№4/1, апрель, 20109 - 9 апреля 1939 года родился Андрей Кучаев, русский писатель
Андрей Кучаев
Вести из веселого городка Рассказ-загадка
Что только про них не рассказывают! Про жителей этого местечка!
Вот я и решил вмешаться. Остановить лавину слухов и открыть людям глаза. А то будут думать бог весть что про это место.
Например, говорят, что люди в том городке некрасивые. Вроде у них какие-то сплюснутые головы, уши торчком, вместо носов – неизвестно что, а щеки похожи на такое, что и повторять совестно. Вот уж ерунда так ерунда!
Люди там по-своему красивые. Да, признаю, что благодаря древнему обычаю рожать в поле, среди молотилок, или у прокатного стана, или возле прессов и паровых молотов, порой у младенцев случаются своеобразные аномалии. Нередки случаи родов на большой глубине или в космосе, в состоянии невесомости, так что от новорожденных остается один профиль. Однако нельзя не признать, что сплюснутая голова придает местному населению какой-то просто медальный вид. Потому там много мемориальных досок и бюстов в профиль.
На каждом шагу там доски и бюсты в профиль. И это вполне оправданно! Там столько замечательных, попросту, великих людей, что непрерывно приходится вешать доски, ставить бюсты и чеканить медали. Воздвигать растральные колонны и возносить столпы над площадями. Никто там не умирает окончательно, как в других местах, все живут в памяти народной благодаря этим замечательным памятникам.
Что касается ушей, то они вовсе не торчат, как утверждают злые языки! Начать с того, что у тамошних горожан вообще нет ушей! Потому что их отрубают вскоре после рождения. И теперь некоторые младенцы родятся совсем без ушей благодаря привитой наследственности. Тому есть весьма разумное объяснение, если кого-то шокируют такие обычаи и взгляды.
Дело в том, что уши им совершенно без надобности. Тамошний народ, если нужно чем-то похлопать, хлопает глазами. Так что глаза им совершенно заменили уши. Обилие зрительной или, как ее называют там издавна, «наглядной» агитации, или еще по-другому – рекламы, делает глаза главным органом, а, скажем, рот практически отмирает вслед за ушами.
Надо заметить, что упрек, который иногда приходится слышать, что, дескать, население там ходит, спит и бодрствует с открытым ртом, справедлив лишь отчасти.
Рты у народа открыты на всякий случай, потому что всюду там на рекламе изображен символ тамошнего благополучия – каравай. И хотя этот каравай заграничный, привозной, он так велик, что рот сам открывается. Но, так как, (я уже упоминал об этом), рот для дальнейшего населению совсем не нужен, власти придумали остроумный способ борьбы с этим неэстетичным пережитком: они, власти, затыкают рты населению за чисто символическую плату, возвращая гражданам почти бесплатно пристойный вид. Для затыкания используются только стерильные средства: импортные кляпы-томпоны, резиновые вкладыши, которые можно при желании даже жевать. Последнее обстоятельство особенно ценно, потому что жевательный инстинкт вполне заменяет процесс еды процессом жевания, и необходимость в еде отпадает.
Теперь о носах. Носы там у населения, действительно, своеобразны. Но похожи они не на «бог знает что», а на обычные дверные ручки, при чем во многие носы продеты для удобства кольца. Это очень помогает властям управлять населением, да и не только властям! За такие носы все, кому не лень, могут водить население в нужных населению направлениях, так что населению остается только доверять тем, кому остается только управлять! Демократия, основанная на доверии, может спокойно забрать у населения все обременительные функции, оставив население с таким носом!
Щеки же, не побоимся этого слова и этой буквы, похожи на это самое место, которое иногда называют мягким, – короче, ясно на что. Но люди там необидчивы. Наоборот – они дружески шлепают друг-дружку и не обижаются. А сам процесс шлепания облегчает самоиденфикацию граждан плюс все другие «ин-де-фекации».
Много хулы возводится досужими умниками по поводу якобы недобросовестности тамошних властей. Вот уж где вранье! Якобы там власти сами лопают с утра до вечера в три горла, а население ходит впроголодь. Вот уж чушь так чушь!
Власти там пекутся о населении до такой степени, что насильно пичкают его всем, чем ни попадя! Начать с тех же караваев, которые недвусмысленно призывают население к столу, и кончая самими столами, которые буквально ломятся там от правительственной снеди. Сломанные столы немедленно заменяются стульями, а сама снедь – произведениями живописи и скульптуры. Иногда столы превращают там даже в театральные подмостки, – чем власти там только не жертвуют во имя искусства!
Нигде столько внимания не уделяется искусству, как в том городке!
У людей кончаются со временем и столы и стулья, но телевизоры не кончаются никогда! А в них – чистое искусство не замирает ни на минуту. И, чтобы люди не путали искусство с жизнью, что легко сделать, когда искусство в таком избытке и дома и на работе, – на экранах специально показывают жизнь, резко отличную от местной, тропическую и субтропическую.
Улицы тоже превратились в одну большую сцену. А площади – в арену. Событий много, как в самом настоящем цирке – не веришь глазам! Кстати, глаза у населения там из небьющегося материала, потому что мостовые там из материала пуленепрбиваемого.
А что у властей там три горла,так это говорится иными от зависти. Не понимают, что это чистая необходимость для лиц, управляющих таким хозяйством! Как иначе докричишься до людей, у которых нет вовсе ушей!? Пока одним горлом народный трибун кричит, он другое прочищает, а в третье наливает воду, готовя его для речей. Так что толком поесть там им просто нечем!
Правители там ничего не едят вообще! Оттого они худые настолько, что их не видно за микрофоном. Оттого их и не слышно. Так что те, которые болтают об усилении власти и тоталитаризме – врут.
Власти там, можно сказать, никакой нет. А которая есть, так та такая слабая от недоедания, что приходится её иной раз подкармливать грудью. Имеется ввиду символическая грудь родной земли. При чем из груди этой вместо молока брызжет одна нефть, так что витаминов власти недополучают хронически!
И все вранье, что землю там распродали. Во-первых ее там никто не берет. Потому что там есть народное хобби: отнять то, чего у тебя самого нет. Потому никто не хочет владеть землей.
К тому же земли там, можно сказать, нет! Ее когда-то от души отдали крестьянам, а те взяли и куда-то дели. Это вопрос интимный: кого ни спросишь, никто не признается, чья земля, на которой он живет. Все только краснеют при этом вопросе. Там вместо земли – просторы! Как правило, необъятные. Правители извелись из-за этих просторов. Надо же их как-то объять, ведь это прямая обязанность властей. А как «объять необъятное»!? Стоит посмотреть на их несчастные лица!
Иной злопыхатель говорит, что у них такие лица, что даже не лезут в телевизор. Неправда из неправд! Те, у кого лица расплылись, просто опухли от слез, переживая, что народ так мало кушает продуктов.
А тех, кстати, кто не лезет в телевизор, заменяют другими, которые лезут. Незаменимых же показывают частями: сегодня верхняя, завтра нижняя, вид спереди, а послезавтра нижняя, но уже вид сзади. Это соответственно до выборов и после.
Выборы же там превратились в праздник, а праздник там идет непрерывно!
Недавно даже была по телевидению всенародная дискуссия: что лучше: выборы или праздники? Народ выбрал выборы – веселее! И они всегда не за горами!
Михрютка
– Енто восьмое купе?
– Девятое.
– Ещё лучше. Заноси, Михрютка, баулы.
– Тут, вроде бы, у нас все. Все места заняты. Скажи им, Александра. Что же ты?
– Товарищи, здесь всё занято!
– Ничего, давай, Михрютка, авосечку! Да не побей пузырки.
– Александра, что же ты сидишь?
– Товарищи, тут купе укомплектовано. У вас какие места?
– У нас? Хорошие, нижние... Я у окошка, Михрютка – напротив. Чтоб чокаться сподручней. Давай, Михрютка, базируйся.
– Александра, ты слышишь?
– Безобразие! Где проводник?
– Напрасно тревожитесь, гражданочка, проводник в голову пошёл. Пристраивать к машинисту племянника. Достань, Михрютка, тараньки.
– Они не имеют права! Скажи им, Александра!
– Вы не имеете права!
– Михрютка, говорят, что у нас правов нет. Что делать будем? Молчит Михрютка. А молчание чего знак? Ну, то-то. Откубривай, Михрютка.
– Нет, это просто все границы переходит!
– Тебе наливать, профессор? Не? А тебе, рыжая? Тоже нет? А этот, на полке, уже укушался, мир праху? Или так отдыхает? По болезни?
– Это дяденька больной сел.
– Ого! Клоп, а с понятием! Только я тебе всё одно не налью – подрасти прежде. Ну, Михрютка, поехали!
– Александра, сделай же что-нибудь?
– Гляди-кось, Михрютка, и вправду поехали! Давайте, граждане, знакомиться, что ли. Фёдор Михалыч я. А это Михрютка. Михрютка, дай профессору пять, да вторую почнём. Ну, чтоб наши дети не боялись паровозов. Фу. Вторая крылом махнула – третью позвала. Михрютка, откубривай. Да разбрызни по стаканам. Рыженькой плескани, а то она перегревается вроде. Куда путь держите, гражданочка? Ентот ваш муж или посторонний какой мужик? Тогда пусть по колидору сходит, проветрится, а то у меня табак шибко ядовитый.
– Александра, ты слышишь?
– Это мой муж, товарищ... грубиян.
– Тогда пущай себе в ногах посидит, подремлет. Михрютка, дай пацану конфетку. А ты, малец, поди, погуляй помалу, чего тебе около нетрезвых отираться. До чего хорошие пассажиры попались в ентот раз, ужасть! И профессор такой воспитанный. Михрютка, подсади рыженькую на слободную полку, женщине покой в дороге нужон. Да газетку заверни, пусть закусь до завтраку обождёт. Эй, проводница! В Харькове толкани, пивца подкупить. Михрютка, храпеть буду – дунь мне в фотографию, чтоб граждан не беспокоить. Хррр...
– Ну что же ты молчала, Александра? Как мы теперь поедем? Это же безбилетники! Наглецы!
– Пусть. Пусть едут.
– Что?
– Ничего. Хочу, чтобы ты, растяпа, хоть разочек посмотрел, как надо устраиваться в этой жизни!
