Всё, всё просрал брадатый Маркс.
Всё, всё, что он наплёл – химера.
И опостылел красный Марс.
Всех манит пылкая Венера...
Но нам опять не повезло:
кровавый призрак коммунизма
увял, но бродит призрак-зло
ГЛОБА... – Ах, нет! – ГОЛУБОЛИЗМА!
Верлен, Уайльд и Жан Маре,
Уитмен, Элтон Джон, Нуреев,
Виктюк, Версаче и Моисеев...
Голубовато на дворе...
2. ПРИЗРАК ГОЛУБОЛИЗМА
Опять конфликт, опять со всеми.
Опять конфликт с самим собой.
И даже с Богом... Лысо темя,
и денег нет – само собой.
А тут весёлый бродит немец.
Сопит, голубоглаз, пузат.
Наверно гомик – он всё время
свой оттопыривает зад.
Я наблюдаю, зол, недужен,
как ходит этот педераст.
Зачем смотрю я? Он мне нужен?
А, если нужен, разве даст?
Ах, полоумная Европа,
я знаю, как никто другой,
что здесь напрасно ищут жопу,
как будто в жопах есть покой!
Читатель милый, что я – рыжий,
как Бродский? Или голубой?
Я – на Галактику обижен...
И денег нет, само-собой.
3. УЛИЧНАЯ КАРТИНКА
Кобель пытался трахнуть кобеля –
и на того проворно взгромоздился,
уд красненький, елозя и скуля,
вогнать ну хоть куда-нибудь стремился.
И на орбите дрогнула Земля.
А я смотрел на этих кобелей
и думал: – Свет передовых идей,
увы, дошёл не только до людей,
хоть псы не часто смотрят телевизор,
где лесбиянки, пидоры, Левински...
И скалится уныло Асмодей.
Пусть на земле этой милой
жёсткий царует закон.
Равен я этому миру,
только добрее, чем он.
Жизни скользит паутинка,
бьётся, дрожит на ветру.
Вечной Вселенной былинка,
я никогда не умру.
В светлой слезе на реснице
солнце затеет игру…
Жизнь будет длиться и длиться –
я никогда не умру,
я никогда... я...
FUTURUM
Будешь, будешь у дома сидеть
в суспензории грязном и волглом
и на женщин упорно смотреть
в ожиданье напрасном и долгом.
Будешь слушать настойчивый вздор
от соседа по лавочке драной,
и крушиной крушить свой запор,
и с трудом подниматься из ванной.
Будешь, будешь газетой шуршать,
обсуждая судьбу перестройки,
и больничный режим нарушать
со старушкой болтливой и бойкой.
Будешь нудно кряхтеть и бубнить,
мелким шагом кружить возле дома.
И натужно пузырь порожнить,
проклиная свою аденому…
Вдруг заметишь притихшую смерть,
этот мир понимая не очень…
Будешь, будешь у дома сидеть…
Да уже и сидишь, между прочим.
* * *
Смолкайте, пустые желанья!
Уйдите, пожалуйста, прочь!
Я отдан был вам на закланье,
но больше мне с вами невмочь.
Отблядствовал, отсуетился,
Словес наболтал на века...
И всё ж не сломался, не спился
и даже не умер пока.
Так полнитесь вечностью строчки!
Кричи суть, что зрела во мне:
о маме, о сыне, о дочке,
о Боге, любви и войне...
Я вновь отрицаю бессилье.
И вижу: в глухом полусне
вздымается сфинксом Россия
вдали, предо мной и во мне.
СТРАНА ЛЮБВИ
Не слушайте! – всё болтовня.
Она жива – страна любви.
В не раз сожжённых деревнях
всё те же спасы на крови.
И я хочу ещё взойти
на белые её вершины,
и там открыться до кости,
до самой тайной сердцевины.
И оступиться, и упасть...
Повиснуть на краю ущелья.
Чтоб вновь дошла немая власть
её безумного ученья.
БУДЕМ БЫТЬ
Ах, тяжела житейская наука!
Простого нет – есть сложное одно.
Но если в счастье новая проруха –
мы ляжем спать или пойдём в кино...
Нет! Мы не склонны извлекать уроки.
Мы склонны думать, что дела не плохи.
И потому надменны и слепы.
Велики мы тогда, когда убоги...
Нам жизнь ещё порасшибает лбы.
И что заслуги прежние и званья?
Опять непониманье иль обман!
(уверить смею случай не последний!..)
Ну, что ж, пока присядем на диван
иль к косяку привалимся в передней.
Пластинку заведём. И всё заметней
проступит грусть над пеленою страха.
Что ж, погрустим – нам некого винить.
Допустим к сердцу вечный голос Баха.
И будем быть…
КРАСОТА
В этой женщине избыток красоты.
Как увижу – совершить мечтаю кражу.
Вот несёт по пляжу алые цветы…
Впрочем, нет – она себя несёт по пляжу.
От неё торчу, балдею каждый миг,
хоть смутна она, капризна и порочна…
Я не знаю, красота ль спасает мир?
Но меня она погубит – это точно.
ПОПЫТКА РОМАНСА
Живу обычно и необычайно…
И, блажь свою не в силах укротить,
я всё надеюсь встретить Вас случайно
и, не спеша, до дома проводить.
Во что я верю? Что я жду отныне?
Душа моя летает и поёт...
Вы мне своё прошелестите имя
и, улыбнувшись, спросите моё.
Я назовусь Вадимом. Вы – не знаю.
Любовь начнётся... Радость не унять...
Но выйдет так, что я Вас потеряю.
Я не сумею Вас не потерять.
Блеснёт слеза в безмолвной укоризне.
И высохнет, подобно миражу.
И снова врозь пойдём по этой жизни,
которой я не очень дорожу.
Не удивлюсь ни боли, ни разрыву –
ведь счастья нам никто не обещал.
Какая блажь – под старость стать счастливым,
когда всю жизнь терзался и страдал!
* * *
Кольнёт неожиданно сердце –
и вспомнишь, что ты уж не молод.
И больше не веришь, что солнце
растопит слежавшийся холод.
Вновь сдавит понурое сердце...
Отпустит. – Ты вновь не убит.
Но не о любви, а о сексе
стенает душа и болит...
* * *
Свои стихи, свои пророчества
несу в сортир...
Я долго полагал, что творчество
очистит мир.
Но не было в той мысли истины...
Разлад, распад...
Нет! Строфы мира не очистили ?
пусть чистят зад.
УРОВЕНЬ ПРИТЯЗАНИЙ
Дух мой ни на что не притязает.
Это длится много дней и лет.
Притязаний уровень сползает,
как вся жизнь – в вокзальный туалет.
Потому-то гордости не видно.
В каждом доме – бед иконостас.
Притязаний уровень – постыдный,
он у трупа больше, чем у нас.
Мертвецу – и пресса, и кладбuще,
ордена, народная любовь.
Ну, а ты гуляй, паршивый нищий,
радуйся, что не остыла кровь.
* * *
Трещина мира
проходит через задницу поэта.
* * *
Так это я наивно полагал,
что правильно торю свою дорогу?
И мчал вперёд, ловчил и вечно лгал
себе, друзьям, и Родине, и Богу.
И день настал… Легла на сердце мгла.
И кто-то внятно прошептал на ушко,
что жизнь моя не правильно прошла,
что я и есть – тот, с кем бороться нужно.
Давно подозреваю сам себя.
Что жил не так, не ту учил науку.
И что корысть вела, а не судьба,
и всё проспал, протрусил и профукал.
Лишь делал вид, что правду всем рубил,
а сам – в пирог надкушенный вцепился.
И лишь жене и матери грубил,
а вот к начальству нежно относился.
И сам себя незримо загубил.
Гордиться, презирать и мстить не вправе.
И женщине, которую любил,
лишь беды да печали предоставил.
2003
* * *
Нам сатана милей, чем ты, всеблагий Боже!
Умрём без доброты, но хамство ближе нам...
И тьмы высоких истин нам дороже
нас вечно унижающий обман.
* * *
Мы забрались в такие глуби,
что стало тяжело дышать.
Мы так давно друг друга любим,
что начинаем уставать.
И что-то там, в душе, сточилось,
прогнулось, перенапряглось.
И пониманье истончилось.
Любви проскальзывает ось.
Молчим, киваем и шуткуем.
Уныло смотрим, мудро врём...
Мы лжём!! А, значит, существуем.
А будем лживы – не помрём.
И не страшны уже утраты...
И начинаем понимать,
что всё! – любить уж поздновато...
Но что не поздно умирать.
* * *
Не борись, не отталкивай ласки.
Ни меня, ни себя не кори.
Не смотри ты с такою опаской
и с тоскою такой не смотри.
Ведь и сам я в себе не уверен:
плоть познаю – души не коснусь...
Ведь и сам я – нет счёта потерям –
полюбить тебя тоже боюсь.
Ты устала, ты жаждешь покоя,
ты желаешь былое забыть.
Всё равно – с красотою такою
ты не сможешь счастливою быть.
* * *
Вот тела твоего блесна
в последний раз блеснула ночью.
Теперь мне суждено познать
страшнейшее из одиночеств.
Теперь дорогами пойду
искривленными и порожними,
пойду вышагивать в поту,
из будущего делать прошлое...
И рухну... Руки протяну.
И прокляну дороги длинные,
прокрикивая тишину
твоим полуушедшим именем.
* * *
Две разных жизни прерывались,
старались о себе забыть
и в чистой радости сливались,
чтоб жизнь и радость породить.
И небу виделись сквозь листья
в невинном, чистом торжестве
два тёплых тела золотистых,
простёртых вольно на траве.
* * *
Где же ты? Что с тобою сталось?
Где ты, моё родное существо?
От той любви ребёнка не осталось,
а значит, не осталось ничего.
Нет, всё же есть, есть призрачная малость –
печали дым сквозит в моей судьбе.
Но жаль, у нас ребёнка не осталось.
Мне – жаль, не знаю, как тебе.
Да письма, письма... Ты хранить старалась.
Твои целы. Мне больно их иметь.
Но жаль, у нас ребёнка не осталось.
Я б так хотел в глаза его смотреть.
* * *
Всё незримой исполнено нормы,
и закон простирает права.
Замечаю неправильность формы:
облака, горный кряж, дерева...
Воля есть, что сгибает пространство,
мир кругом своевольно кроя.
Нет симметрии, нет постоянства...
И любовь так, и жизнь так моя.
* * *
Я памятник себе… А. Пушкин
Посмертно я стану известным поэтом.
Мои творения будут изучать в школах.
А иностранные бакалавры
в иностранных университетах
будут писать обо мне диссертации…
Пузатые, лысые ковдологи и ковдоведы
попытаются разобрать мои муторные черновики,
которые я сам с трудом разбираю.
Будут выяснять, кого я любил, кого презирал
и сколько во мне еврейской крови…
В конце концов, моим именем назовут водку,
что много почётней,
чем получить Буккера.
Тем более что слово ВОДКА
получается простой перестановкой букв
слова КОВДА!
Так что, привет тебе,
мой будущий читатель и почитатель!
Пей «Ковду», спасай Россию.
И желаю тебе удачи – в изучении меня!
