№4/2, апрель, 2009 - «К 200-летию ко дню рождения Николая Васильевича Гоголя»
По следу гоголевского глагола в Европе Галина Хотинская
О переводах русского классика в Германии
и суждениях Зигфрида Ленца о книге Абрама Терца «В тени Гоголя»
Во всем мире 2009 год Юнеско неслучайно объявил годом Н. В. Гоголя, поскольку в бессмертном слове отечественного классика заключается все богатство, сила и гибкость русского языка. Гоголь не просто раздвинул границы великого славянского языка, но и показал все пространство его безграничных возможностей. Речь Гоголя, покорная и послушная мысли, ощутимо отражает неповторимую духовность, самобытность, национальные особенности русского характера, его тайну, его беспредельность и недоступную простоту, искрящуюся шалость, потрясающую страсть.
О том, как опасно шутить писателю со словом, о невозможности говорить о предметах святых и возвышенных гнилыми словами - «пусть уж лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах» - Гоголь чрезвычайно много размышлял в «Мертвых душах».
В бессмертной поэме он пишет о национальном характере народа, который носит в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров бога и своеобразно отличается своим собственным словом: «Сердцеведением и мудрым познанием жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».
Гоголь связывал эту особенность с несметным множеством племен, поколений, народов, толпящихся, пестреющих и мечущихся по лицу земли русской, которые поначалу «выболтали на чужеземных наречиях всю дрянь, какая ни пристала к нам вместе с чужеземным образованием, чтобы все те неясные звуки, неточные названия вещей, – дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, – не посмели бы помрачить младенческой ясности нашего языка и возвратились бы к нему, уже готовые мыслить и жить своим умом, а не чужеземным» (см. его: «В чем же существо русской поэзии и в чем её особеннности»).
Гоголь восхищался тем, как метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а все сам – самородок, живой и бойкий русский ум, что «не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уж потом, какой у тебя нос или губы – одной чертой обрисован ты с ног до головы!»
«Выражается сильно русский народ!», восклицает автор «Мертвых душ», «и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему и в род и в потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И уж как потом ни хитри и не облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничего не поможет: каркнет само за себя прозвище во все свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, все равно, что писанное, не вырубливается топором».
Произведения Н. В. Гоголя практически переведены на все языки мира. Это чрезвычайно кропотливый, адский, поистине Сизифов труд. Пьянительная музыкальная стилистика гоголевского языка, пропитанного украинской языковой стихией, трудно поддается переводу. Страстно любя Малороссию, Гоголь все-таки писал по-русски, а не по-малороссийски. Размышляя «О малороссийских песнях», об особой загадочной экзотичности украинского языка, в силу которого украинская народная словесность имели в русском обществе небывалый успех, Гоголь отмечал: «Только в последние годы, в эти времена стремления к самобытности и собственной народной поэзии, обратили на себя внимание малороссийские песни, бывшие до того скрытыми от образованного общества и державшиеся в одном народе. До того времени одна только очаровательная музыка их изредка заносилась в высший круг, слова же оставались без внимания и почти ни в ком не возбуждали любопытства». В украинской языковой стихии Гоголь увидел печать первоначального младенчества и высокой поэзии, которую виртуозно воплотил в своих творениях. Именно малороссийская языковая пикантность всегда представляла для переводчиков особую сложность.
Владимир Набоков отмечал три вида грехов, существующих в причудливом мире словесных превращений: «Первое и самое невинное зло – очевидные ошибки, допущенные по незнанию или непониманию. Это обычная человеческая слабость и вполне простительная. Следующий шаг в ад делает переводчик, сознательно пропускающий те слова и абзацы, в смысл которых он не потрудился вникнуть или же те, что, по его мнению, могут показаться непонятными или неприличными смутно воображаемому читателю. Он не брезгует самым поверхностным значением слова, которое к его услугам предоставляет словарь, или жертвует ученостью ради мнимой точности: он заранее готов знать меньше автора, считая при этом, что знает больше. Третье – и самое большое – зло в цепи грехопадений настигает переводчика, когда он принимается полировать и приглаживать шедевр, гнусно приукрашая его, подлаживая к вкусам и предрассудкам читателей. За это преступление надо подвергать жесточайшим пыткам, как в средние века за плагиат».
Имеется сотня диссертаций о переводе Гоголя на английский язык. По поводу качества переводов Гоголя на английский Набоков ядовито прошелся так: «Английский язык сух, бесцветен и невыносимо благопристоен. Только ирландцу впору браться за Гоголя». Эти переводы напомнили Набокову «разрезание на тысячу кусков, казнь, одно время распространенную в Китае». Набоков даже детально разобрал три ошибки английского перевода.
Что касается переводов на немецкий, то уже в 1848 году Гоголь лично вел переговоры с издателем А. Левальдом в Бадене о переводе на немецкий язык «Тараса Бульбы», который выйдет год спустя с предисловием издателя. Гоголь был страшно разочарован и качеством перевода и предисловием А. Левальда.
При жизни Гоголя перевод «Мертвых душ» был осуществлен П. Лёбенштейном. Качеством перевода писатель также остался весьма не доволен. Гоголь не хотел, чтобы плохой перевод искажал его виртуозный язык и его замысел.
Дальнейшие преводчики Гоголя пытались учесть пожелание мастера. Не знаю, насколько глубоко подвеглись гоголизации их переводы, но печать старания, безусловно, присутствовала. В 1914 году У. Штайндорф осущестил перевод юношеского произведения Гоголя «Hans Kuchelgarten. Idylle in Bildern» довольно близко к оригиналу(Mchn./Lpzg).
Следущим переводом был перевод О. Буека из Ляйпциге в 1914 году «Приключения Чичикова, или мертвые души». Недовольный качеством этого перевода С. фон Радецкий из Мюнхена в 1954 предлагает свою версию. В 1958 году перевод «Мертвых душ» делает Ф. Оттов из Гейдельберга. В 1958 году «Мертвые души» переводит А. Алиасберг из Кельна, 1982 и в 1987 году он улучшает перевод. В 1984 году «Мертвые души» вышли в переводе М. Пфайфера. 1988 год ознаменовался выходом известного перевода Вольфганга Казака с его послесловием и комментариями переводчика. Перевод Казака более близок к оригиналу, учитывет диалектальный и стилистический состав гоголевского языка. Это кропотливая и изнурительная работа на вираже вдохновенья.
В. Набоков выделял три типа переводчиков: ученый муж, жаждущий заразить весь мир своей любовью к забытому или неизвестному гению, добросовестный литературный поденщик и профессиональный писатель, отдыхающий в обществе иностранного собрата. Ученый муж, как и трудолюбивая дама, корпящая над одиннадцатым томом собрания сочинений, в переводе дадут точность и педантичность, но они лишены творческого дара, а ведь, ни знание, ни усердие не заменят воображения и стиля. Идеальный шедевр иностранной литературы должен переводить конгениальный автор: таланты должны быть одной природы, переводчик должен прекрасно знать оба народа, оба языка, все детали авторского стиля и метода, происхождение слов и словообразование, исторические аллюзии, «наряду с одаренностью и образованностью он должен обладать способностью к мимикрии, действовать так, словно он и есть истинный автор, воспроизводя его манеру речи и поведение, нравы и мышление с максимальным правдоподобием» (Набоков).
Немецкие переводчики Гоголя, как правило, педанты, добросовестные трудоголики. Уже в 1910 году переведен «Миргород» Гоголя О. Буеком, в 1952 году его переводит Ю. фон Гюнтер, в 1964 году Ю. Хан, в 1979 году – Г. Шварц, а в 1982 году «Миргород и рассказы» переводит Р. Касснер.
«Невский проспект» выходит в переводах Х. Гершмана (1903), О. Буека (1912), Ю. фон Гюнтера (1952), фон Радецки (1964) и Г. Шварц (1982).
«Нос» в Германии переводился 15 раз. Первый раз в 1883 году Лебенштейном, впоследствии Ю. фон Гюнтером, Ю. Ханом, фон Радецки, Г. Шварц и др. «Невский проспект» Х. Гершманом, О. Буеком, Ю. фон Гюнтером, Ю. Ханом, фон Радецки, Г.Шварц.
«Портрет» впервые переведен в 1851 году Х. Гершманом, потом О. Буеком, И.Кремером, Ю. фон Гюнтером, Ю. Ханом, Г. Шварц.
«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» впервые переведена в 1910 году О. Буеком, К. Нотцелем в 1958, Ю. Ханом в 1961 году и Г. Шварцем в 1982 году.
Известны и переводчики «Ревизора». Это А. фон Видерт (1854). О. Буек (1923). «Ревизора» переводили даже в годы националсоциализма. Имеется в виду перевод А. Шульца и К. Хольма в 1933 году. Затем были переводы Ю. фон Гюнтера (1952), Ф.Х.Шафготша (1961), Ю. Хольтхузена (1974), Ю. фон Гюнтера (1979) и Вольфганга Казака в 1985 и 1986 годах.
«Шинель» переводилась в 1851 году анонимным переводчиком и в 1909 году М.Шапиро и С. Буговым. В 1952 году «Шинель» переводил К. Хольм в 1958 году А.Лютер, в 1962 году – Ланге, а в 1966 году - З. фон Радецки и в 1982 году Р. Касснер. «Старосветских помещиков» переводили в 1883 году Ю. Майкснер, в 1910 году Х.Кёниг, Ю. Хан (1964), Ю. фон Радецки (1966), Г. Шварц (1982).
«Тараса Бульбу» кроме А. Левальда в 1844 году, переводили в 1910 году Е.Хмельницкий, в 1952 году Ю. фон Гюнтер, в 1966 году И. Кремер и Р. Касснер в 1982 году. Ставилась на сцене и немецкая опера «Тарас Бульба», написанная Е. Рихтером в 1935 году, которая пользовалась большим успехом у нацистов, вероятно, из-за антисемитских толкований. Постановка была осуществлена в Штетине.
«Вечера на хуторе близ Деканьки» пришли на немецкий книжный рынок в 1910 году в добротных переводах Л. Рубина. Потом за перевод «Вечеров» брались Ю. фон Гюнтер (1952), А. Алиасберг (1960), Ю. Хан (1961), М. Пфайфер (1968) и его же перевод 1982 года.
Зачастую переводчики поступают с гоголевским текстом, как с подстреленной птицей, надеясь, что она окажется райской, а на самом деле, прямо по Набокову, лежит упорхнувший из клетки попугай и, «трепыхаясь на земле, продолжает выкрикивать глупости». Переводчики, как правило, забывали, что несоответствие различных семантических рядов в разных языках предполагает важное правило, по которому три главных слова в строке образуют тесное семантическое единство, рождающее новый смысл, который ни одно из этих слов по отдельности или в другом сочетании не содержит. И обычная связь слов в предложении, и их точное положение по отношению друг к другу и в общем ритме строки делает возможным это таинственное образование смысла.
Возвращаясь к Гоголю, отметим педантичные и добросовестные переводы «Выбранных мест из переписок с друзьями» У. Штайндорфа в 1913-1914 годах, Х.Руофа в 1923 году, И. Лоренца в 1981 году.
«Записки сумасшедшего» переводил Х. Кениг и Н. Мелгунов в 1839 году, в 1846 году - Л. Виардот Ф. фон Боде. В 1883 год перевод «Записок» осуществляет Ю. Майкснер, в 1912 году – О. Буек в 1923 – А. Элиасберг, в 1947 году – Ланге и А. Шольц, 1952 году – Ю.фон Гюнтер, в 1955 году – Х. Ф. Шафготш, в 1956 – З. фон Радецки, в 1961 – Ю.Хан и в 1982 году Г. Шварц.
«Женитьба» переводилась Ц. Риттером и А. Виллардом в 1911 году, А. Шольцем – в 1947, Ю.фон Гюнтером в 1952, в 1963 году Г. Шварцем, в 1974 году Ю. Хольтхузеном и в 1985 году З. фон Радецки.
«Гоголевские письма» в Германии вначале появились в переводах с итальянского. С итальянского на немецкий их переводила Кристина Волтер, в частности, его письма к Белинскому, и только Альфред Курелла впервые перевел их с русского. Стихи Гоголя переводил Фридрих Фидлер. Другие письма переводил Йенс Герлах, Норберт Рандов и Мартин Романе (издательство Aufbauverlag Berlin und Weimar. 1977). Их переводы выполнены на высочайшем уровне.
Говоря о качестве переводов, отметим близость к текстам оригинала переводов Йозефа Хана и Михаэля Пфайфера. В них воссоздана атмосфера гоголевской стилистики, видно желание переводчиков представить богатую эстетику малороссийского языка. Переводчикам удается стилистически точно передать и простоватость крестьянского языка, и классовую стилевую социологическую дифференциацию речи героев Гоголя. Переводчики стремились донести до читателя подвижный и богатый состав Гоголевской стилистики.
Знаменитая переводчица Ф. М. Достоевского Светлана Гайер (она перевела также книгу Андрея Синявского «В тени Гоголя») занималась переводами фрагментов гоголевских произведений и сопроводила книгу Синявского уникальными примечаниями и комментариями. Именно эти комментарии позволяют приблизиться ближе к гоголескому оригиналу.
Для филологов открывается богатое исследовательское поле на ниве герменевтики. Сопоставляя разные переводы произведений Гоголя на немецкий язык, можно утверждать, что безупречное знание грамматических правил не гарантирует безупречности перевода. Но все переводчики способствовали тому, что «Ревизор» и «Мертвые души» триумфально зашагали по всему миру. Ведь уже в 1940 году в Италии в Триесте шла опера А. Цанеллы «Ревизор» на италянском языке. Даже турецкий театр АГ при немецкой школе Истамбула в 2006-2007 годах ставил на сцене «Ревизора». Кстати, на турецкий язык были переведены следующие произведения Н. В. Гоголя: «Записки сумасшедшего» переводил Мехмет Оецгюль (издательство «Кан», Истамбул), «Мертвые души» (переводчик Эланур Бахар (издательство «Изкеле», Истамбул), «Тарас Бульба» (переводчик Мехмет Оецгюль (издательство «Кан», Истамбул, 2007), «Невский проспект» (переводчик Мехмет Оецгюль (издательство «Кан», Истамбул, 2005). Пускай и дальше переводчики всего мира охотятся за гоголевским словом, пусть виртуозность гоголеского ритма смакует весь мир.
Обобщая, можно сказать, переводчики стремились донести до читателя подвижный и богатый состав гоголевской стилистики.
О Гоголе писали многие немецкие классики, в том числе Томас и Генрих Манны. Последний ощущал влияние гоголевской традиции в своем творчестве. Гюнтер Грасс признавался в своей любви к Гоголю и посвятил ему «Встречу в Тельгте».
О Николае Васильевиче Гоголе написал ряд статей и новелл почетный гражданин Шлезвиг-Гольштейна и города Гамбурга Зигфрид Ленц – большой почитатель и ценитель русской классики. У Зигфрида Ленца имеется рассказ «Почти как по Гоголю».
Пройдемся по следу его рецензии на книгу Абрама Терца «В тени Гоголя». С увлечением анализируя труд А.Синявского, изданный им под псевдонимом Абрам Терц, Ленц замечает, что в Германии Гоголя читают больше, чем А. Пушкина. Вероятно, это связано с качеством перевода произведений последнего. Кстати, недавно завершен и достойно оценен перевод «Евгения Онегина», выполненный профессором Кайлем.
Первая встреча Ленца с русской литературой и культурой и особенно Н. Гоголем состоялась в детстве, в родном Лике, в Восточной Пруссии. Его бабушка, добрая и сердечная женщина рассказывала о переходах донских казаков через Мазуры в 1915 году. Все его детские игры посвящались казакам, а героем перых драм был Тарас Бульба. Напомним, что среди современных западногерманских писателей Зигфрид Ленц один из самых читаемых и почитаемых. Общий тираж его книг в странах немецкого языка превышает 25 милллионов, его произведения иданы 20 томником. Мировую славу снискали его романы «Урок немецкого», «Живой пример», «Краеведческий музей», „Минута молчания». Почти все значительтные произведения Зигфрида Ленца экранизированы. О творчестве выдающегося писателя написано около 10 диссертаций, 35 монографий, тысячи литературоведческих и критических статей. Он – номинант 30 престижных литературных премий, член Пен-Центра Германии, десятка Международных Академий, почетный профессор и доктор 12 университетов мира. Его творчество очень любит русскоговорящий читатель. Многие романы Зигфрида Ленца, а также новеллы, драмы и радиопьесы переведены на русский язык.
С Гоголем Зигфрид Ленц познакомился в детстве. И, хотя воспитание тогда в школе осуществлялось в духе нацистской романтики и жестокости, тем не менее, учитель немецкого языка и литературы магистр Адольф Пауль во внеурочные часы читал с учениками Достоевского и Гоголя, во внеурочные часы вместе с этим учителем юный Ленц штудировал Лессинга, Томаса и Генриха Маннов, Генриха Гейне и Эриха Кестнера, Бальзака и Джека Лондона. Дома у магистра Адольфа Пауля за чаем он читал и детально разбирал «Мертвые души», «Ревизора», «Натана Мудрого», «Германию, зимнюю сказку», «Будденброков», «Верноподданного» и «Раскольникова» (под этим названием тогда был издан в Германии роман Достоевского «Преступление и наказание»). Не без влияния «Вечеров на хуторе близ Диканьки» написан и цикл рассказов Зигфрида Ленца: «Так хороша была Зуляйкен» (1953), принесших ему первый литературный успех в странах немецкого языка.
Персонажи Гоголя были очень хорошо известны в Германии, ведь русский классик – признанный мастер характерологической детали. И за это его ценил рядовой немецкий читатель.
Гоголю как никому удалось обнажить язвы общества с помощью смеха, это разоблачение происходит радостно и беззаботно. Даже там, где возникают впечатления неизбывной боли и горечи, несправедливости господствующего мироустройства, они притушаются примирением, а не готовностью к протесту. Даже изображенные им крепостные крестьяне, во всяком случае так у Зигфрида Ленца осталось в памяти, не особенно сильно страдают от дурного деспотизма своих господ, а там, где произвол переходит все границы, они мстят с помощью хитрости и врожденного чувства юмора.
Зигфрида Ленца всегда интересовали психологические особенности личности героев Гоголя. Ленц даже припомнил, что Гоголь очень страдал от зубной боли, от невыносимого воспаления десен, при этом он мог до слез смеяться, и, тем не менее, всегда избегал возбужденного тона. Безусловно, Гоголь – автор мягкой, нежной горечи.
Гоголь заставил смеяться Россию и сам смеялся вместе с ней. Он жил в отличие от А.Пушкина миролюбиво и избегал всяческих опасностей, но не подчинялся никаким коньюнктурным соображениям и давлениям.
Тот портрет Гоголя, который дал Синявский в своей книге, связан с идеей разгадки феноменов, определяющих судьбу писателя. Синявский пришел к выводу, что автор «Ревизора» существовал в промежуточном состоянии между жизнью и смертью, и был как бы своеобразным шутом Бога. В поисках гармонии и красоты, Гоголь смехом выводил мир из состояния спячки. Синявский изобразил Гоголя человеком бравады, не осознающим всей серьезности своего литературного положения, человеком бросившим вызов «всей России, чтобы та молилась за него, за этого высокомерного литератора, принимая его за чудодея и лицедея».
Зигфрид Ленц обращает внимание на роль писателя в современном мире. В этой роли, по Синявскому, Гоголь косит под помазаника, высшего миротворца, заламывающего руки в молитве и призывающего весь мир к покаянию. Безгранична тяга Гоголя к свету и светлому, убежденнность, что это стремление поможет разбудить сверхчеловеческие силы, и даст возможность ощутить себя Творцом. На лестнице космической пирамиды, в картине гоголевского мироустройства, создатель «Мертвых душ» стоит вершине в роли царя. Насмешка, с которой интеллектуальная Россия оплатила ему это самомнение, не достигла автора и отскочила. Чем откровеннее иссякает гоголевское дарование, тем более усиливается его тяга к сотворению воздушных замков. Именно поэтому Синявский полагает, что после издания первой части «Мертвых душ» Гоголь как писатель умер уже за письменным столом, защищаясь от убеждения в самоисчерпанности своего литераторного дарования.
Согласно Ленцу, работу Синявского о Гоголе от других знаменитых исследований подобного рода отличает стремление постичь противоречия гоголевского метода, а также то, что его толкователь не столько с печалью, а сколько с возмущением вскрывает чрезвычайно болезненные противоречия личности Гоголя. Именно поэтому Синявский много говорит о неслыханном, невыносимом поведении Гоголя, и об отсутствии в ряде произведений гения всякой фантазии и даже банальностях. «Синявский ведет себя, как читатель, вкусу которого не потрафили, как читатель, который вынужден делать для себя неприятные открытия».
Ленц обращает внимание на склонность, с которой виртуозный портретист и острый наблюдатель Синявский, придирается к знаменитому объекту своего исследования. Он справедливо задается вопросом, почему Синявский примиряется с открытием того, что Гоголь, столь высоко ценивший замшелую бюрократическую систему и как никто осмеявший ее, в своей частной корреспонденции находил чиновничью службу чудесной, защищал все ступеньки чиновной иерархии и даже требовал к ней любви и необходимости придерживаться всех иерархически-бюрократических предписаний.
Рассматривая глупость, шутовство, дурачество, экзальтированность и метаморфозы гоголевских героев, Синявский, по мнению Ленца, полагал: «Гоголь виноват во всем сам». Своим безупречным, филигранным анализом Синявский попытался убедить в том, что заставляет гоголевских читателей смеяться, тогда, когда на самом деле произошла чудовищная катастрофа, и наступил конец света. Ведь Гоголь не подозревал, что его бескомпромиссный комизм – это нападение на государственный порядок. Гоголь в ужасе уворачивался, убеждая противников, что его комедия не что иное, как способ внушить любовь силам зла. «Эхо гоголевского смеха привело к тому, что он сам разучился смеяться. Несмотря на тяжесть вины, которую Синявский взвалил на Гоголя, тот остался его самым любимым обвиняемым».
Работа Синявского, по мнению Зигфрида Ленца, – филологически совершенный труд. Книга Синявского побудила Зигфрида Ленца сесть и перечитать Гоголя заново.
В своей оценке и Синявского и Гоголя Зигфрид Ленц обратил внимание на суждения об эволюции двух великих классиков – Гоголя и Л.Толстого. Зигфрид Ленц – поразительный знаток русской литературы. Редко, кто на Западе так тонко понимает противоречия религизного мировоззрения Гоголя и Льва Толстого и умеет их глубоко и всесторонне интерпретировать.
Мы видим, общим у Зигфрида Ленца с Гоголем является отношение к литературе как к святыне. Литература для Ленца, как и для Гоголя, – храм. И нельзя в этот храм входить неопрятным и неприбранным. Ленц стремится к гоголевской точности слова и выражения.
И то, что Николай Васильевич Гоголь как никогда актуален, великолепно выразил великий русский философ-эмигрант Николай Бердяев: «Он не реалист и не сатирик... Он фантаст, изображающий не реальных людей, а злых элементарных духов, прежде всего духа лжи, овладевшего Россией», а, может быть, и всем миром?
А поскольку, как говорил сам Н.В. Гоголь, «... поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это – огни, из него же излетевшие, передовые вестники сил его. Сверх того поэты наши сделали добро уже тем, что разнесли благозвучие, дотоле небывалое», давайте и мы отправимся по гоголевскому следу в Европе и восхитимся богатством и благозвучием божественного гоголевского глагола!
