№1/1, 2012 - Проза Григорий Пруслин Синий заяц (Киноповесть) Киноповесть Григория Пруслина «Синий заяц» в 1993 году стала лауреатом конкурса киносценариев, проходившим на международном кинофестивале и кинорынке в Ялте. Согласно положению о конкурсе фильмы по сценариям-лауреатам должны были сниматься на киностудиях страны за счет госбюджета. «Синего зайца» «распределили» на киностудию им. Довженко, к известному режиссеру Олегу Фиалко. Но тут госбюджет в области кино развалился... «Синего зайца» хотели снимать Ролан Быков и Юрий Рагозин, Всеволод Плоткин и Александр Косарев, но финансовый вопрос оказался неразрешимым. А режиссер Дмитрий Астрахан даже был готов взять на себя половину расходов, но необходимую сумму, увы, так и не удалось собрать… Весна, она всегда весна. Даже в Москве, уставшей за тяжелую грязную зиму, с ее заваленными улицами, скользкими тротуарами и бесконечными очередями. И вот май. Улицы подсохли, тротуары стали проходимыми, а очереди, сбросившие сумрачные зимние одежды, как-то даже полегчали. И зелень, первая майская зелень, закудрявила городские деревья и кусты, сделала их непрозрачными и молодыми. Послышались голоса птиц – черт их знает, где это они здесь среди домов пристроились, а ведь поют. Ловишь себя на мысли, что этой зимой вроде бы и вообще птиц не видно было. Не то, чтобы снегирей, как когда-то, с розовым пузом или желтогрудых синичек. Воробьи и те исчезли. На юг, что ли подались. А сейчас вон - чирикают. А если уж птицы ожили, что о людях говорить. Идут, всему радуются. К солнцу лицо поднимают. И шума людского стало больше. Не вообще шума, - в городе всегда его хватает, - а именно людского, живого какого-то. Особенно детского. У школ на переменках крик, как на птичьем базаре. Все на улицу высыпали, на солнце, гоняются друг за дружкой, орут. Это здорово, когда детский крик на улице, во дворе. Даже учителя на школьном крылечке не возмущаются, улыбаются, может быть, радуясь солнцу, а может, в предчувствии близких каникул. Одна школа, другая, третья. И у каждой одинаковый «крик на лужайке». Только что здания школьные разного типа. А вот еще одна школа. Но не стандартная. Три одинаковых четырехэтажных здания, соединенные одноэтажными переходами. Из-за дощатого несплошного забора видно, что и здесь шумно носятся по двору мальчишки и девчонки. Правда, когда подойдешь совсем близко, что-то настораживает, и через минуту понимаешь, что в детских криках никак не удается поймать связанный смысл. Не то что фраз, но и отдельных слов. И еще видишь, что дети и на бегу, но чаще останавливаясь, переговариваются друг с другом руками и мимикой, как «говорят» глухонемые. Только тогда бросаешь взгляд на вывеску на столбе у входа: «Школа-интернат N° 12 для глухих детей». И почему-то на секунду представляешь себя глухим, как будто рубильником выключили звук в кино, и видишь одну лишь картинку. Молча двигаются люди, молча едут машины. Также беззвучно подкатывает к воротам интерната поношенный красный «Жигуль». Из него вылезает длинный парень, в джинсах и джинсовой куртке, вытаскивает из кабины за ремень джинсовую же сумку, закидывает ее за плечо. Хлопает дверцей, и хлопок этот словно возвращает в мир звуков. Парень запирает машину и идет к калитке... Видно, не так часто приезжают гости в интернат, потому что идет он к крыльцу дома буквально под взглядами замерших ребят. Взбежал на крыльцо и после солнечного двора очутился в полутемном вестибюле. И замер на минуту, привыкая к мраку, не зная, куда идти. Обернулся, когда почувствовал, что кто-то тянет за рукав. Перед ним стояла пожилая женщина в синем халате, с чайником в руке. Молодой человек не ожидал и стал пытаться что-то сказать на глухонемом языке. Не мучайся, - сказала ему женщина низким голосом, - не глухая, чай. Кого хотел-то? - А я думал, здесь все так, - засмеялся парень. – Мне к директору. - Проводить, не заблудишься? А куда? – оглянулся он. До конца ступай, - указала чайником она. – До конца дойдешь. Там лестница. На второй подымишься, аккурат против нее и будет директор. Вера Павловна звать. Да я знаю, спасибо, - бросил на ходу парень и пошел по коридору. Коридор был пуст. Все, как видно, выскочили на солнечный двор. А так коридор как коридор. Школьный. С одной стороны окна, на подоконниках горшки с цветами. На стенах обычная школьная агитация. Стенгазета, расписание уроков, плакаты, выставка рисунков. И классные двери с табличками. Парень взбегает по лестнице, вдоль которой на стене тоже что-то висит, и, завернув на второй этаж, оказывается у дверей с надписью «Директор». Не успел постучать, как дверь распахивается, оттуда брызнул солнечный свет и в его лучах – женщина, которую сразу, на солнце, нельзя было разглядеть. - Ко мне? - спрашивает она, совсем не удивившись. - Прошу. Она пропускает гостя в комнату и, войдя и обернувшись, он видит ее уже на фоне белой двери, освещенную солнцем. - Садитесь, - говорит она и проходит за свой стол, на котором среди бумаг почему-то сидел Буратино. – Садитесь. Вы ведь из газеты? - Да, - он кладет рядом с собой сумку на стул. - Я вам звонил. Нефедов. Борис. - Вера Павловна Чеботарева. Слушаю вас. - Я хотел бы написать статью. Очерк. О вас, об интернате, о детях. - Это хорошо. - Вера Павловна выходит из-за стола и подходит к окну. - Это очень хорошо. Только давайте догово­римся сразу. Обо мне не надо. И об интернате, пожалуй, тоже. Нет, проблемы, конечно, есть. И хозяйственные, и финансовые, и другие разные. Но знаете, Борис, - можно я вас так буду называть? - не хочется решать проблемы с помощью газеты. Надоело уже это. Мы их постараемся решить нормальным пу­тем. А вот о ребятах наших напишите обязательно! У нас славные ребята! И несчастные. Но они не до конца понимают это. И мы стараемся их от этой мысли уберечь. У нас в стране, слава Богу, кончили благодарить «за наше счастливое детство». Но ведь счастья от этого не прибавилось. А нашим ребятам в школе еще ничего. Они здесь в своем мирке. Им тяжело потом, после школы. Люди стали злыми и забыли о снисхождении к другим, чем-то жизнью обделенным. Вот об этом напишите. А ребята у нас замечательные. Просто нормальные ребята, как везде. И умные, и глупые, и способные, и не очень, и добрые, и злые. Обыкновенные ребята. К ним только привыкнуть надо. - Я понял, Вера Павловна, - тоже встает Борис. - Я хотел бы попросить вас разрешить мне побыть несколько дней с одной группой. Или классом, как у вас называется? Чтобы поглядеть самому, пообщаться с ними. - Ну, что ж, это можно. Вы посидите пока, я приведу учительницу. Оставшись один, Борис подходит к окну и смотрит на бегающих по двору ребят. Через стекло не слышно звуков и школьный двор кажется обыкновенным. Борис стал присматриваться к ребятам и обратил внимание на двоих. Под самым окном, у дерева, стоит мальчишка лет десяти. С кудрявыми соломенными волосами и лицом, покрытым веснушками на­столько, что их можно было разглядеть с высоты второго этажа. Перед ним крутится другой, чернявый, и, видно, дразнит того, тыкает пальцем на своем лице то в лоб, то в щеки и кривляется при этом. Потом он вдруг щелкает рыжего по лбу и мчится по двору. Борис не успевает заметить, как отреагировал веснушчатый, потому что слышит цокот каблучков. Он оборачивается на открывающуюся дверь. В проеме стоит девушка лет двадцати с пышными волосами и неправдоподобно голубыми глазами. - Знакомьтесь, это Марина - подталкивает девушку в кабинет и входит сама директриса. - У нее четвертый класс, самый интересный возраст. Вот к ней и идите. - Борис, - представляется он. - Журналист из молодежной газеты. - Марина, - отвечает девушка каким-то неожиданно странным по тембру, как бы искусственным голосом. – Вы не удивляйтесь, привыкните. Я не глухая, а, как говорят у нас, слабослы­шащая. Поэтому к вам одна просьба: говорите, глядя на меня, чтобы я видела ваши губы. И она улыбнулась совершенно потрясающей улыбкой. - Успехов вам, - посторонилась от дверей Вера Павловна. - С Мариной вам будет интересно. А если что, пожалуйста - к вашим услугам. Борис и Марина выходят в коридор. В нем после солнечного кабинета опять полумрак. Марина оборачивается к нему, и он снова удивляется голубизне ее глаз, яркой даже в полутьме. - Пошли, - сказала она, - сейчас ребята с большой перемены прибегут, и начнем урок. Снизу хлопает дверь, и здание наполняется дробью десятков бегущих ног, шумом невнятных голосов. Мимо отступивших к стене Бориса и Марины мчатся по классам мальчишки и девчонки, на ходу жестикулируя руками. Через пять минут коридор опять пустеет. Но тут Борис замечает медленно поднимающего­ся по лестнице знакомого рыжего мальчика, за которым он наблюдал из окна. - Это мой, - оборачивается к Борису Марина. - Это мой, Сережа. Она обнимает мальчика за плечи и ведет в класс. Борис идет за ними. А через некоторое время Борис и Марина опять входят в директорский кабинет. Вера Павловна разговаривает по телефону и молча указывает им на стулья. - Ну, как впечатления? - обращается она к Борису. - Потрясающе, я даже не ожидал! Как они стараются! И говорят! Они же говорят, я ведь их понимал. - Нет, они не слышат себя, - вздохнула Вера Павловна. – Мы учим их произносить слова, но это не разговор. - Как не слышат? Вот Марина говорит в микрофон, а они, в наушниках, отвечают ей. Сначала я думал, что это они понимают по губам, но Марина специально закрывала губы такой лопаточкой. - Вот это действительно, - развела руками Вера Павловна, - действительно никак не можем объяснить. Но как-то они реагируют. Вы, Борис, сходите еще к Марине на индивидуальные занятия. Увидите, как совсем малыши, первоклашки работают. Поэтому, уверяю вас, нам и сил своих не жалко тратить на них. Вот у меня есть одна учительница, Ольга Леонидовна, в Калининграде живет, два часа на работу добирается, а уходить из школы – ни за что. - Да я понял, - Борис даже вскочил со стула. - Я понял. Ребята разные, с каждым по-своему надо. Вот Сережа, рыженький такой, в веснушках, он совсем на других не похож, как будто сам по себе, ни с кем не дружит. - Сережа, Сережа, - побарабанила пальцами по столу директриса. - Сережа Кондратьев. Это особый случай. Он ведь недавно у нас, месяца два. И, естественно, не привык. Но не в этом главное. Он ведь совсем недавно и не был глухим. - Как?! - Это у него после катастрофы. Автомобильной. Да вы должны помнить. Его мать, Елена Кондратьева, известная артистка, певица, по телевизору ее часто показывали. Вспомнили? - Елена Кондратьева? Так она же, говорят, погибла как-то. - Верно говорят. В автокатастрофе и погибла. Из Ленинграда они ехали всей семьей. Уж только не знаю, в чем там дело. Самосвал, что ли. В общем, остался один Сережа. Чудом. И мать, и отец, и еще кто-то с ними был. А он ударился сильно и стресс, конечно, после всего этого. Как следствие - вот, глухота. И голос. - И это навсегда? - Кто знает? Случай очень редкий. Показывали его врачам, профессорам. В клинике лежал. Можно, говорят, попробовать восстановить это хирургическим путем. Микронейрохирург говорил. Но у нас такие операции не делают. Нужна какая-то особенная аппаратура. В Америке делают, в Германии. Но... валюта. И в большом количестве. - Поищем спонсоров. - Где их искать? Сколько у нас детей несчастных. Чернобыль еще. Во всех газетах только благотворителей и ищут. - Давайте через нашу газету попробуем. Я поговорю с шефом. - Попробовать, конечно, можно. Поговорите с редактором, Боря. Жалко парня. Один он практически остался. Есть у него тетка, но не в Москве живет. Она взять его хотела, приезжала к нам. Но мы решили, что школу ему надо здесь кончать, а то совсем неприспособленный к жизни будет. Ничего, к нему у нас хорошо относятся, привыкнет. А вам, Боря, спасибо. - Мне-то за что? Это вам спасибо, за работу вашу. Ну, я пойду, Вера Павловна. С вашего разрешения я еще приду к вам. - Приходите, Боря, приходите. Звоните, телефон у вас есть. Борис, попрощавшись с директрисой и Мариной, выходит. А Вера Павловна обращается к девушке: - Неплохой, мне кажется, он парень. Может, и правда, сдела­ет что-нибудь для Сережи? Как он тебе? - Неплохой, - говорит Марина, заметно смущаясь. У входа в гостиницу у огромного интуристовского автобуса крутится группа детей, явно заграничного вида. Кто его знает почему, а ясно видно, что не наши. И не в одежде даже дело, кого сейчас удивишь джинсами, расписными маечками или кроссовками. А вот не наши и все. Ведут себя совершенно раскованно. Москвичи, проходящие мимо, оглядываются на них. И скорее всего не потому, что это иностранцы - на автобусе трепещет американский флажок, - а потому, что ребята глухонемые, и это сразу бросается в глаза. С ними не то воспитатель, не то гид - толстенький парень в шортах. Рядом девушка-переводчица. Видно, что ждет кого-то, поглядывает на часы, оглядывается. Из переулка выворачивает знакомый нам «Жигуль» Бориса и останавливается за автобусом. Борис выскакивает из машины и бежит к переводчице. - Ирочка, - кричит он на ходу, - ради Бoгa, по уважительным причинам. - Он смотрит на часы. - Хотя всего пять минут. Это прощается. - У нас пять минут - не деньги, - уже не сердится она. - А они не привыкли. Ну давай, залезаем. Я с Сэмом договорилась, он в курсе. - Сэм, - протягивает руку толстячок. - Борис, - пожимает ее Борис. - Я готов. - Поехали, поехали, - показывает своим подопечным Сэм и отступает от дверей автобуса. Ребята, толкаясь, лезут в него, а Борис, перекидываясь репликами с девушкой, с интересом разглядывает поднимающихся на ступеньку американцев. И вдруг от удивления замирает на месте. В автобус вместе с другими ребятами садится... Сережа. Те же соломенные кудри, те же веснушки по лицу. Только одежда явно заграничная. - А он здесь что делает? - поворачивается Борис к Ире. - Вот этот конопатый. Ирочка переводит вопрос Сэму и его недоуменный ответ Борису: - Он говорит, что Майкл едет со всеми. - Майкл? - Как загипнотизированный спрашивает Борис. - Это Майкл? - Йес, - подтверждает Сэм. - Это есть Майкл Колдуэлл, вот такой парень. Он поднимает большой палец и садится вслед за ребятами в автобус. Ира за ним, а Борис как остолбенел. - Ну, - высовывается из автобуса девушка. - Ты едешь? Борис, очнувшись, поспешно взбирается на ступеньку, захлопывается дверь. Автобус бесшумно трогается, а Борис, стоя в проходе, пытается найти Майкла. Но того не видно из-за высоких спинок сидений. - Садись, - тянет Бориса за рукав Ирина, - стоять нельзя, поехали. Он плюхается рядом с ней, а она берет микрофон и начинает экскурсию. Сидящий через проход Сэм улыбается и, наклонившись, забирает у девушки микрофон. - Им не надо, - говорит он по-русски с акцентом и кивает на ребят. - Надо мне. - Он тычет себя в грудь. - Говорите, я буду им рассказывать. Сэм поднимается, опирается спиной о кабину шофера и начинает переводить на язык глухих то, что Ирина по-английски рассказывает ему. Детям, естественно, хочется смотреть в окна, но надо смотреть и на Сэма, поэтому они крутятся на сидениях, изредка перебрасываясь по-своему между собой. Про Бориса вроде бы все забыли, а он, приподнявшись, находит, наконец, Майкла. Тот сидит один на одном из последних сидений. Борис, пройдя вдоль автобуса, садится рядом с ним. Майкл вскидывает на него глаза, но через секунду опять направляет все внимание на Сэма. Автобус с маленьким американским флажком мчится по Москве. Из окна она кажется очень красивой, нарядной и, конечно, интересной. Ирина рассказывает, Сэм переводит, ребята, то прилипают к окнам, то во все глаза глядят на Сэма. А Борис не может оторваться от Майкла. Автобус идет по экскурсионному маршруту. Тут и Красная площадь, и Лужники, и Олимпийский центр. Время от времени, чтобы отдохнуть, Сэм садится в кресло. Рядом с ним присаживается Борис. - Сэм, - говорит он на английском. - Расскажи, пожалуйста, про Майкла. (Разговор идет на английском с закадровым переводом на русский язык) Сэм оборачивается к Борису: - Ты говоришь по-английски? - Говори, говори, постараюсь понять. - Да что особенно рассказывать? Майкл Колдуэлл. Одиннадцать лет. У нас в школе недавно. Он ведь глухой не от рождения. - А что? - Автокатастрофа. Родители погибли, старшая сестра, а он вот... Зная историю Сережи, Борис поражен и этим совпадением. - Катастрофа? - Ну да. У нас это не редкость. Но врачи говорят, что все будет о' кей. Операция должна помочь. Вернемся в Штаты и через неделю-полторы Майкл пойдет в госпиталь. Профессор О'Бруни - большая голова и золотые руки. Есть риск, конечно, но Майкл ждет. Мы и в Россию его взяли, чтобы отвлечь немного. А так он парень мировой, контактный. С ребятами дружит. А что? - Да нет, ничего, - Борис и сам не понимает, почему он не говорит Сэму про Сережу. - Просто интересно. Слушай, Сэм, а какие у вас планы? - Планы? Да у нас уже почти все планы выполнены. Два дня осталось. Завтра свободный день, отдохнем, за сувенирами сходим. А послезавтра, в воскресенье, в аэропорт. - Послушай, Сэм, - Борис внезапно решается. - Ты можешь на завтра дать мне Майкла? - Дать? - Ну да. Отпустить его со мной. Пусть он побудет без группы, неофициально. Погуляем с ним, Москву посмотрим. А к вечеру я его в гостиницу привезу. - А почему нет? Сейчас у него и спросим. Сэм идет по проходу к Майклу. Борис - за ним. Сэм что-то говорит мальчику азбукой. Тот вопросительно смотрит на Бориса. Борис улыбается и кивает головой. Тогда Майкл тоже ему улыбается и тоже кивает. - О' кей, - говорит Сэм и идет на место, а Борис садится рядом с Майклом. Автобус бежит по Москве. Опять та же гостиница. К дверям ее подъезжает знакомый автобус. Из него вылезают усталые ребята, за ними Борис, который подает руку Ирине. Последним выходит Сэм. Видно, что он тоже устал. Ребята, столпившись кучкой, ждут пока Сэм прощается с Борисом. - До свидания, - говорит Сэм по-русски и протягивает ему руку. - Спасибо. - Гуд бай, - Борис жмет его руку и, не выпуская ее, поворачивается к Ирине. – Ты завтра будешь с ними? - Конечно. Я до конца. А что? - Да вот, мы договорились с Майклом, что пойдем по Москве. - А Сэм? - Он в курсе и не против. - Во сколько? - Часам к десяти я подъеду? – Он обращается уже к Сэму. - О,кей, - говорит тот и вместе с ребятами и Ириной идет в гостиницу. У дверей Майкл оборачивается и приветливо машет Борису рукой. Тот отвечает и направляется к своему «Жигулю», который дожидается его там, где он оставил его еще утром. «Жигуль» с Борисом за рулем мчится по улицам. Мелькают дома, встречные машины. Вот и знакомый интернат. Чуть не сбив с ног нянечку, Борис взбегает по лестнице на второй этаж и почти без стука врывается в кабинет директора. Вера Павловна и Марина, сидящая у нее, с удивлением поднимают головы. - Вот здорово, - еще не отдышался Борис, - что вы вдвоем. - Что случилось? - снимает очки директриса. - Сядьте и успокоитесь. - Не волнуйтесь, ради Бога, - Борис уже почти спокоен. - Ничего не произошло. Вера Павловна, скажите, вы ведь даете ребят? - В каком смысле? - Ну, разрешаете их брать родным, знакомым? - Даем, конечно, а что? - Мне дать можете? - Вам? - Ну да. Я вроде бы уже знакомый. Дайте мне Сережу. - Сережу? – подает голос Марина. – У него сейчас занятия, потом ужин… - Подождите, Борис, объясните, наконец, что случилось. Почему Сережу? И потом, детей забирают у нас на выходные. Завтра суббота, и если вы хотите, я могу отпустить его с вами, потому что его, ведь, никто не берет. Ему это даже нужно. Только давайте-ка спросим у него самого. Сходи, Мариночка. Марина выходит. Через некоторое время она входит в кабинет с мальчиком. Сережа не в школьной форме, а в брюках и курточке. Он вопросительно переводит взгляд с директора на Бориса. - Ты его помнишь? - спрашивает Вepa Павловна у Сережи вслух, одновременно переводя вопрос пальцевой азбукой. Он кидает головой. - Хочешь завтра пойти с ним в город? Тот опять кивает. - А как вы будете разговаривать с ним? - уже вопрос к Борису. Тот на мгновение теряется. - Пусть пишут друг другу, - вступает Марина. - Блокнот есть? - Конечно! - Борис вытаскивает из сумки блокнот и ручку, открывает его и торопливо, но разборчиво пишет на чистом листе: «Сережа, привет. Я приду за тобой. Поедем?» Сережа читает и смотрит на Веру Павловну, потом на Марину. - Можно, Сережа, можно, - улыбается директриса. Сережа тоже радостно улыбается и кивает Борису. - Во сколько? – пишет тот на листе. Сережа пожимает плечами и опять смотрит на Веру Павловну. - Ну, давайте часов в девять, после завтрака, - говорит она и подталкивает Сережу к Борису. – Иди, проводи. Борис сбегает с крыльца и машет Сереже рукой, а тот не заходит в дом, пока красные «Жигули» не скрываются за поворотом. Субботнее утро. В кабинет директора школы входит Борис, и в это время часы бьют девять. - Я вижу, - оглядывается на часы Вера Павловна, - вы человек дисциплинированный. - Стараюсь. - Ну и прекрасно. Значит, за Сережу я спокойна. Сейчас он придет. Только Борис, большая просьба. Обещайте мне, что я буду в курсе ваших дел. - Честное пионерское, - вытягивается тот под салютом. - Верю, верю, - смеется Вера Павловна. – А вот и Сережа. На пороге стоит мальчик. Увидев Бориса, он улыбается, и веснушки на его лице, кажется, тоже смеются. - Готов, Сережа? - спрашивает директриса. Тот кивает. - Ну, ладно, - подталкивает она его к Борису. - Идите, к вечеру вас жду. Ты, Сережа, слушайся его. - И уже в дверях говорит Борису почему-то шепотом. - Я прошу вас, Борис, ведите себя с ним естественно, но не забудьте, кто он есть. - На все сто, Вера Павловна, не волнуйтесь. Борис обнимает Сережу за плечи и они выходят из кабинета. За ними, идущими по двору, смотрят в окна ребята, а из окна кабинета – Вера Павловна. С крыльца, придерживая дверь, смотрит им вслед нянечка. - Прошу к нашему шалашу, - говорит Борис Сереже, подходя к «Жигулям», но спохватывается, что тот его не слышит, открывает переднюю и заднюю дверцы, приглашая мальчика выбрать. Сережа, не задумываясь, садится вперед. - Нормально, - подмигивает ему Борис, обходит машину спереди и садится за руль. «Жигуль» отъезжает от интерната. Всю дорогу они молчат. Да Сережа, видно, и не нуждается в беседе. Конечно, этот выезд для него событие, и он крутит головой, стараясь успеть рассмотреть все, мелькающее за окном машины. Борис автоматически включает приемник, гремит музыка, но опомнившись, сразу же выключает его. К счастью Сережа этого не замечает. Часы на щитке «Жигулей» показывают без десяти десять, когда они подъезжают к уже знакомой нам гостинице. Стоят автобусы, машины, снуют люди. Борис вытаскивает блокнот и пишет: «Подожди меня здесь. Из машины не вылезай». Сережа читает, кивает головой, а Борис идет в гостиницу. В вестибюле он оглядывается и, не найдя знакомых, садится в кресло, из которого видна лестница. Но Сэм и Майкл выходят сбоку из лифта. Майкл первым замечает Бориса. Солидно под­ходит к чему и протягивает руку. - Хэлло, сэр, - хлопает по плечу Бориса подошедший Сэм. - Хэлло, сэры, - отвечает тот. - Я готов. Поехали? Сэм поднимает на прощание руку. - К ужину - здесь, - он указывает на кресло, из которого встал Борис. - К ужину - здесь, указывает на кресло и тот. Борис с Майклом выходят из гостиницы и идут в сторону «Жигулей». Борис волнуется. Они подходит к машине с одной стороны, а Сережа в это время смотрит в противоположное окно и не видит их. Тогда Борис берет Майкла за плечи, ведет его вокруг машины. И вот совершенно потрясающая картина. Разделенные стеклом смотрят в упор друг на друга два одинаковых мальчишки. Настолько похожих, что стекло «Жигулей» в первый момент кажется зеркалом, и Майкл воспринимает лицо Сережи за стеклом, как свое отражение. Тот, видно, тоже не может сразу сообразить, в чем дело. Борис открывает дверь машины и за руку выводит из нее Сережу. Мальчишки стоят рядом и во все глаза смотрят друг на друга и на Бориса, как бы спрашивая, что все это значит? И не зная их истории, можно было бы просто решить, что два брата-близнеца, оба русоволосые, кудрявые и конопатые, собрались на прогулку. Борис, единственный из них, кто знал заранее об этой встрече, и то не смог остаться спокойным. Наконец, он берет их за плечи и подталкивает друг к другу. Первым приходит в себя Майкл. Он протягивает руку Сереже, и что-то говорит жестами. Тот отвечает тем же. Но ни тот, ни другой, ни тем более Борис не понимают ни слова. Тогда Борис бросается к «Жигулю», рывком открывает дверцу машины и с блокнотом и авторучкой в руках поворачивается к мальчикам. - Пиши, - говорит он Майклу. Тот берет блокнот, ручку, пишет что-то и передает Сереже. Но Сережа не понимает английской фразы и протягивает блокнот Борису. - Это мой брат? - переводит тот надпись американца. Сережа прочитал и написал ту же фразу: «Это мой брат?» - Нет, - смеется Борис и пишет в блокноте по-английски и сразу же по-русски: «Нет, вы просто очень похожи, как братья. Я хочу, чтобы вы дружили». Он дает блокнот сначала Майклу, затем Сереже. Мальчики, прочитав, снова протягивают друг другу руки. - Это - Сережа. Он - русский, - пишет Борис для Майкла. - Это - Майкл. Он - американец, - для Сережи. Ребята с еще большим интересом глядят друг нa друга. Майкл дружески толкает Сережу в плечо. Тот отвечает тем же. А Борис, распахнув переднюю и заднюю дверцы «Жигулей», приглашает ребят в машину. Они инстинктивно дернулись было вдвоем к передней двери, но поняли, что там место для одного и остановились. - Садись, – показывает Сережа Майклу. - Садись, - показывает Майкл Сереже. - Нет, - помотал головой Сережа и полез назад. Майкл засмеялся и сел с ним рядом. Борис засмеялся тоже, сказал «Нормально, пацаны», скорее для себя, чем для них, поскольку они все равно не могли его слышать, и сел за руль. «Жигуль медленно развернулся и отъехал от гостиницы. Центральный вход на ВДНХ. Можно представить, что там творится в майский солнечный субботний день. Знакомый нам «Жигуль» медленно пробирается среди снующих машин, людей, ища место, чтобы приткнуться. Наконец, это удается. Борис вылезает из машины, а мальчишки, попавшие в такой круговорот, не решаются открыть дверцы. Тогда Борис открывает дверь, и они друг за другом выбираются наружу и стоят рядом. И опять бросается в глаза их абсолютное сходство. Борис закрывает машину на ключ, и они направляются к колоннаде входа. Попав в гущу народа, мальчишки инстинктивно стараются быть рядом, а Борис не знает, как приспособиться. Боясь потерять ребят в толпе, он сначала хотел было взять каждого за руку, но это выглядело бы смешно, поскольку они уже не маленькие. Держатся за руки друг с другом Сережа и Майкл тоже стесняются, и тогда Борис находит выход. Он снимает с плеча сумку и дает ее ребятам. Они держат ее за ремень с двух сторон, и получается, что идут они не за руки, а как бы связанные сумкой. Борис же идет сзади. Такой вариант всех устраивает. Сразу же за воротами входа – остановка маленьких автопоездов. Посетителей много и каждый из вагончиков берется на абордаж. Вскакивают туда и Борис с ребятами. Автопоезд идет по выставке, и мальчики, сидящие с краю вагончика, не отрываясь, смотрят вокруг. Время от времени они даже пытаются общаться друг с другом с помощью рук, мимики, жестов. И, на удивление Бориса, сидящего напротив, понимают друг друга. Борис не смотрит на павильоны. Он глядит на «близнецов», оживленных, заинтересованных и, кажется, даже забывших, что один из них русский, второй американец, а оба они не могут сказать ни слова. Особое впечатление на Майкла и Сережу, и это естественно для пацанов, производит космическая ракета, стоящая у центрального павильона. Майкл просит у Бориса блокнот, который торчит у того из кармана куртки. И пишет – «Gagarin». «Гагарин» - переводит в блокноте Борис и отдает его Сереже. Тот читает и поворачивается к Майклу. И, глядя, друг на друга, они одновременно, беззвучно, губами говорят «Га-га-рин». И так синхронно и здорово у них это получается, что радостно смеются все трое. - Где слезаем? – пишет мальчикам Борис. Они смотрят друг на друга и одновременно показывают пальцем на ракету. Возле ракеты стоит большой самолет, струйка людей по трапу вливается в один из его входов и выливается из другого. Среди них мы видим и наших героев. А потом вместе с ними бродим по ВДНХ. Их можно было видеть и катающимися на лодке по пруду, и взлетающими на качелях, и за обедом в «Шашлычной» около круговой кинопанорамы и смотрящими фильм в этой самой панораме. И даже со стороны можно понять, что мальчишки все больше и больше привыкают друг к другу и уже почти не пользуются помощью Бориса и его блокнотом. На одной из аллей навстречу им идет мама с двумя близнецами, малышами лет по 5-6. Мальчишки мало что, похожи, но и одеты совершенно одинаково. Эта встреча приводит в восторг всех. Четверо ребят останавливаются друг напротив друга попарно и смотрят во все глаза. Рядом улыбаются, глядя на них, мама и Борис. Вдруг он хлопает себя по голове, хватает сумку, которая опять висит у него на плече и вытаскивает фотоаппарат. Майкл и Сережа вместе с близнецами усаживаются рядом на скамейку, мама смотрит на них сбоку, а Борис фотографирует. - Скажите, до свидания, - говорит близнецам мама. - До свидания. До свидания, - подпрыгивают малыши. И ждут ответа от Майкла и Сережи. А те растерянно молчат и что-то изображают руками. Молодая мама с удивлением и жалостью смотрит на них и, уже уходя, еще несколько раз оглядывается на мальчиков. Видно, что те понимают ситуацию и, пожалуй, впервые, за все время на их лица набегает тень. Чтобы как-то разрядить обстановку, Борис сажает их на скамейку, дает одному аппарат, другому – сумку и приказывает сидеть, не вставая. Через пару минут он возвращается с мороженным и мальчишки с видимым удовольствием облизывают сладкие брикетики. Прогулка по выставке продолжается. И, пожалуй, еще только один эпизод испортил им настроение. Это было, когда они подошли к автомобильному аттракциону, где в загоне маленькие автомобильчики мчатся по всем направлениям, сшибаясь друг с другом толстыми резиновыми буферами. Сначала и Сережа, и Майкл с удовольствием уселись каждый в свою машину и начали гоняться по загону. Но в какой-то момент получилось так, что машины их пошли навстречу друг другу и столкнулись довольно сильно. И удар этот на какое-то время ошеломил их обоих. Кто знает, может быть и тот, и другой вспомнили ту, каждый свою, автомобильную катастрофу, которая поломала их судьбы, может быть, что-то другое, но после столкновения и Сережа, и Майкл, как-то сжались и даже вообще перестали ездить, а так и остались сидеть, приткнувшись машина к машине, пока сеанс не окончился и все не стали вылезать из своих автомобильчиков. Но это было где-то в середине дня, а потом забылось, и ближе к вечеру, когда Борис и ребята присели на одну из скамеек в относительно тихой аллее, уже никто не вспоминал об этом. Они были, как говорится, уставшие, но довольные. И видно было, что этот день стал необычным для всех троих. - Ну, что? - смотрит на часы Борис. - Хорошенького понемногу. Будем собираться? И хотя он не пишет в блокноте, кстати, исписанном почти до конца, ребята догадываются, о чем речь. Но радости по этому поводу не испытывают. Да и Борису, честно говоря, не хочется уезжать. Они сидят молча. Наконец, Майкл берет блокнот, что-то пишет и показывает Борису. Тот читает вслух: «Ты говорил, что Сережу можно вылечить?». Борис кивает Майклу. Сережа ждет, что, как обычно, перевод покажут ему, но Майкл опять берет блокнот и продолжает разговор с Борисом. Тот отвечает ему также в блокноте. - Так почему его не вылечили? - У нас не делают таких операций. - А у нас делают! Через неделю я пойду в госпиталь к доктору О'Бруни, он уже смотрел меня и обещал, что все будет о' кей. - Я знаю, Сэм говорил. - А Сережа? - Что Сережа? - У нас же с ним все одинаково. Катастрофа. Пусть и Сережа поедет со мной к О'Бруни. У меня есть деньги. Ну, пока не у меня, но они мои, остались от родителей. Ими распоряжается папин брат, дядя Джон. Он все поймет, он даст... - Нет, Майкл, так нельзя. У нас так нельзя. - Почему? - не понимает Майкл. - Если мы заплатим? - Все это очень сложно... Майкл сидит с блокнотом в руках и лишь непонимающе переводит взгляд с Бориса на Сережу. И вдруг, как будто решившись, что-то быстро пишет в блокноте. Борис читает и в первый момент даже не верит написанному, думая, что может быть, не все правильно понимает по-английски. Затем, не говоря ни слова, смотрит на Майкла. Тот кивает головой. Борис отрицательно жестикулирует и пишет: «Нет, нет, так нельзя». «Можно», - пишет Майкл. - Это ведь я сам решил, значит, можно». Борис в полной растерянности. Но в это время Сережа берет у него из рук блокнот и пытается прочесть их разговор, написанный по-английски. Не понимая, о чем речь, он вопросительно смотрит на Бориса. Тот опять поворачивается к Майклу. Майкл, видно, решил все окончательно. Жестами он просит Бориса, чтобы тот объяснил все Сереже. Борис берет блокнот и пишет, говоря вслух: «Сережа! Майкл хочет, чтобы ты поехал в Америку. Чтобы там тебе сделали операцию и вылечили». Сережа читает, и у него округляются глаза. - Как поехать? С ним? - Нет. Он хочет, чтобы ты поехал с ним, но так нельзя. Майкл предлагает, чтобы ты поехал вместо него. Сережа читает написанное несколько раз и недоуменно по­ворачивается к Майклу. Тот улыбается и дружески двигает в плечо кулаком. Сережа, все еще ничего не понимая, опять обращается к Борису. - Он хочет, - пишет ему тот, - остаться здесь вместо тебя. А ты поедешь туда, на операцию вместо него. Как бы подтверждая слова Бориса, Майкл снимает свою курточку и протягивает ее Сереже, одновременно показывая, чтобы и тот снял свою куртку. Сережа, еще не до конца придя в себя, меняется с ним куртками. И Борис, глядя на них, даже на мгновение теряется - кто есть кто, настолько мальчишки похожи. Майкл, видя его растерянность, смеется, вскакивает со скамейки и просит Бориса закрыть глаза. Тот зажмуривается. Майкл опять быстро меняется с Сережей куртками. Потом они меняются с Сережей местами и хлопают Бориса по колену. Тот открывает глаза и видит перед собой мальчиков. Те вопросительно смотрят на него. Не зная, что они поменялись куртками, Борис смотрит на Сережу и говорит: «Майкл». Ребята по губам понимают, что он ошибся и дружно смеются. Борис смеется вместе с ними, однако он все еще не решается согласиться на неожиданное предложение Майкла. - Я отвечаю за вас, - пишет он Майклу. - Что я скажу всем? - Ничего не надо говорить! - чувствуя, что Борис колеблется, быстро пишет Майкл. - Мы же похожи. Никто не узнает. И это всего на неделю, до операции. А потом мы признаемся и поменяемся обратно. - Это очень серьезно, Майкл. - А Сережа? Это тоже серьезно. О'Бруни вылечит его. Борис понемногу начинает поддаваться задумке Майкла, понимая, что для Сережи это счастливый случай. А Майкл продолжает торопливо писать: - Из России я вернусь не в школу. Дядя Джон возьмет меня к себе. До операции я буду жить у него. Он добрый. И тетя Сьюзи, его жена. Они любят меня, но после аварии я не был у них, и они не догадаются. Лишь бы Сереже попасть в госпиталь. О'Бруни - Бог! - Ну, хорошо, - пишет Борис. - А как же ты здесь? - Сережа мне расскажет главное. А там я неделю продержусь. Лишь бы он улетел. Не вернут же его обратно. - Давай спросим самого Сережу. Майкл поворачивается к Сереже и начинает объясняться с ним жестами и мимикой. Для Сережи предложение, безусловно, является сногсшибательным. Поэтому «говорит» больше Майкл, а Сережа отвечает редкими жестами. Борис смотрит на них, но не вмешивается в безмолвный разговор. Из телефона-автомата, недалеко от входа на ВДНХ, Борис разговаривает с Верой Павловной, директором интерната. - И еще я хочу вас, Вера Павловна, попросить разрешить мне оставить Сережу у себя дома на завтра. Ведь ребят берут на оба выходные... Да, да, конечно... Ну что вы, мама готовит классно, заодно Сережа домашнего борща поест... Во сколько? Как скажете. К пяти, так к пяти... Спасибо. До завтра. Вас не будет?…А я уж думал, что у вас выходных нет…. Привезу, конечно, и сдам дежурному воспитателю…. Сережа кланяется. До свидания. Борис выходит из автомата и садится в свой «Жигуль», где ребята в это время меняются и курточками, и брюками, и обувью. Он, не оборачиваясь, наблюдает за ними в зеркало. Наконец, переодевшись, мальчики смотрят друг на друга и на Бориса. Тот кивает им, и «Жигуль» трогается с места. Красные «Жигули» едут по Москве. Притихшие мальчишки - теперь даже и не поймешь, кто из них Майкл, а кто Сережа - сидят, прижавшись друг к другу, на заднем сидении и смотрят в одно окно. Только смотрят по-разному: один как бы прощаясь с Москвой, другой – знакомясь с нею. Наконец, машина останавливается у гостиницы. Но никто не спешит выходить. Все сидят молча, и каждый думает о своем. Борис пишет в блокноте по-русски: «Мы приедем тебя завтра провожать в аэропорт». Оборачивается и на секунду задумыва­ется, кому дать прочитать. Потом безошибочно дает блокнот Сереже. Тот читает и кивает головой. Майкл вопросительно смотрит на них. Борис пишет уже ему по-английски: «Завтра мы поедем в аэропорт?» Майкл тоже кивает головой, но дописывает: «Только, чтобы меня не видели». - Тогда прощайтесь, - говорит Борис, и ребята понимают его. Они смотрят друг на друга глаза в глаза и у обоих - опять совпадение? - вытекает по слезинке. Наконец, Майкл первый приходит в себя и уже привычно дружески бьет Сережу в плечо. Тот отвечает тем же, открывает дверцу и вылезает из машины. Борис уже стоит рядом. Медленно они идут к гостинице. У самых дверей Сережа останавливается и смотрит в сторону машины. Нo Майкла не видно. Он уткнулся в сиденье, и слезы ручьем текут по его веснушкам. Не успевают Борис с Сережей войти в вестибюль, как навстречу им быстро идет Сэм. - Время, время, - говорит он им, стуча пальцем по часам. - Все ждут. Он подталкивает Сережу к ребятам, которые группой стоят у дверей ресторана, видно, собираясь идти на ужин. Сереже становится страшно уходить от Бориса. Он непроизвольно хватает его за рукав. Борис обнимает мальчика за плечи и идет вместе с ним к ребятам. - Ну, ступай, говорит он ему тихо, - но Сережа читает по губам. - Иди и будь молодцом. Борис подает Сереже руку, тот долго не выпускает ее, но, наконец, уже последним скрывается за дверьми ресторана. - Все о' кей, - хлопает Бориса по плечу Сэм, снимает с куртки и дарит ему какой-то значок. - До свидания. Спасибо. Последние слова Сэм произносит уже по-русски и идет вслед за своей группой. Борис поворачивает к выходу. Он садит­ся в машину и вместе с Майклом едет к себе домой. Красный «Жигуль» с Борисом и Майклом останавливается у стандартной московской пятиэтажки... Борис глушит мотор и оборачивается к мальчику, который на этот раз сидит рядом с ним. - Все, приехали. - Куда? - спрашивает губами Майкл, и Борис понимает вопрос, берет уже знакомый блокнот, исписанный почти до последней страницы. «Ко мне, - пишет он. – Я здесь живу, вместе с мамой. Сегодня ты будешь у меня в гостях, а завтра мы поедем провожать Сережу». Майкл читает и кивает головой. Потом пишет в блокноте: «Зови меня Сережей. Я буду привыкать». - О'кей, - улыбается Борис и, перегнувшись через него, открывает дверцу. Майкл выходит из машины, Борис запирает кнопкой дверь и выходит тоже. Уже у подъезда Майкл поднимает голову и, считая этажи, вопросительно смотрит на Бориса. Тот понимает и показывает растопыренную пятерню. Войдя в подъезд, Майкл оглядывается, ища лифт, и опять вопросительно смотрит на Бориса. Тот смеется: «Ножками, ножками» и подталкивает его к лестнице. На площадке последнего этажа Борис открывает ключом дверь и пропускает Майкла в квартиру. Дома никого нет и Борис сразу же, чтобы мальчик привык, ведет его на экскурсию, объясняя по ходу дела: это мамина комната, это моя, это кухня. Это … удобства. Майкл еще никогда не видел таких низких потолков, маленьких кухонь и убогих совмещенных ванн и смотрит на все это с явным удивлением. - Давай, руки мой, - открывает кран в ванной Борис и подает Майклу чистое полотенце, а сам идет на кухню, заглядывает в холодильник, в кастрюлю, стоящую на плите. В это время хлопает входная дверь и вошедшая женщина кричит из прихожей: «Боря, ты дома?» - Дома, дома, - высовывается тот из кухни. Он забирает у матери сумку, целует ее в щеку и говорит, кивая на ванную, откуда слышится шум воды. - Мам, у нас гость. - Девушка? – почему-то спрашивает она. - Все б тебе девушки, размечталась, - смеется сын. – Юноша и очень симпатичный. Только, мам. Я хочу предупредить тебя – он глухой. - Глухой?! - Ну да. глухонемой. Не заостряй, пожалуйста, на этом внимание. Для него и так непривычная обстановка. - А как же говорить-то с ним? - Да так и говори, как сможешь. Привыкнем. - Он будет у нас жить? - Нет, не жить. Он в интернате живет, но сегодня переночует. А ты нас покорми чем-нибудь вкусненьким. - Вкусненьким, - вздыхает она, проходя на кухню. – Откуда сейчас вкусненькое-то. За мясом вон часа два стояла. - Ну, давай, что есть, - отзывается Борис и, обняв за плечи вышедшего из ванной Майкла, повел его тоже на кухню. Но всем там было просто тесно и мальчик остановился на пороге. - Познакомься, это моя мама, Нина Семеновна. А это…Сережа, - чуть было не проговорился Борис. Увидев смущеного, кудрявого, всего в веснушках Майкла, Нина Семеновна расплылась в улыбке, даже забыв на мгновение о предупреждении сына. - Здравствуй, Сережа, - она протянула ему руку. – Ну а теперь не толпитесь здесь, идите в комнату, ужинать я вас позову. Потом был ужин на тесной кухоньке, и Майкл, освоившись, объяснялся с Борисом и его мамой. И они тоже как-то вполне сносно понимали его. После ужина пошли в комнату Бориса и Майкл с интересом обходил ее, разглядывая книжные полки, письменный стол с пишушей машинкой, журналы, лежашие на столе. - А это что? – вопросительно показал он на маленького смешного пластмассового зайца почему-то синего цвета. Заяц висел на веревочке торшера и медленно крутился. - Это мой заяц, - написал Борис Майклу. – Это мой талисман. Он у меня со школы. Я брал его с собой на счастье на все экзамены. И в школе, и в университете. Майкл с интересом и любопытством разглядывает зайца и видно, что он очень нравится ему. А из дверей наблюдает за ними и грусто улыбается Нина Семеновна. Вечерем, уставший от прошедшего дня и обилия впечатлений, Майкл уже клевал носом, сидя на диване в комнате Бориса и тому пришлось пресадить его чуть ли не на руках на стул, пока постелили мальчику на диване. Он уснул сразу. А Борис долго ворочался рядом на раскладушке, думая обо всем, что произошло и о том, что еще должно произойти из-за решения этого маленького американца. В комнате было тихо, темно, и только на противоположной стене незаметно перемещалась тень от переплета окна, освещенного луной, да медленно крутился на своей веревочке синий пластмассовый заяц. Проснулись они от звонка будильника. Комната была освещена солнцем. Проснулись и одновременно, Майкл с дивана, а Борис с раскладушки, улыбнулись друг другу. - Подъем, - вскочил первым Борис и сдернул с Майкла одеяло. Тот, не вставая, оглядел комнату, как бы вспоминая, как он сюда попал, потом сел на диване и начал ногами искать тапки.. Потянулся и пошел в туалет, а Борис за это время сложил раскладушку и убрал постель с дивана. Открыв дверь на балкон, они занимались гимнастикой, а затем Майкл вышел на балкон и с интересом стал смотреть сверху на микрорайон и телебашню вдали. А потом они втроем завтракали на той же маленькой кухоньке и Майкл уже совсем освоился и подружился с Ниной Семеновной. Перед уходом ребят она сделала бутерброды и сунула их Борису в сумку, но у дверей задержала мальчиков на минутку. Она вошла в комнату и, вернувшись, протянула Майклу «счастливого» синего зайца. На лице Майкла смешались радость и удивление. Он смотрел то на Бориса, то на его маму. - Ты у меня молодец, - улыбнулся Борис Нине Семеновне и поцеловал ее. - Пусть будет он счастливым, кивнула она на мальчика и поцловала Майкла тоже. - Бегите. Пока ребята сбегали вниз по лестнице, Нина Семеновна вышла на балкон. Сверху смотрела она, как они садились в машину, и ушла в комату только тогда, когда красные «Жигули» скрылись за домами. ... Чтобы не опоздать в аэропорт, Борис гонит машину на приличной скорости. Майкл, молча сидит рядом, в руках он держит подаренный талисман - маленького синего зайца. Международный аэропорт «Шереметьево-2» шумел, как улей. Улетающие, прилетающие, встречающие, провожающие и просто праздношатающиеся люди заполняют оба этажа. На стоянке останавливаются «Жигули» Бориса. Он выходит из машины и ждет Майкла. Но тот остается сидеть в машине. - Идем? – спрашивает Борис. Майкл отрицательно мотает головой и пишет в блокноте: «Я не пойду. Они могут увидеть. Иди один. Я подожду здесь». Борис понимающе кивает ему и направляется к зданию аэропорта. Но через несколько шагов слышит, как хлопает дверца машины. Он останавливается. К нему бежит Майкл. Подбегает и протягивает Борису синего зайца, которого так и не выпускал из рук. - Сережа, Сережа, - беззвучно артикулирует он, и Борис по губам понимает мальчика. - Спасибо, ceнк'ю, - отвечает он ему, кладет на плечо руку и долго смотрит в глаза. Майкл поворачивается и медленно возвращается к машине, а Борис идет к зданию. Сзади хлопает дверца. Найти группу улетающих американцев нелегко, и Борис довольно долго пробирается, оглядываясь, по залам. Наконец, он видит их, уже стоящих стайкой у прохода на таможенный контроль. Одновременно Бориса замечает и Сережа, стоящий сбоку ото всех. Он срывается с места и бежит навстречу. - Ну, как ты? - спрашивает Борис мальчика, обнимая его. - Нормально, - кивает тот и смотрит за спину Бориса, ища Майкла. - Нет, - говорит Борис. - Его нет. Он внизу, - и показывает пальцем на стеклянные двери. - Он там. А это от него, на счастье. Борис берет Сережину руку и вкладывает в нее синего зайца. Сережа понимает без слов и благодарно кивает ему. В это время к ним подбегает Сэм. - Быстро, быстро, Майкл, - кричит он. - Уже идем. Хэлло, Боб, - торопясь, хлопает он по плечу Бориса. - Идем, идем. Борис обнимает и целует мальчика. Сережа и Сэм быстро идут за группой, которую пропускают через таможню почти без остановки. Борис из-за барьера смотрит вслед уходящим аме­риканцам и машет рукой все время оборачивающемуся на ходу Сереже. Огромный «Боинг» отплывает от здания аэропорта, выруливает на взлетную полосу и начинает разбег. И вот уже с гулом отрывается от земли и уходит все выше и выше. Стоя у красных «Жигулей», задрав головы, провожают глазами самолет Борис и Майкл. И вот они уже едут в город. Едут медленно и молча, погруженные в свои мысли. Так же молча, глядя в иллюминатор, сидит в салоне «Боинга» Сережа. На соседних креслах крутятся и «переговариваются» американские ребята, обмениваясь впечатлениями. Под потолком салона вспыхивает экран телевизора, показывают мультики. Стюардесса на тележке развозит все, что там положено развозить. А Сережа сидит с отрешенным лицом, погруженный в свои мысли, и кто знает, о чем он сейчас думает. В руке его крепко зажат синий заяц. Красные «Жигули» едут по шоссе в потоке машин. Громадный «Боинг» летит над облаками и потому, что он один на фоне бескрайнего неба, он уже не кажется таким громадным. Едут «Жигули». Летит самолет. Едут «Жигули». Летит самолет. Уже въехав в город, Борис притормаживает у обочины, достает новый блокнот, - старый, видимо, исписан до конца, - и пишет Майклу: «Сейчас поедем домой, пообедаем, а потом уж в интернат». Майкл читает и согласно кивает головой. На звонок Нина Семеновна открывает двери и пропускает ребят в квартиру. - Ну, молодцы, - говорит она. Вовремя пришли. Мойте руки и за стол. Борщ еще остыть не успел. Опять, по-семейному, все сидят за столом на тесной кухне. Борщ Майклу явно по вкусу. От усердия и удовольствия даже пот у него выступил на верхней губе. Нина Семеновна рада, что мальчику нравится, и она хочет налить ему в тарелку еще. Но Майкл делает круглые глаза, надувает щеки и крутит головой. Нина Семеновна и Борис смеются. Майкл смеется тоже и гладит себя по животу. Проходит какое-то время, и Нина Семеновна провожает ребят у дверей. - Приходи к нам, Сережа, - говорит она Майклу, целует его и всучает пакет явно с чем-то вкусным. Майкл смущается, но Борис хлопает его по плечу и открывает двери. Опять Нина Семеновна смотрит с балкона за отъезжающими «Жигулями». У ворот школы-интерната останавливается машина. Борис привычно пишет в блокноте: «Ну, вот и приехали. Ты готов?» Майкл кивает головой. «Помнишь, что тебе рассказывал Сережа? Где твой класс, где спальня. Как зовут ребят, учительницу?» Майкл кивает. «Ты молодец. Майкл». Майкл читает, берет у Бориса ручку, зачеркивает «Майкл» и пишет «Сережа». Борис улыбается. «Да, да! Ты молодец, Сережа. Я буду приходить к тебе каждый день». Майкл кивает. - Вот тебе мой телефон, если что, позвонишь, - говорит и пишет в блокноте Борис и вдруг, спохватившись, что Майкл не может ему позвонить, краснеет, вырывает листок из блокнота, комкает его и сует в карман. Майкл с удивлением смотрит на него. – Ладно, пошли, - открывает дверцу машины Борис. Они идут по двору. Он почти пуст. Видно, большинство детей еще не вернулось с выходных. Лишь двое-трое старших ребят стоят у забора, да пять-шесть малышей-первоклашек возятся под надзором воспитательницы. - Подожди, - останавливает Майкла Борис и идет к ней. - Добрый день, мы договорились с Верой Павловной, что я приведу Сережу. - Хорошо, хорошо. Как фамилия, какой класс? - Четвертый, Кондратьев Сережа. - Хорошо, хорошо, - опять говорит она. - Хочет, пусть гуляет здесь, хочет, пусть идет в дом. - Мы сегодня много гуляли, - опять обращается Борис к воспитательнице. - Пусть отдохнет. Я провожу его? - Проводите, проводите, - соглашается она. Борис с Майклом останавливаются в вестибюле. - Ну? - спрашивает он у мальчика. Тот оглядывается, как бы присматриваясь, и уверенно направляется к переходу во второе здание. Борис идет за ним. Они проходят один переход, потом через второе здание – второй и попадают в третье здание, где расположены жилые комнаты детей. На всем пути им так никто и не встречается. Майкл также уверенно поднимается на второй этаж. Здесь коридор, похожий на школьный. С одной стороны окна, выходящие во двор, с другой - двери в спальни. Их больше, чем классных дверей. Майкл медленно идет, читая прибитые таблички, останавливается у двери с табличкой «№ 14, 4 класс». Он вопросительно поворачивается к Борису. Тот кивает, и Майкл открывает дверь. Небольшая комната. Четыре кровати, четыре тумбочки, стулья, встроенный шкаф. На стене картина с каким-то пейзажем. На окне шторы. На минуту задержавшись на пороге, Майкл подходит к кровати у окна, разглядывает ее, даже пробует рукой ее мягкость. Открывает тумбочку, стоящую у кровати, и медленно начинает перебирать вещи, лежащие там. Первое, что он вынимает, фотография. На ней красивая женщина и Сережа в возрасте лет четырех-пяти. И женщина, и мальчик улыбаются. Майкл рассматривает фотографию, осторожно кладет ее на тумбочку и, подойдя вплотную к окну, долго глядит во двор. Борис сидит рядом на стуле, но не тревожит мальчика. Те же школьные переходы. Майкл провожает Бориса. Коридоры уже не пусты. То здесь, то там пробегают дети, попадается кое-кто из взрослых. Во дворе тоже гораздо оживленнее. Майкл, вероятно, хочет проводить Бориса до машины, но тот останавливается у ворот. - Ну, все, - говорит Борис. - Дальше не ходи. - И протягивает мальчику руку. - Завтра я приду к тебе. Он говорит по-английски, но очень тихо, так что окружающие не обращают на это внимания, а Майкл понимает по губам. Здесь, у ворот они расстаются. Борис уезжает, а Майкл бредет обратно. В это время к нему подбегает чернявый мальчишка, тот, который приставал в свое время к Сереже, и опять начинает дразнить, тыкая пальцем себе в лицо и кривляясь, а затем пытается дать Майклу щелчок по лбу. Но, видно, реакция у того лучше, чем у Сережи. Майкл успевает отклониться и в свою очередь щелкает обидчика. От неожиданности тот застывает на месте с выпученными глазами, а Майкл показывает ему кулак и уже увереннее идет на крыльцо. Чернявый мальчишка с недоумением смотрит ему вслед. В подлетающем к Нью-Йорку «Боинге» пассажиры устраиваются поудобнее в креслах, постегивают ремни. Но, даже пристегнувшись, Сережа неотрывно смотрит в иллюминатор. Самолет входит в облачность, как в вату, а затем, опустившись ниже, оказывается под облаками и перед мальчиком открывается картина приближающейся земли. Среди встречающих в Нью-Йоркском аэропорту дядя Джон и тетя Сьюзи. И он, и она высокого роста, в строгих костюмах и даже чем-то похожи друг на друга. Возможно, волосы Джона когда-то были рыжими, но сейчас они седые, зато веснушки, разбросанные по всему лицу, ну точно, как у Майкла, да и как у Сережи. Тетя Сьюзи - с цветами. Видно, что и она, и Джон волнуются. «Боинг» подруливает к посадочному переходу. Пассажиры оживляются, встают, берут вещи и спешат к выходу. Только группа детей сидит на местах и выжидающе смотрит на стоящего в проходе Сэма. Тот дожидается, когда салон освободится и лишь тогда дает команду на выход. Через таможенный турникет ребят пропускают быстро, и они попадают в объятия встречающих. И Сережа, оглядевшись, сразу узнает своих. Или по описанию Майкла, или по веснуш­кам дяди Джона, но он безошибочно идет к ним. Те, увидев мальчика, спешат навстречу. - Хелло, Майкл, - дядя Джон хлопает его по плечу. - Здравствуй, мальчик, - целует Сьюзи, отдавая букет. Сережа прижимает букет и смущенно улыбается. Дядя Джон направляется к Сэму. (В дальнейшем все разговоры ведутся на английском языке с закадровым переводом). - Хелло! Я Джон Колдуэлл. Я приехал за Майклом. У нас была договоренность, что Майкл поживет у нас перед госпиталем. - Да, да, я знаю. Пожалуйста, мистер Koлдуэлл. - Вещи Майкла можно уже взять. Вон их подвозят. Джон и Сережа, взяв тележку, подходят к сгруженным вещам. Джон подталкивает Сережу и тот, слегка растерявшись вначале, выбирает из груды чемоданов большую красную сумку. Ее ставят на тележку и захватив по дороге Сьюзи, идут по зданию аэропорта, а затем по площади к стоянке машин. Масштабы аэровокзала, количество машин на стоянке поражают воображение Сережи. Да и какое может быть впечатление у десятилетнего русского мальчика, впервые попавшего в Нью-Йоркский аэропорт? Он просто не представляет, как можно найти свою машину. Но Джон, толкая перед собой тележку с Сережиной сумкой, находит ее уверенно и довольно быстро. Машина тоже производит на мальчика впечатление. Она серо-голубого цвета, наверное, не из самых шикарных, но и не из простых. Сережа вспоминает красный «Жигуль» Бориса. Забросив сумку в багажник, Джон открывает заднюю дверцу машины для жены и переднюю для Сережи, а сам садится за руль. Зачарованный мальчик разглядывает приборную доску, внутренности автомобиля. Серо-голубая машина медленно выбирается из стада машин на стоянке, и, набирая скорость, вырывается на шоссе. В то же время в Москве уже поздний вечер. В школе-интернате по коридору идет дежурная воспитательница, заглядывает в спальни, проверяя, все ли в порядке. Заглядывает она и в комнату №14. Четверо ребят спят на своих местах. Воспитательница тихо закрывает дверь, но Майкл не спит. Он открывает глаза и долго глядит в потолок, на котором время от времени проскальзывают блики от света фар проходящих машин. Тихо… Вот уже несколько часов машина, в которой едет Сережа, в пути. Попав на автостраду и влившись в поток машин, она вынуждена мчаться с большой скоростью, чтобы не нарушать общего порядка. За окном мелькают американские пейзажи, рекламные щиты, небольшие городки. Сережа смотрит во все глаза, но постепенно начинает задремывать. Прилет, встреча с Джоном и Сьюзи, и эта уже долгая поездка в такой красивой машине, которая идет плавно и бесшумно, разморили его. - Он спит, - говорит Джон не оборачиваясь. - Пусть поспит, - отвечает Сьюзи. - Конечно, мальчик устал. Пусть поспит. Он много пережил. И эта катастрофа, и глухота. И еще операция. За эти дни, что он пробудет у нас, надо чтобы он успокоился. Я вообще считаю, что зря он летал в Россию. Перед такой операцией надо было пожить ему у нас безо всяких русских впечатлений. - Извини, дорогая, но ты не права. Доктор Мэйсон, а он отличный психолог, считает, и я с ним согласен, что Майкла наоборот надо было отвлечь от его мыслей. И о катастрофе, и об операции. Доктор Мэйсон уверен, что глухота Майкла в большей степени результат не только полученной травмы, но и стресса. Конечно, без профессора О'Бруни не обойтись, но и хороший психолог тоже Майклу нужен. - Не знаю, не знаю. Думаю только, что в эти дни, что остались до операции, он должен хорошо отдохнуть в нашем доме. И мы должны не забывать об этом. Если операция закончится удачно, а я верю в это, Майклу не нужно будет возвращаться в школу для глухих. У него дома тоже ему будет тяжело. Пусть он останется у нас совсем. Мы должны заменить ему бедных Джорджа и Мэри. - У тебя доброе сердце, Сью, - глядя на жену в зеркало говорит Джон. - И у тебя, - она кладет ему руку на плечо. – И у тебя. Я знаю, ты ведь тоже хочешь этого. Привалившись к дверце, спит Сережа. Серо-голубая машина мчится по шоссе. А в Москве, в школе-интернате утро начинается, как обычно. Подъем, умывание, уборка постелей. Глядя на своих соседей и стараясь не отстать от них, Майкл ничем не выделяется среди других мальчишек. Потом завтрак. Конечно, и сама столовая и еда отличаются и от американских, да и от ресторана, в котором Майкл ел, будучи с группой в Москве. Но и завтрак тоже проходит удачно. Неприятности начались на уроке. В свой клacc Майкл входит, опять же, вместе с соседями по спальне. Пoлукругом около стола стоят десять парт. На каждой из них висят наушники и установлены регуляторы с двумя ручками для усиления звука. Во всем остальном класс походит на класс в обычной школе. Цветы на окнах, портреты на стенax. Разве что больше повешено различных таблиц со словами, буквами и значками. Немного задержавшись у дверей, Майкл дожидается, когда ребята рассядутся, и подходит к единственной незанятой парте, решив, что это место Сережи. Он садится за парту и, поглядывая на соседей, готовится к уроку. Пока все принимают его за Сережу. Но начала занятий он ждет, конечно, с волнением, так как не представляет, как сможет учиться. В класс входит Марина. Ребята встают, садятся. Обведя всех взглядом, Марина задерживается на Майкле не больше, чем на остальных. - Здравствуйте, ребята, - внятно говорит Марина. - Здравствуйте, - хором отвечают те. - Сейчас будет математика. - Математика, – повторяют ребята. - Будем играть в домино. Марина кладет на стол пачку карточек размером с игральные карты, перемешивает и раздает детям, оставив одну себе. Майкл с интересом рассматривает карточки. Каждая из них, как костяшка домино, разделена на две половины. На одной из них написано произведение из двух чисел. На другой - одно число. - Начинаем играть, - говорит Марина и прижимает кусочком пластилина оставшуюся у нее карточку к доске. - У кого? На карточке слева было 7х8, справа – 25. Ребята стали внимательно перекладывать свои карточки. Наконец одна девочка подняла руку с карточкой. - Правильно, Катя, - похвалила Марина, - давай сюда. На Катиной карточке слева было 5х5, а справа – 42. Марина прикрепила эту карточку рядом с первой, выстраивая их как при игре в домино, и опять повернулась к классу. Майкл понял сразу и, когда нужная карточка оказалась у него, поднимает руку. - Молодец, Сережа, - говорит Марина и Майкл, успокоившись, увлекается игрой. Математика прошла удачно. Но на следующем уроке, когда Марина велела открыть тетрадки по русскому языку, Майкл растерялся. Тетрадь он открыл, но что делать дальше, совершенно не представляет. По-русски Майкл не может писать ни слова. Марина видит это. Когда все дети, получив задание написать сочинение о своих родственниках, что-то усердно начали выводить в тетрадях, Майкл сидел, опустив голову. В первый момент она просто удивилась, что мальчик не пишет и даже подошла к нему. Он сидит и смотрит в парту и лишь перекладывает ручку. Но тут она вспоминает, что у Сережи после катастрофы никого нет. И, конечно, жестоко напоминать ему об этом. - Прости, Сережа, - говорит она, положив ему руку на плечо. - Не надо, не пиши, - она закрывает его тетрадку и кладет перед мальчиком альбом для рисования. - Нарисуй что-нибудь. Но Майкл сидит, не поднимая головы. Марина решает, видимо, не акцентировать внимание на нем, тем более, что дети постоянно обращаются к ней с разными вопросами, и она отвечает им голосом и жестами, изредка бросая взгляд на Майкла. Машина с Джоном, Сьюзи и Сережей останавливается у ворот участка, за которым через зеленую лужайку виден двухэтажный коттедж. Джон трижды нажимает на клаксон, и ворота, отреагировав на гудок, медленно открываются. По дорожке, посыпанной толченым кирпичом, машина подъезжает к дому. Джон вылезает из машины и открывает двери Сьюзи и Сереже. Они выходят тоже. Мальчик нерешительно стоит на месте, оглядывая дом, лужайку и небольшой бассейн в конце ее, возле которого стоит цветной зонтик от солнца и несколько шезлонгов. С противоположной стороны в бассейн спускается детская горка. Джон вынимает из багажника Сережину сумку, а Сьюзи, обняв мальчика за плечи, ведет его к дому. В большом холле навстречу вошедшим бросается огромный сенбернар. Сережа от неожиданности вздрагивает, но Сьюзи ласково треплет большую собачью морду. Пес рад, виляет хвостом и улыбается во всю пасть. - Знакомьтесь, - подталкивает мальчика к собаке Сьюзи. – Это наш Фреди, он добрый. Сережа с опаской гладит большую лохматую голову пса, а тот дружелюбно тычется в него. - Ну, пойдем, я покажу тебе твою комнату, - говорит Сьюзи, направляясь к лестнице на второй этаж. - Это комната Пола. Но он сейчас учится в колледже и здесь не живет. Они заходят в комнату, которая, сразу видно, принадлежит мальчишке. На стенах – боксеры и автомобили, футболисты и красотки. Низкая тахта, покрытая пестрым пледом. Шкаф с книгами, письменный стол. Гитара на кресле. Большая радио-телесистема в углу на тумбе. - Иди, прими душ с дороги, - говорит Сьюзи, показывая на дверь в противоположной стене. - А потом будем завтракать. Она уходит. Сережа остается один, оглядывается и медленно обходит комнату, с интересом разглядывая вещи. Присаживается на тахту и пробует покачаться немного. Потом подходит к окну, отодвигает штору. Со второго этажа участок просматривается еще лучше. Голубеет вода в бассейне, зеленеет подстриженная лужайка. Несколько голубых елочек, еще какие-то деревья и кусты с незнакомыми цветами. Сквозь почти невидимый забор можно разглядеть соседний участок. Там по газону бегают двое маленьких детишек. Сережа отходит от окна, открывает дверь в ванную и замирает на пороге. Обложенная розовым кафелем комната, встречает его невиданным великолепием. Ванна, раковина, унитаз, биде – все розового цвета. Ослепительно белые полотенца, продетые в кольца и зеркало во всю длину, отражающее все это и делающее комнату в два раза больше. Любопытство преодолевает растерянность и Сережа переходит от крана к крану, тихонько открывая и закрывая их, задерживаясь дольше всего у биде с взметнувшимся фонтанчиком. Пройдя все по кругу, он сбрасывает одежду, лезет в ванну и задергивает шторку. Слышно, как шумит вода. А через некоторое время они все уже сидят за столом. Рядом с Сережиным стулом примостился лохматый Фреди. В кабинет Веры Павловны заглядывает Марина. - Можно, Вера Павловна? - Заходи, Мариночка, садись. Марина подходит к столу директрисы, но не садится, а как-то нерешительно хочет что-то сказать. - Слушаю тебя. - Вера Павловна, я даже не могу объяснить. - Что случилось? Нет, нет, ты сядь, успокойся. Марина садится. - Вера Павловна, что-то с Сережей. - С Кондратьевым? - Да. - Заболел? - Даже не знаю. Вроде бы и не заболел, но какой-то он странный. - Какой это странный? - Не узнаю я его. На уроках молчит, не говорит, не пишет. Как будто подменили его. - Где он сейчас? - Обедает с группой. Да нет, за обедом все нормально. На переменах. А на уроке ни слова. - Может быть, не стоило отпускать его с Нефедовым? - задумывается Вера Павловна. - Меня не было вчера, когда они вернулись, но в субботу Борис звонил, предупреждал, что оста­вит Сережу у себя ночевать. Я считала, что ему даже полезно побыть в домашней обстановке. Или что-то вчера произошло? Марина пожимает плечами. - Ладно, Мариночка, не дергай его пока. Я позвоню Борису, а там решим. Марина выходит, а Вера Павловна листает перекидной календарь, разыскивает записанный номер и поднимает трубку. В редакционной комнате, где толпится народ, Борис, сидя на краю стола, снимает трубку зазвонившего телефона. Слушает и меняется в лице. - Да, это я, Вера Павловна. Здравствуйте... Нет... А что?.. Нормально... Если можно, я к вам через часок подъеду... Хорошо, обязательно буду. Знакомые красные «Жигули» останавливаются на привычном уже месте у ворот интерната. Борис выходит из машины, закрывает дверь и как-то нехотя, через силу идет к крыльцу через двор. Из окна за ним наблюдает директриса. Она встречает его на пороге кабинета. - А, Борис, хорошо, что вы приехали. Проходите, присаживайтесь. Бориc садится у приставного стола, а Вера Павловна на свое место. Минуту они молчат. - Понимаете, Борис, - начинает спокойно директриса. - Я хотела бы, чтобы вы рассказали мне, как провели время с Сережей. Я еще не видела его, но Марина говорит, что с ним что-то не так. Как-то изменился он за это время. - Как изменился? - Дело в том, что она тоже толком не может объяснить, как. Как будто подменили его, говорит. Вот я и хотела, прежде чем звать Сережу, поговорить с вами. - Подменили... - Борис смотрит в глаза Вере Павловне. - Подменили... Да, Вера Павловна, Марина права. - В каком смысле? - В прямом. Сережу подменили. В прямом смысле подменили. - Как? - не понимает директриса. - Что значит подменили? - Это не Сережа, - говорит Борис и открывает сумку. - Как не Сережа, ничего не понимаю. Борис молча кладет перед ней фотографию, с которой смотрят смеющиеся Сережа и Майкл и два близнеца, сфотографированные на ВДНХ. Чтобы лучше разглядеть снимок, Вера Павловна подходит к окну и долго вертит фотокарточку перед собой. Если бы Сережа и Майкл были одеты также одинаково, как близнецы, можно было бы подумать, что это зеркальное изображение. Но и одежда и поза мальчиков говорили обратное. - Ничего не понимаю, - протянула карточку Борису Вера Павловна и указала пальцем. - Это Сережа? А это кто? Борис взглянул на фото. - Нет, как раз это не Сережа. Вот это Сережа, - показал он. - А это кто? - Это другой мальчик. Очень похожий на Сережу. - А эти маленькие? - Это просто близнецы, мы их случайно встретили и сфотографировались. - Хорошо, как я понимаю, у нас сейчас не Сережа, а вот этот мальчик, его двойник. Так? Борис кивнул. - Хорошо, а где же сейчас Сережа? Борис оглянулся на большие часы, стоящие в кабинете. - Я думаю, Вера Павловна, что Сережа уже в Америке. - Что?! - Вера Павловна от неожиданности даже откинулась в кресле. - Почему в Америке? - Потому, что мальчик, похожий на Сережу, американец. Его зовут Майкл Колдуэлл. Пораженная Вера Павловна не может произнести ни слова. Наконец, почти шепотом спрашивает: - Вы шутите, Борис? Это же серьезное дело, очень серьезное. - Я понимаю, - Борис взволнован не меньше директрисы. - Я понимаю, Вера Павловна. Но выслушайте, пожалуйста, меня. Вера Павловна понемногу приходит в себя. Кто-то заглядывает в дверь, но директриса машет рукой: - Потом, потом, я занята. И обращается к Борису: - Говорите, говорите все. Я слушаю вас. Борис тоже успокоился. Самое трудное было признаться в самом факте. Рассказывать подробности уже легче. И он говорит, стараясь не пропустить детали. - У меня есть знакомая девушка, переводчица. Ириной ее зовут. Она знает, что я интересуюсь глухими ребятами, был у вас в школе. А тут, значит, проучили ей группу американских ребят, приехавших в Москву. Тоже глухих. Ну, она и решила, что мне будет интересно с ними познакомиться. Конечно же, интересно! Договорились, что я поеду с ними на экскурсию по Москве. Вот среди этих американцев я и увидел Майкла. Даже глазам не поверил, думал – Сережа. Ну, один к одному, как принц и нищий. Мало того, Вера Павловна, вы не поверите, но и жизненная ситуация у них совпадет полностью. И катастрофа автомобильная, и родители погибли, и глухота после катастрофы. Мне как Сэм, это их руководитель, рассказал про Майкла, я прямо загорелся познакомить их. Честное слово, просто познакомить, подружить. И им, думаю, интересно, и для меня материал просто сенсационный. А насчет обмена у меня и в мыслях не было. Вот тогда я и приехал к вам за Сережей. И Майкла взял. Поехали на ВДНХ. Погода отличная, почти целый день там пробыли. Мальчишки в первый момент тоже, конечно, удивились. Но как-то быстро привыкли друг к другу. Даже объяснялись без меня, сами. Я сначала им в блокноте переводил – я покажу, блокнот у меня. А потом и переводить перестал, если только они не просили, когда совсем понять не могли. Майкл этот, Вера Павловна, оказался отличным парнем. Это ведь абсолютно его идея. У них в Штатах уже была договоренность, что буквально через неделю его кладут в госпиталь на операцию. Есть у них там профессор, фамилию только не помню, который обещал вернуть Майклу и слух, и речь. Наверное, это та операция, про которую вы мне говорили относительно Сережи. Вот Майкл и предложил послать Сережу в Америку, а самому остаться здесь вместо него. - А Сережа? - Он, естественно, не ожидал ничего такого, но потом согласился. Я думаю, что он тоже понял, что это единственный шанс для него. - Подождите, Боря. Мальчики-то есть мальчики, но вы ведь взрослый человек. Как вы могли пойти на такое дело? - Знаете, Вера Павловна, сначала я был против. Но потом подумал, что это настолько редкий случай. Уникальный просто. И если Сереже удастся помочь, то это ведь самое главное. - Но поймите, Борис, я отвечаю за мальчика, за Сережу. Прежде всего, перед ним самим. Почему же вы не сказали мне, не посоветовались? - Если честно, то просто побоялся. Побоялся, что вы не разрешите. А так... - Ну, хорошо. Сережа в Америке. Майкл здесь. Вы хоть представляете себе, как им будет на новом месте, в совершенно незнакомой обстановке, с чужими людьми? - Но если это поможет Сереже! - Если поможет, если поможет... А вы уверены, что узнав, кто Сережа, они станут делать операцию? - Уверен! Сколько наших детей сейчас лечится в разных странах. - Не знаю, не знаю. Скажу честно, если бы вчера узнала о вашей затее, ни минуты бы не колебалась и не разрешила. Авантюра какая-то. А сейчас... Обратного хода нет. Будем ждать. Только как мы узнаем о том, что там происходит? - Это можно. Я поговорю с шефом. В Штатах есть наш собкор, Костя Николаенко, попросим его. - Майклу ведь тоже здесь придется тяжело. Это пока, как говорится, не раскусили... - Знаете, Вера Павловна, я думал над этим. А что, если я возьму его к себе, к нам домой, он ведь был у нас, маму знает. Она поймет тоже. - Вот в этом, Борис, пожалуй, вы правы. Адаптироваться Майклу у нас будет нелегко. До каникул осталось немного, да и все равно ему трудно на уроках сидеть. Давайте, попробуем. Только сделаем так. Пригласим его сюда, поговорите с ним наедине. Не надо, чтобы он знал, что кто-то в курсе этой истории. - Спасибо, Вера Павловна. Во всяком случае, я буду отвечать за эту подмену. - Обижаете меня, Боря, - поднялась Вера Павловна из-за стола. – Я пока что еще директор, мне и отвечать за моих ребят. Сидите, сидите. Я пойду за Сережей. Или, правильнее сказать, за Майклом. От школы-интерната отъезжают «Жигули». На переднем сидении рядом с Борисом сидит Майкл. Машина уже скрылась за поворотом, а Вера Павловна еще долго не отходит от окна. Около домашнего бассейна в шезлонге сидит Сережа. Он в яркой майке и в плавках. На коленях большая книга. Конечно, он не понимает текст, но иллюстрации настолько интересны, что он с удовольствием листает ее. У его ног, стараясь забраться в тень от зонтика, распластался лохматый Фреди. Мальчик поглаживает его босой ногой и псу это нравится. А в гостиной у окна стоят Джон и Сьюзи и, погладывая в сторону бассейна, разговаривают между собой. - Конечно, он несчастный мальчик, - говорит со вздохом Сьюзи. - В его годы пережить все это. И конечно, он замкнутый в себе. Но вот он уже второй день у нас, а я даже не знаю, как с ним общаться. Я пробовала писать ему на бумаге, но он как будто и не понял написанного. - Не надо к нему приставать, - поворачивается к ней муж. - Насколько я понял, ему нравится у нас. Он отдыхает, и это самое главное. Завтра позвоню во Фриско профессору О'Бруни. Надо договориться, когда конкретно он ждет нас. Пусть Майкл делает, что хочет, смотрит книги, телевизор, возится с Фреди. Может быть, в воскресенье поедем с ним в центр, сходим на выставку машин. Мальчишки ведь любят машины. - Я думаю, Джон, мы все вместе поедем во Фриско. Майкла ведь кто-то должен навещать в госпитале. Когда узнаешь точно день, закажи номер в гостинице. - Спасибо, Сью, - целует жену Джон. – Ты у меня умница. В кабинете главного редактора молодежной газеты раздается междугородний телефонный звонок. Редактор снимает трубку и, нажав кнопочку селектора, говорит: «Нефедов Борис, бегом ко мне». - Нью-Йорк заказывали? - голос телефонистки в трубке. - Заказывали, заказывали, - отвечает редактор и кивает на стул запыхавшемуся Борису. - Нью-Йорк, Николаенко, - голос из трубки звучит очень четко, как будто говорят из соседней комнаты. - Привет, Костя, - отвечает редактор. - Здесь у меня Борис Нефедов, поговори с ним. - Привет, Костя, - берет трубку Борис. - Здравствуй, Боб, слушаю тебя внимательно. Слушаю, слушаю. - Где-то у вас на Западе, или в Сан-Франциско, или в Лос-Анджелесе есть известный профессор О'Бруни. Детский микронейрохирург. - Найдем. - Не перебивай. Приблизительно на той неделе он будет делать операцию глухому мальчику Майклу Колдуэллу. Но главное в том, что это не Майкл. Это русский мальчик - Сережа Кондратьев. - Ого! - аж присвистывает Костя. - Причем об этом никто не знает. И знать пока не должны. Хотя бы до операции. У Сережи там ни одной знакомой души. Возьми это дело под опеку. Погляди за парнем, он английского не знает. И держи нас в курсе дела. - Что за тайны мадридского двора? - Потом объясню. Учти, что все это дело не для печати. Понял? Пока не для печати. Привет тебе. Шеф еще поговорит. Редактор берет трубку. - Костя, ты молодец. Твой материал об альпинистах имел резонанс. Значит, ты понял, что Борис сказал? Пока не для печати, чтоб не сглазить, а там поглядим. Привет. Редактор кладет трубку и говорит Борису: - Не дергайся. Костя все сделает, ты его знаешь. Джон и Сережа на знакомом уже серо-голубом автомобиле едут по городу. Это тот самый город, в пригороде которого находится коттедж Колдуэллов. Машина едет медленно и Сережа с интересом рассматривает непривычные для него дома, витрины, кафе, магазины и все остальное, что за окном. А потом Джона и Сережу можно видеть на выставке современных машин, где Сережа садится за руль различных лимузинов, обедающими в кафе под полосатым тентом, на бейсбольном матче и просто на улицах города. Домой они возвращаются, когда почти темнеет, ужинают и Сережа поднимается наверх к себе. Он принимает душ и, уставший, ложится в кровать. Но прежде, чем заснуть, мальчик засовывает руку под подушку, вынимает синего пластмассового зайца и, прислонив к стенке, рассматривает его и даже, кажется, разговаривает с ним, шевеля губами. А уж потом дергает за веревочку от бра над тахтой и гасит свет. Тихо открывается дверь, заходит Сьюзен, подходит к кровати мальчика. В ярком свете луны хорошо видно лицо Сережи, улыбающегося чему-то во сне, и улыбающийся синий заяц рядом с подушкой. Сьюзен стоит у кровати, потом осторожно целует Сережу и выходит из комнаты. Знакомая комната Бориса в московской пятиэтажке. Ночь, или скорее поздний вечер. На раскладушке, а не на диване, как в первый раз, спит Майкл. И здесь луна ярко светит в комнату, но Майкл не улыбается во сне. Видно, спит без снов. Тихо открывается дверь. В комнату заходит Нина Семеновна. Она подходит к раскладушке, поправляет одежду на спинке рядом стоящего стула и также, как тетя Сьюзен далеко от Москвы, целует мальчика в лоб. Майкл что-то бормочет во сне и поворачивается на бок, а Нина Семеновна выходит из комнаты. Бориса нет дома. Среди массы людей в аэропорту Сан-Франциско идут Джон, Сьюзи и Сережа. Джон катит перед собой тележку с Сережиной красной сумкой. На стоянке такси машин больше, чем пассажиров и поэтому, не успели они подойти, как к ним подкатывает машина. Добродушный негр-шофер одной рукой забрасывает Сережину сумку в багажник, подмигивает ему при этом и улыбается. Когда все рассаживаются, - Сережа впереди, Джон и Сьюзен сзади, - негр вопросительно оборачивается. Джон называет адрес госпиталя и такси выруливает от аэропорта. Сан-Франциско настолько впечатляет, что Сережа даже забывает на время о госпитале, о предстоящей операции. И вспоминает об этом только тогда, когда машина тормозит у широких стеклянных дверей госпиталя, и он видит, как из стоящего рядом белого медицинского фургончика санитары в халатах выкатывают носилки с лежащим на них человеком. - Спасибо, сэр, - говорит шофер Джону, получив плату и, выскочив, открывает двери такси, а затем достает из багажника сумку и относит ее к дверям госпиталя. На прощание он опять подмигивает Сереже, и лицо его расплывается в широкой улыбке. Стеклянные широкие двери сами разъезжаются перед ними, и Сережа с Сьюзи, а за ними Джон, подхвативший красную сумку, попадают в вестибюль. И сразу же к ним подходит стройная девушка в белом халатике выше колен и кокетливой шапочке. В руках у нее блокнот и ручка. - Добрый день, - улыбается она и вопросительно смотрит на вошедших. - Добрый день, мы к профессору О'Бруни, - отвечает Джон. - Ваша фамилия? - Колдуэлл, Майкл Колдуэлл. - Мы ждем вас, - улыбается девушка. - Прошу со мной. Она проводит их к одному из уголков вестибюля, где стоят низенький столик и мягкие кресла. - Садитесь, пожалуйста. За вами придут. Она опять улыбается всем и Сереже персонально и красиво идет за стеклянную перегородку. Видно, как она нажимает кнопку селектора и что-то говорит. Два года назад Сереже пришлось лежать в одной из московских больниц и, учитывая, что он был все-таки сыном артистки Кондратьевой, вероятно, не в худшей. Но вестибюль госпиталя, в котором они находились, мог быть чем угодно, только не больницей. Это был зимний сад, санаторий или что-то там еще, но человек, попавший сюда, не чувствовал себя в «приемном покое». Через пять минут из лифта вышел и направился к ним высокий мужчина в белом халате. Издали его можно принять за юношу, но вблизи видно, что ему лет под сорок. - Добрый день, - мужчина улыбается ожидающим, как старый знакомый, и протягивает руку сначала Сереже, а потом вставшему с кресла Джону. - Я - доктор Карпинский. Стив Карпинский. Ассистент профессора О'Бруни. Я буду вести Майкла. Доктор опять улыбается. - Просим прощения, профессор сейчас на операции, но он просил вас встретить и проводить в палату. Палата Майкла на седьмом этаже, номер 711. Если желаете, можете пойти с нами. Вещи принесут туда. Он повернулся к появившемуся как из под земли юноше, одетому в свободные брюки и рубашку с короткими рукавами не белого, а какого-то кремового цвета и сказал ему: «711». В холл седьмого этажа из лифта выходят Сережа, Сьюзи, Джон и доктор Карпинский, и идут по коридору. На Сьюзи и Джоне накинуты белые халаты. Сережа в своей одежде. Доктор открывает дверь с номером 711 и пропускает всех в палату. Палата небольшая, но уютная. Перед ней небольшой санузел. Кровать, не похожая на больничную, небольшой столик с цветами в маленькой вазочке, кресло, стул, встроенный шкаф, на тумбочке телевизор, рядом телефон. Оконное стекло во всю стену автоматически меняет светопропускание в зависимости от освещения снаружи. И поэтому свет в палате какой-то спокойный. Не успели вошедшие оглядеться, как в палату вошла девушка, похожая на встретившую их внизу. Она приветливо улыбнулась. - Это Кэт, - представил ее доктор. – Она сегодня дежурная сестра. По всем вопросам, пожалуйста, к ней. И он показал на квадратную кнопку у двери. - Я думаю, Майкл отдохнет сейчас с дороги, а потом я подойду к нему. Здесь есть телефон, но он пока, - доктор сделал ударение на этом слове, - пока ему не нужен. - До свидания, Майкл, - Сьюзи целует мальчика. - Все будет хорошо. - Все будет о' кей. - Джон протягивает ему руку. Сопровождаемые доктором они выходят из палаты и идут к лифту. - Могу я поговорить с профессором? – оборачивается Джон к Стиву. - Да, конечно, – отвечает тот. – Но я думаю, что это будет лучше сделать потом. Завтра проведем Майклу компьютерную диагностику, а послезавтра, если не будет противопоказаний, профессор наметит план операции. Вот тогда он сможет более полно ответить на ваши вопросы. Я попрошу вас только оставить нам ваши координаты в городе. Они подошли к лифту. - Не волнуйтесь, - улыбается Стив. - Все будет хорошо. Случай, конечно, необычный, но тем более интересный. Все будет хорошо, - еще раз повторяет он. - Как говорят наши пациенты: «С нами Бог и профессор О'Бруни». До свидания. Костя Николаенко, собственный корреспондент молодежной газеты в США, красивый высокий парень в безукоризненном светлом костюме говорит по телефону с Москвой. - Нет. Нет, все проверил. Сегодня Майкл Колдуэлл, 11 лет поступил в клинику профессора О’Бруни… Да, конечно, самолет в Сан-Франциско через полтора часа… Вылетаю… Да, конечно, буду держать в курсе… Я могу и не представляться, как корреспондент из Москвы…. А там видно будет, сориентируюсь по месту. Борису привет. - Вера Павловна, вас к телефону, - кричит вдогонку вышедшей из кабинета директрисе женский голос. - Кто? – оборачивается она. - Нефедов. Вера Павловна почти бегом возвращается в кабинет и хвата­ет трубку. - Да, Борис, слушаю вас... Звонил?.. Оттуда?... И когда операция?.. Ну, дай Бог, дай Бог... Я вас очень прошу, Боря, сразу же звоните мне... Я понимаю, но очень прошу. Вера Павловна медленно кладет трубку и говорит тихо, сама себе: - Ну, дай Бог, дай Бог… В палату Сережи буквально врывается большой толстый человек в белом халате. Или потому, что он большой, или потому, что вместе с ним входят еще человека два-три, в палате сразу становится тесно. - Ну, здравствуй, Майкл, я профессор О’Бруни, - протягивает мальчику вошедший такую большую ладонь, что Сережина ладонь просто утопает в ней. – Ну-ка, ну-ка, покажись, какой ты. Профессор, не выпуская его руки, заставляет Сережу повернуться кругом, как в танце. - Молодец, - он хлопает мальчика по плечу и поднимает большой палец. – Молодец! Все будет о’кей! И не успевает Сережа прийти в себя, как все вслед за профессором высыпают из палаты в коридор. Задерживается лишь Стив. Он улыбается мальчику, обнимает его за плечи и в этот момент замечает синего зайца, прислоненного к вазочке с цветами на столе. - Это твой? – жестом спрашивает он у Сережи. Тот кивает. Стив берет зайца в руки и с интересом разглядывает его. Заяц улыбается. - О’кей, - ставит на место зайца Стив. – Завтра все будет нормально. Он выходит из палаты и, проходя мимо столика Кэт, говорит ей: - В 711-ю, Майклу Колдуэллу на ночь микстуру, чтобы спал крепче. В кабинете профессор О'Бруни разговаривает с Джоном. Профессор, уже без халата, в рубашке с засученными рукавами устало откинулся в кресле. - Я знаю его историю, - говорит он Джону. - И мне искренне жаль парня. Что я могу вам сказать? Компьютерная диагностика обнадеживает. После катастрофы прошло уже достаточно времени, чтобы мальчик окреп. Но затягивать не стоит, пока не возникли необратимые процессы. Майкл не первый. Из восьми аналогичных операций семь дали положительный результат. Так что будем надеяться и верить. Операция завтра в десять. - А после операции когда он сможет выйти? - Ну, вот об этом говорить пока рано. Это уж чисто индивидуально. Зимой один парень уже через неделю по коридорам гулял. А девушка больше месяца лежала. Не будем загадывать. Думаю, операция займет часа два. Можете быть в госпитале, дежурный врач будет в курсе. Утром спящего Сережу будит Стив. В палате уже светло. - Вставай, подъем, - Стив треплет его по плечу. – Вставай, вставай, умывайся, - он подталкивает Сережу к санузлу. Через некоторое время мальчик возвращается и хочет одеваться. Но Стив останавливает его. - Не надо, не надо, тебя машина ждет, - говорит он и открывает двери. Молоденький санитар-негр и медсестра Кэт вкатывают в палату каталку с подушкой и простыней. - Про­шу, - приглашает Стив Сережу широким жестом. Санитар откидывает простыню, и Сережа собирается забраться на каталку, но Стив придерживает его, показывая, что и трусики надо снять. Сережа понимает, но нерешительно оглядывается на Кэт. Та смеется и отворачивается. Сережа ложится на каталку, и санитар закрывает его простыней под самый подбородок. Он уже начинает разворачивать каталку, когда Сережа высовывает из-под простыни руку и хватает Стива за рукав. - Что, Майкл? - поворачивается к нему тот. Сережа умоляюще показывает рукой на стол. Стив следит за его пальцем и берет со стола зайца. - Его? - спрашивает он. Сережа радостно кивает. Стив на минуту задумывается, как бы решая, можно ли брать игрушку с собой в операционную. Но потом вкладывает зайца в протянутую руку мальчика. Сережа улыбается, и синий заяц исчезает под простыней. Операционная. Вокруг стола фигуры врачей и сестер. Все в масках, но профессора О'Бруни можно узнать и в маске по его большой фигуре. Он ведет операцию, глядя в микроскоп, изредка бросая реплики своим помощникам. Лежащего на столе не видно. Только потому, что в руке, привязанной на распорке, зажат синий заяц, понятно, что это Сережа. В вестибюле рядом друг с другом на диване сидят, волнуясь, Джон и Сьюзи, постоянно бросая взор на круглые часы на стене. Кажется, время замерло. На часах 10 часов 30 минут. У входа в госпиталь из такси выходит Костя Николаенко и быстро идет в здание. В вестибюле оглядывается и подходит к справочному окошку. - Слушаю вас, - смотрит оттуда дежурная. - Майкл Колдуэлл? - только и спрашивает Костя. - Минуточку, - дежурная пробегает пальцами по клавишам стоящего на столе компьютера и, прочитав надпись на экране, говорит Косте: - Майкл Колдуэлл, 11 лет. Сейчас на операции. Операция началась в 10 часов, оперирует профессор О'Бруни. - Спасибо, - Костя смотрит на часы и садится в кресло. Ждут Сьюзи и Джон. Ждет Костя. На часах 11 часов. На часах 11 часов 30 минут. На часах 12 часов. Костя подходит к дежурной. Та, не спрашивая, набирает клавиши. - Операция не окончена. Костя возвращается к креслу. Из лифта выходит Стив Карпинский и, отыскав Джона и Сьюзи, идет к ним. Те поднимаются и спешат навстречу. Улыбка Стива уже вселяет надежду. - Пока нормально, - говорит Стив. - Операция прошла по плану. Он уже в палате, послеоперационной. - Можно к нему? - спрашивает Сьюзи. - Нет, что вы. В послеоперационную нет. Но посмотреть на него можно. Стив ведет их в комнату дежурной, говорит ей что-то. Та набирает клавиатуру, и на экране видна голова Сережи в повязке, лежащая на подушке. Глаза у него закрыты. Вокруг головы какие-то трубки, аппаратура. - Все нормально, - опять повторяет Стив. - Наркоз будет еще часа полтора. Сейчас сон для него лучшее лекарство. - Спасибо, - благодарит Джон и пожимает руку Стиву. А у Сьюзи по лицу текут слезы, и она ничего не может сказать. - Звоните мне или дежурному, - говорит Стив, провожая их до выхода. – Звоните. Он уходит, а Костя, поглядев на часы, подходит к дежурной. Та включает экран и, показывая Косте, говорит: - Вот он в послеоперационной, спит. Костя старается вглядеться в лицо мальчика, но после операции, забинтованное, с закрытыми глазами оно не похоже на себя. - Только что подходили его родственники, - говорит Косте дежурная, - и врач Майкла Стив Карпинский. Костя оглядывается. Но за Стивом уже захлопывается дверь лифта. Он бросается на улицу и видит лишь отходящее от госпиталя такси с Джоном и Сьюзи. Из номера гостиницы в Сан-Франциско Костя звонит в Москву, в редакцию. - Алло, Виктор Герасимович, вы? - Я, - отвечает редактор. - Слушаю. - Сан-Франциско, Николаенко. - Привет, Константин. Что ты кричишь? Слышно лучше, чем из Тулы. Говори, что там. - Ситуация такая. Сегодня была операция. - Ну? - напрягается редактор. - Говорят, что сама операция прошла нормально, но выводы делать еще рано. Я даже видел мальчика. - Ты был у него? - Нет, на экране. У них там в каждой палате камера. - И как он? - Пока никак, спит. Весь забинтованный. Виктор Герасимович, так какой план на потом? Ведь если он заговорит, сразу поймут, что не тот. - Темнить не стоит. Но и панику поднимать тоже. Я думаю, через тройку дней, когда что-то прояснится, тебе надо идти к профессору и рассказать ему все. Сейчас, сам знаешь, время такое. - Лады. Сориентируюсь. А как там настоящий Майкл? - Ждет. Все мы ждем. Так что звони. Будь здоров. - До свидания. Привет там нашим. У кровати Сережи дежурит Кэт. И видит, что мальчик открыл глаза. Обрадованная девушка поворачивается к переговорному устройству и нажимает кнопку: - Доктора Карпинского. - Карпинский здесь, - отвечает динамик. - Стив, он открыл глаза, он смотрит. - Понял, Кэт, иду. Стив стоит у кровати Сережи, и они смотрят друг на друга. - Майкл, ты меня слышишь? - спрашивает доктор. - Если ты меня слышишь, закрой два раза глаза. Но Сережа глядит на него, не моргая. Он или не слышит Стива, или просто не понимает слов, сказанных по-английски. - Не слышит, - прижимает руку к груди Кэт. - Стив, он не слышит тебя! И вдруг Сережа говорит что-то очень тихо, почти шепотом. Кэт наклоняется к нему, пытаясь понять, но в отчаянии поворачивается к Стиву: - Нет, Стив, нет, я не понимаю ни слова. - Подожди, Кэт, - Стив сам нагибается к мальчику. Тот опять что-то тихо говорит ему. И на лице у Стива появляется изумленное выражение. - Ну, ладно, ладно, отдыхай, - успокаивающе похлопывает он Сережу и улыбается ему. – Все хорошо, спи. Он поворачивается к двери и почти бегом выходит из палаты, на ходу кинув Кэт: - Смотри за ним, я - к шефу. Профессор О'Бруни вешает в шкаф халат, когда в дверь, едва стукнув, врывается Стив. По его виду О'Бруни понимает: что-то произошло. - Кто? - спрашивает он. - Майкл, - отвечает Стив. - Что? - Он сказал. - Сказал? Так это же превосходно! Сегодня только третий день. Профессор подходит к стоящему на столе телеэкрану и нажимает кнопку на пульте. На экране лицо Сережи с закрытыми глазами. Но его лицо спокойно, как у спящего человека. - Шеф, - из-за плеча профессора смотрит Стив. - Шеф, он сказал, но Кэт не поняла ни слова. - Это не страшно. Не все сразу. - Кэт не поняла, но я, шеф, понял. Я ведь поляк. - Теперь я ничего не понимаю, - выключил экран профессор. - Если я не ошибаюсь, мальчик произнес русские слова. Он спросил: «Где я?». Спросил по-русски. - Ты хочешь сказать, Стив, что я этими руками, - профессор повертел растопыренными пальцами, - могу сделать из американца русского? - Не знаю, профессор. Но это что-то совершенно новое в нашем деле. - Сейчас он спит, - набросил на плечи пиджак О'Бруни. - Я чертовски устал. Давай завтра с утра навестим парня. О'Бруни выходит из госпиталя и направляется к своей машине. Увидев его, стоящий неподалеку Костя Николаенко делает шаг навстречу. - Извините, вы профессор О'Бруни? - С кем имею честь? - Николаенко, корреспондент газеты из Москвы. - Из самой Москвы? – профессор с интересом поворачивается к Косте. - Чем могу служить? - Я просил бы уделить мне время, профессор. Это касается мальчика, которого вы оперировали. Майкла Колдуэлла. - Простите, а какое вы имеете отношение к этому делу? - Я хотел бы поговорить с вами, профессор. А дело в том, что этот мальчик - русский. К удивлению Кости профессор принимает это сообщение спокойно и даже загадочно улыбается. - А знаете, молодой человек, вы ведь не первый, кто сегодня говорит мне об этом. Но если вам есть, что сказать, прошу. Профессор, стоя у своей машины, открывает дверцу, приглашая Костю. Тот садится. О'Бруни включает двигатель, и машина плавно отъезжает от госпиталя. - Ну, вот, - обращается профессор к Косте. - Теперь рассказывайте. Машина профессора останавливается у гостиницы, где живет Костя. - Ваш отель, - говорит профессор. - То, что вы мне рассказали, молодой человек, это, конечно, необыкновенная история. Но давайте не будем делать из нее газетной сенсации. Если, как вы говорите, все это задумал настоящий Майкл Колдуэлл, то я снимаю перед ним шляпу. Давайте подождем, поглядим за этим русским мальчиком. Сережа, вы его назвали? А потом, я вам обещаю, я постараюсь, чтобы и настоящий Майкл Колдуэлл заговорил. Хотя бы по-английски, - профессор засмеялся и, как в прошлый раз перед Стивом, покрутил растопыренными пальцами обеих рук. - До свидания, молодой человек. Как договорились, жду вас завтра у себя ровно в десять. Назавтра у кровати Сережи собрались профессор, Стив, сестричка - не Кэт, а другая, и Костя, тоже в халате. Сережа с открытыми глазами лежит на спине в своей обычной позе. - Майкл, - как и вчера, обращается к Сереже Стив. - Если ты слышишь меня, закрой глаза два раза. Сережа продолжал смотреть, не мигая. - Ну, - обернулся профессор к Косте, - давайте вы. - Сережа, - еле сдерживая волнение, говорит тот, стараясь выговаривать слова. - Если ты слышишь меня, Сережа, моргни, пожалуйста, два paзa. От неожиданно услышанной русской речи глаза мальчика сначала округляются, а потом часто начинают моргать. Все, кроме сестры, которая ничего не может понять, радостно смеются. - Ну все, все, хватит, - грохочет О'Бруни. - Все о' кей, Сережа. Последнюю фразу он произносит по-русски так смешно, что опять все смеются. Улыбается и мальчик. - Пусть он отдохнет, - выпроваживает всех из палаты профессор. И уже за дверью обращается к Стиву: - Переводи парня на седьмой этаж, в свою палату, там ему будет лучше. - А вы, молодой человек, - это уже к Косте, - постарайтесь почаще навещать мальчика. И расскажите ему, что мы уже в курсе их обмена и нисколько не сердимся на них. Надо его успокоить. На пульте дежурного в вестибюле госпиталя загорается красный огонек и раздается щелчок в динамике, а затем голос профессора: - Здесь О'Бруни. Когда к Майклу Колдуэллу придут родственники, попросите их зайти в мой кабинет. - Хорошо, профессор, - отвечает дежурный и делает пометку. Из кабинета О'Бруни совершенно растерянные и обескураженные выходят Джон и Сьюзи и идут по направлению к лифту. Они молчат, и только в лифте Сьюзи спрашивает мужа: - А как же теперь я буду разговаривать с ним? На что Джон вполне серьезно отвечает: - Ну, уж если с глухонемым разговаривали, то с русским как-нибудь договоримся! Они смотрят друг на друга и улыбаются. Лифт останавливается на 7 этаже. В вестибюль госпиталя провожать Сережу высыпает масса народу. Здесь и те, кого мы уже знаем, и другие - врачи, нянечки, даже больные. Рядом с мальчиком, конечно, О'Бруни, Стив Карпинский, Кэт, Джон, Сьюзи, Костя Николаенко. Так толпой все выходят через раздвинувшиеся двери здания. Останавливаются под большим козырьком. Начинают прощаться, Костя переводит Сереже слова провожающих и наоборот. - Ну что, Майкл, - засмеялся О'Бруни. - Сережа, Сережа, это я шучу. Рад был с тобой познакомиться. Хорошо бы месяца через три мне тебя посмотреть. Это поближе к делу продумаем. Будь здоров, Сережа, не забывай нас. О'Бруни протягивает Сереже руку, и рука того опять тонет в огромной лапе профессора. - Пиши мне, Сережа, - говорит Стив. - Хочешь - по-русски, научишься - по-английски. Кэт целует мальчика в обе щеки и тот краснеет от ее поце­луев. - Сейчас куда? - спрашивает профессор у Джона. - К нам. Несколько дней отдохнет, а потом Костя, - он кивает на Николаенко, - полетит с ним в Москву. Мы уже договорились. Костя в подтверждение кивает головой. Oт всего этого у Сережи перехватывает дыхание. Он и так еще не привык говорить, а сейчас тем более. - Спасибо, сенк’ю, - только и может сказать он. Но когда уже надо идти к машине, мальчик вдруг расталкивает всех и пробирается к профессору. Волнуясь, он никак не может попасть в карман своей куртки и, наконец, достает из него синего зайца. Сережа протягивает зайца О'Бруни и что-то негромко, но с убеждением говорит ему. - Он хочет, - переводит Костя, - чтобы этот заяц остался у вас, профессор. Этого зайца на счастье подарил ему Майкл. И это счастье дали ему вы, профессор, поэтому пусть заяц, как талисман, останется здесь. Профессор растроган. Он берет маленькую игрушку, которая в его большой руке кажется еще меньше, и с любопытством разглядывает ее. Синий заяц улыбается. - Спасибо, Сережа, - говорит О?Бруни. Я знаю, что этот заяц был с тобой на операции. И, наверное, он на самом деле счастливый. Tолько знаешь, что я думаю: заяц нам еще пригодится. Ты отдай его в Москве Майклу. И скажи, чтобы он взял его с собой, когда поедет ко мне. А уж потом, после той операции, я обещаю, что возьму его себе. От вас обоих. От тебя и от Майкла. О`кей? Сережа внимательно слушает, что переводит ему Костя, и согласно, по привычке, кивает головой. А затем медленно кладет зайца в карман. Джон, Сьюзи, затем Сережа, Костя садятся в такси. В багажник машины укладывается Сережина красная сумка. Такси отъезжает, а провожающие машут вслед. Сквозь заднее стекло машины видно Сережино лицо. Борис сидит за своим столом в редакции. Звонит телефон. Он снимает трубку и говорит в нее одно лишь слово: «Иду». Через минуту он входит в кабинет главного редактора. Тот говорит по телефону и, не прерывая разговора, бросает перед Борисом на стол телетайпограмму. Борис читает: «Будем с Сережей в Москве пятого, рейсом Нью-Йорка. Встречайте. Николаенко» Редактор кладет трубку. - С кем поедешь? - спрашивает он Бориса. – Машину возьмешь мою. Я Петра предупрежу. Влезете в «Волгу»? - Сейчас подумаем. Ну, мы с Майклом – двое. Сережа с Костей – четверо. Вере Павловне я обещал позвонить, может быть, она поедет. Так что и в «Волгу» не сядем. - Тогда ладно. Возьмешь две машины. Заодно я хотел, чтобы кто-нибудь из фотокоров с вами поехал. Скажи им там. Пусть на память снимет. Ребята подрастут, будет, что вспомнить. А захочешь, можешь с Костей материал подготовить. - Спасибо, - говорит Борис. – Надо узнать, когда рейс прибывает. Борис из своей комнаты звонит в интернат. - Вера Павловна?... Болеет?... Тогда, будьте любезны Марину. … Марина, здравствуйте. Вы меня слышите? Борис Нефедов беспокоит. Вера Павловна просила держать ее в курсе. Мне сказали, что она больна... А завтра прилетает Сережа... Вас? Конечно. Я заеду за вами в десять утра... Опять аэропорт «Шереметьево-2». Улетающие, прилетающие, провожающие, встречающие. Среди них - Майкл, Борис, Марина и рядом фотокор газеты, увешанный аппаратурой. Видно, самолет, который они ждут, уже сел, потому что все подтянулись ближе к выходу прилета. У самого выхода толпа встречающих, поэтому наши герои стоят немного в стороне. И вот, наконец, через таможенный контроль проходят Сережа и Костя. Большая красная сумка, все время путешествующая с Сережей, на этот раз в руках у Кости. И прилетевшие, и встречающие одновременно замечают друг друга, но, как будто сговорившись, замирают на месте. Лишь мальчишки, Сережа и Майкл, бегут навстречу друг другу. Наверное, будь на их месте взрослые, они обнялись бы и поцеловались, а ребята лишь подбегают и останавливаются рядом, как вкопанные, глядя глаза в глаза. - Сережа, - говорит беззвучно Майкл и привычно ударяет его в плечо. - Майкл! - громко кричит Сережа. - Майкл, Майкл! - и толкает того кулаком в плечо тоже. Потом разжимает кулак и протягивает Майклу знакомого синего зайца. - Теперь тебе, - говорит Сережа. И Майкл, улыбаясь, протягивает руку и берет зайца вместе с Сережиной ладонью. А все стоят там, где стояли, глядя на ребят, и улыбаются тоже. Лишь у Марины слеза течет по щеке. И только фотокор профессионально занят делом. Щелчок фотокамеры так и запечатляет их - двое одинаковых мальчишек и вместе с ними маленький синий пластмассовый заяц. Москва. 1992 год >>> все работы автора здесь! << Вернуться <<			О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ Это и другие электронные издания наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги» Наши партнеры:                         Hаши баннеры Hаши друзья
	 | Библиотека | Вернисаж | Фонотека | VIDEOмир | Архив | O нас | Электронные книги| Бумажные книги