В конце октября на конференцию евреев-эмигрантов из бывшего СССР, выживших в Холокосте, в Берлин съехались из разных концов Германии представители региональных организаций. В числе делегатов от Гамбурга был и я. Конференция была организована президентом Всегерманской Ассоциации бывших узников концлагерей и гетто, доктором Алексеем Хействером при финансовой и партнёрской поддержке ряда берлинских музеев и университетов, правления Claims Conference и некоторых еврейских общин Германии.
Делегаты и члены их региональных организаций – люди за семьдесят, с существенно расстроенным здоровьем, нуждающиеся в стабильном полноценном медицинском, пенсионном и жилищном обеспечении. Однако лишь немногие помимо социальной помощи получают время от времени небольшие деньги от благотворительных фондов. Поэтому Берлинская конференция имела целью привлечь внимание государства и общественности Германии к проблемам этой, теперь уже весьма малочисленной группы эмигрантов, чтобы законодательно определить их статус и добиться гарантированной государством поддержки.
Работе конференции помогали студенты-волонтеры. В частности, они записывали рассказы делегатов о том, как им удалось выжить на оккупированных территориях, в концлагерях и гетто. Одни чудом спаслись во время массовых расстрелов евреев, на глазах у других убивали родных, знакомых и незнакомых. Все рассказывали о постоянной угрозе гибели, побоях и издевательствах, о голоде, холоде и антисанитарии при отсутствии медицинской помощи. Надо было видеть глаза этих ребят, потрясенных рассказами очевидцев Холокоста.
На третий день конференции в Карлхорсте, в Германо-российском музее, в том самом зале, где 8 мая 1945 года представители стран антигитлеровской коалиции приняли капитуляцию Германии, перед нами выступили трое наших коллег-делегатов. Выступления записывались на видео- и аудиоаппаратуру. Не поручусь, что съемки производились телевидением, но аппаратура выглядела профессионально.
Первая из ораторов, госпожа Белла Гурфинкель из Гамбурга бегло говорила по-немецки, и я подумал: наверно, выступавших отобрали из-за их прекрасного владения немецким языком. С трудом сдерживая слезы, Белла Гурфинкель рассказывала о своем трехлетнем заточении в гетто Балты под Одессой, где они с матерью и старшей сестрой едва не погибли от тифа, голода и издевательств охранников.
Второй выступавший, господин Илья Шеркер из Нюрнберга, тоже отлично говорил по-немецки. Его рассказ был о пребывании его семьи в гетто Могилева-Подольского. Их семья не голодала, потому что у его матери, зубного врача, было много золота, на которое она покупала продовольствие у охранников. Да и сам Илья вносил лепту в семейное благополучие: благодаря тому, что его внешность не была типично еврейской, он свободно выходил за территорию гетто, покупал на базаре продукты на 2 марки и продавал их в гетто за 10 марок.
Я решил было, что ослышался, или меня подвело недостаточное знание немецкого. Но мои коллеги, лучше меня знающие язык, подтвердили, что я все понял правильно.
Госпожа Ася Левина из Нюрнберга – третья выступавшая - говорила по-русски, а ее рассказ синхронно переводили (тут стало ясно, что критерии отбора ораторов не имели к знанию немецкого языка никакого отношения).
Воспоминания Левиной восходили к 3,5-летнему возрасту, когда в 1943 году после тифа она оказалась в детдоме города Уфы под чужой фамилией – настоящих своих имени и фамилия она не знала. После войны, уже будучи взрослой, она решила разыскать своих родных и выяснила, что все они были расстреляны в том самом Могилево-Подольском гетто, где содержался и предыдущий оратор. Интересно, что в списках расстрелянных она обнаружила себя.
После ее выступления я спросил у госпожи Левиной, разыскала ли она в архиве своего детского дома какие-либо указания на ее истинные имя и фамилию или, может быть, кто-то позднее ее опознал, например, в том же Могилеве-Подольском. Ответы на оба вопроса были отрицательными. Так я и не понял, каким образом ей удалось идентифицировать себя с занесенной в расстрельные списки Асей Левиной.
Примерно через час, во время обеденного перерыва, в зале появилась корреспондентка газеты «Юдише альгемайне» и, - бывают же такие совпадения! - взяла интервью именно у господина Шеркера и госпожи Левиной.
На этом завершился один из важных этапов конференции.
Вечером того же дня было внесено предложение из руководителей региональных организаций образовать Совет Всегерманской Ассоциации выживших в Холокосте. Из числа членов Совета в свою очередь предстояло выбрать нового председателя Ассоциации и новых членов Правления. И тут произошла еще одна странная история.
Из списка предложенных кандидатур руководители конференции настойчиво рекомендовали в Совет госпожу Полину Басис, представляющую ганноверскую региональную организацию, которая насчитывала 78 членов. Для сравнения - в куда более крупном Гамбурге всего 23 члена региональной организации. И тут оказалось, что госпожа Басис и члены ее организации не состоят во Всегерманской Ассоциации и не платят членские взносы. И цифра 78 как-то очень быстро уменьшилась до цифры 40. И что же? После бурной дискуссии госпожу Басис все же решили ввести в Совет Ассоциации, правда, с тем условием, что она и ее коллеги подадут заявление о вступлении и уплатят членские взносы.
В последний день конференции были приняты важные документы: «Обращение к Бундестагу и Правительству Германии» и «Резолюция конференции».
Я уезжал, полный противоречивых впечатлений. Безусловно, конференция выполнила свою основную задачу сплочения выживших в Холокосте эмигрантов из постсоветского пространства, определила дальнейший план работы Ассоциации и наметила пути его осуществления, закрепила связи с германскими государственными и общественными институтами, осуществила взаимополезные контакты с представителями германской молодёжи.
И всё же не могу забыть имевшие место неурядицы, случайность возникновения которых мне представляется сомнительной. Впрочем, время покажет.
