Под нависшим тучным небом,
Под роскошным брюхом тучи,
От меня, прошу, не требуй
Стать весёлым и колючим.
Не хочу глядеться в лица,
Не могу менять походки,
Невозможно молодиться
И весёлым быть без водки.
***
Планеты окраинный житель,
Когда-нибудь лягу без сил.
И сунет свой нос Искуситель,
Проблеяв: «Страдаешь, дебил?»
Но передо мной – в равной мере
Любимы и прежде, и впредь, –
Проявятся люди и звери,
И мне не дадут умереть.
***
Состав о рельсы высек искры,
Вокзал покинув налегке.
Стемнело в местности гористой,
Стремглав темнеет в городке.
И на душе – темней, темней…
Так завязавший алкоголик
Ждет черноты декабрьских дней,
Как форму новую неволи.
***
Что-нибудь случится на Крещенье,
Что-нибудь, когда-нибудь, когда...
Нарсудья найдет слова прощенья,
Запоют над Русью провода,
Всю Неву повяжет лёд без трещин,
В Магадане грянут холода,
А из самых бесшабашных женщин
Ни одна уже не скажет «да».
***
Скользни в полночный сквер,
Сойди в кромешный мрак,
Где люди средь химер –
Никто и звать никак.
Но всё слабее тень,
И ночь белым-бела,
И белая сирень
Мерцает из угла.
***
Поют под Курском соловьи,
Стареют девочки твои,
И есть там всё, чего не хочешь.
Эффералган торчит упса,
Трендит московская попса,
И жить не хочется, а дрочишь.
***
Я помню эту мутотень! –
Я так тебя любил,
Что в дупель пьяным каждый день
Из парка приходил.
Прошло сто лет. Загажен пляж.
И горячит меня
Злой винно-водочный купаж
Без прежнего огня.
***
В том я больше не вижу резона,
Чтоб вокруг никого не любя,
Средь пожухлых осенних газонов
Целиком погружаться в себя.
Что ты знаешь, любитель безделиц,
Драгоценных мгновений транжир,
Чахлых скверов извечный сиделец,
Электричек пустых пассажир?
Что ты видел? – осколки, бумажки,
Обветшалый прогорклый уют…
Перекошенные трёхэтажки
Песни только о главном поют.
Ядовитых расцветок туманы,
Полимерная псевдозвезда…
Распихавши всех нас по карманам,
Никуда не ушли поезда!
СОЛЯНКА
У станции Обухово
В забегаловке под вывеской
«ЧП Холодца М.П.»
Рыжий парнюга спросил:
«Сегодня понедельник или суббота?»
И, убедившись, что суббота, сказал:
«Я в восторге от местной солянки!»
Друг дорогой!
Я другой такой страны не знаю,
Где такие вопросы
И такие солянки.
ИЗ ПЯТИДЕСЯТЫХ
Во дворе, за сырыми досками,
Есть надёжный вход в никуда.
Там у граждан лица неброские,
И сочится из стен вода.
В тёмной кухоньке – медные краники,
Краски масляной кожура.
И болезненный мальчик маленький
Пьет цикорный кофе с утра…
***
Безголосые поэты
Изъясняются фальцетом,
И проходят «на ура»
Их поэзо-вечера.
Сколько их! куда их гонят?
Что так выспренне долдонят?
Всуе дергают Творца,
Ламца-дрица-ица-ца!
Он – на донышке Вселенной,
Старичок обыкновенный, –
Редьку с маслом кушает,
Никого не слушает.
***
Я с поезда сошел. Домишки – в ряд.
И «Доппелькорн» мне тяжелил карманы.
Европа спит. Не спят лишь оттоманы,
Огни их забегаловок горят.
Обретши новой бодрости заряд,
Под памятником принял два стакана.
И шевельнулась тень от истукана,
И стражи городской прошел отряд.
О, если б мог какой-нибудь снаряд
Сюда влететь!.. Осталось полстакана…
Бреду… Вступают трубы, барабаны,
И ангелы под кепочкой парят!
***
Для того чтоб не прослыть невеждой,
Напрягаясь из последних сил,
Языки всю жизнь учил прилежно, –
Но чужую речь не выносил.
А теперь стою под ней, оплёван,
Как под шубой слипшейся лузги.
И, быть может, это даже клёво,
Что и в метре не видать ни зги…
***
Роняет лес… Меня роняет.
Бумажной фабрикой воняет,
Над целлюлозой вьётся пар.
Кромешной осени угар.
Я шел, продавливая почву.
И убедился я воочью:
Узкоколейка и забор,
И листьев старческая кожа,
И дни октябрьские итожа,
Роняет лес багряный свой убор.
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Без особых затей
Изливается свет –
Выше всех новостей,
Каждодневных примет.
Не пылит звёздный шлях,
Чутко воздух дрожит.
И под ним в штабелях
Наше время лежит.
Но душа по-прежнему блуждает
В городе единственном-одном,
И себя портвейном услаждает
Во дворе четвёртом проходном.
ЛЕНИНГРАДУ
Как время ни мычит, ни телится
В стране напрасного труда,
Как воздух пополам не делится,
Так я повязан навсегда
Железными слепыми узами
С тобой, с ночами без огня.
Твоя мучительная музыка,
Полупокойник, – для меня!
***
Тихо скользит по стеклу водомерка,
Гаснут под ней облака.
Что различу я в воде этой мелкой? –
Лишь зазнобило слегка.
Полузабыты места дорогие,
Рябь на воде – словно дрожь.
Если увел Ты в пространства другие,
Что же обратно зовешь?
***
«…Тыщу талантов пожертвовал на осушенье Помптинских болот,
И приказал отвести близлежащие реки…»
Что там, историк, за век до н.э., что за год?
Где эти в пыль обращенные римляне-греки?
Да и плевать на них! Сам-то в какой непосильной борьбе
Так изнемог?
Где мой город и промельк тот летний?! –
Через Фонтанку, по Зодчего Росси, спешу я к тебе –
Юный, красивый, семнадцатилетний…
***
Что там было? – только вот:
Будни, будни, выходные,
Институт – КБ – завод,
Бары, якобы пивные.
Иногда – пыланье щёк…
Где ты, маленькая Таньша?
Девяностые ещё
Как-то помнятся, а раньше?
Почему же почему,
Почему такое дело?
Меркнет день. Потом пойму,
Что мне время прохрипело…
ЭПИЛЕПТИК
Лезет в голову всякий сурьёз – о невнесённой лепте,
О бытии без цели и упорства...
А вспомнишь вдруг, как бился эпилептик
На вокзальной площади Зеленогорска.
Как его выгибало, дрючило, колотило!
Пузыри, пена, об асфальт куда как крепко.
А потом, глядь, отпустило, –
Сел на лавочку, утёрся засаленной кепкой.
И банальное приходит: не так ли и ты? –
Душит, душит, кровь стучит, вибрируют перепонки,
Еще малость – и кайки, кранты!
А глянешь на небо, сядешь в сторонке...
ПАМЯТИ МОЕГО СОСЕДА МИХАИЛА
Как сидел у подъезда Михаил? –
Днями сидел, никуда не уходил.
Похмельный сын страны огромной –
Иногда скромно просил на пиво, иногда нескромно.
Водку закусывал крупной солью –
Иногда с любовью, чаще с болью.
Вид имел ледащий, малокровный.
Иногда ровно сидел, иногда неровно.
Супругу величал «моя пантера».
Утверждал, что свою знает меру.
Вот, бают, помер Михаил.
А еще один хмырь по ящику говорил,
Что быть алкашом нынче не модно.
Прощевай, тёзка! Место твое свободно.
РЮМОЧНАЯ
Как бы ни был день твой безобразен,
Загляни!.. Сто грамм, потом ещё…
А потом, допустим, «Стенька Разин»
С золочёным икряным лещом.
И дневная отойдет запарка.
Лучше ничего не будет, нет,
Чем, откинувшись на лавке парка,
Замедлять движение планет.
***
Какие сны одолевают! –
Над явью заодно вольны...
Вот в лес вхожу – и попадаю
В разгар Пунической войны.
Там в шлемах, слизнями потёртых,
Опята прут из-под корней,
Их жёлто-серые когорты
Штурмуют Карфагены пней.
Мёртв Ганнибал. И ветер тронул
Вершины буковых завес.
И снится дряхлому Катону
Наш варварский осенний лес.
***
Живешь как в дурном анекдоте,
А время уходит в песок.
Приставлен к оседлой работе
За серого хлеба кусок.
А где-то там небо играет,
Гуляет весёлый маньяк.
Кофейник у нас остывает,
И в рюмочке киснет коньяк…
***
Соответствовать веку стараюсь,
чтоб не пережигать провода.
Меж двумя городами мотаюсь
туда-сюда.
Не люблю эти плоские горы,
эту резкую речь не люблю.
Но вполне обхожусь без опоры,
и терплю.
И не лебеди Летнего сада,
и не в Павловске листопад,
а другое: грозы канонада,
поцелуй невпопад...
***
И нет ни воли, ни покоя,
Ни мимолётного лица…
Скажи, но что там золотое
Мерещится мне без конца? –
Играет, бьет последним блеском,
Скрывается среди дерев,
Стремится к дальним перелескам,
И пропадает, умерев…
***
Приснился какой-то посёлок
Окраиною у леска.
Там осень не ждет новосёлов,
И через канаву доска.
Фигуры грибов незнакомых
В древесной трухе у крыльца.
Покрашено синим полдома,
И сын не похож на отца…
***
Сунешь нос в свой город,
и последней точкой –
сунет он под рёбра
лиговской заточкой
из пятидесятых…
И уйдешь едва ли
от ночей лохматых
через сад Сан-Галли.
***
Пиши: родился в прошлом веке,
В том самом городе. И жил,
Где Невский зимами пуржил,
Где стыли римляне и греки.
Но, заявившись с половины
Столетья, срок мотал, как зек.
И видится ему недлинным
Текущий, двадцать первый век.
ПИВНОЙ ЛАРЁК
В кармане перемолотые чипсы,
А в голове похмельные мечты.
И очередь, и блеск железной фиксы,
И с лёгким матерком: «Последний – ты!»
Тот мир, тяжеловесный, словно глыба,
Но, как ларёк, пошедший на дрова...
Не виноват никто. И всем спасибо
За «жигули», за тёплые слова.
СТРАСБУРГ. АУСТЕРЛИЦКАЯ ПЛОЩАДЬ
Нет, меня не душит жаба,
Не жалею ни о ком.
Привязались два араба
Цвета кофе с молоком.
Не нужны мне ваши джинсы,
Ваши шапки со звездой.
Я хочу, чтоб вы накрылись
Тою самою звездой.
И арабы отвечали,
Изменивши враз лицо:
«Не серчай, большой начальник!
Мы китайцы! Холосо!»
***
Как Царь Лесной, угрюмы ели,
пустое солнце лезет в щели,
и трубочник торчит – не гриб,
и мозги außer Betrieb
и набекрень.
Трухлявый пень
косит под кресла, и по-барски
сидишь на пне в лесу баварском,
и зришь кукука на суку,
и ловишь, мать его, «ку-ку»...
БОЛЬНИЦА
Осознав, наконец, что Он создал
Столь короткой дистанцию – «жить»,
Истощённый болезненный воздух
По утрам напряженно ловить.
Прозревать: нам всучили не нашу
Жизнь... А что от чужой ожидать?
И больничную пресную кашу,
Не размазывая, доедать.
ОТТО ДИКС
Валерию Попову
Я в эту ночь проникну без отмычек,
И по Берлину двинусь, одинок.
Продаст слепой калека серных спичек –
Он жизнелюб, хотя без пары ног.
Средь четырёх бордельных проституток
За стол усядусь, «бабки» сжав в горсти.
А впереди такое время суток
Нас поджидает – Господи прости!..
ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕЧОРАХ
Стоит последний месяц лета,
Гуляет ветер холостой.
И полыхает сгустком света
Закатный купол золотой.
К вечерне поспешает схимник,
Бормочет про своё ручей.
И дядя Боря, местный химик,
Лежит – уже совсем ничей.
***
А.Гельгиссеру
Забыть о ленинградской пьяни,
Которая «поэты тож»,
Снимать квартирку в Перпиньяне…
А впрочем, душу не тревожь, –
Нам никогда не жить у моря,
Наш век до тошноты другой.
И не пытайся априори!
(И рыбный рынок – дорогой).
В ЛЕСУ
Сыну
Глядит, ощерясь, тьма тугая,
А по верхам гуляет шквал.
Но Царь Лесной зазря пугает –
Я в жизни не таких видал –
В той жизни, встречно-поперечной,
Убогой, бывшей не по мне…
А два еловых человечка,
Сынок, – на нашей стороне!
***
Что мною движет? –
ничто не движет…
Февраль снежки на прутик нижет,
и коль сегодня выходной,
то надо выпить по одной.
А где-то глинистое море
утёсы харит, дрючит, порет,
и вот подмытый великан
уже насажен на кукан.
А в море рыба-зеленуха,
тридцатилетняя старуха,
лежит на каменистом дне
и вспоминает обо мне.
Да, мы встречались… Город Сочи,
где нынче всяк на игры дрочит,
давал сациви и приют.
Теперь там сваи в землю бьют,
и Путин катится на лыжах
в кольце шутов, седых и рыжих.
***
Коварны мартовские иды…
Бронежилет или хитон –
Равно до проходной Аида
На «скорой» будешь довезён.
Белеет кипариса крона
И, как маразм, крепчает явь.
Пустой? – тогда не жди Харона,
А лучше дуй, касатик, вплавь.
