А это небо из окна
при облачке белесоватом
нежно, как детская слюна
на грифеле для рисованья...
Мы жжем бумаги, - и, разорван,
мой черный письменный листок
на фоне ласковой лазури
парит безмолвный как восторг!
И ветра нет ни дуновенья,
и все - сметана и полет,
и блещет сытное мгновенье,
и день как смазанный плывет!
II
Скажи, что тебе за польза
темнить страстью или лестью? -
Смотри, сброшу эти кольца,
стряхну праздничные ленты!
Пойдет постная седмица -
и синь масленого марта
песком облачным и мертвым,
земной сажею затмится.
Смотри, скину эту кожу,
сойдет время карнавала! -
Таких яхонтовых скважин,
таких сладких карамелей, -
нигде...
Стоит торопиться,
моя прихоть и проступок,
каприз, присказка, расписка,
контракт с миром, и рисунок
перстом праздным, но искусным
на всех стеклах запотевших:
грядет страх великопостный -
успей душу распотешить!
А там, - если не покинешь, -
а там - если не наскучишь, -
ищи масленичный Китеж
в морях, коими ты скачешь,
как по твердому, как - мячик,
совсем ловок и несложен...
Кричи - только не расслышу.
Ищи городом размякшим!
- Моей речи неразумной
внемли, отрок недостойный,
пока страсти не остыли,
пока твердь еще лазурна, -
прошу склонности и взгляда,
прошу милостыни жгучей,
как жизнь - воздуха и глянца
у врат смерти неминучей!
III
Как липнущий под ветром плащ.
Как память жизни позабытой.
Моя оскаленная блажь,
Моя зловещая забота!
Без имени она жива,
без дел, - душа у ней в полоне
со всех сторон подожжена
и толстым пламенем пылает.
Спеши спастись, зови гостей,
работай рук не покладая,
жги рукописи, жги ладони -
ей не отстать и не остыть.
И снег разубранный лоснится
в лучах языческого дня.
О, вспыхнувшая беготня
и смертной жадности близница,
ты - масленица тайных сил,
бесплотный дух тревоги плотской,
на безупречных небесах
дракон причудливый и плоский, -
и вещи лгут про свой размер,
когда, вися на тонкой нити,
куском картонки вырезной
он обращается в зените -
и как чудовище дрожит,
и с небе сыплется известка...
- я знаю: ты зовешься жизнь
и понаслышке нам известна, -
но я не раздаю имян,
лишь, отклик твой ловя волшебный,
ищу: ненужных совершений -
и неподвижных перемен!
1982
* * *
Все толпилось, выживало,
Все здоровалось, любя.
Никогда я не живала
Так далеко от Тебя!
Где я? с кем? Пейзаж невнятен.
Распадаются клише.
Знать, немало белых пятен
В мне доверенной душе.
Под какие небосклоны
Без путей приводит Бог?
Тьмы земель неосоленных
Мир доселе уберег.
Так, поднявшись над ложбиной,
Видишь тучу грозову...
Назову ее чужбиной -
Слишком д о м о м назову.
В зорком дне иного света
Будь, душа моя, зорка!
В старых книгах - нет совета,
В новых - нету языка.
Примиряться - не умею:
Меч словесный обнажу...
К бою же! - на Идумею
Я сапог мой наложу.
1984
* * *
Выстраивая арматуру
И горы навалив цемента,
всходили мы на верхотуру
и чувствовали пульс момента.
И высоту его, и пафос!
План, с ученическим упорством,
Мы изучали. Остров Патмос -
А что касается работы,
то были мы точны и строги,
и мы рассчитывали сроки
и, как могли, блюли субботы.
Но эта дрожь в руках, и ветер,
и непроверенные слухи -
мы были лишь за них в ответе,
а план нам просто дали в руки;
Руина высится до неба,
и перекрытия провисли,
и никому из нас ни дела
до них, и никому ни мысли, -
а слухи, что ушей коснулись,
да зябкий ветер по рубахам
землетрясеньем обернулись,
Чернобылем и Карабахом.
дек. 88
МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС
Тучи Вавилона к нам идут,
Войско фараона уже в пути.
Не сдается только один редут,
А солдат в нем – не более десяти.
Помутилося море уже совсем.
Золотая рыбка нейдет на зов,
И столпы вселенной,
счетом семижды семь,
Поползли тихонечко из пазов.
–Эй, братва. нас предали! –
с борта кричит матрос,
А братва и в ус не дует –
ей по фонарю,
Что мертвец у руля,
что оборвался трос,
Что не вытравить якорь…
Так встань, и молись царю,
Если веришь в царя,
а в Бога «еще не так»…
Если же веришь в Бога, – то лучше молись Ему.
Все равно у царя твоей жизни цена пятак,
Да и тот тебе придется выплачивать самому.
Колесницы мчатся по небесам,
Ими правят убитые.
Мгла у них на уме.
Что у туч
электронной строкой
бежит по кайме?
«Мене», «текел», «фарес» и, кажется, «у-пар-сам»...
Или «у-пар-син»…
Нет, это закат, это – липкий скотч
На губах у туч,
окунутых в вермут (который в рот не попал…)
Вот падет последний редут –
въедет в город Ашшурбанипал,
