«Звезда любви» и смерть адмирала Колчака Что осталось за кадром киноэпопеи «Адмирал»
Анатолий Шапиро
А. «Гори, гори, моя звезда...» В биографии этого романса немало таинственного. Во всех его изданиях назывался только автор музыки – композитор Булахов, и никто не знает имени автора его слов. Неизвестно почему родилась и упорно живет легенда о том, что им является адмирал Колчак. Хотя, достаточно сопоставить даты, и версия о его авторстве сразу же отпадает: Колчак, как известно, родился в 1873 году, а первое издание романса, выпущенное московским издательством Майкова, датировано 1868-м годом. Но то, что Колчак чрезвычайно любил этот романс – известно точно. Кстати, не кажется ли вам, что этот изумительно тонкий, прекрасный романс как-то не совпадает с привитым нам с детства образом «кровавого омского диктатора» времен гражданской войны? Или лгали учебники истории? Если да, то, каким же в действительности был адмирал? И какая «звезда» привела его к расстрелу в февральскую ночь 1920 года на льду Ангары?
Да, учебники лгали. Советская власть опорочила славный жизненный путь Александра Васильевича Колчака, путь великого труженника, бесстрашного морского офицера, талантливейшего ученого, военно-морского специалиста, полярного исследователя, организатора отечественного кораблестроения. У него отобрали, растащили по своим монографиям научные открытия, остров его имени был переименован, старательно забывались военные подвиги. И все это по сей день совершенно неизвестно большинству людей.
Коренной петербуржец, Александр Колчак начал образование в 6-й петербургской классической гимназии, а завершил в Морском кадетском корпусе, где в учебе все время шел первым или вторым, а окончил с премией адмирала П.Рикорда.
В начале службы – в постоянных плаваниях на Дальний Восток – его задачи на корабле были чисто строевыми, но юный моряк интересовался наукой, и в свободное время он самостоятельно занимался океанографией и гидрологией. Он изучал специальную литературу по Антарктике, писал научные труды, готовил себя к полярной экспедиции. Знакомство с адмиралом С.О.Макаровым пробудило у Колчака новый интерес – к ледоколам.
Как-то во время стоянки корабля в греческом порту Пирей, Колчак неожиданно получил предложение участвовать в полярной экспедиции барона Толля, организуемой Российской академией наук. Он вернулся в Петербург и начал занятия в главной геофизической обсерватории, затем поехал в Норвегию к другу барона Толля – Фритьофу Нансену, который поделился с ним опытом полярного мореплавания.
Экспедиция на шхуне «Заря» продолжалась три года, а потом еще год длились поиски барона, погибшего во льдах северных морей. 42 дня Колчак плыл на шлюпке с вещами погибшего товарища и с документами экспедиции! Его труды были оценены, и его ждала высшая награда Императорского Русского географического общества. Но все будет уже после русско-японской войны 1904-1905 гг., ибо прямо из Сибири, не заезжая в Петербург, Колчак отправился на Дальний Восток – воевать. Воевал грамотно. Когда после падения Порт-Артура Александр Васильевич оказался в плену, японцы, оценив его мужество, сохранили ему золотое георгиевское оружие. (Со своим золотым палашом он не расставался вплоть до 1917 г. Когда матросы-большевики пришли на флагманский корабль, чтобы отобрать его, Колчак выбросил оружие в воды Черного моря. Этот эпизод воссоздан А.Толстым в романе «Хождение по мукам»).
После русско-японской войны Колчак принял участие в создании Морского Генерального штаба, в разработке новой кораблестроительной программы, в освоении Северного морского пути. Он стал первым командиром нового ледокола «Вайгач» уже в чине капитана 2-го ранга. Он был одним из самых передовых офицеров флота. В годы 1-й Мировой войны Колчак стремительно продвинулся по службе и вскоре стал командующим Черноморским флотом – самым молодым командующим флотом в мире!
Б. Что можно найти в музейном архиве. Российские архивы еще и сегодня слабо оснащены современными техническими средствами. А еще 10 лет назад все сокровища пылились на бесконечных рядах полок и стеллажей, от пола и до потолка заставленных папками с тесемками (с бумажными документами), металлическими банками (с диапозитивами) и коробками (со слайдами и фотографиями). Вот где и как хранилась настоящая история! И так уж повелось, что на страницы книг и журналов во все времена попадала ничтожная часть этого богатства, причем с комментариями в соответствии с идеологией текущего момента. Создавалось впечатление, что документы мешали историкам, хотя на них обязательно требовалось ссылаться. В советские времена архивы периодически перетряхивались и все истлевшее, «лишнее», после копирования уничтожалось. Однажды, в 80-х гг., будучи по своим делам в Морском Архиве, я обнаружил у выхода груду макулатуры, в том числе помятый картонный ящик с бумагами. Узнал, что это копии документов о временах Гражданской войны. Подлинники, 19 томов под общим названием «ДЕЛО по обвинению КОЛЧАКА А.В. и др.», находились в Общем следственном Фонде Центрального архива КГБ в Иркутске. Вероятно, кто-то когда-то работал с подлинниками, выписывая наиболее интересное. Я и не подозревал, что скоро познакомлюсь с этим исследователем.
Выписки подлежали уничтожению вместе с мусором. Но уже вовсю шла «перестройка» и мне разрешили покопаться в бумагах. Среди протоколов, расписок, справок, частью «отбитых» на ундервуде 900-х гг., частью написанных от руки и нечитаемых из-за плохого почерка, затерялась фотокопия клочка темной бумаги, явно торопливо исписанной, очевидно, химическим карандашом. Снимок был передержан и потому выброшен. Однако контрастность и резкость присутствовали, и я прочел:
«...Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне. Как отнестись к ультиматуму Войцеховского, не знаю, скорее, думаю, что из этого ничего не выйдет, или же будет ускорение неизбежного конца. Не понимаю, что значит «в субботу наши прогулки окончательно невозможны»? Не беспокойся обо мне, Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я только думаю о тебе и твоей участи, единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь – ибо все известно заранее. За каждым моим шагом следят и мне очень трудно писать. Пиши мне. Твои записки единственная радость, какую я могу иметь... Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя. Гайду я простил. До свидания, целую твои руки...»
Это была последняя записка знаменитого адмирала Колчака Анне Васильевне Тимиревой. Ее отобрали, по-видимому, при ночном обыске перед расстрелом адмирала.
Уточнение: 1) Генерал Войцеховский – командующий 2-й армией белых требовал освобождения Колчака, угрожая штурмом Иркутска. Безрезультатно.
2) Генерал Гайда – командующий сибирской группой чехословацких войск. Возглавил мятеж против Колчака, чтобы выторговать свободу для своих.
В. Свидетель из Сибири. 50 лет спустя. В 1970 г. этой темой с огромными трудностями, т.к. она не одобрялась, занимался московский историк Л.Шинкарев. Он собирал материал для книги о Сибири, попутно открывшаяся тема о Колчаке захватила его. Ему удалось выяснить, что Колчак и его сотрудники 15 января 1920 г. были арестованы по заданию местных властей 23-летним штабс-капитаном А.Г.Нестеровым на иркутской ж-д станции. Историку удалось разыскать Нестерова в поселке Забитуй под Иркутском. К тому времени тот провел 40 лет (!) по лагерям и ссылкам за связь с эсэрами в 1919-20 гг. От него были взяты подробности ареста Колчака.
«...Поезд стоял без паровоза, в окружении двух батальонов 53-го стрелкового полка, готовых взорвать путь, не допустить продвижения составов с адмиралом и золотым запасом. В вагоне Колчака было 39 человек. Они толпились в тамбуре и проходе, не понимая, почему их выталкивают на мороз. В отдельном купе сидели рядом Колчак и Тимирева. Арест Анны Васильевны не предусматривался, штабс-капитан даже не знал о ее существовании. Но она держала руки Александра Васильевича в своих, настаивая, что в тюрьму они пойдут вместе. Они шли под конвоем, под хруст сапог по льду Ангары, в холодной ночной темноте, скользя и поддерживая друг друга... На второй день после ареста, находясь в отдельной камере, не зная, что с Александром Васильевичем, и еще не разобравшись, перед кем ходатайствовать, Анна Васильевна пишет карандашом: « Прошу разрешить мне свидание с адмиралом Колчак. 16 янв. 1920 г». Им разрешали короткие совместные прогулки по тюремному двору. Ее ужасала обстановка, в которой оказался адмирал, о себе она не думала, сердце разрывалось от бессилия помочь, чтобы ему не так было холодно в камере. Она писала на волю с надеждой, что добрые люди передадут записку в вагон, где оставались их вещи...».
Ее до поры не тревожили, только адмирала водили по коридору на допросы. Для Чрезвычайной Следственной Комиссии было неожиданным, с каким достоинством держался Колчак, как неторопливо перечитывал протоколы, исправляя неточности, прежде чем поставить свою подпись. Следователям не дано было знать, что вся его тревога была об Анне, одно это теперь занимало его, а приходилось, отвечая на вопросы, рассказывать чужим для него людям про свою экспедицию в Арктику, про поиски барона Толля, про план возрождения Российского военно-морского флота, разгромленного в русско-японской войне. Ему не от чего было отрекаться. Они слушали его внимательно, почти ничего не понимая и пытаясь найти даже в этих сюжетах что-нибудь контрреволюционное.
Строки из документа: «Чрезвычайная Следственная Комиссия, рассмотрев вопрос о дальнейшем содержании под стражей Анны Васильевны Тимиревой, добровольно последовавшей в тюрьму при аресте адмирала Колчака, постановила: в интересах следствия по делу Колчака и во избежание возможности влияния на Тимиреву сторонних лиц, до окончания допроса ее по делу Колчака оставить А.В.Тимиреву под стражей. Председатель С.Чудновский, тов. Председателя Следственной Комиссии К.Попов...»
Г. Несчастная женщина. А.В. Тимирева (1893-1975 гг.), дочь директора московской Консерватории В.Сафонова, упражнялась в поэзии и изобразительном искусстве. В 1911 г. вышла замуж за своего троюродного брата, морского офицера Сергея Николаевича Тимирева. В 1914 г. у них родился сын Владимир, будущий художник. В 1915 г. Анна познакомилась с А.В. Колчаком, и у них начался «почтовый роман», а с 1916 г. они не расставались. У обоих были семьи, и долгое время они не считали возможным разрушать их, но на фоне рушащейся в огне революции России им все же пришлось сделать выбор – мучительный, но единственно верный. В 1918-19 гг. она работала переводчицей при Управлении делами Верховного правителя России, т.е. при Колчаке. Это будет ей очень дорого стоить – в советское время она подвергнется арестам 7 раз!!!
В роковую ночь, когда Колчака уводили, зачитав постановление ревкома о расстреле, когда уже дымилась на ангарском льду прорубь, к которой потащат казненного, Анна Васильевна слышала топот в коридоре, видела в щель его серую папаху среди черных людей. Ей не сразу сообщили о казни, долго не решались, но, узнав о ней, и не подозревая, что красноармейцы столкнули убитого под воду, Анна потребовала от коменданта тюрьмы выдать тело для захоронения.
Из постановления Иркутского губревкома: «На ходатайство Анны Тимиревой о выдаче ей тела адм. Колчака Ревком сообщает, что тело погребено и никому выдано не будет. Копию этого сообщения объявить Тимиревой. Подписи...».
Анна томилась в камере. Власти не знали, что делать с женщиной, виновной в том, что любила человека по фамилии Колчак, и не желавшей хоть малость высвободить плечо из-под тяжкого креста.
В 1922 г, временно на свободе, она вышла замуж за инженера-путейца В.К. Книппера и взяла его фамилию. Это не спасло от новых арестов. Когда забрали в пятый раз, спросила следователя, в чем ее обвиняют. Следователь удивился ее вопросу: «Но Советская власть вам уже причинила столько обид...». Дескать, вы уже потенциально должны быть врагом. На воле она искала Володю, сына от первого брака. Его арестовали и расстреляли в 1938 г, когда ему было 23 года. Инженер Книппер терпеливо ждал очередного освобождения Анны Васильевны. Он умер в 1942 г.
Анна Васильевна прошла тюрьмы Иркутска, Новониколаевска, Москвы, Ярославля, лагеря Забайкалья и Караганды, ссылки по городам и весям России. У нее начинался туберкулез. В конце 50-х, обессилев совершенно, заставила себя написать Генеральному прокурору СССР: «...15 янв. 1920 г. я была арестована в Иркутске в поезде Колчака... Мне было тогда 26 лет. Я любила этого человека и не могла бросить его в последние дни его жизни. Вот, в сущности, вся моя вина... В настоящее время мне 67-й год, я совсем больной человек, работа мне давно не по силам, она требует большой физической выносливости, но бросить ее я не могу, т.к. жить мне иначе нечем. С 22-го года я работаю, но из-за непрерывных арестов и ссылок в общей сложности 25 лет у меня нет трудового стажа. Я вновь прошу о своей полной реабилитации, без которой существовать в дальнейшем невозможно».
Она работала бутафором в Рыбинском драмтеатре. О ее судьбе стало известно в узком кругу театрально-музыкальной общественности. Именно из этой среды пришла помощь. На имя министра культуры СССР было подано письмо, подписанное Шостаковичем, Свешниковым, Гнесиной, Хачатуряном, Ойстрахом, Козловским... «Убедительно просим Вас оказать помощь в получении персональной пенсии А.В.Книппер, урожденной Сафоновой, дочери выдающегося русского музыканта В.И.Сафонова, скончавшегося в феврале 1918 г... В настоящее время А.В., незаслуженно находившаяся долгие годы в лагерях и ссылках, полностью реабилитирована и прописана в Москве. Но жить ей не на что...». В ответ ей была установлена пенсия в размере 45 рублей.
Она поселилась на Плющихе, где ее приютили дальние родственники.
Д. Последний разговор. 1974 г. Незадолго до кончины А.В. Л. Шинкареву удалось встретиться с ней в Москве на Плющихе, чтобы подобно почтальону из небытия передать текст письма, шедшего к ней полвека.
Первый вопрос после упоминания о пенсии в 45 рублей:
– Как же вы живете? –
– Мосфильм поставил на учет: когда в массовых сценах нужны «бдагородные старухи», мне звонят, я сажусь на трамвай и несусь. Снималась в «Бриллиантовой руке», в «Войне и мире». Помните бал Наташи? Крупным планом княгиня с лорнетом – это я.
– И все доходы?
– За съемочный день 3 рубля... Хватает на Таганку, на томик Окуджавы, иногда на консерваторию.
Время говорить о записке. Он читал, а она слушала, сидела, не шелохнувшись, мыслями в далеком страшном времени, когда обвалилось государство, истреблялись народы, дикая ненависть стелилась по выжженной земле. Сквозь стылую Сибирь шел поезд, в морозном окне кружились сугробы и сосны. Два человека сидели рядом, оберегая в своих душах единственную ценность – любовь.
– Не думаю, что на моем веку напишут правду об Александре Васильевиче, все меньше людей, знавших его. Я пробую писать о нем в стихах, но, по-моему, слабо перо мое: «...Полвека не могу принять, ничем нельзя помочь,
И все уходишь ты опять в ту роковую ночь.
А я осуждена идти пока не минет срок,
И перепутаны пути исхоженных дорог.
Но если я еще жива наперекор судьбе,
То только как любовь твоя и память о тебе».
Над этим не властна бушующая за окном, затягивающая народы, кажущаяся смыслом жизни политическая суета.
Е. Неизвестный Колчак. И вот трагический рубеж – 1917 г. Звезда адмирала привела его в Сибирь. А здесь – СМЕРТЬ.
Кровавое событие на льду у речки Знаменки, впадающей в Ангару произошло в ночь с 6 на 7 февраля 1920 г. Обстоятельства убийства были неведомы только советским читателям. Ибо еще в 1984 г историк Юрий Фельштинский в парижской газете «Русская Мысль» опубликовал документ из архива Л. Троцкого, проливающий свет на причину трагедии и собственные комментарии к ней. Вот что мы можем узнать из этой статьи.
15 января Колчак был арестован эсэровским Политцентром при участии чехов и представителями союзников генерала Жанена. Вскоре адмирал был передан в распоряжение большевистского ВРК, который получил указание В.И. Ленина: «...Колчака при первой же возможности направить в распоряжение Реввоенсовета 5-й Армии для отправки в Москву...». Но, узнав, что у местного ВРК есть возможность расстрелять адмирала, вождь дал дополнительное указание, что это желательно сделать до установления полной власти большевиков в Иркутске якобы под влиянием угрозы белогвардейских заговоров с целью освобождения адмирала. После подписи стоял вопрос: беретесь ли сделать архинадежно?
Никакой необходимости в расстреле Колчака, конечно же, не было. Тем не менее, 3 февраля Чрезвычайная Следственная комиссия во главе с большевиком С.Чудновским представила расстрельный список, первыми в котором значились А. Колчак и глава его правительства В. Пепеляев. Именно их и решили расстрелять первыми, как самых главных.
Постановление Иркутского ВРК о расстреле подписали: председатель А. Ширямов и члены ВРК А.Сноскарев и М. Левенсон. Впоследствии Ширямов и Чудновский (председатель Губчека) написали воспоминания, в которых подробно воспроизвели ход событий. К примеру, Чудновский пишет, что зачитал Колчаку приказ Ревкома о расстреле, а когда Александр Васильевич спросил о том, почему его собираются расстрелять без суда, с трудом сдержал смех. Ему БЫЛО СМЕШНО! (Интересно, сохранил ли он чувство юмора в 1937 г, когда был объявлен приговор «тройки» о расстреле без суда врага народа С. Чудновского?). Адмирала спросили, желает ли он еще что-нибудь сказать. Он произнес: «Я прошу сообщить моей жене, которая живет в Париже, я благословляю своего сына». На это Чудновский ответил, что если не забудет, то сообщит обязательно.
«...Наконец все формальности окончены. Вышли за ворота тюрьмы. Мороз 30-35 градусов. Светлая лунная ночь. Мертвая тишина. Только издали слышны орудийные выстрелы. Колчак, а за ним Пепеляев в окружении конвоя шли молча. Только иногда Пепеляев, громко обращаясь к Богу, нарушал тишину...»- вспоминал Чудновский.
В 4 часа их привели на берег притока Ангары. Выстроили взвод расстрельной команды. Колчак оставался таким же спокойным. Пепеляева лихорадило. Им хотели завязать глаза. Колчак отказался. Они стояли на небольшом бугорке, пока не упали расстрелянными. Их трупы положили на сани, подвезли к реке и сбросили в прорубь. Было 5 часов утра 7 февраля 1920 года.
Но недаром говорят, что глас народа – глас божий. Молва подарила Колчаку самый лучший, самый любимый из русских романсов "Гори, гори, моя звезда…", тем самым простив ему все грехи вольные и невольные… Трагическая, высокая и жертвенная нота романса, который он очень любил и часто пел, в умах людских оказалась связана с именем Колчака, а значит, он был понят своей Родиной, и она его не забыла.