушал, слушал, потом сказал:
- Это только если я вам мою жену отдам, другой такой я не знаю.
Когда Сысоев сидел в лагере, про него часто говорили по “Свободе” и “Голосу Америки”. Как-то к нему подошел охранник-бурят и заговорщически сказал:
- Сисоев, Сисоев, нарисуй порнографию?!
Начальник лагеря, где сидел Сысоев, носил во внутреннем кармане пиджака фельетон про Славу, напечатанный в “Литературной газете, и при случае гордо показывал.
Когда к Сысоеву в лагерь приехал гебешник для беседы, там же присутствовал и начальник лагеря. Гебист привез французский альбом с рисунками Сысоева и листал, что-то доказывая Славе. Начальник лагеря увидел рисунок, на котором военный предлагает ребеночку поиграть в конструктор “Собери сам”, где в коробке разложены сторожевые вышки, бараки, колючая проволока и воскликнул:
- Да ведь это же наш лагерь!
После выхода из зоны многие приглашали Сысоева в гости, хотели с ним познакомиться. К нам домой приезжали художники, иностранные корреспонденты и дипломаты, писатели и искусствоведы. Я старалась всех принимать одинаково радушно. Как правило, пекла пироги с капустой и подавала чай. Многие иностранцы хотели купить работы.
Однажды пришел голландский консул. Он долго рассматривал работы, потом, наконец, выбрал серию из четырех работ. Сысоев назвал цену, естественно, в рублях.
Консул подумал и сказал:
- Я ведь беру целых четыре работы, а когда покупают оптом, то полагается скидка. Может, продашь на 10 рублей дешевле?
К нам в дом в самом начале перестройки пришел районный гебешник. Что-то ему нужно было разнюхать. Они с Сысоевым стали дискутировать, Слава нападал на советскую власть, работник органов защищал; потом, наконец, гебешник говорит:
-Ну, теперь уже все позади, вы на свободе.
На что Сысоев с пафосом воскликнул:
- А кто вернет мне загубленные годы и мою жену?!
Когда Слава был в бегах, он очень много рисовал. Многие свои рисунки он датировал годом Оруэлла: 1984. Сысоева посадили в 1983 году, и до 1985-го он сидел в лагере. В это самое время во многих западных газетах печатали сысоевские карикатуры, подписанные 1984-м годом, и органам в голову не могло прийти, что рисунки были нарисованы раньше на воле. Так они и не поняли - в чем дело, если бы Сысоев им сам не сказал. После выхода из зоны, Славу несколько раз вызывали на беседу в КГБ. Я не отпускала его одного, ездила в ним и ждала в коридоре. Последний раз, когда мы там были, Сысоев устроил им неимоверный скандал. Кричал на них так, что я слышала в коридоре каждое слово и боялась, что его оттуда не выпустят. Но все обошлось, и больше мы туда не ходили.
Ника Щербакова, известная в культурных московских кругах дама, держащая дома салон, была знакома с Сысоевым до его отсидки. Она устраивала что-то типа маленького домашнего фестиваля: выставку художников, а вечерами - чтения поэтов и писателей, или концерты. Слава тоже принимал участие. Ника невзлюбила меня с первого взгляда. Я ее мысленно называла “клоунессой”. Кривляющаяся, насквозь фальшивая пожилая женщина, изображающая из себя девочку. Только тряпки у нее были дорогущие и настоящие.
На вернисаже у Ники какая-то женщина уронила брошь, и Сысоев полез под диван ее поднимать. Над собой он услышал злобный голос Ники:
- Слава, того, что ты ищешь, там нет.
В салоне у Ники Слава встретился с Толей Брусиловским. Брусиловский бросился чуть ли не целоваться, а Сысоев отстранился и очень холодно спросил:
- Вот ты, Толя, всю жизнь рисуешь порнографию и имеешь мастерскую с видом на Кремль, а я никогда ничего подобного не рисовал, мастерскую у меня отняли и посадили за порнографию. Как ты объяснишь этот факт?
- Ну, старик, у тебя такая карма, - философски ответил Брусиловский.
Первая выставка Сысоева в Союзе была в Доме медиков. Выставку устроила на свой страх и риск наша подруга Лина, за что и пострадала. Ее после этого выгнали с работы. А выставку Сысоева закрыли на третий день под предлогом, что по улице Герцена проходит правительственная трасса. Все это происходило в самый разгар перестройки, в 1988 году.
Лена Кешман пригласила на Славину выставку известного генетика Эфраимсона. Владимир Павлович долго и внимательно изучал экспозицию, а потом сказал замечательную речь, из которой я запомнила только одну мысль, настолько она меня потрясла:
- Рисунки Сысоева нужно размножить миллионными тиражами и бесплатно опускать в почтовые ящики ежедневно на протяжении многих лет. И тогда, может быть к 2000 году в сознании людей что-то сдвинется в нужную сторону, и мы сможем постепенно восстановить наш генофонд.
На выставке в Доме медиков к Сысоеву подошла журналистка из газеты «Московская правда», как она представилась, и начала петь Сысоеву комплименты:
- Вы наш русский гений, такие замечательные работы, мы вам выставку устроим.
Сысоев, очень стеснительный человек, сказал ей, чтобы по всем организационным вопросам она обращалась к жене. Женщина подошла ко мне, увидела мою семитскую физиономию и с отвращением сказала:
- Ну, вот, опять жиды нашего русского гения опутали.
На выставке в Доме медиков читали свои рассказы Витя Ерофеев, Женя Попов и Володя Сорокин, а Таня Щербина читала стихи. Потом поехали к Тане Щербине отмечать событие, и Саша Градский потрясающе пел свои песни, Галича и Высоцкого.
У Сысоева на выставке в Доме медиков украли рисунок. Я расстроилась, а Слава обрадовался:
- Смотри какие у меня поклонницы, на преступление идут ради моих рисунков, значит нравится мое творчество.
На выставку в Дом медиков пришла наша знакомая Г. Она была замужем за австрийским «фирмачом». Миниатюрная, словно дюймовочка, Г. любила модно одеваться. В этот раз на ней был последний заграничный писк - кружевные перчаточки без пальцев. Сысоев посмотрел на нее и воскликнул:
- Да такими перчаточками только за х... держаться!
На выставку в Доме медиков пришел отставной партаппаратчик Петр Шелест. Он зашел платить партийные взносы и, заинтересовавшись экспозицией, ходил и смотрел работы. Мы узнали бывшего члена политбюро, подошли к нему и спросили, нравятся ли ему картины?
Его жена радостно воскликнула:
- Петруша, смотри как ты хорошо сохранился, если люди тебя узнают!
А на наш вопрос он так и не ответил.
Один художник подошел к Венидикту Ерофееву и спросил, что тот думает о современном искусстве. У Вени еще не было искусственного голоса.
Венедикт сделал жест рукой вперед ладонью, означающий "подожди", выпил рюмку и написал на бумаге: "А я о нем ничего не думаю".
Евгений Харитонов увидел по телевидению, как Брежнев с Хонекером целуются, плюнул и сказал:
- А меня педерастом называют.
В горкоме графиков должна была состоятся выставка карикатуристов. Это был год 86-87-й. Отбирать рисунки поручили некоему Володе Каневскому, тоже карикатуристу, но более известен был его отец Аминодав, рисовавший мерзкие советские карикатуры. Сын унаследовал потрясающую мастерскую в доме на Масловке. Сысоев отобрал самые безобидные рисунки, и мы поехали в мастерскую. Каневский принял нас доброжелательно, его распирало от собственной значимости, поглядывал он чуть-чуть свысока, хотя росточком был с меня.
Каневский очень внимательно рассматривал рисунки. На одном были нарисованы два динозавра, стоящие перед микрофонами и читающие друг другу приветственные речи. Рисунок был напечатан на Западе во многих газетах.
Каневский сказал:
-Знаешь, старик, в этом рисунке не отражена эпоха, его мы не можем взять.
Я боялась, что задохнусь от бешенства и вышла покурить в коридор. Через несколько минут в коридоре произошло самовозгорание и начался пожар.
Все произошло, как в романах Стивена Кинга, а я подумала, что зря он меня так рассердил.
Через какое-то время я купила «Крокодил», в котором был рисунок Каневского. Там были нарисованы стрекоза и муравей; под ними была дурацкая подпись. Так он отображал эпоху.
Когда Сысоев вышел из лагеря, художник и друг Славы Леша Немчинов пригласил нас пожить летом у него в доме на Шексне. Про домик и Шексну можно написать целую книгу, но запомнилось наше возвращение оттуда. Я оставила открытой форточку, думая, что на 10-м этаже ничего не случится. В форточку влезла соседская кошка и нагадила на нашу кровать.
Я потом кому-то рассказывала:
- Сысоев орал на меня так, как будто это я нагадила на кровать.
Сысоев услышал и страшно развеселился.
Когда мы начали с Сысоевым жить вместе, ему пришло анонимное письмо, в котором очень грамотно излагалось, что я использую его в своих целях и брошу, поэтому он должен поскорее от меня уйти. Расчет был на то, что Сысоев, страшно подозрительный человек, перестанет мне доверять.
Но все получилось наоборот. Они наш союз только укрепили, так как анонимка явно из «конторы» пришла. Больно уж там все грамотно и чисто было написано, ни к чему не придерешься.
Мы с Сысоевым встречаем Новый год дома вдвоем. Я сварила холодец, пошла погулять с собакой, и Дик убежал. Мороз был лютующий. Я очень переживала, что пес околеет. Несколько раз выходила за ним, но никого вокруг не было.
Сказала Славе, что если Дик найдется, дам ему тарелку холодца.
Встретили Новый год, я спустилась вниз, смотрю - сидит, как ни в чем не бывало. Вошли в квартиру, я кричу:
-В ванну, беглый каторжник, будешь наказан!
Сысоев услышал и говорит:
- Ты обещала ему дать холодец, а слово нужно держать.
Как-то фотограф Олег Мышкин приехал к нам со своей красавицей женой и с каким-то канадским бизнесменом. Открывается дверь - стоят роскошно одетые Олег с Натальей и потрепаный, жалкий на их фоне канадец.
Сысоев посмотрел на них и сказал:
- Не поймешь сразу, кто из вас иностранец.
Мы Мишей Рошалем поспорили: я говорила, что Олег Мышкин китаец, а Рошаль говорил, что японец. Победила дружба: оказалось, что он наполовину китаец, а наполовину японец.
Миша Рошаль сказал про Илью Кабакова:
- Он теперь на холст просто нассать может, и мудаки искусствоведы скажут, что это гениально.
Сысоев пожаловался карикатуристу Мише Златковскому, что у него часто воруют сюжеты.
На что Миша ответил:
- Ну, что ты старик, ведь сюжеты носятся в воздухе.
В Москве справляли день города. Сысоева уговорили принять участие. Все художники из объединения «Эрмитаж» пришли на Страстной бульвар, разложили свои работы на скамейках или расставили по дорожкам и ждали прихода москвичей. Больше всех запомнилась жена Олега Мышкина - Наташа, которая пришла в желтом фосфоресцирующем плаще. Она сидела на газоне, а вокруг нее стояли и сидели на траве художники - курили и пили пиво.
Вдруг из соседних кустов грянул духовой оркестр. Подбежали какие-то женщины и запричитали: не сидите на траве, не курите, не пейте пиво, не кричите. Но было поздно. Мы увидели толпу, двигающуюся по главной аллее - высоченные молодые мужики, и услышали шепот - Ельцин. Он тогда был первым секретарем МК и обходил свои владенья. Его было хорошо видно, он возвышался над всеми, было их человек 10.
Сысоев дает мне поляроид и говорит: «Снимай». Медленно подходит к этой толпе и на расстоянии громко спрашивает:
- Борис Николаевич, можно обратиться?
Ельцин посмотрел спесиво сверху вниз и говорит:
- Слушаю.
Сысоев медленно подходит, достает из кармана заранее приготовленную бумагу со своими координатами и говорит:
- Меня за правду исключили из горкома графиков.
Ельцин сказал помощнику:
- Возьмите и разберитесь.
Сысоев протянул бумажку, охрана его с ненавистью отпихнула, но бумажку взяла. Я успела сфотографировать и заметила брезгливое выражение лица у Ельцина. К сожалению, кадра не получилось, а я с тех пор Ельцина не люблю.
Сысоев отлучился с Тверского бульвара на короткое время. Вдруг прибегает куратор Сысоева из ГБ, подходит ко мне, радостно здоровается и спрашивает:
- Где Слава?
- А ваше какое дело? - грубо отвечаю я.
- Что это ты человеку ни с того ни с сего нахамила? - спросили присутствующие.
- Да это Славин гебешный куратор, - ответила я, и все сразу успокоились.
Когда у Сысоева начались неприятности с властями, и он уже был в бегах, случайно встретил своего одноклассника по фамилии Четырин. Сысоев начал ему рассказывать, что его незаконно преследуют. Четырин внимательно выслушал, потом сказал:
- Ты видел в трамвае табличку: «Не высовывайся»? Так вот, это и тебя касается, - и быстро ушел прочь.
Мы были на дне рождения у Славиной матери вскоре после выхода его из лагеря. Зашел разговор о его судьбе, и Любовь Ивановна, сысоевская тетка, сказала, что это его иностранцы до всего довели. Не встречался бы с ними и не посадили бы. Сысоев начал кипятиться и спрашивать, почему такая ненависть к иностранцам. Тогда Любовь Ивановна громко, как маленькому, прокричала:
- Слава, они же все шпионы!
Александр Сокуров увидел передачу «Пятое колесо», в которой рассказывали про Сысоева. Когда должна была состояться премьера его фильма «Дни затмения», он пригласил Сысоева сделать выставку. Так же в премьере принимали участие Лина Мкртчян, Валентина Пономарева, оркестр Пекарского, композитор Ханин. Сначала зрители осматривали выставку, потом слушали концерт и смотрели фильм. Выставка была размещена на сцене, на боковых занавесях и вглубь до конца на заднем полотне. Эффект был потрясающий. Сотни людей ходили и рассматривали работы, у многих возникали вопросы - кто такой художник, откуда взялся. Мне пришлось ходить и рассказывать краткую биографию Сысоева и объяснять некоторые работы.
Один человек смотрит на картину, где баба стоит посредине поля, на котором растут железные молоты и косит их серпами, и спрашивает: «Что это значит?». Я не успела рот открыть, как сзади кто-то отвечает: «А это все, что у Советской власти за 70 лет выросло».
Другой мужчина долго смотрел на серию повешенных и палачей, потом меня спрашивает:
- Интересно, какой это в жизни человек - наверное, с тяжелым характером.
Я подтверждаю, что мол, он очень непростой человек и жить с ним непросто.
- А вы что, знаете его? - испуганно спросил он.
- Я его жена, - ответила я.
Он быстро испарился.
У Сысоева брала интервью для телевидения Таня Ананьева. Она спросила:
- Скажите, а какой вы в домашней жизни человек?
- Очень тяжелый, и об этом знают мои домашние, - честно ответил Сысоев.
Объединение «Эрмитаж» устраивало выставку художников на Петровских линиях. Мы пришли вешать работы. Были Вадим Захаров, Саша Юликов и другие. Вдруг приходит пожилой человек и устраивает скандал - почему его работы висят не в самом центре и не на самой лучшей стене. Ему отдают лучшую стену, и он успокаивается. Потом к нему подошла девушка-искусствовед, держащая в руках одну из его картин, и почтительно спрашивает:
- Скажите пожалуйста, как эту работу вешать - так или - переворачивает ее вверх ногами - так?
Он посмотрел на работу и сказал махнув рукой:
- Да, какая разница, вешайте, как хотите, я не помню.
Я онемела. Сысоев, с неприязнью смотревший на эту сцену, спросил у Юликова:
- Это что за мудак?
Юликов отвел его в сторону и шепотом сказал:
- Это же Злотников, основатель абстракционизма.
Сысоев ответил:
- Извини, а я думал, что Василий Иванович Кандинский основатель абстракционизма.
Перед открытием этой выставки в зал вошли две женщины, очень похожие друг на друга. Невысокие, седоватые, бесцветные.
- Как коряги, - подумала я.
У Сысоева на этой выставке была представлена серия лубков «Модернизьм», где едко высмеиваются нравы современных художников-нонконформистов.
Женщины рассматривали серию с конца и страшно смеялись. Когда дошли до начала и увидели фамилию художника, улыбки сменились гримасами ненависти, и они зашипели:
- Это безобразие снять немедленно.
Оказывается, это были Кирюшова и Григорьева - представители управления культуры.
Художник Слава Провоторов, который знал их по Строгановке, сказал:
- Они были самыми бездарными студентками, перебивались с двойки на тройку, а теперь отыгрываются на всех.
Когда Сысоев меня уж очень сильно доводит, я его пугаю:
- Мне нельзя нервничать, у меня отнимутся ноги, что ты будешь тогда делать?
Слава отвечает:
- Мы тебе инвалидную коляску купим, и я буду тебя, как на моих карикатурах, возить.
В нашем с Сысоевым доме по соседству жил Алик Сидоров. Он сделал Славе высочайшего качества слайды к «Утке на зимней даче». У Алика часто бывали писатели Евгений Козловский и Коля Климонтович. Они играли в шахматы. Сысоев как-то приходит от Сидорова и говорит:
- Странный он какой-то. У него живет тишайший и незаметный человек по имени Коля. Сидоров к нему тихо и вкрадчиво обращается:
- Любезный, организуйте-ка чаю.
И тот, как слуга, их обслуживает.
Когда Сысоев вышел из лагеря, его несколько раз приглашали на беседу в КГБ. Я не отпускала его одного и ходила вместе с ним. В кабинет меня не пускали, и я ждала в коридоре. Как-то слышу дикие крики Сысоева, вскоре он выходит и говорит, что больше его вызывать не будут, так как он им все сказал, что про эту контору думает.
В КГБ Сысоеву показали журнал «А-Я», в котором были опубликованы его рассказы о Хармсе, и сказали, что не хорошо печататься в журнале, который содержится на средства ЦРУ.
Через несколько лет мы приезжаем в Париж и встречаемся с издателем журнала Игорем Шелковским. Мы знали, что у Игоря были многие сысоевские работы. Игорь рассказывает, как он удачно организовал выставку Сысоевских работ в Осло, и много работ было продано. Сысоев спросил, где деньги от проданных рисунков?
На что Шелковский честно ответил, что он истратил их на издание журнала «А-Я».
Сысоев внимательно выслушал, а потом сказал:
- Опять гебешники меня обманули. Оказывается на мои деньги издавался журнал, а не на деньги ЦРУ.
Генриха Сапгира обворовали. Ходили слухи, что он очень богатый человек.
Генрих смеялся и говорил:
- Глупые, они не знали, что главное богатство у меня спрятано здесь.
И показывал пальцем на сердце.
А на пальце был старинный дорогой перстень.
Сысоев в молодости работал «в людях» макетчиком. Его бригадиром был Иван Иванович - простой люберецкий мужик, ненавидевший советскую власть. Иван Иванович был кладезем шуток и прибауток, по большей части нецензурных, но очень точных.
Когда Иван Иванович увидел Славину первую девушку, он ему сказал:
- Тебе, Слава, нужна буфетчица, толстая, добрая, чтобы все тащила в дом. А эти тощие лахудры - от них какой прок?
Иван Иванович рассказывал:
- Я заметил, что у нас на чердаке каждый вечер происходит какое-то шебаршение. Поднялся я на чердак, взял огромный, старый австрийский палаш. Смотрю - черный котяра выглядывает - вот с такой харей. Я размахнулся и хрясть плашмя по башке! Вдруг он как закричит:
- Ай-я-я-я-яй!
В горкоме графиков устраивали выставку. Это было начало перестройки. Пришли из управления культуры очередные двоечницы и велели снять невинную работу с церквушками Петрова-Гладкого. Там в это время находились Отари Кандауров и Сысоев. Сысоев орал:
- Снимайте портрет Горбачева, нет здесь у вас никакой перестройки.
Отари молчал, потом сказал:
- Решили опять издеваться над нами? Вот вам!
Повернулся к «двоечницам» спиной, наклонился и показал им жопу.
После этого обоих исключили из горкома за хулиганские действия.
Вскоре после выхода Сысоева из зоны, мы познакомились с симпатичной женщиной Ниной Шориной. Она режиссер-мультипликатор. Ей понравились Славины рисунки, и она уговаривала его написать сценарий по мотивом колбасной серии, а она сделает фильм. Сысоев тогда восстанавливал многие работы, которые бесследно исчезли на Западе, ему было не до этого, и он мне строго сказал:
- Тебе все равно делать нечего, взяла бы и написала этот сценарий.
Я ответила:
- Я напишу сценарий, и если он тебе понравится, скажешь, что это ты его написал. Сделаю только при таком условии, что мое имя никогда не всплывет.
Так и порешили. Я написала сценарий. Сысоеву он понравился. Он передал его Нине, сказав, что сценарий готов.
Через некоторое время звонит Нина и говорит:
- Слава, человек если гений, то во всем. Вы так замечательно написали, что ни одного слова не выкинешь.
Мы долго смеялись, Сысоева так и распирало проболтаться, но я напомнила, что он дал слово.
А про себя подумала, как много значит магия имени.
Когда-то одна из Славин жен повела его в Москве в театр на «Марию Стюарт». Сысоев мне потом жаловался:
- Спектакль был такой длинный и нудный, что я сидел, засыпал и не мог дождаться, пока ей голову отрубят, чтобы можно было уйти домой.
У Сысоева был друг - «сумасшедший» Иосиф. Слава называл его ласково Чайником. Он в детстве был очень умным, перечитал много книг и у него что-то сдвинулось в голове. Он никогда не работал, жил на Алексея Толстого в коммуналке, получал мизерную пенсию и был очень остроумный человек.
Чайник приехал к нам в Отрадное, вошел, посмотрел на меня, потом на Сысоева и сказал:
- Сысоев, вот женщина, которая тебя, действительно, любит.
Слава с Чайником приехали к одному знакомому музыканту. «Старый эротоман», - заметил Сысоев. Слава собирал записи, и они с ним менялись. Чайник увидел на подоконнике бинокль и спрашивает музыканта, зачем он ему?
Тот отвечает:
- Ко мне разные девушки ходят. После всего я их никогда не провожаю, они сами уходят. А я достаю бинокль и гляжу им в след - наблюдаю, как они до остановки дойдут.
Чайник дал ему кличку Бинокль, которая за ним сразу закрепилась.
Иосиф много лет был в курсе того, что рисует Сысоев. Потом в какой-то момент он испугался, пошел в КГБ и рассказал, что Сысоев антисоветчик, и чем он занимается.
Слава прекратил с ним все отношения. Прошло много лет. Сысоев отсидел за свои художества. (Иосиф, кстати, не имел отношения к посадке.) К Славе пришла подруга детства Чайника, которой тот дал прозвище Биссектриса, и сказала Сысоеву, что Чайник страшно казнился все эти годы и хочет приехать к нему в гости.
Приехал Чайник и попросил у Сысоева прощение. Славик его простил, а потом мне сказал:
- Человек совершил подлость, но потом раскаялся и попросил прощения. Это настолько редкая вещь в современном мире - в моей жизни это единственный случай.
А потом задумчиво добавил:
- Может, он действительно, сумасшедший?
Славина мама была тишайшая, деликатнейшая женщина. Она никогда не повышала голоса и вела себя очень достойно. Ее родная сестра Валентина была полной ее противоположностью - властная красавица, не терпящая возражений, резкая, всегда чем-то недовольная.
Чайник пришел к Славе и застал у них Валентину. Посмотрел на нее, послушал, как она говорит и сказал:
- Сысоев, вот твоя мать!
У Сысоева есть необыкновенно красивая тетка. Как у многих красивых женщин, у Валентины мерзкий характер. Как-то раз она рассказывала о своей молодости и о том, кто за ней ухаживал:
-Ходил тут один, Армашка Гаммер, маленький, страшненький, мне он совершенно не нравился. (Оказалось, что она имела ввиду миллионера Арманда Хаммера).
Славина тетка Валентина лежала в онкологической больнице. Там была жуткая грязь. Валентина подошла к нянечке и властным тоном потребовала немедленно навести порядок. Нянечка посмотрела на нее с ненавистью и прошипела:
- Да вы все равно все от рака сдохнете.
Повернулась и ушла.
Когда у Славы должна была в Москве открыться выставка, он пригласил на нее своих старых знакомых. Пришли Вадим - король порнографии и Юра - рентгенолог. Сысоев заметил, что от многолетнего разглядывания порнографии, глаза у обоих стали, как у сытых, обожравшихся людоедов.
Сысоеву на работе в Художественном комбинате работяги говорили:
- Сысоев, ты, наверное, еврей. Не пьешь и глаза какие-то грустные.
Один рабочий в художественном комбинате ругался:
- Эти жиды пилят на скрипочках, а мы должны на станках гробиться.
Сысоев ему ответил:
- Ты свое детство провел в подворотнях - соседей пугал, пил, курил, да харкал, а этот еврейский ребенок с утра до ночи на скрипочке упражнялся. Кто же тебе мешал тем же заниматься?
Когда Сысоева увольняли из художественного комбината, он раздраженно сказал директору:
- Ко мне никаких претензий никогда не было. План моя бригада выполняла, пить я не пил.
Парторг, который был при этом, грустно посмотрел на него и заметил:
- Лучше бы ты пил...
Сысоев пришел в гости к Мише Рошалю, и они пошли за бутылкой. До закрытия магазина оставалось несколько минут, а в винный отдел стояла большая очередь. Миша пошел с черного хода, договориться с рабочим. Тот посмотрел на Мишу неприязненно и сказал:
Такой молодой, а уже еврей - без очереди лезешь.
Сысоев много лет назад пошел на выставку советской мебели. Там были прекрасные образцы, ничего общего не имеющие с тем, что продавалось в магазинах.
Сысоев написал в книге отзывов: “У нас в деревне еще лучше мебель делают”. И подписал: “Житель деревни Потемкино”.
Слава много лет назад поехал в путешествие по Вологодской области. Пришел к Ферапонтову монастырю и любуется видом, открывающимся оттуда: вся Вологодская область, как на ладони.
Какой-то местный житель подошел к Сысоеву и спрашивает:
- Красиво?
- Очень, - ответил Слава.
Мужик посмотрел на Сысоева, протянул руку вдаль и произнес:
- А там дальше - лагеря, лагеря, лагеря...
В начале перестройки Леня Прудовский договорился с главным художником журнала “Крокодил”, что он посмотрит рисунки Сысоева. Леня уговорил Славу, и они пошли в редакцию. Стуков долго разглядывал работы, они ему явно не нравились. Потом он сказал:
- То что вы рисуете, это же страшно.
Сысоев посмотрел на него и произнес:
- Да, я страшно рисую, чтобы было не страшно жить.
Главный художник “Крокодила” рассматривал рисунки Сысоева и все время спрашивал: “А что вы этим хотите сказать?” Сысоев объяснял, объяснял, потом ему надоело, и он говорит:
- Я рисую рисунки без слов, чтобы каждый их понимал без объяснения.
Стуков обиделся и сказал:
- Значит, выходит, я дурак?
Мы были на поминках Толи Зверева. Вышли две простые женщины, стали плакать, бить себя в грудь, как кликуши, и говорить, какой Толя был хороший. Оказалось, - это его сестры. Кто-то сзади с ненавистью прошептал: «Да они его при жизни на порог не пускали».
Потом все стали пить. Пришел Ащеулов (бывший председатель Горкома графиков) в расстегнутой до пупа рубахе, с огромным нательным крестом. Он напился до того, что просто рухнул на пол. С нами сидела Лорик Пятницкая и комментировала события - злобно и остроумно. Не забывала выпивать. Потом подошла к Эдику Дробицкому (нынешнему председателю), мы не слышали о чем они говорили, только увидели, как Лорик размахнулась и своей женской сумочкой ударила Дробицкого по лицу. Потом, как ни в чем не бывало, вернулась к нам.
Предыдущая жена Сысоева была очень ревнивая. Однажды они шли по улице, и Сысоев улыбнулся какой-то девушке. Лена развернулась и дала Славику по уху. Рука у нее была тяжеленная. Сысоев мне тогда пожаловался на жену. Теперь, если он меня обижает, я ему говорю:
- Мало тебя Елена Сергеевна била.
Когда у Сысоева начались неприятности с «органами», к нему в дом по наводке КГБ пришел участковый. Ходил, рассматривал рисунки, спрашивал, где Сысоев работает. Славик объясняет:
- Я художник, член Горкома графиков.
Участковый отвечает:
- Понятно, что художник, а работаешь ты где?
Участковый вошел к Сысоеву в комнату, увидел картины на стенах и обомлел. Долго рассматривал, а потом спросил:
- Это что, футуризм?!
Когда Сысоев понял, что «запахло жареным», он взял свои самые антисоветские самодельные альбомы, в которых он тогда рисовал, позвонил одной иностранной даме - она работала в Москве корреспондентом, - и попросил спрятать эти альбомы.
Дама бережно взяла их, прижала к груди, как ребенка, и унесла.
Больше Слава их никогда не увидел. Мы приехали в Париж, встретились с этой женщиной и Сысоев спросил, когда сможет получить альбомы. Дама, когда-то хорошо говорившая по-русски, вдруг перестала его понимать. Потом, наконец, пролепетала, что альбомы очень далеко... На этом все и закончилось.
В книге отзывов, на его выставке в Доме медиков, Сысоеву написали: «Почему вы так не любите наш русский народ?».
Слава прочитал и сказал:
- Я не люблю тех, кто такое сделал с русским народом.
Шел прием новых членов в Горком графиков. Это было начало перестройки. Принимали некоего Великолепова. У того на картинах была наклеена колючая проволока и намалевано что-то типа: «Смерть палачам Солженицына». Работы бездарнейшие, но тема животрепещущая. Все в смущении молчали. Наконец, слово взял Слава Провоторов. Он сказал:
- Если мы его не примем, все будут говорить, что мы струсили.
Так Великолепов оказался членом горкома.
Ему очень хотелось общаться со Славой. Он написал Сысоеву в книге отзывов: «Слава, я тебя люблю».
Слава как-то подошел ко мне и спрашивает:
- Нравится рисунок?
Я внимательно посмотрела и ответила:
- Нет.
Сысоев взял и порвал его.
Я расстроилась:
- Ну, как ты можешь такое делать? Может, я ничего не понимаю, или просто плохое настроение...
Слава ответил:
- Я на тебе просто проверил, мне самому не нравился этот рисунок.
И правильно сказала, впредь тоже не ври, мне же нужно правду знать.
Сысоев рисовал новую картину. Я подошла и говорю:
- Опять цвета серо-буро-малиновые.
Слава посмотрел на меня и сказал:
- Дураку полработы не кажут.
Когда Слава был в бегах, он какое-то время скрывался у меня в квартире. Один раз к нам пришел Володя Альбрехт. Он поговорил с Сысоевым, и я пошла его провожать. Он подозрительно смотрит на меня и спрашивает:
- Как вы из этой дыры на работу добираетесь?
Я отвечаю:
- Да здесь по прямой, я в центре на улице Кирова работаю.
Альбрехт неприязненно говорит:
- Это в КГБ, что ли?
- Нет, напротив, - ответила я.
Славина мама не пришла к нему на суд. Я сказала ей:
- Даже к убийцам матери приходят на суд.
Она так объяснила свой поступок:
- Я боялась, что у меня случится сердечный приступ. А судьи вменят это Славе в вину.
Мы выехали в Голландию по частному приглашению в 1989 году. До этого нас не выпускали на запад. Приглашение прислал Август Диркс. Августа знает вся «левая» московская тусовка. Человек, про которого написаны все сказки про иванушек-дурачков. У Августа есть два брата. Когда умерли родители и оставили хорошее наследство, братья поровну разделили его. Один брат купил дом, другой вложил деньги в фирму, а Август купил корабль, на котором еще, по-моему, ходили в поход викинги. Корабль от старости и ржавчины тихо разваливается сам по себе, но Август в полном восторге живет на нем и радуется жизни.
С Машей, женой Августа, мы подружились еще в Москве. Невысокого роста, симпатичная, умная и страшно властная.
Когда мы жили в Амстердаме, Маша опекала нас, очень нам помогала.
Выставку Сысоева в Амстердаме организовал Август Диркс. На открытие прилетела Сибилла Алерс с мужем и братом - женщина, которая возглавляет гамбургское отделение Международной ассоциации защиты деятелей искусства (AIDA). После вернисажа мы пошли в ресторан отметить событие. Сибилла сказала, что они сегодня же улетают. Маша все время спрашивала Сибиллу, не опоздают ли они на самолет, так как уже было очень поздно. Наконец, Сибилла не выдержала и говорит:
- Машенька, не волнуйся, у нас свой самолет.
Первую неделю в Амстердаме мы жили у одной студентки. Меня поразило, что в квартире не было душа, не говоря уже о ванной. Я спросила девушку, как она моется? Она ответила:
- А я в бассейн хожу.
И я подумала:
- За эти несколько дней, которые мы у нее живем, она ни разу не была в бассейне.
Мы уже много лет живем в Германии, но у меня сохранилась стойкая неприязнь к бассейнам.
Мы шли по Амстердаму и заблудились. Стоим и разглядываем карту. Подходит человек и спрашивает по-английски, может ли он чем-то помочь? Мы начинаем вместе искать по карте нужную нам улицу. Потом, наконец, этот человек говорит:
- Извините, я тоже не местный.
И ушел.
Никита Алексеев, когда узнал, что мы живем в Амстердаме, сказал:
- Амстердам напоминает мне дачу: маленькая, уютная и всегда идет дождь.
В Амстердаме нас опекал голландский студент Филипп. Мы с ним очень подружились. Он нам помогал освоиться в незнакомом мире, рассказывал о голландских нравах.
Любимая пословица голландских мужчин: “Пьяная женщина - в постели ангел”.
Сысоев услышал и говорит:
- Ну, тогда тебе в Москву надо ехать.
Через год Филипп уехал работать корреспондентом в Москву и проработал там много лет.
Филипп сказал, что никогда не был в “секс-шопе”. Несмотря на полную свободу нравов, в приличных кругах считается позорным ходить в эти магазины. И хотя очень хочется, но мысль о том, что ты встретишь там знакомого, удерживает от похода:
- Это остается привилегией плебса, - подвел итог Филипп.
Филипп рассказал:
- В Гааге, где живет королевская семья, видели в книжном магазине, как младший сын королевы клянчил несколько гульденов у своего наставника. Тот ему отказал, хотя ребенок просил одолжить ему денег.
Принц Александр - старший сын королевы, который станет королем, учится в университете в Ляйдене. Это лучший университет в Голландии. Принц ездит на велосипеде и ухаживает за обыкновенной девушкой.
- Я ее знаю, - многозначительно сказал Филипп.
В Амстердаме все говорят по-английски. Пришлось мне восстанавливать свои слабые познания. Я смотрела ВВС по «ящику», а для чтения покупала английские порнографические журналы. Там печатают разные истории, видимо, для английских домохозяек на простом доходчивом языке. Я почти без словаря могла их читать, набирая запас слов. Когда осенью мы снова встретились с Сибиллой, и я заговорила, она сказала:
- Ну ты болтаешь, прямо как Маргарет Тетчер.
В Голландии, мы познакомились с Ирой Гривниной. Она была в комиссии по расследованию злоупотреблений в психиатрии; почти год провела в Лефортово и рассказывала с удовольствием, что гебешники, работающие там, справляли праздник, когда ее из Лефортово отправили в ссылку, настолько она их довела своим мерзким характером.
Сысоев рассказал Гривниной про жлоба-консула, на что Гривнина тут же ответила, что более жадной нации в Европе не сыщешь. Колбаса, нарезанная в магазине, напоминает папиросную бумагу. Целый день голландцы не едят, а только пьют кофе. Едят один раз в день, вечером, и предпочитают это делать не у себя дома, а в гостях.
Мне нужно было купить куртку. Гривнина вызвалась меня сопровождать. Мы долго ходили по магазинам, мне ничего не нравилось. Наконец, я нашла одну куртку, но она была мне велика, рукава были намного длинней, чем надо. Ире надоело ходить со мной, и она сказала:
- Да возьми эту куртку, она тебе как раз, у тебя просто руки короткие.
Муж Гривниной Володя - удивительно спокойный человек. Мы поехали в Харлем, в музей Франца Хальса. Гривнина села рядом с мужем и руководила поездкой. Орала на него, как последний извозчик. Нам было стыдно, а Володя сказал:
-Не обращайте внимания, мы так уже 20 лет ругаемся, Ирка добрая баба, у нее только характер ужасный.
У Маши есть подруга Мила. Полная противоположность Маши - и внешне и внутренне. Мила - высокая полная блондинка, с раскосыми зелеными глазами и распущенными волосами до пояса. В Амстердаме на нее оборачивались все проходящие мужчины. Мила приехала первый раз в Амстердам и начала все там критиковать, примерно так:
- А вот у нас в Бендерах это лучше; а у нас в Бендерах это тоже есть.
Маша страшно обиделась, и отлучила ее от своей опеки. Мила осталась одна в чужой стране, без знания языка. Мы жили поблизости. Она к нам часто приходила. Мы обедали и шли гулять. Как-то Мила решила пригласить нас на обед. Мы долго сопротивлялись, но Миле хотелось нас отблагодарить. Мы пришли к ней в гости. Она приготовила мясо с рисом и салат. Мясо было жесткое и несоленое, рис плавал в воде, салат был сделан неизвестно из чего, и я не была уверена, вымыт ли он.
Слава сказал:
- Это надо было очень постараться, чтобы так испортить голландские продукты.
Мила не обиделась и сказала:
- Дуршлаг я не нашла, и вообще-то я готовить абсолютно не умею. Просто хотела вам что-то приятное сделать.
Мы посмеялись и пошли ужинать к нам.
Мила очень скучала по дому. Не могла дождаться, когда, наконец, поедет в Москву. Мы поехали ее провожать на поезд. Подошли к поезду, нашли вагон на Москву. От него за несколько метров нестерпимо воняло. Мила заволновалась и спрашивает:
- В чем дело?
А Сысоев невозмутимо отвечает:
- А это, Милочка, запах Родины.
Потом у Милы в поезде украли все оставшиеся деньги, и она поняла, что вернулась на Родину.
