Передо мной на высоком чёрном комоде стоит небольшая фарфоровая ваза, изящная, как букетики изображенных на ней, невероятно натуралистичных фиалок. Под её донышком батистовый белый платочек, расписанный по краю точно такими же фиалками. Сейчас я платка не вижу, потому что возлежу в самом любимом кресле.
Я долго мечтала о кресле-качалке и на 55-летие сын преподнёс мне вожделенную мебелю. Вот уже четыре года я из него не вылажу. Развалиться можно и на кровати, но это совсем не то. В ней не покачаешся. Хорошо, всё же, что я не соблазнилась на «аэродром» и приобрела односпальную. Теперь у меня не спальный блудуар, а вполне вместительная вторая комната. Хватает места и креслу, и комоду, и шкафу во всю стену. Кстати мне совсем не обязательно видеть этот платок с фиалками. Я знаю его уже 25 лет. Эти двое – ваза и платочек отпечатались у меня в душе, как изображение Христа на Плащанице, и даже имеют собственный запах. Его я и ощущаю сию минуту. Глубокий, томительный аромат фиалок. Мой любимый запах. Удивительный цветок – фиалка, неяркий, скромный. В нём всё прекрасно – и пять нежных лепестков на прихотливо изогнутом основании, и изысканные сердечки листьев.
Качаюсь, слушаю Романс из Свиридовской «Метели» и вдыхаю воображаемый запах фиалок. Заменить их могут только фрезии, но сегодня мне принести их некому.
Котька, Константин Николаич, уже позвонил утречком из страны кленового листа, поздравил муттерхен и предал трубку сыну. Внук отрапортовал заздравную речь так, что от зубов отлетало. Выдрессировали. Не даром цитирует «Ubung macht den Meister!». Сноха тоже поприседала в реверансах. Наверное, я всё же счастливый человек. Кто ещё, не накопивши наследства, может претендовать на этакую демонстрацию внимания ?
Теперь прошлогодний букет фрезий останется стоять ещё год. Сын в каждый День рождения дарит мне букет. Он стоит и засушивается до следующего дня рождения.
Итак, я счастлива. Я живу, помню родителей, с постоянным щемящим, томительным, как запах фиалок, чувством утраты. Но память – дама очень своенравная, особенно в моём возрасте. Она приходит, когда желает и приносит то, что ей хочется.
Несправедлив закон жизни: они уходят, мы остаёмся. Уходят, Слава Богу, не всегда, любящие нас друзья. Обязательно покидают обожающие и обожаемые нами собаки...
Опять я заговариваю себе зубы, потому что думаю «думы» под названием «итоговые воспоминания», пережевываю свою жизнь. Клубятся мысли о родительском доме, о квартире, где жила с мужем и сыном, о жуткой беременности.
Вот уж о чём вспоминать не стоит.
Сию минуту я вспоминаю как мой друг – одноклассник Петька Перельнышнов примчался, разлетелся прямо с поезда из своего Иркутска. На каникулы приехал и мама моя направила его на «задний» двор, где я, мешком с костями, возлежала на раскладушке в романтичном обществе ведра с крышкой (для рвоты), в густой листве старой вишни, яблонь и прочих красот. Сама я в те поры ничего не видела. Не скрою, отозвалась на явление Петра слабеньким чувством, но обрадовалась. Всё-таки медик, а вдруг да сотворит чудо и поможет. Исчезнет изнуряющая боль и грозное обезвоживание. Напрасно. Визитёр мой что-то невразумительно пробормотал, кажется утешительное, глядел в сторону и незаметно испарился.
Мама рассказывала потом, что удалился он с бледным лицом и вытаращенными глазами, шагая как в невесомости. И с папой не поболтал, хотя всегда любил это дело. Даже когда я замуж вышла. Кстати, какие у Петьки глаза? Зелёно-коричневые. Точно. То они светлеют и прямо кошачей зеленью отливают, то совсем карими становятся. Да. Только всё это следует думать в другом времени, в прошедшем. «Одних уж нет, а те далече». Помню, ему страшно нравилось моё увлечение Козьмой Прутковым, а Пушкинское: «Иль чума меня отметит, иль мороз окостенит...», это он и вовсе как свой «Кисмет» декларировал. Головушка забубённая. Сопляк. При живых, благоденствующих родителях, чего ему ещё надо было ? Всё каркал: «Сопьюсь, сопьюсь...» Позёр.
Или тот же идиотский финт с женой ?! Привёз молодую жену с годовалым сынишкой и представил: «Лана и Константин...» Моего сына тогда уже год, как Котькой величали. А жену Петькину в действительности звали Миленой...
Ещё вспоминается хорошее. До того, как ему жениться, я возвращалась с Костиком от врача и на нашей тихой, в густой зелени деревьев, улице, встретила другого врача – Петьку. Заболтались и ещё часа два гуляли. Сынулька мой описался, самое время домой. Вдруг Перельнышнов ловко и, главное, нежно изъял Котьку из коляски, обхватил лапой мокрую попку:
«Видишь, спит. Зачем будить ? Ему тепло, можно ещё походить. Тем более, ребёнку нравится. Вези себе коляску и чирикай». Мы ещё целый час ходили. Я тогда рассказывала маме и жутко изумлялась, как это Петьке не противно было? Котькин родной папа его не только не пеленал, а, честно признаться, ни разу в жизни не держал на руках. Даже из родильного моего единственного, достояние жизни моей, принесла жена брата. С младенчества Константин знал мужские руки только дедовы и вот Петькины, однажды. Так получилось в неказистой жизни его мамы. Ну и в его, конечно.
Первый муж , «безболезненный», через два месяца супружества получил отставку.
Потом второй – двадцать ненавистных лет горя и оскорблений. Как это вышло-то, что Николай с рождения Котьку возненавидел? Впрочем взаимно. Психологи говорят: «Синдром двух медведей в одной берлоге». О! Адажио из Хачатуряновского Спартака. Какая сегодня приличная программа на Радио-классик. Иногда от них можно умом рехнуться – каждый час Кармина бурана, Супермен, или Вагнер. Того хуже – третью неделю по десять раз на дню Нэтрэбка арию Русалки Дворжака исполняла. Самой впору утопиться.
Запах фиалок... У меня он хронический. Каждую весну половина нашего двора от калитки до крыльца была усыпана фиалками и ландышами. Розы ещё не цвели, а фиалки под ними и под деревьями цвели и пахли, как сумасшедшие. Юг, горячий воздух. Правда , это ещё не летние 30 – 35 градусов. Тогда уже не было ни фиалок, ни ландышей, только розы да георгины. Петька часто ворчал, посмеивался: «Тебе даже «душистых ландышей букет» не принесёшь. Они у тебя под ногами».
Потом, говорят, он вроде бы запил. Я уехала в областной город, дома у родителей редко появлялась. Если и встречала Перельнышнова мельком, бурчал: «Опять ругаться будешь...» – и глаза отводил. Я его вечно «воспитывала» за хамское обращение с женщиной (женой), за питие, за то, что с научным своим руководителем плохо контачил. И,странно, не могу вспомнить, чтобы он огрызался. Действительно. Чего не было, того не было. Это Петька-то Перельнышнов – записной мачо.
А что, видный был мальчишка. Высокий, с отличной фигурой. Мышцами упорно занимался. Такой рельеф красивый незаметно вырастил. Хоть рисуй. Только лицо – вылитый Шварценеггер. Очень смуглый. Страшилка. Ну питекантроп и питекантроп. Бабушка его говорила: «Мужчина чуть получше гориллы, уже красавец».
Как-то ещё я встретила Петра Эдуардовича у гастронома и, очень «тактично», хамка этакая, пожаловалась на возможный аппендицит, спросила, когда он дежурит?-
.Надо было видеть, как Перельнышновская черномазая физиономия в секунду стала бледно-оливковой зелени. Я даже испугалась. Никогда такой стремительной смены расы не видела. Хамелеон отдыхает. Только, по моему, Петька больше меня испугался, стал, как всегда, что-то бормотать мол «своих» у «них» оперировать запрещается и вообще я «с ума сошла». Даже, трус, руки выставил ладошками, вроде отпихнулся от меня. Друг детства называется, почти брат родной.
После этой встречи я его долго не видела, только слышала от мамы Витьки Капустина, нашего одноклассника, что Петька в областной онкологии оперирует, потом, кажется, в нейрохирургию уходил, дом за городом строить начинал. У меня тогда своих заморочек хватало. Последний раз я встретилась с Пепельнышным в мой День рождения достопамятный. Мне исполнилось 35. Траурная дата. На диво великое в июне прошли дожди. Зеленнь на деревьях обмылась, трава воспряла и зазеленела. У меня, привычно, окна нараспашку. Второй смены нет. Котька у бабушки, муж на педсовете, а я за инструментом. Мурлычу романс за романсом, страдаю. Молодость хороню. Посреди «утра туманного» звонок в дверь. Он у нас был жутко неблагозвучный.
Со вздохом пошла открывать. Не играла бы да не пела, можно было сделать вид что нет меня.
Я часто, если не хотелось отрываться от дела или общаться, «уходила в подполье».
Тот раз, с рассторойства не подумавши, решила, что звонок Ленкин и распахнула дверь не глядя. Распахнула и задохнулась от запаха, почти от запаха фиалок. Это был большущий букет фрезий. Его мне прямо в нос пихнул Петька Перельнышнов.
Стоим. Он на площадке, жентельмент-жентельментом. «Весь элегантный, как рояль», белый. Сам чёрный, в волнистых волосах серебряные нити. «Ланка, – говорит, – поехали в Тулпар. Я там столик заказал. Машина внизу. Одной ногой туда, другой назад. Я же знаю, Котька у Анны Андреевны. Она тебе передаёт поздравления и поцелуй. Поехали, всё-таки дата у тебя, соплячка».
Он всегда, когда хотел надо мной возвыситься, педалировал своё старшинство на год. Смешно. У меня муж был на восемь лет старше. Конечно я отказалась. С минуты на минуту должен был Николай вернуться.
Стою у порога, якобы в пеньюаре. Держу букет, отговариваюсь, а сама слушаю, не подъехала ли мужнина машина. Горячий тогда был бы праздничек. Отговорилась, конечно. Я всегда была «стальная женщина».
– Ну ладно, на нет и суда нет, – Петька сунул мне свёрточек. – Тогда возьми. Фиалок твоих
давно нету. Только в таком виде нашел. Давай я тебя поцелую что ли...»
Я – мужняя жена ему щёку подставила. В руках фрезии и пакет. А белый рояль – Перельнышнов обхватил меня, притиснул к себе, как к печке и прямо к губам губами прижался... Какой это был ужас! Кажется, всю жизнь Петьку знала, но не так же! А тут – незнакомый вкус, запах. И от него – то ли злость, то ли сила. Будто к высоковольтной опоре прижалась. Как я из рук ничего не выронила?
Привыкла себя постоянно держать под контролем. Воспитание...
Старая я дура. Ударилась в воспоминания. Что за чушь такая – вся в мурашках, в ушах звенит, сердце останавливается и ног не чувствую. С давлением что-то.
Всё, как 25-лет назад. Точно так я и тогда задохнулась. Только без давления.
Больше, слава Богу, со мной таких фокусов в жизни не случалось.
А Петька повернулся и поскакал с четвёртого этажа вниз в свой Тулпар – Кайнар. Алкоголик.
Не успела я отдышаться, как через пять минут и муж приехал. Машины едва разминулись.
Про День рождения он, конечно, благополучно забыл.
Года тогда не прошло, как моя сверхинформированная мама сообщила мне, с чужих слов, естественно, что Перельнышнов всё-таки, правда, запил и от операций его за что-то отстранили, или наоборот.
Потом нам пришел вызов в Германию и уже здесь мама сказала мне, что Петька-то умер.
Как жаль. Талант был. Ей, натюрлих, та же Капустина и насплетничала в письме.
Ну и мир праху его.
Только по сию пору я чувствую запах фиалок и обожаю фрезии.
В пакете, что сунул мне бедный Петька, была фарфоровая вазочка дивной красоты, а в ней платочек расписанный фиалками. Эта самая, что сейчас стоит передо мной и вокруг так пахнет фиалками. Почему, интересно, Тека не чихает? Вот он лежит на подушке, мой главный и последний рыцарь без страха и упрёка по имени Тека и по фамилии Сосницкий. Тека, потому что Ацтек, а как ещё можно назвать чи-хуа-хуа ? Сосницкий, потому что «развод и девичья фамилия». Естественно, моя.
Ещё, Теку можно иногда называть Волкодавом. Причём с полным на то правом. В прошлом, нетипично холодном декабре, я шла с нашей пустынной и глухой остановки с рыцарем за пазухой шубы. Как раз у остановки заканчивается «нехороший» сербско-турецкий район, а меня, мудрую женщину, понесло на концерт. Вернулась последним автобусом. Только обогнула угол сквера, как: «Бла-бла-бла, калды-балды...Бляйб штеен унд гиб гельдбёрзе, ринге. Шнель !...»
Перед глазами сверкающая сталь. В наши грешные времена это называлось финка.
Я застыла на манер уважаемой супруги Лота, думаю: «Хорошо, что мочевой пузырь не воспользовался моим остолбенением.» – ну просто невообразимая дура. В этот момент тёмная личность свободной рукой дёргает ворот моей шубы. Та, естественно, распахивается и с моей высокой груди с нечеловеческим воплем срывается живой снаряд. Снаряд влепляется личности куда-то в область лица – то ли в нос, то ли в ухо. Финка звенит у ног по обледеневшему цементу. Зверский снаряд висит на тёмном лице. Оно ревёт, вот уж точно нечеловеческим рёвом. В меня ударяют децибелы и пары чеснока, вяленого мяса и перегорелого курева. Размахивая руками, тёмная личность «бежал быстрее лани». Или это Гарун бежал, а бандит быстрее Гаруна?...
Я страшно испугалась, что мой крошечный волкодав окажется изуродован потерпевшим нападающим, или разобьётся о землю. Свят-свят-свят. Телохранитель вовремя отцепился от бандитской рожи и отлетел прямо на заснеженные кусты.
Потом он долго, живой и здоровый, сотрясался от собственного гневного рыка под шубой на моей груди. Домой мы прилетели совершенно не заметив дороги и ещё месяцев шесть я дрожала, ожидая звонка и вызова в полицию. Вещественное доказательство – финка и сейчас лежит в „сейфе“ – железной коробке из под печенья в нижнем ящике комода. Там, где папины и деда Андрея ордена и медали. Так что я всегда чувствую себя охраняемой и спокойной. Даже счастлива, если и правда есть такое абсурдное понятие «счастливая старость».
Я не копаюсь в себе, не думаю: не упустила ли чего в жизни. Но запах фиалок и изящные цветы всегда так томят душу. Здесь, в Германии, в июне всегда такая погода, как тем «мокрым» началом Казахстанского июня 25 лет назад. Только вот фрезии мне сейчас дарить некому. Сын «за морем, за океаном», Петька давно в земле, а Тека на такое не способен, охранник мой незаменимый.
Однако, видно и сегодня мне в День рождения покоя не будет. Мелодично пиликает дверной звонок. Раз не домофон, значит – соседка. Вставай, Лана огромная, толстая и красивая. Принимай гостей, хватит качаться и страдать под музыку. Тека уже у двери.
А в проёме не соседка сверху – Петька Перельнышнов. Ничем от прошлого Петьки не отличается...
«Как ты прошел ?! – задаю я очень своевременный вопрос и пытаюсь не упасть в обморок. –
Ккак ты сюда попал и нашел меня ? То есть наоборот... и вообще..?» – хватаю я воздух ещё не беззубым ртом. По мне бегут ощущения 25-летней давности и в голове крутится совершенно идиотская мысль:
Какая я старая и вдруг он меня поцелует, как тогда...Ужасно!!!
Теперь, я вижу, не совсем такой, как в прошлом, Петька протягивает мне немыслимый по величине и красоте букет фрезий, окутанный фиолетово-сиреневым флером.
– «Если «вообще», то по интернету. Я тут близко, клиника в Швейцарии. А домой ты меня хоть сейчас пустишь ? Фиалок я опять не достал».
