№8/2, август, 2009

Рыжая
Юрий Фельдман

Моим дочерям посвящаю

Нет, не предвещал ничего нового и этот октябрьский день в устоявшейся его жизни. Наум Борисович возвращался с работы домой. Когда-то, приехав в Германию, лишился он отечества, хотя развалившийся Советский Союз родиной особо не считал, а получив гражданство, потерял и отчество, обрезание же по отцу перенёс болезненней. Он так и не привык называться - «херр Наум Райх». Работал нынче не по инженерной части, как в Питере, а смотрителем в краеведческом музее. Служба не слишком обременительная, скучноватая, всё же, в отличие от многих немолодых, при деле, немного, но зарабатывал. Жена оказалась честолюбивей, добилась признания медицинского диплома, и безвылазно трудилась в больнице, как и прежде, врачом. Виделись они нечасто, что устраивало обоих. Не так заметно охлаждение. Оно и не удивительно, поднадоели за тридцать лет, отдалились. Дети выросли, носы стало вытирать некому. До внуков ещё надо дожить. Непростой возраст. Впрочем, они не больно и мешали друг другу, почти не ссорились, жили параллельной жизнью.
Итак, шел он через любимый свой парк, точнее, от Северного вокзала к Главному, откуда до дома нужно проехать на автобусе. Можно бы с пересадками добраться от работы до дома, но он ценил эти сорок минут прогулки. Недалеко от музея выстроена большая детская площадка. Она столь велика и занимательна для детей, что сюда привозят малышей даже издалека. По вечерам и, особенно по выходным, площадку заполняют тёмноголовые громкоголосые детишки, привозят их мамаши в платках и длинных неброских платьях. В Штутгарте каждый пятый - из мусульман, им здесь наверно вольготней, чем в родной их Азии.
Обычно Наум проходил мимо площадки быстро, не оборачиваясь на детские крики. Но, вот, несколько дней, он чувствовал это боковым, неосознанным зрением, какое-то яркое пятно на фоне сливавшихся в неразличимо серое турецких платьев, раздражало его. Будучи неравнодушным к цвету, он решил сегодня же обратить внимание на это пятно. И подходя к площадке, он без труда разглядел золотисто рыжую голову с начёсанными пышными волосами. Женщина сидела на скамейке у бревенчатой башни, утыканной жизнерадостной малышней. Одной рукой она трясла коляску с пищащим младенцем, другой держала за поводок молодого пятнистого далматинца, рвавшегося познакомиться с каждой проходящей собакой. И, вдруг, он поймал родное, давненько не слышанное:
- Куда ж ты дёргаешься, зараза!
От неожиданности Наум замер и рассмеялся громче, чем хотелось. К нему повернулось лицо с ярко накрашенным ртом и сердитыми, «метавшими молнии» глазами.
- Вы что, русский? Ничего смешного нет. Покрутились бы с утра до вечера с этой писклей и псиной за три копейки, потом бы хихоньки и устраивали!
- Это не ваши?
- Нет, конечно. К ноге, я сказала!
- Извините за дурацкий смех, я не над Вами, просто от неожиданности.
- Ничего, не могли бы Сарку минутку потрясти, я сегодня ещё не курила, уши пухнут?
- Конечно, покачаю, у меня пара минут есть. Значит, это не ваш ребёнок?
- Для малыша я старуха, мне сороковник стукнул. По знакомству приехала на год. Думала отдохнуть от своих проблем, а попала из огня да в полымя.
- Бывает. Откуда Вы, простите?
- Из Колпино, под Ленинградом. Я и работала недалеко фельдшером, в колонии. Устала от зэков, думала Европу повидать. Теперь пашу у наших немцев, они вкалывают как черти, без обслуги им никак.
- Колпино? Почти земляки, а мы восемь лет назад из Питера сюда перебрались.
- Навсегда?
- Наверно так.
- Жалеете, небось?
- Да нет, пока.
- Счастливчики.
- Счастливчики? Н-да. Уже накурились? Смотрите, девочка уснула. Я свободен?
- Потрясающе! Я плаксу никак полчаса трясу. Приходите ещё, словом перекинуться не с кем.
Её макияж был столь же ярок, как и цвет волос, но сквозь маску Рыжего светились весьма приметливые зелёные глаза. Наум попрощался и бодро зашагал привычным маршрутом. Шёл двухтысячный год, на улице разгоралась многоцветная осень, любимое его время. Он спешил к компьютеру, к любезным сердцу художникам прошлого, подлинному своему увлечению. Сейчас заканчивал писать лекцию о Рафаэле и размышлял, почему жизнь гениев нередко коротка и трагична. Вспомнилось, - возлюбленная великого мастера, модель Сикстинской Мадонны, была золотоволосой красавицей, и посмеялся над собой, над сравнением несравнимого. Мимолётное знакомство никак не зацепило его.
Прошла неделя. Всё тот же, даже ещё более разноцветный парк. Непуганые утки крикливо разминались перед перелётом на юг. Лекция в библиотеке прошла удачно. Наум уже обдумывал следующую, по контрасту, о творчестве Пикассо. К великому испанцу он с молодости был неравнодушен. Потом мысли вернулись на грустные размышления о своей ненужности в семье. И он не сразу понял, что кто-то окликает его по-русски:
- Господин хороший, что ж Вы проходите как мимо пустого места?
Он оглянулся, увидел даму с детской коляской и не сразу узнал. Куда-то исчезли огненные буйные кудри. Нет, рыжий цвет остался, но перед ним стояла стройная, европейски подстриженная женщина, с минимальной косметикой, в светлой курточке и брючках. Она, с некоторым вызовом улыбалась.
- Здравствуйте, не признал. Вы как-то с прошлого раза изменились.
- Правда, так лучше?
- Наверно. А где собачина?
- Уже выгуляла. Сейчас Саркина очередь.
- Сарка – это имя?
- Почти. Она Сара. Немцы, даже наши, девчонкам еврейские имена дают. Мода такая.
- А Вас как звать?
- Марина. Марина Иванова. Папаша был моряк - с печки бряк, имя морское дал, а сам удрал за горизонт. Вы очень торопитесь?
- Опять ребёночка покачать?
- Нет, просто поболтать. Как Вас звать?
- Наум.
- Это Вам не к лицу. А папино имя?
- Борис.
- Наум Борисович, сейчас нормально, подходит. Вы человек серьёзный, иначе нельзя.
Обращение по имени отчеству неожиданно попало в точку и польстило ему.
- А Ваше отчество?
- Оно мне ни к чему. Все зовут - Марина. И лучше бы на ты.
- О чём, Вы, Марина хотели поговорить?
- Так, ни о чём, просто о жизни. Вы, конечно, женаты?
- Сто лет, точнее, тридцать.
- И детки имеются?
- Двое парней. Один поступил в университет, второй гимназию кончает. Вопросы все?
- А мой сынок баранку крутит. Жениться ему приспичило. Сейчас они в моей однокомнатной живут, ребёночка ждут.
- Вы замужем?
- Похожа я на замужнюю? Нет. Два раза была, хватит. А Вы в семье не больно счастливы.
- С чего это Вы взяли?
- Знаю. Почему-то я людей насквозь вижу.
- Что Вы ещё видите?
- Не скажу.
- Опасный человек!
- Не очень, злости маловато. И женщины у Вас были, но никого по-настоящему не любили.
- Потому что не зажигали и все до безобразия похожи.
- Придёт, Вам просто ещё не повезло.
- Повезёт в следующей жизни. Что-то я заболтался. Простите, тороплюсь.
Наум не оглядываясь, ускорил шаг. Он досадовал, что незнакомому человеку удалось заглянуть в глубоко спрятанное, затаённое, и остро почувствовал, - она коснулась сердечной раны, казалось зажившей. С юности он ждал и был готов к сильному чувству, горению, но не случилось. В какой-то мере, и он это понимал, увлечение живописью, художниками, искусством, говорящим на языке эмоций, являлось компенсацией непережитого. Он запретил себе даже мыслить о любви, как старается не думать о детях несостоявшаяся мать.

Семья Райх снимала квартиру в доме на окраине Штутгарта, города для жизни удобного и относительно небольшого. Город чуть больше их Купчино, района Петербурга, пятимиллионного колосса на Неве, откуда, как и многих, судьба занесла их в Германию. Стометровая четырёхкомнатная квартира, почти вдвое большая, чем в Питере, теперь казалась им даже тесноватой. По комнате - для парней, спальня да столовая, она же гостиная. Ну, кухня и ванная конечно. Так что ничего лишнего и нет. В гостиной, отгородив угол двумя книжными полками, он выделил себе рабочее место, где стоял компьютерный стол. Там до любого художественного альбома, в прямом смысле, рукой подать. Он называл свой закуток кабинетом.
Воскресенье. Сегодня семейный обед. Наум любит, когда за столом собираются вместе. Немного напрягает, что Марк пригласил свою новую подружку, они вместе учатся на медфакультете в Тюбингине. Девушка вполне симпатичная, но говорить придётся по-немецки, а им в семье все, кроме него, владеют свободно. Вообще-то домашний их язык – русский, хотя Марк с Лёнькой между собой чаще болтают по-немецки, отвыкая от родного. Обидно, да ничего не поделаешь, внукам русский, наверно, и вовсе не потребуется. Наум и Софа вдвоём на кухне. Ему доверено крошить салат и колдовать над фаршем по своему рецепту. Обед, слава Богу, традиционный. Селёдочка под водочку, суп куриный с клёцками, «ёжики», - зразы из фарша с рисом, салаты, а мороженое и торт, это уже магазинные. Мальчишки тоже любят домашние застолья, особенно после их пиццерий и кебабных.
Когда все сели за стол, случилась небольшая заминка. Яна, Маркина подружка, повернулась и что-то ему шепнула.
Софа вопросительно посмотрела на сына.
- Яна - из польской католической семьи, не понимает, почему мы не молимся перед едой.
- Она не знает, кто мы?
- Зачем?
- Ну, Марик, тогда объясняйся сам.
Застольная беседа, как догадывался Наум, крутилась вокруг трёх тем: партийные интриги, где лучше провести отпуск и деньги. Особенно в связи с переходом на непонятное пока евро. Все три темы с их терминами и сокращениями были ему малознакомы и не слишком интересны. Говорили быстро, чему-то смеялись, он помалкивал. После обеда «поработал машинистом», так называл он свою обязанность закладывать грязную посуду в посудомоечную машину. Вторая его «машина» была стиральная, а уж автомобилем правила жена. Ему никогда не хотелось водить машину. После десерта все расползлись по своим углам. Марк с девушкой уединился в своей комнате. Лёня прилип к телевизору, Софа прочно села на телефон, обзванивая многочисленных подруг и родственников. Она и прежде любила это занятие. Наум, наконец, дорвался до Пикассо, просматривая альбомы и листая интернетовские страницы. Он додумывал, как связать голубой и розовый периоды творчества Мастера с поздними абстрактными его построениями. Макет будущей лекции понемногу вырисовывался.
И, вдруг, мешая сосредоточиться, всплыло лицо рыжей Марины, столь бесстыже точно заметившей то, в чём он и себе не позволял сознаться. Наум считал себя человеком достаточно закрытым, к откровенностям не склонным, а тут…. И ему захотелось встретить её, чтобы убедиться, - никакая она не провидица, угадала случайно, ляпнув наобум, как уличная гадалка. Он был закоренелым материалистом и ни во что сверхъестественное не верил.

- Так что, на том же месте и в тот же час? Здравствуйте Наум Борисович! Потолкайте коляску, пока я с Джиной управлюсь. К ноге! Кстати, Вы постоянно выходите из музея. Вы экскурсовод?
- На этот раз и не отгадала, я борец. До обеда борюсь с голодом, а пообедав – со сном. Спасибо, Марина за высокое мнение о скромной моей персоне, только я смотритель в зале, надзираю, чтобы школьники что-нибудь на память у чучел не отодрали или не разрисовали.
- А я вообразила, как Вы, такой видный и представительный, что-то объясняете, а тётки Вам в рот смотрят и тают.
- Всё понятно. Значит, Ваше ясновидение носит характер чистой случайности!
- Ага! То-то Вы ту девицу глазами раздели и ещё оглянулись. Ведь жену Вы не любите. Так?
- Глупости. Мы живём тихо-мирно, не ссоримся.
- Когда любят – ссорятся, мирятся, ревнуют, а если нет – вежливо, тишь да гладь. Как соседи.
- Да кому нужны страсти всякие мордасти, в мои-то годы?
- Ах-ах! Не прибедняйтесь. Полтинник, разве возраст? Вы ещё мужчина в полном соку, это ж за версту чувствуется.
Наум не стал уточнять, - пятьдесят отпраздновал три года назад. Столь непохожая на жену и женщин его круга зеленоглазая рыжая колдунья чем-то заинтересовала его, и захотелось встретиться с ней вне парка. Спросил, бывают ли у неё выходные. Она была готова к вопросу и ответила, что на следующей неделе хозяева с дочкой улетают в Испанию, а её оставляют сторожить дом, да выгуливать собаку. И тогда можно…
И наступило тогда, и ему было так упоительно хорошо познавать её, что он, придя на пару часов, остался на ночь и врал по телефону, якобы заигрался с приятелем в шахматы и поздно ехать домой. Ему поверили, такое бывало. Утром, на работе он получил выговор от начальницы, потому как спал стоя. В течение недели, пока отсутствовали хозяева, они встречались ещё. Никак не могли насытиться друг другом. Даже лекция о Пикассо застопорилась, не мог сосредоточиться. Софа подозрительно косилась, видя мужа тупо смотрящим в монитор компьютера. Он и сам не понимал, что творится. Стены и крыша внутреннего его дома, его души, почти физически трещали по швам. Нет, случилась не очередная влюблённость. Марина, внешне грубоватая, оказалась в постели тонко созвучной, и он чувствовал себя музыкантом, которому посчастливилось играть на скрипке Страдивари. Необъяснимым образам она поняла и разбудила дремавшую в нём свежесть чувств и нерастраченность любовной силы.

Неделя промчалась как день. Вернулись хозяева, встречаться, кроме парка, почти негде и некогда. Пару раз снимали номер в гостинице, оказалось чувствительно дорого для него, и не слишком понравилось обоим. Он пригласил её на свою лекцию в библиотеку, предупредив, что будет жена, и вряд ли сможет подойти к ней. Понятно, кивнула она. На лекции собралось человек пятьдесят. С вдохновением, - выступать Наум любил - рассказал об этапах творчества Пабло Пикассо, сопровождая выступление диапозитивами. Марина скромно сидела в заднем ряду, разглядывала жену и отягощённую годами русскоязычную публику. Вначале слушала с интересом, он всё видел, потом, когда пошли труднопонимаемые конструкции, стала рыться в сумочке, утешилась шоколадкой, заскучала.
- Что Вы талдычите, не понимаю в искусстве. Была я в Русском музее, и в Эрмитаже. Когда красиво, всё ясно, понимать нечего, если два глаза на одной щеке у синей страхолюдины, такого в жизни не бывает, значит не искусство а хрень, обман народа. Тут объяснять нечего. Кстати, как Ваша спина?
- Теперь не болит, а что?
- Прошло и ладно. Я немного почистила, много грязи скопилось, особенно в крестце.
- Ты серьёзно? Откуда узнала? Да, с тобой не соскучишься!
- Жена Ваша ничего, видать строгая, как учительница. А на Вас смотрит скучно, без любви.
- Наверно единственная любовь случается не чаще, чем страсть к манной каше на всю жизнь. Многие живут и хуже, особенно здесь, в эмиграции.
Так беседовали они, прогуливая чужую девочку и чужую собаку. Осень незаметно перекатилось в предзимье. Газоны покрылись пёстролоскутным одеялом листьев, деревья обнажали скелетную свою суть, солнце грело всё слабей, и в транспорте зачихали первые гриппозники. Проказник же Амур перепутал возраст и время года, - весеннее их чувство не подчинялось календарям.
- Откуда у тебя, Мариночка, эти способности? Природное или обучалась?
- И училась тоже. Моя бабушка Люба слыла знаменитой на всю Сибирь колдуньей и травницей. К ней море народу ходило и приезжало. Она болезни лечила, и судьбу предсказывала, а по любовной части как скажет так в точку, не промахнётся.
- Ты, небось, и меня по её рецептам заполонила?
- Не надо песен, Вы сами ко мне подошли. Люди считают, всё просто: пошептала, поплевала, травку дала, и человек здоров, а это целая наука. Люба знала, в какие недели болезни лечатся, в какие нет. И от луны зависит, и дней рождения и от разных тайн, всёго не расскажешь.
Марина вдруг замкнулась, прикрыла глаза рукой, прислушалась, будто принимала сигналы, и непривычно серьёзно, тихо:
- Идите домой, Борисович, плохая весть издалека. Но Вы выдержите, знайте, я поддержу.
- Что за шутки? Какая ещё новость, откуда?
- Точно не скажу, похоже, из Питера, крепитесь, идите, идите….

Уговаривая себя, что всё это чушь и чертовщина, ничего не должно произойти, открыл дверь и по выражению лиц жены и Лёни, понял - случилось.
- Наум, это валерианка, выпей.
- Зачем? Софа, что стряслось, говори!
- Звонил Миша, племянник. Вчера твоего Лёву подонки убили в Питере, в парадном его дома.
- Лёвку, брата? Не может быть! Какой ужас!
- Выпей, ничего не поделаешь. Послезавтра похороны, ты полетишь?
- Конечно, а ты?
- Я осталась одна в отделении, мне никак. Лёнька по интернету на завтра билет заказал. Попроси короткий отпуск на работе. Сообщи Ларисе, что прилетишь.
- Лёвки нет, о, Господи, не умещается в голове!
- Не распускайся, тебе ещё питерских родных придётся поддерживать.
Лёва, единственный брат, был на семь лет его младше. Он не уехал из Петербурга вслед за старшим, потому что его маленькая фирма выполняла заказы по программированию для западных фирм и не бедствовала. Программисты, конечно, зарабатывали меньше чем в Европе, тем более в Америке, но благодаря Лёвиному английскому и связям, достаточно для безбедного существованию. Да и сам он в те лихие девяностые жил лучше многих бывших сокурсников. Купил квартиру на Кировском проспекте, ездил на пожилом, но надёжном мерседесе. Дети учились в престижной школе, после чего занимались теннисом и бальными танцами. Всё стоило денег. Лариса на полставки работала в его же фирме. Только лихое время, когда предпринимателей облагали рэкетом, и разборки нередко заканчивались стрельбой, а на улицах опасно не только по вечерам, было ещё в полном разгуле. Кто выследил, и за что убили брата – не так важно. Ясно одно, Лёвки, родного, любимого, умницы - больше нет. Наверно, когда-нибудь он может и смирится с потерей, но сейчас, на подлёте к Ленинграду, душа его болела и кровоточила.
На контроле девушка в казённой серо-зелёной форме с бледным лицом, на котором застыло плакатно недоброе выражение - враг не пройдёт – глянув неулыбчиво, проштамповала его паспорт. Выйдя из аэропорта, он быстро разыскал Ларису, как и прежде крашенную под блондинку, заметно сдавшую женщину, вдову во всём чёрном. Она стояла у чумазого мерседеса. Молча обнялись, Лариса всплакнула. Она довольно лихо вела машину. По дороге к дому рассказала, что договорилась подхоронить урну с прахом Лёвы рядом с могилами родителей на Преображенском кладбище. Наум, уехав в голодном девяноста втором, тоски по родине не испытывал и прилетел сюда первый раз. Несмотря на печаль, он заметил, что дома в центре свежевыкрашены, много вывесок и реклам западных фирм. Дороги на центральных магистралях тоже в порядке. Чуть дальше от туристических троп – дома скучны и обшарпаны, дороги пыльные и в колдобинах. Машин на улицах заметно прибавилось. Есть новенькие и шикарные иномарки, но большинство развалюшных. Попросил Ларису закрыть окно, - запершило, воздух насыщен выхлопными газами, будто все глушители враз прохудились. Водители на дорогах опасны, неуступчивы. Неву переезжали по Кировскому мосту и тут сердце его ёкнуло. Наум всегда любил мост и вид на Петропавловскую крепость, и Собор, чей золотой шпиль сейчас утыкался в свинцово серые, набрякшие ноябрьским дождём, тучи.
Позднее четыре дня в Петербурге вспоминались как обрывки тяжёлого сна. Очень белое, почти неузнаваемое лицо брата на прощании в крематории. Огромные, угрюмые толпы людей днём на улицах, будто никто не работает. Теснота в метро, где он единственный раз улыбнулся, увидев на рекламе красотку с гривой волос и надписью: «Окончательная победа над перхотью». И ещё удивительное ощущение, будто рыжая Марина, не давая впасть в отчаяние, зеленоглазо сопровождала его.

Возвратившись домой, никак не мог вернуться в привычную колею. Опаздывал на работу, не заметил, как кто-то выломал зуб у чучела белого медведя. Пришлось объясняться, получил Mahnung (предупреждение), а от него недалеко и до увольнения. Дома ходил туча - тучей, угнетая домашних своим настроением. Подолгу рассматривал пожелтевшие фотографии, где родители и Лёвушка улыбались. Даже любимое искусство не вдохновляло его. Часами сидел в своём «кабинете» не включая компьютер. И разговор с Мариной в парке не клеился. Перестал следить за собой, редко брился, похудел. Он горевал. Жена посоветовала обратиться к психотерапевту. Отказался.
- Поехал бы куда-нибудь, сменил обстановку, – предложила она, - и нам невредно отдохнуть от тебя. Живёшь, будто в доме покойник лежит.
Он не ответил, но на завтра передал этот разговор Марине. Она вдохновилась:
- Конечно, я это давно знаю, и карты мне сказали - Вам необходима перемена. И мне положен отпуск, давайте вместе. Интересно, где в январе тепло? За себя я заплачу, не беспокойтесь. Слышала, хозяева говорили, в аэропорту продают самые дешевые путёвки. Поехали сейчас!
Наум прикинул: у Софы дежурство, дома никого. И согласился. Марина быстро отвела девочку и собаку, - «хозяйка сегодня выходная», и вот, они на электричке едут в аэропорт. Наум чуть ошарашенный, безвольно ведомый. Марина, напротив, напористо возбуждённая.
- Скажи ей, нам надо, где тепло и недорого, переведи. – Они стояли у прилавка TUI, - крупнейшей турфирмы.
- Тепло и недорого, - неожиданно по-русски отозвалась скуластая тёмноволосая девушка в голубой униформе. – Сезон купаний сейчас в Доминиканской Республике, но там недёшево. Минутку, - только что кто-то отказался, есть с послезавтра два места в четырёхзвёздочной гостинице на Тенерифе. Вам на сколько дней? Десять? - И она назвала вполне приемлемую сумму.- Кстати, там всё включено. Еда и выпивка с утра до ночи.
- Годится. Берём, летим! – обрадовалась Марина.
- У меня нет с собой денег, - он растерялся неожиданно быстрому повороту дел.
- Заплатите сегодня 15 процентов, остальное завтра. Резервировать?
- Да, конечно, - поспешно ответила за двоих Марина. – Есть деньги, есть.- Она вынула кошелёк. - И остаток завезём, не волнуйтесь.
Заполнили бумаги, расписались.
- Здорово, как я рада! - Она чмокнула его в щёку. - А где эта Тенерифа? Это Тайланд?
Он немного смутился, потом коротко рассказал о Канарском архипелаге в Атлантике, и про остров Тенерифа, где он с семьёй уже отдыхал.

Следующие два дня промелькнули как сон. Всё получилось. Жена дала денег, на работе разрешили отпуск. Марина свои дела уладила тоже. И вот они летят из сумрачной зимы в Германии на неведомый ей остров в Атлантическом океане. Для Марины этот полёт был особенно волнующим: за пределами России и Штутгарта она ещё не бывала.
- Ну, у тебя и напор, коня на бегу остановишь. Лихой вы народ, рыжики. Посмотри вниз, над Гибралтаром пролетаем. Справа это Европа, а слева уже Африка. Представляешь?
- Нет! – Она с молодыми сияющими глазами вкушала новое приключение в своей жизни. – Рассказать кому в Колпино, не поверят. Как в сказке!
- Сказка впереди. Ведь мы из января за четыре часа прилетим в июнь. Там всё цветёт. Знаешь, пожалуй, правильно, что улетел. Мне уже сейчас легче стало.
- Всё будет хорошо, вот увидите.
- Надеюсь. Ты, ведь, по-прежнему золотоволосая волшебница?
- Я Вас люблю, Наум Борисович!
- Спасибо, Мариночка! Сегодня у меня нет сил на взаимность.
- Ничего, силы подкачаем, это я могу.
В аэропорту Тенерифы тепло, даже душно. Пришлось сразу снять куртки. На автобусной стоянке ветер треплет буйные шевелюры пальм. Океан рядом, по нему играют в догонялки белые барашки волн. До цели полтора часа на автобусе. Пейзаж, каменистый и небогатый на юге, меняется на всё более цветущий зелёный, обжитой северный. Вдоль дороги стайки ветряков, вырабатывающих ток, череда банановых парников и рощиц. Без намёка на январь. Забываешь, что в половине мира сейчас холодно и снег. Ведь остров, принадлежа Испании, расположен даже южнее Марокко. Наконец, приехали. Городок Пуэрто де ля Круз. Нарядные дома, солидный отель рядом с набережной, за ней шумит океан. В гостинице тихая музыка, неторопливость и вежливость. Служащие в красивой униформе. При оформлении предлагают бокал шампанского Комфортабельный номер, кондиционер. В ресторане столики на двоих. Масса блюд – глаза разбегаются. У Марины вид непривычно растерянный, старается подражать ему. Поужинали с явным перебором, хотелось всего попробовать. Выпили бутылку вина, Марина попросила ещё бокал, понравилось. Вечером спустились в зал, где три немолодые испанки и темпераментный их мачо выразительно и страстно танцевали фламенко. Опять пили. Марина наклонилась к Науму, -
- Посмотрите, наверняка наши!
Через столик от них сидела пара. Он крупный и крепкий, похоже, подкачивает мышцы, она – блондинка. Оба в цветных футболках в обтяжку и джинсах, загорелые. Дружно лузгали семечки, сплёвывая шелуху в бокал для шампанского. И выражением лиц заметно отличались от соседей. Науму не слишком хотелось общаться с такими соотечественниками, но он понимал, ей неуютно среди англо и немецкоязычной пожилой публики, оценивающе посматривающей на них. После концерта подошли знакомиться.
- Алекс, - жизнерадостно представился мужчина. Рукопожатие железное,- мы из Ульма, а вы откуда такие бледные?
- Люся, - подала руку лодочкой волоокая блондинка, чьи формы были на грани расползания.
По поводу встречи пошли в буфет, знакомиться с разнообразием вин. Алекс сразу прилип к Марине. Они тут же начали чему-то весело смеяться. Наум узнал от Люси, - родом они из немецкой деревни в Казахстане. Семнадцать лет женаты, столько же лет сыну. Он где-то здесь, на дискотеке. В Германии уже пятнадцать, язык у них «не пошёл». Но ничего, общаются со своими - родней и земляками - «нас там много». Раньше работала бухгалтером, муж механизатором в совхозе. Нынче он что-то грузит на складе, она по-чёрному убирает у состоятельных стариков. Общих тем разговоров как-то не нашлось. Наум почувствовал, что выпил лишнего, устал, и хочет спать. Марина неохотно оторвалась от Алекса, ей было весело, сна ни в одном глазу. Однако придя в номер, оба быстро отключились, отложив занятия любовью на утро.
Они встретились за завтраком, Алекс радостно сообщил, что успел занять и для них два лежака у бассейна, потому что «с этим здесь туго». Собирались долго, легли у бассейна почти в полдень. Алекс оказался весьма разговорчивым. Сообщил, что прежде его звали Александром, что отдыхают пятый день, потому так загорели. Отель похвалил – «со жратвой и выпивкой нормально, спортзал и снаряды в порядке, а вот в футбол погонять негде, и это плохо». Рассказал, что вырос без отца. Мать учительствовала в младших классах и чтобы прокормиться, пропадала в школе, замещая всех, даже уборщицу. Он вырос на улице, «научился драться, ведь заступиться за меня было некому». После восьмого класса – ПТУ. Немного поработал и в Армию, в Венгрию, где из казарм все два года не выпускали. После службы сразу женился, тут подоспел отъезд всей семьи в Германию, «по матери я немец». Поначалу, как многие, гонял машины на продажу в Россию и Казахстан. Мог крутить баранку почти без сна по трое, четверо суток, благо здоровье позволяло. Уже лет десять работает такелажником на складе. Было время, увлекался наркотиками, лечился, пять лет, как бросил. Любитель по выходным после сауны пивко погонять. По воскресеньям футбол, зимой подкачивается в фитнес-клубе. Ещё любит детективы про следователей и воров в законе. Жизнью в Германии доволен, по телевизору же смотрит одни русские программы. Очень ему Путин нравится, уверен, что «хозяин наведёт порядок в России». Пока они беседовали, женщины, вооружившись семечками и картами, играли в подкидного. Судя по оживлению лиц, смеху и слаженному киванию, понимание было полным.
Алекс, узнав, что Марина не жена, ухмыльнувшись, одобрил, мол, нечего в Тулу со своим самоваром. «Она баба простая, свойская, я в этом вопросе разбираюсь», - подмигнул он. Слова эти и ухмылка, неприятно царапнули Наума, будто ему приоткрылось то, что он не разглядел или не хотел видеть. Первый раз захотелось домой в привычный и понятный ему свой мир.
Начиная с обеда и до вечера длился почти беспрерывный буфет, точнее, пьянка. Последнее, что он помнил, они с Люсей сидят на чёрном песке, темно, а Марина с Алексом плещутся в ночном океане, и тот в полный голос орёт припев песенки:

Эх, рыжая, такая
Сто лет всё молодая.
Когда её ни тронь,
Всегда она огонь!...

Она хохочет, будто её щекочут. Ему показалось, они целовались…. Ночью Науму стало плохо. Марина нажимала какие-то точки на руках, груди, на голове. Что-то шептала и завывала, пока он не провалился в сон. Уже засыпая, он дал себе слово больше не пить.
За завтраком они с новыми знакомыми не встретились, и хорошо. Желания видеть их у Наума не возникало. От греха подальше, решил он провести день с Мариной вне гостиницы. Они погуляли по городу, благо день выдался нежаркий. Он показал ей старинные порт и собор. Прошлись по центру, где она выбрала сувенирное полотенце с синим конём, бегущим по кровавого цвета волнам и надписью TENERIFFA. Полюбовались видом снежной вершины потухшего вулкана Тайда, возвышающейся над островом, пообедали в китайском, неизбежном во всём мире, ресторане, посидели и послушали дыхание океана. Потом случайно набрели на антикварный магазин, где хитрый итальянец из Вены продавал вперемешку как настоящие картины, так и подделки. Ну как было Науму удержаться и уйти? Они, два знатока, зацепились языками, не растащить. Марина скучала, зевала, заявила, что хочет спать. Попросила ключ от номера, обещала не заблудиться и ушла.
Через час он забеспокоился и с бьющимся сердцем поспешил в отель. Зачем-то на цыпочках подошел к двери, прислушался. Предчувствие не обмануло его. Звуки и вскрики двух голосов не оставляли сомнения. Там занимались любовью…. Он в такой ситуации не бывал. Что делать? С выскакивающим из груди сердцем спустился во двор. Там у бассейна сидела Люся с неизменным кульком семечек и кружкой пива. Она читала детектив Дашковой.
- Где Алекс? – глупо спросил.
Она пожала пухлыми плечами, -
- Кто его, кобеля, знает. Трётся, наверно, возле чьей-то юбки.
- И Вы так спокойны?
- А что делать, привыкла. Бывало и хуже, когда на наркотиках сидел. Чуть в тюрьму не угодил. Будь то в Русланде, ушла бы. А здесь куда денешься? Родня и соседи засмеют,- мужика не удержала. Одной ещё хуже, вот и терплю. Возьмите семечек, жареные, домашние.
Она зашмыгала носом, отвернулась.
Несчастная женщина, рабыня,- подумал Наум, но куда больше жалел себя. Очень хотелось домой. Он не представлял, как прожить здесь ещё целую неделю, не хотел, не мог видеть «рыжую мерзавку». Да. Последнее время всё так навалилось. Ощущение ненужности в семье, потеря любимого брата, теперь ещё измена Марины. Как вынести? Бродил по городу до вечера. На душе мрак. В голове роились несвойственные ему мысли о бессмысленности существования, нежелании жить. Он пытался сопротивляться, отталкивал их. Стоял, облокотившись о гранитный парапет, смотрел на набегавшую пену волн, манивших, будто притягивающих его. Кто-то обнял его за плечи. Марина. Он сбросил её руки, с болью закричал,
- Как ты могла!
- Прости.
- Нет, как ты могла?
- Он попросил.
- И, и этого достаточно!?
- Нет, я была пьяная.
- Он тебя изнасиловал?
- Ну, не совсем.
- Какая же ты сучка!!
- Ударьте меня, побейте!
- Уходи, видеть тебя не могу!
Она неожиданно перешла на «ты», сменила тон:
- У тебя сильно болит сердце, милый. Снять приступ?
- Убирайся, ничего мне от тебя не надо!
- Я уйду, уйду, а у тебя будет инфаркт, попадёшь в больницу, в испанскую.
- Что ты хочешь?
- Снять боль с твоего сердца, а там прогоняй.
- Ведьма!
- Потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас. Ну, что, легче?
- Прошло, - и неубедительно буркнул, - всё равно не прощу.
- Ладно, пошли спать. Смотри, полицейские на нас косятся. Бушуешь, будто я уже жена.
- Никогда!
- Успокойся милый. Я это ещё для себя не решила. Дай руку. Завтра отметим мой день рождения, если хочешь, вдвоём. Будешь рассказывать о своих художниках, а я обещаю слушать. Приглашаю. По глазам вижу, ты согласен. Да?


Stuttgart, Juni 2009


>>> все работы Юрия Фельдмана здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"