После известного Schiff’a уже три месяца живу в квартире. Позади лагерь, трудности сборов, переездов. Наконец-то можно осмотреться, вздохнуть и начать новую жизнь на принявшей нас земле. Теперь моё пристанище – Heimfeld.
Как и во многих городах Германии, в Гамбурге центром многих районов является кирха. Очень жаркий летний день 2002-го года. Иду к церкви. Высоченный шпиль, красное здание столетней давности. Как всё–таки трогает старина! Продолжением кирхи служит большое помещение – зал со сквозными окнами. Невольно поворачиваю голову к освещённым солнцем окнам. В зале полукругом сидят люди. Дверь открыта. Спасаясь от жары, некоторые в перерыве вышли на воздух. Поймав мой взгляд, кто-то приглашает в зал послушать репетицию хора. Преодолев стеснение, вхожу. После окончания занятия старшая, видимо, староста, предлагает один раз в неделю посещать хор. Охотно принимаю предложение. Так я, в прямом смысле слова – с улицы, попала в немецкий хор. В нём тридцать человек. Люди от пятидесяти и старше, некоторые даже лет восьмидесяти.
В коллективе оживление: выяснили, что немецким не владею. Но они заинтересованы в хористах. Посещение платное, но об этом узнаю позже, спустя месяц. За всю столетнюю историю хора я первая иностранка, чужая во всех смыслах. Экзотика. Во время пения участники хора очень внимательно следят за мной: как это я без знания языка пою? Однако ноты для меня не проблема. Постепенно узнаю имена хористов. Все здороваются за руку. Очень доброжелательная обстановка.
Через месяц пришёл новый дирижёр. Староста взглядом показывает на меня. Улавливаю в их разговоре настороженность, но ничего, продолжаю посещать занятия.
Каждую репетицию мысленно сравниваю с занятиями хора в России. На музыкальном факультете, где я училась, хор был обязательной дисциплиной. Конечно, сравниваю и дирижёров. Дирижёр для хора, оркестра или для других музыкальных коллективов – главная фигура. Это и профессионализм, и обаяние, и многое, многое другое. Невольно вспоминаю нашего российского дирижёра. Декан музыкального факультета, фронтовичка, женщина фанатической железной воли. Почему-то напоминала мне боярыню Морозову с картины Сурикова. Требует полнейшего подчинения. Постоянные окрики. Демонстрация непомерного тщеславия, деспотизма, хамства, безнаказанности. Признательности и любви не вызывала. Был страх: замечания могли закончиться исключением из института.
А в этом любительском хоре с каждой репетицией, чем далее, тем всё более восторгаюсь дирижёром. И другие хористы к нему относятся с большим уважением, даже с обожанием. Поём классику, народные немецкие песни и песни нашего дирижёра (он ещё и композитор). На его лице всегда улыбка. Замечательна его манера работы с хором: юмор, терпение, тщательность, и вместе с тем – внутренняя строгость. Ни одного окрика, ни одного резкого замечания. Пожилые люди ловят каждое слово дирижёра, а ему сорок с небольшим.
В первый день моего знакомства с хором в перерыве ко мне подошла женщина лет восьмидесяти. В её глазах беспокойство, боль и обвинение: её отец погиб во время бомбёжки в Гамбурге. Смотрим глаза в глаза. Что могла бы я ей сказать, если бы владела немецким? Что в моей семье погибло десять человек. Что пятерых немцы уничтожили во время оккупации. Что из пяти молодых, красивых, здоровых мужчин с войны вернулся только один, контуженный. Почти у всех хористов родители служили в гитлеровской армии и флоте. Да и сами хористы родились до войны и некоторые из них были в гитлерюгенде. Вот такие сюрпризы принесли мне первые месяцы жизни в Германии. Что ещё приготовит мне судьба?
По традиции в Гамбурге каждый год в сентябре проводится фестиваль хоров города и прилегающих к нему районов. В один из воскресных дней мы приехали на место проведения фестиваля. Фестиваль – это одновременно и соревнование, и праздник. В громадном зале человек четыреста. Все охвачены радостным возбуждением. Меня же сковывает волнение, переходящее в ужас. Ущипнула себя – нет, это не сон. Зачем я здесь оказалась? Если бы все четыреста немцев знали, что я, русскоязычная, одна среди них, да ещё с хромающим «пятым параграфом»! Эти мысли я прокручиваю безмолвно, про себя.
Длинные столы поставлены перпендикулярно сцене. Каждому хору за столами определены места. Официантки разносят кофе, сладости. А тем временем хоры по очереди выходят на сцену. Перед выходом на сцену наш дирижёр провёл небольшую репетицию в маленькой комнате. Затем последовало успешное выступление на фестивале – наш коллектив получил первое место.
Продолжаю регулярно посещать хор. Дирижёр делает перестановку. Я оказываюсь рядом с другой женщиной. Всем видом она выказывает недовольство, придирается по мелочам. Её зовут Юта. Однажды, когда дирижёр задержался, я на рояле стала что-то наигрывать. Подошла Юта, удивлённо спросила, разве я не из Казахстана. «Spielen Sie noch?». После этого эпизода её отношение ко мне полностью изменилось. Теперь она пытается со мной разговаривать, предупредительно подаёт ноты и карандаши.
Хору уже сто лет. Некоторые хористы посещают его десятилетиями. Мне очень симпатична Гертруда. Она поёт в хоре с 1948-го года, пришла шестнадцатилетней девушкой. Очень приветливая, голубоглазая, красивая, некогда блондинка, теперь уже седая. На репетициях подходит ко мне, обнимает. Я боюсь смотреть на неё: у неё рак, а теперь и метастазы. Приходит на костылях. В её глазах боль, страдание, застывшая мольба о помощи. До последней репетиции она посещает хор. Тает на глазах. Иной раз подойдёт ко мне в перерыве, долго говорит, изливает душу. Слов я не понимаю, но вижу её муки и искренне сочувствую. Она так хочет жить!
Она умерла, когда я уже ушла из хора. Позвонил её сын, спросил, играю ли я на органе, чтобы отпеть маму в церкви. К великому сожалению, нет. К органу даже не подходила ни разу. Была бы рада исполнить для неё, теперь упокоившейся, её любимые мелодии.
О, сколько моих близких прошло через этот ужас, через эту коварную болезнь – рак! Моя мама умерла в возрасте сорока восьми лет, оставив меня сиротой в одиннадцать лет, а отца ещё раньше не стало.
В хоре поговаривали о подготовке к какому-то юбилею, предстоящему через два месяца. И вот наступил юбилей – сто лет исполнилось одному из бывших хористов. Он посещал хор с 1927-го года. Едем к нему. Празднование проходит в небольшом зале. Мы – хор – разместились полукругом, исполняем посвящённые ему песни. Впервые в жизни вижу человека, которому сто лет. Для общего фото с нами его усаживают в середине стоящего полукругом коллектива, как раз передо мной. Сверху гляжу на его розовую голову, прикрытую несколькими седыми волосами. Держим бокалы с шампанским, долго ждём. Помещение полутёмное. Фотограф никак не может найти нужный ракурс. Поздравления, цветы, подарки лежат на длинном столе. Для гостей приготовлены кофе и пирожные. Скромно принято праздновать у немцев. Затем мы исполняем для него ещё несколько песен. Старичок вполне бодрый, сердечно благодарит.
Перед выходом из зала меня окликает Анне-Лиза, одна из хористок: «Larissa, komm zu mir!» Обращает моё внимание на большой стенд с фотографиями о жизненном пути юбиляра. Взгляд натыкается на большую фотографию, где изображён наш юбиляр во время войны. Фуражка с изогнутой тульей, исправно сидящая форма офицера вермахта. На форме наградные знаки. Руки браво согнуты в локтях.
У меня перехватывает горло. Все спешат к автобусу, а я спрашиваю себя, не замечая, что говорю вслух: «А где он воевал? На каком фронте? Что он там делал?!». Мой вопрос повисает в воздухе, но я машинально повторяю этот вопрос вновь и вновь и, наконец, слышу из толпы: «In Russland, in Russland…»
Несколько дней и ночей я приходила в себя. Куда только судьба не заносит меня! Разве думала я, что когда-нибудь буду петь на столетнем юбилее офицера вермахта? Представляю, что бы мне сказали родные, категорически отказавшиеся уехать в Германию. Уточнять не буду, почему. И так ясно. Чувствую себя виноватой и подавленной. И не утешает мысль, что будучи человеком подневольным, обманутым пропагандой, он, возможно, искренне верил, что, воюя, достойно исполняет свой долг перед фатерляндом. Мысли, мысли... Думаю, за что воевали, за что убивали. Эх, жизнь – непредсказуемая штука!
Двухлетнее посещение немецкого коллектива оставило много впечатлений. Немцы оказались совсем не чопорными, много шутят, охотно смеются, непосредственны, как дети. Любят юмор, жаль, что многое не понимаю. Пенсионеры в свободное от бытовых хлопот время с удовольствием посещают различные кружки, многочисленные развлекательные мероприятия, танцы, хоры, массовые игры.
Прощаясь с хором, думала, навсегда. Но вот в этом году второй раз пригласили. Буду аккомпанировать на празднике хоров в июне. Планируем исполнить старинный хорал, чешскую народную и эстрадную немецкую песни. И дирижёр, и хористы мне искренне благодарны, а я рада, что встретила на своём пути добрых и приветливых людей.
Дай, Бог, всем нам долгой мирной жизни!
