В свои сорок пять Лебединский не мог сказать, что достиг успехов в жизни. Многие в эти годы уже …о-го-го! Естественно. Сорок пять, считай, - две трети. Это в лучшем случае. Хотя, с другой стороны, тоже особенно уж плакать в жилетку вроде бы не с чего.
Есть у Лебединского жена, Татьяна Викторовна. Нормальная жена, экономист по образованию, мать его детей. Дети – Володька и Оля, тоже - как дети. Не отличники, на фигурных не катаются, а так ничего, не хуже, чем у других.
И к работе своей Лебединский особых претензий не предъявлял. За 12 лет, что работал в этом КБ, как-то приобтерся и работу свою не то чтобы любил, а скорее привык. Был ведущим инженером. В сорок пять мог бы, конечно, и группой руководить, и сектором. На лабораторию или отдел Лебединский даже и в мыслях не замахивался. Во-первых, сам себе признаваясь, что не очень-то и потянет по своим способностям, а во-вторых, по складу характера своего он просто не мог заниматься всякими административными хлопотами, дисциплинарными проблемами. Последние пару лет, если говорить честно, работа начала надоедать Лебединскому, а иногда даже просто раздражать его. Может быть, на самом деле все приелось, может, устал от однообразия. Мишка Космылин, друг институтский, как-то сказал, что вычитал у какого-то зарубежного социолога: работу каждые семь лет менять надо, как кровь, для обновления организма. Мишка сам десять лет в старших инженерах просидел, понять его можно.
Спортом Лебединский не занимался сроду. В институте зачет в общем потоке получил. Машины и дачи у него не было. Двое-трое друзей, Мишка Космылин в том числе, в гости приходили на праздники, а так общались в основном по телефону. Марки, значки, бутылки с этикетками не собирал. Футбол - смотрел только сборную, да и то когда хорошо играет. Хотя в детстве здорово болел за ЦДКА. И сейчас мог перечислить всю ту команду, начиная с вратаря Никанорова и кончая одиннадцатым номером, левым крайним Деминым. В то время по номеру можно было сразу определить, кто где играет. Не то, что сейчас.
В театры, с Татьяной Викторовной, Лебединский ходить любил. Но не на все подряд. А хорошие билеты попадались раз-два в месяц. Выписывая «Экран», он кое в чем ориентировался в киномире, поэтому на фильмы шел, более-менее зная, что следует ждать.
Воспитание детей, безусловно, лежало на жене. Он если и вмешивался, то в основном, чтобы ткнуть на какие-нибудь промахи и недостатки. Хотя с детьми был если не в дружеских, то в товарищеских отношениях. Татьяна Викторовна все чаще и чаще в последнее время, с раздражением напоминала ему об отцовских обязанностях, приводя в пример разные знакомые семьи, где отцы целиком отдавали себя детям и теми детьми родители могли гордиться.
Лебединский соглашался с ней, больше внутри себя, чем во всеуслышание. Но и понимал, что вряд ли в этом вопросе что-либо изменится. Володька, перейдя в восьмой класс, ростом обогнал отца, а Ольга, хотя и была еще в пятом, тоже имела свой мир, куда Лебединский вхож не был.
И, казалось бы, что при всей такой ситуации жизнь Лебединского катится по накатанной дороге, временами подпрыгивая на ухабах, когда чуть тише, когда быстрее – под горку. И через последнюю треть оставшихся лет, при подведении итогов, памяти и зацепиться не за что было бы…. Если б не было у Лебединского «своего дела».
Популярное слово «хобби» было бы здесь, пожалуй, не совсем к месту. Хотя, как сказать. Дело в том, что Лебединский пробовал немного писать. Даже нет, слово «пробовал» в данном случае тоже немного устарело. Пробовать он начал давно. Еще в школе.
Первый свой рассказ Лебединский написал в девятом классе. Написал быстро, за один присест поздним майским вечером, даже уже ночью, когда родители спали. Написал быстро потому, что в голове писал его уже давно. Просто в тот вечер записал готовые слова и мысли на бумагу. И писалось легко. Но когда прочитал, то понял: то, что сложилось в голове и то, что писал – разные вещи, что править и править ему этот рассказ, чтобы хоть что-то вышло. И Лебединский правил его, хотя почему-то было жалко, так как рассказ был про него самого, Вадика Лебединского. И еще про Веру Маркелову, девочку из их класса, которая, он знал, совершенно равнодушна к нему и страшно удивилась бы, если узнала, что Вадька пишет рассказ про нее. А, может быть, наоборот не удивилась бы, а совсем по другому стала относиться к Лебединскому, если бы прочитала. Но она не читала его и никто не читал. Вадик так и не смог до конца изложить на бумаге свои мысли. Но даже, наверное, и в том первоначальном виде рассказ для девятиклассника был неплохой, и Вера бы оценила его. Однако это уже был вопрос принципа.
За десятый класс Вадик Лебединский написал еще три рассказа. Тоже никому их не показал. Но один, в глубокой тайне ото всех, послал в журнал «Юность» и получил доброжелательный отрицательный ответ. Ответ этот на бланке редакции, - «Юность» тогда была очень популярна, и даже бланк ее был приятен, - Лебединский спрятал в свой стол. А когда десятый класс уже закруглялся, он решил идти в политехнический. Сейчас, иногда вспоминая то время, он про себя жалел, что даже не сделал попытки поступить в литературный. Даже попытки! Это сейчас, в свои сорок пять, в мыслях своих он становился решительным и рисковым, а тогда, хоть и получил серебряную медаль, даже не попытался. Был инженером его отец и товарищи отца и вообще в то время их политехнический считался престижным. Серебряная медаль была в те годы, что золотая, то есть позволяла поступить без экзаменов. Подал документы, собеседование – больше разговоры, - и ты студент.
Сейчас-то Лебединский казнил себя за нерешительность. Но, может быть, потому и казнил, что обратно время не вернешь, а самобичеванием заниматься легче, чем делом.
Так или иначе, через пять лет стал он инженером-механиком, уехал по распределению в Рязань, на станкозавод. Жил там в общежитии, работал технологом. А потом вернулся, женился на Татьяне Викторовне, тогда еще Танечке, студентке четвертого курса экономического, и жизнь выкатилась на прямую. Через год после диплома жены родился Володька, еще через три – Олечка. Любил ее Лебединский маленькую до умиления. А потом встретился в Ялте на набережной с Мишкой Космылиным, - в одном городе живут, в Ялте встречаются, - и Мишка перетащил его в КБ. Вот уже двенадцать лет тому…
Еще в институте, студентом, Лебединский сотрудничал в многотиражке «За кадры». Сам пришел, принес рассказ. Рассказ взяли, напечатали, правда, под псевдонимом. Он сам настоял на этом. Чего-то вдруг постеснялся ребят из группы. А когда опубликовали – жалел. Потому что рассказ понравился. А сказать, что это его, было бы совсем уж глупо. И осталось какое-то чувство не то неудовлетворенности, не то незаслуженной обиды. Потом, как корреспондент газеты, писал много, но все на студенческие темы. Не рассказы, а заметки, информации. Был даже большой очерк про профессора Надеенскую, заведующую кафедрой инструментов, напечатанный к 8 марта.
В Рязани почему-то Лебединский не писал. Как отрезало. А когда вернулся, устроился понемногу, стало тянуть опять. И вот господин случай подсунул ему городскую молодежную газету, в которой был объявлен конкурс на рассказ.
Он прочел об этом в обед, сидя на скамейке заводского скверика, и в тот же день, оставшись на работе, - дома был грудной Володька, да и вообще жили они у Таниных родителей в десятиметровке, стол завален пеленальными принадлежностями, - написал рассказ. Написал, как когда-то свой первый, - Господи, как давно это было! – за один присест. И править не стал, а отпечатал на машинке, - у них стояла в лаборатории старая «Украина», - и по дороге к дому бросил конверт в почтовый ящик.
Итоги конкурса подвели через месяц. Среди победителей Лебединского не было. Он расстроился, конечно, что скрывать, чего-то ждал. Но через несколько дней вместе со «Сменой», вдруг вытащил из своего почтового ящика конверт с фирменной эмблемой. Зав. отделом той самой газеты приглашал «уважаемого тов. В.Лебединского» зайти к нему в редакцию.
И сейчас, спустя столько лет, Лебединский помнит, как странно и незнакомо что-то сжалось в груди, когда он прочел это маленькое письмо там же на лестничной площадке. Помнит, что назавтра с работы он позвонил по телефону, указанному в приглашении и, смущаясь от официальности, так как не знал имени и отчества, попросил заведующего отделом.
Молодой веселый голос, казалось, ждал его звонка, обрадовался ему и пригласил прийти сегодня, если он сможет, часам к четырем.
Смогу, конечно, смогу, - поспешил ответить Лебединский, хотя в тот момент еще не знал, отпустит ли его пораньше начальник лаборатории. Тот отпустил, - Лебединский сказал «по семейным обстоятельствам», - и через полчаса он уже подходил по длинному коридору к двери, на которую ему указала пробегавшая мимо девушка. Дверь была распахнута и, войдя в комнату, Лебединский увидел три стола, за одним из которых сидел белокурый парень в очках.
А вы Лебединский, - не спросил, а утвердил парень.
Лебединский, - удивился тот.
Ну и привет, - поднялся белокурый, протягивая ему руку, - а я Колосов, Сергей.
Вадим, - сказал Лебединский, почувствовав вдруг себя совершенно раскованно. – Я пришел.
Ну и молоток, - хлопнул Сергей его по плечу. – Садись. Обиделся, небось?
За что?
За конкурс. Ведь хороший рассказ прислал.
Лебединский пожал плечами.
- Хороший, хороший, не кокетничай. Мне понравился. А жюри.… На то оно и жюри. Мы его так напечатаем, согласен? Безо всяких конкурсов.
Вот столько лет прошло, а Лебединский, как в кино, может восстановить тот разговор до последнего слова. Рассказ напечатали. Под его фамилией. Лебединский был счастлив. Да, да – счастлив! Надо называть вещи своими словами. Для того и слова даны. И Татьяна была счастлива, рады друзья, поздравляли на работе.
А потом позвонил Колосов, - он тогда взял его домашний телефон, - поздравил тоже, сказал, что на летучке отметили, и пригласил сотрудничать у них в газете.
Лебединский в первый момент согласился, конечно, с благодарностью, а потом, когда прошло какое-то время, уже спокойно стал рассуждать. Бросить работу он просто не мог. Все-таки он был как-никак инженером. У него семья, Татьяна с Володькой. Да и Сергей не приглашал его в штат. А жить как-то надо. Единственное, что оставалось, писать что-то внештатно. Настоящим писателем Лебединский себя, естественно, не считал, да кроме того молодежная газета – не литературный сборник. Сколько там рассказов печатают? Ну, два-три в месяц. И не только же его одного.
Однако со временем Лебединский стал в газете своим человеком. Особенно после того, как перешел в КБ. Это не завод, где табель вешают, отсюда на часок-другой вырваться легче. К слову говоря, после встречи той в Ялте с Мишкой, этот фактор был тоже учтен при смене работы.
Лебединский писал маленькие информации без подписи и солидные очерки с подписью, и даже несколько раз – субботние фельетоны, где фамилия и полное имя автора были набраны не в конце, а сразу же под заголовком. Газета, хоть и была молодежной, пользовалась в городе уважением и популярностью. Причем вполне заслуженно. Молодые журналисты делали ее интересно, с выдумкой. И поэтому иметь имя на ее страницах было престижно.
Шли годы. Быстро как-то шли, незаметно. Родилась Ольга. Пошли ясли-сады. Затем школа. Все, что писал в эти годы Лебединский, он нес в свою газету. И почти все, что он приносил, публиковалось. Попробовал как-то раз Лебединский послать рассказ в «Огонек». Сгинул он безответно. Другой раз – в «Юность», по старой памяти. Ответ пришел быстро – полная копия первого, только подпись другая. Бросил Лебединский это дело. Тем более, что в «своей» газете его подпись регулярно появлялась, а на другие жалко было время и силы вхолостую тратить. Их, времени и сил, кстати, почему-то все меньше было. Хотя, ясно почему, чего уж там.
Так и жил. Татьяна Викторовна уже привыкла к его публикациям, иной раз уж и не читала даже. А для него это – отдушина! Возьмет газету, где его материал, его подпись, раз прочтет, другой, хотя и знает все почти наизусть, а приятно.
И вот эта история. Началось все с того, что Володька решил стать журналистом. То ли от того, что отцовский пример перед глазами, то ли от того, что любил передачу «Сегодня в мире», то ли еще от чего, но не говоря ни слова родителям, сагитировав за компанию приятеля Костю, поступил Володька в школу юного журналиста при Университете. Когда поступил, тогда уж и сказал.
Лебединский обрадовался, загордился даже немного, поскольку на свой счет этот поступок принял. А вечером Татьяна Викторовна в долгом разговоре об отцовских обязанностях взяла с Лебединского слово, что в журналистских делах Володьке будет надеждой и опорой.
Первая помощь потребовалась через месяц. Володька вернулся с очередного занятия и заявил, что им необходимо иметь публикации. Как минимум две за год. Татьяна Викторовна сразу же выразительно посмотрела на мужа.
- Ну, напиши чего-нибудь, - согласился Лебединский. – Учти только, что все будешь делать сам. Я за тебя писать не буду, и не рассчитывай.
Володька даже обиделся.
- Нужен ты, – грубо сказал он отцу. – Сам напишу. Ты мне опубликоваться помоги. Отнеси в редакцию.
- Это он сделает, - железно сказала Татьяна Викторовна. И Лебединский подтвердил, что отнесет.
Еще через неделю Володька дал отцу два листка, на которых его корявым подчерком был написан очерк «Авиамоделисты», об областном слете юных строителей моделей. Какой там, конечно, очерк! Маленькая информация, которая после того. как Лебединский исправил пару ошибок и перепечатал на машинке, уместилась на одной страничке. На следующий же день Лебединский отвез это произведение в редакцию, приклеил к «собаке», стандартному редакционному листу с вводными данными, и понес к редактору.
Редактор, тот самый Сергей Колосов, «крестный отец» Лебединского, уезжал. Он стоял посреди кабинета в пальто, держал в одной рук шапку, а другой подписывая что-то на столе.
- Привет, Вадим, - обернулся Колосов, - убегаю.
Лебединский почему-то растерялся. Он знал Колосова уже 12 лет, был с ним на ты, несмотря даже на то, что последние годы, когда тот стал редактором, звал его по имени-отчеству.
- Давай, - Колосов, не читая, бросил листок на стол. – Убегаю, старик, убегаю. Пошли.
На следующий день Лебединский опять специально приехал в редакцию и прошел к Колосову.
- Привет, - сказал редактор, - прочитал. Нормальная заметка. Только что это ты под школьника подписываешься? «В.Лебединский, ученик 8-го класса».
- Так это не я, - засмеялся Лебединский.
- Неужто Вовка? – взмахнул руками Колосов. - Вот, пацан, дает! Весь в отца.
- Им публикации нужны, в школе при журфаке. Мечта у него туда податься.
- Отличная вещь. Только знаешь, Вадим, какая штука. Здесь уже все привыкли к тебе, в смысле подписи твоей. В.Лебединский, В.Лебединский – весь город знает! – Колосов подмигнул. – Нехорошо, когда вы оба будете у нас печататься. В смысле - за одной подписью. Сразу треп пойдет, насчет сыновей, родственников. Знаешь, как с этим делом. Так что хочешь, не хочешь, а кого-то из вас псевдонимом придется прикрывать. Понял? Ну, давай, подумай.
Лебединский посмотрел на Колосова и вдруг как-то ясно увидел, как тот постарел, погрузнел, полысел даже. И глаза какие-то уставшие у него, в сеточках морщин.
- Ладно, - сказал Лебединский, взяв «Авиамоделистов», - ладно, что-нибудь придумаем.
Он вернулся на работу и до конца дня как-то бестолково, без пользы для дела провел время. Ушел из отдела последним, погасив свет и повесив ключ в проходной.
До трамвая от КБ можно было идти коротким путем, через дворы или длинным, мимо кладбища. Лебединский пошел длинным. Старое городское кладбище, на котором уже давно никого не хоронили, окружала кирпичная стена, какая-то массивная и в то же время красивая. Она была сложена из кирпичей темно-малинового или даже, вернее сказать, какого-то буро-малинового цвета. Или это кирпич был в те времена такой, или сверху его покрасили. Улица вдоль стены была тихая и спокойная. Лебединский любил ходить по ней. После работы даже больше, чем утром. Утром спешишь, ничего не видишь. А вечером, уставший, как-то успокаиваешься, пока идешь мимо этих арок, башенок, простенков. Летом из-за стены буйно выглядывали деревья, а сейчас их голые ветки даже не были заметны на фоне стены в начинающейся темноте.
Лебединский брел вдоль кладбища. Усталый почему-то как никогда. Шел и думал. Колосов, конечно, прав. А если и не прав, все равно останется при своем мнении. Значит – псевдоним? Володька-то и не печатался ни разу. Увидеть свою подпись под первой публикацией, знать, что она его и чтобы все знали, кому, как ни самому Лебединскому понимать, что это такое. Значит, Володька будет – В.Лебединский… А он сам? Кому он теперь будет нужен со своим псевдонимом? Ведь, право слово, его последние публикации далеко не шедевр и давно уже не прельщают его. Но вообще отказаться от себя… Ведь ни нового имени, ни в новой газете с начала он не потянет. Нет уж сил, чтобы целину поднимать. Так, значит, завязать все это? Захлопнуть свою единственную отдушину в жизни?
Лебединский брел вдоль стены. Уже совсем стемнело. И вдруг пошел снег. Первый в этом году. И в темноте, на фоне почти черной кладбищенской стены он показался Лебединскому каким-то ненастоящим, невыносимо белым, до рези в глазах, до слез…
