№4/2, 2011 - Продолжение следует

Дмитрий Бреслер
Метаморфозы

Продолжение
Начало в № 4/1


Я - ФОТОГРАФ

- Ты знаешь, - сказал мне Сашка Рафалович, - фотографом надо родиться.

- Вот везет же людям, раз – и фотограф, - ответил я.

Ну, давайте по порядку. В 64 году я перешел в 9 класс 547 школы Москворецкого района Москвы, и моя учеба была прервана тяжелейшим легочным заболеванием, зашедшем столь далеко, что температура в течение двух месяцев не опускалась ниже отметки 39 градусов. Даже самые сильные антибиотики не помогали. Я не знаю, о чем говорили с моей матерью врачи, но она приходила и уходила от меня заплаканная.


И я решился на отчаянный шаг, прекрасно осознавая, что шестнадцатый год моей жизни может быть последним. Больница, в которой я лежал, находилась на Октябрьской площади, ныне Калужской. Пятиэтажный больничный корпус заканчивался плоской крышей, огороженной решеткой и предназначенной для прогулок больных. В один из зимних дней 64 года после утренних больничных процедур (10 кубиков стрептомицина в задницу, 9 таблеток по 0,5 грамма ПАСК – парааминосалициловая кислота и 2 таблетки фтивазита по 0,1 грамма) я на босу ногу, в больничной пижаме в 20-тиградусный мороз выскочил на крышу больницы. И побежал по крыше не Дима Бреслер, а сгусток злости и отчаяния.

- Либо умру, либо выживу, - твердил я себе каждый шаг.

Через 5 минут из меня валил пар.

- Шалишь, косая, - пронеслось в голове, - Выживу.

И произошло обыкновенное чудо – болезнь отступила. И уже через 2 года на флюорограмме не было даже намека на перенесенное мною заболевание.

Прерванную учебу я возобновил в школе рабочей молодежи №77. Там я и познакомился с Рафаловичем. Среднего роста, ладно скроенный. Длинноносый, с вечно ехидненькой ухмылочкой широко, по-лягушачьи растянутого рта, всегда аккуратно одетый по последней моде, владелец катушечного магнитофона «Грюндик» и при деньгах. Фотограф уже в третьем поколении, он уже был заведующим фотостудией на Ленинском проспекте, а я работал на заводе Лихачева разнорабочим, носил хлопчатобумажные треники, вытянутые пузырями на коленях, вечно непричесанный и в стоптанных ботинках. С Сашкой мы были добрыми приятелями, и именно к нему я обратился с не совсем обычной просьбой.

Сань, я тоже хочу заниматься фотографией, одеваться как ты, иметь деньги. Устрой меня фотографом.

Э, дрюг мой, для этого надобно учиться в учебно-производственном комбинате, но туда так просто не берут, нужно быть как минимум хорошим фотолюбителем и принести альбом с собственными фотографиями.

Тю, а зачем ты, мой дрюг? Дашь мне пару десятков своих фотографий, и этот экзамен я сдам.

Ага, и первый вопрос экзаменатора - как ты сделал эти студийные фото? И пиздец котенку. Давай так, - продолжил он, - Я заряжу сейчас фотоаппарат, - этот разговор происходил в фотостудии Александра, - покажу, как переводить кадры, как наводить на резкость и на какую кнопку нажимать, и вперед, мой дрюг, с песнями.

А что снимать?

А что хочешь.

Один из первых Зенитов - «Зенит-С» с объективом «Индустар-50». Задняя крышка у этой камеры отсутствовала, и зарядка пленки производилась снизу. Саня зарядил камеру пленкой чувствительностью 50 единиц, установил выдержку 1/60 секунды, диафрагму 8. И я, необычайно гордый, вышел с камерой на Ленинский проспект, разделенный надвое широким бульваром. Я снимал все подряд: лужи, в которых отражалось летнее солнце, сидящих на лавочках людей, прохожих, проезжающие автобусы и так увлекся, что незаметно для себя, прощелкал все 36 кадров. Алекс проявил пленку, на матовой бумаге форматом 18Х24 см отпечатал, с его точки зрения, наиболее удачные фотографии и аккуратно наклеил их на картон. До сих пор я с большой благодарностью вспоминаю Сашку, давшему мне путевку в жизнь.

В день собеседования я не волновался, моей 19-летней самоуверенности, даже если ее хорошенько разбавить, хватило бы как минимум на 10 человек. Когда назвали мою фамилию, я уверенно вошел в классную комнату, где за длинным столом сидели, как я потом узнал, Яков Давыдович Фельдман, Леонид Дмитриевич Курский и Александр Васильевич Фомин.

- Ну-с, молодой человек, что Вы нам покажете? - сказал Яков Давыдович.

Выложенные мною на стол 15 фотоснимков привлекли внимание Фельдмана.

Как долго Вы занимаетесь фотографией?

7 лет, - не моргнув глазом, сказал я.

Ну что ж, для 7 лет очень прилично. Я думаю, что из вас может получиться неплохой жанрист или портретист. Вы приняты. Дмитрий, пригласите, пожалуйста, Васильева в кабинет, - закончил Фельдман.

В июле, а до начала занятий на фотокурсах оставалось 2 месяца, я по совету и рекомендации Рафаловича пошел представиться в фотостудию №39, что на Большой Тульской.

- Я хотел бы поговорить с заведующим фотостудией.

- Это я, - ответил мне пожилой дядечка, - что Вам угодно, молодой человек?

- Меня зовут Дима, фамилия Бреслер, хочу учиться у Вас фотографии и буду бесплатно выполнять любую порученную Вами работу.

- А кто тебя прислал?

- Рафалович.

- Который?

- Александр.

- А, ну тогда заходи, - сказал он и пригласил меня в кабинет.

С этого дня я стал частым гостем в фотоателье на Б. Тульской.

Андрей Михайлович Коган - так звали заведующего фотоателье - отвел меня в фотолабораторию, где я помогал лаборанту перекладывать мокрые фотоотпечатки в фиксаж и накатывал на обезжиренное содой стекло гладкой стороной расчески фотоотпечатки, приобретавшие после высыхания зеркальный глянец.

Так называемую художественную фотографию выполнял только Андрей Михайлович, меня же к этой работе и близко не подпускали. Это были семейные фотоснимки, детские фотографии и свадебные павильонные снимки, но именно это как раз и притягивало меня, а особенно женский портрет.

- Андрей Михалыч, - канючил я, – разрешите мне попробовать снимать хотя бы детей.

- Ещё рано, - отвечал Коган.

Но я не отступал.

- А если я приглашу свою знакомую и после закрытия студии попытаюсь сделать женский портрет?

- Ты точно хочешь снимать свою девчонку или что-то другое? – лукаво подмигнул мне Андрей Михайлович.

- Андрей Михалыч, - сказал я и подумал, - ну, конечно же, что-то другое.

С девчонками я, как правило, знакомился в метро по заранее разработанной и почти безотказно работавшей схеме. Я доставал записную книжку и подходил к симпатичной девчонке:

- Девушка, добрый день, извините меня, - вежливо начинал я, - случайно у Вас не найдется ручки?

- Пожалуйста, – как правило отвечали мне.

- А теперь на какую букву записывать номер Вашего телефона?

Так я познакомился с Таней.

- Таня, я обязательно должен сделать Ваш портрет, - говорил я уже хорошо заученный текст, - Вы даже не представляете, какая Вы красивая. У Вас потрясающие черты лица. А глаза – это громадные синие озера, - и без перехода, - а я – серьезный фотомастер, - продолжал врать я, - справлюсь с этой сложной, но, вместе с тем, приятной задачей, и мы вместе сделаем настоящий шедевр, который сможет украсить выставочный зал в любой точке мира.

Все вместе – помпезный текст и мой потрепанный вид вызывали смех. Но, как это ни странно, моя новая знакомая немедленно согласилась встретиться со мной на Большой Тульской около дверей фотоателье.

Фотостудия находилась в одноэтажном деревянном здании, впрочем, и вся Большая Тульская была деревянной, и лишь несколько домов были двухэтажными.

Я закрыл за ней дверь на ключ и, указав на вертящийся стул, сказал:

- Садись. Я пойду заряжать кассету.

Ага, заряжать в кассету несуществующую для меня пленку! Но в зарядной кабине я находился положенную минуту, вышел, плотно прикрыв за собой дверь, собранным и сосредоточенным. Фотокамера, при помощи которой я хотел сымитировать фотосъемку, была похожа на агрегат для штурма средневековых крепостей, но в сильно уменьшенном виде. Само же съемочное устройство было большим параллелепипедом. При помощи вращающегося штурвала оно двигалось вверх и вниз по двум тонким направляющим. И само устройство, и объективная планка, на которой крепилась альбомная кассета с плоской пленкой 13х18 см - всё имело уклоны. Если вы когда-нибудь снимали такой камерой портрет, где лицо человека было повернуто, а вы навели резкость на ближайший в проекции глаз, то второй глаз выпадал из резкости. Поворачивали кассету вокруг вертикальной оси вправо до тех пор, пока второй глаз не становился резким. Но в то время я этого еще не знал.

- Так, значит, - начал я заунывный, но еще не до конца отработанный монолог, - головку поверни направо, а плечо опусти вниз. Ты очень напряжена, мне кажется это потому, что ты очень плотно держишь вместе колени. Раздвинь ноги, сядь свободнее. Эта свободная поза наверняка отразится на выражении твоего лица.

- А трусы сейчас снимать?

- Таня, как тебе не стыдно?.. Вот-вот, так и оставайся, - затвор щёлкает, открытая кассета пуста, - а теперь поверни головку направо, а подбородок немного вниз и немного задумайся.

- О чем?

- Например, о сексе. Класс, снято.

Мне не терпелось приступить к делу. Ты, дорогой читатель, надеюсь, догадался, к какому. И я, помучив Татьяну еще с полчаса, сказал:

- Тань, сегодня мать работает в ночную, пойдем ко мне музыку послушаем. Чай, кофе, поболтаем… ну, сама понимаешь.

- Пойдем, - просто ответила Татьяна.

Фотостудия находилась, как я уже ранее писал, на Большой Тульской, а я жил на параллельной, Малой Тульской, дом 8 квартира 65.

Лифт поднял нас на 9 этаж.

- Ну вот мы и дома, - сказал я, включив купленный на собственные деньги катушечный магнитофон «Яуза-5» с записью моего любимого рок-н-рольщика Джерри Ли Льюиса, - кушать хочешь? Я сделаю яичницу с колбасой.

- Хорошо.

- А потом чай с пирожными, – я придвинул маленький столик к своему диванчику, - Тань, садись на диван, а я пойду на кухню, - маленький шестиметровый пенальчик, - всё приготовлю.

- Дим, а где твои замечательные фотографии, - донеслось до меня из комнаты.

- Сейчас их подготавливают к выставке в Манеже, - беззастенчиво врал я, разбивая второе яйцо над раскалённой сковородкой с уже золотисто поджаренной докторской колбасой.

- Хорошо сидим, Тань. Выпить хочешь? У меня есть «Рижский бальзам» и водка. По маленькой, для храбрости… я хотел сказать, для аппетита. Ты, наверное, устала и хочешь прилечь.

- Нет, не хочу.

По неопытности я не знал, что женское «нет» означает «может быть». Я стал немного подталкивать ее в плечи, стараясь изменить вертикальную позицию на горизонтальную. Таня вяловато сопротивлялась, затем я резким движением вклинился между её колен, широко разведя их в стороны. Поднял юбку, под которой оказался замысловатый пояс с большим количеством крючков и крючочков. Мне явно не хватало двух рук. Я стаскивал с себя брюки, придерживал Таню – она все время пыталась встать - расстегивал крючки на треклятом поясе и доставал свою палку, которая торчала строго в направлении «земля-воздух», а я постоянно пытался перевести ее в положение для стрельбы прямой наводкой по очаровательным зарослям, пока ещё скрытым от меня.

- Тань?

- Что? – Я видел широко раскрытые от ужаса Танины глаза.

Все это проходило в полной тишине, если не считать моего усердного сопения. От нечеловеческого напряжения я был мокрый как мышь. Но, наконец, крючки побеждены. Отбросив в сторону последнюю преграду, я увидел потрясающий по красоте огненно красный куст и поблескивающие под ним мокрые розовые губки. Пораженный увиденным, я опустил руки и мой член, ставший свободным, приняв почти вертикальное положение, выстрелил горячей струей в мой подбородок и, срикошетив, сперма залила Танин живот и грудь.


В подобной ситуации был и американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе, написавший за всю свою жизнь 2 неплохих романа. Но в руках у него был не член, а охотничье ружье, и всё, как вы понимаете, закончилось плачевно. Я не знаю, понесла ли мировая литература невосполнимую утрату, но наследники наверняка здорово заработали. Так что в активе у безвременно ушедшего остались 2 неплохих книги и одно доброе дело.

Я громко кричал, пока обессиленный, не рухнул на Таню. Отдышавшись, я привстал над Таней, натягивая на свою тощую задницу черные сатиновые трусы, так называемые семейные, и сказал:

- Я сейчас.

Двигаясь по направлению к туалету, я взглянул на себя в зеркало: бледное лицо, безумные глаза и перекошенный рот – ну чем не черт из табакерки? Я и сам себя испугался, ну, а Таня, знавшая меня непродолжительное время, тем более. Вернувшись, я застал Таню спокойной и одетой. Быстро натянув на себя брюки и впрыгнув в шлепанцы, я постепенно начал входить в роль многоопытного мужчины, продолжая беззастенчиво врать.

Тань, ты вообще-то у меня не первая, но, ты понимаешь, с любым из нас может такое случиться.

А ты у меня первый!

Больно не было? - Задал я идиотский вопрос.

Нет, - ответила она, безудержно расхохотавшись.


…Так, Ниночка, головку налево. Хорошо. Наклонись немного вперед. Замечательно. А теперь сядь более непринужденно. Раздвинь колени, и ты увидишь, как это отразится на выражении твоего лица.

А может, не будем мазать манную кашу по тарелке, - сказала моя новая фотомодель, спрыгнув с вертящегося стула и ловко стянув с себя трусики. Она встала на колени, широко разведя большие и плотные, как два баскетбольных мяча, ягодицы. Красная миндалевидная расщелина, поросшая с обеих сторон густыми черными волосами - и чуть выше круглая коричневая дырочка, и я не заставил себя ждать. Там, внутри, была доменная печь, но очень влажная. Кажется, я даже прихрюкивал от удовольствия, равномерно двигаясь в Ниночке. Я достал из нее свою раскаленную палку и спросил:

- А может быть, попробуем по-другому?

- Это как?

- А вот так, - сказал я и резко ввел своего петуха в коричневую круглую дырочку. Нинка, взвыв от боли, резко вскочила, едва не сломав мое напряженное мужское богатство.

- О-о-о-о-о…

- Мразь! Негодяй! Подонок! Извращенец! – Кричала она мне в лицо, левой рукой зажимая свой анус.

Если Ниночку трясло от возмущения и боли, то меня трясло от смеха, насколько эта ситуация показалась мне с тот момент комичной. Нинок замахнулась правой рукой, чтобы отвесить мне оплеуху, но тут же остановилась, истошно закричав:

- Сволочь, где туалет?

Истеричный смех продолжал душить меня, и я, приседая уже от нестерпимой боли, рукой указал направление.


Потом бесконечной чередой пошли вали, кати, надежды, ольги, лобковые вши и прочие заболевания, женитьба, дети. С пятью из них, могу похвастаться, я знаком. Короче, жил полной жизнью и воплощал в реальность не выходящий из моды лозунг: «Трахать все, что шевелиться и пить все, что горит».

В том далеком 1968 году на противоположной стороне Большой Тульской открылась частная фотография, которых на всю Москву было менее 5. Коган отправил меня на разведку к конкуренту.

- Меня зовут Дима. Коган прислал, - представился я.

- А я – Боня, - представился кряжистый лысый старик с озорными юношескими глазами.

На нем был рваный синий рабочий халат со следами химикатов, а его ногти были темно-коричневого цвета от метолгидрохинонового проявителя.

- А Ваше отчество?

- Просто Боня, - и без перехода продолжил, - иди к Когану и скажи ему, что мы не конкуренты. Я делаю срочное фото для загранпаспортов, а он – нет. Поэтому если он пришлет клиентов на срочку (так называлась срочная фотография в то время), я буду ему очень признателен.

- Доброго здоровьишка, Борис Григорьевич, - сказал вошедший постовой милиционер, Евргаф Калистратович Непейвода.

Большой красный нос, под стать его богатырской фигуре, и громадный живот, перепоясанный форменным ремнем, выдавали в нем человека, любящего хорошо поесть и пропустить один-другой стаканчик.

- Дима, иди, погуляй пять минут, - сказал Боня.

За Непейвода потянулись: фининспектор Филькенштейн, пожарник Жаров и дворник с фамилией, выдававшей в нем особу голубых кровей, Опаршин, и пять минут превратились в сорок. Наконец, очередь дошла и до меня.

- Боня, помимо своей семьи, Вам приходится кормить всю эту сволочь. Когда я все это вижу, не хочется жить в этой стране. Я при первой возможности уеду туда, где царит власть закона и ничего подобного по определению быть не может.

- Голубчик, - почесав лысую, склоненную на бок голову, и продолжил, - Непейвода, да и остальные ребята получают нищенскую зарплату, а ведь они и их семьи хотят кушать, и уж, коль государство не заботится о нас, мы сами должны позаботиться о себе. В том, что я даю им деньги, не вижу ничего зазорного. Не я завел этот порядок, и не мне его нарушать. По поводу твоей мечты иммигрировать могу сказать следующее – туда, на Запад уехала одна канализационная пена, и если ты решился на этот шаг, от всей души пожелаю тебе не быть принятым в их общество. А сейчас иди к Когану и не теряй время.

Недолго я был курьером между двумя фирмами. Хорошие отношения Когана и Либсона наладились довольно-таки быстро.


О Борухе Липсоне, а просто Боне, можно говорить очень долго, но есть одна фраза, сказанная им, которая полностью характеризует его как человека: «Будь сам хорошим, и вокруг тебя будут только добрые люди». А еще он говорил: «Быть честным выгодно, быть добрым выгодно, сделал добро – закопай его, забудь». Вначале фотографической карьеры Боня работал на Дорогомиловском рынке «пушкарем». «Пушка» – это большой деревянный фотоаппарат, внутри которого была кассета для фотобумаги с проявителем и фиксажом и водой для ополаскивания. Над всей этой конструкцией возвышался, как пароходная труба, цилиндр с шибером. Фотограф был накрыт большим и толстым светонепроницаемым одеялом, и эта конструкция называлась «пушкой», а фотограф – «пушкарем». Накрывшись покрывалом, «пушкарь» производил съемку на фотобумагу, проявленную и слегка отфиксированную, протертый грязной тряпкой негатив вместе с незасвеченным листком бумаги укладывал под трубу с извлеченным шибером, и проводилась засветка. Затем, в том же порядке проводилась проявка, фиксирование и легкое ополаскивание, и позитивный отпечаток был готов. Клиенту предлагалось положить мокрый отпечаток на голову, а сверху надеть кепочку. Провожали его стандартным напутствием: «Пока дойдешь до дома, уважаемый, карточка высохнет».

Помимо этого Боня приторговывал (это было незаконно) фотобумагой и химикатами, но в отличие от очень многих, никогда не продавал засвеченный или недоброкачественный материал. И приезжающие в столицу за фотобумагой и химикатами знали – покупка у Бони исключала всяческий риск. Как-то к Боне зашёл человек, представившийся Николаем. Он три раза приезжал в Москву и привозил домой засвеченную бумагу и недоброкачественные химикаты.

- Боня, меня Шустерман, прислал, выручай. Нужна срочно бумага и химия.


…Началась Вторая Мировая война, семья Либсонов оказалась эвакуированной в Томск. На небольшие сбережения Боня снял угол (часть комнаты) и пошел на рынок искать местного бригадира фотографов. Им оказался тот самый Николай, закупивший у него перед самой войной фотоматериалы.

- Здорово, Боня, мы с ребятами долго вспоминали тебя добрыми словами. Ни одного листа засвеченной фотобумаги, и все химикаты были свежими. Зачем пожаловал, друг? – Спросил старый знакомец.

- Коля, дай мне место на рынке, я хочу поставить «пушку». Семью надо кормить, мы здесь в эвакуации.

К Боне приезжали не только за срочной фотографией или купить качественные фотоматериалы, но и с просьбой подыскать рабочее место, разрешить конфликт и просто, как я понимаю это сегодня, пообщаться с мудрецом. А если мне случалось задержаться у него, он просто говорил: «Иди и не теряй времени». Боня всю свою жизнь был монахом на базарной площади. И ушел из этой жизни, оставив в сердцах многих людей глубокий след.

В один из летних дней какого-то семидесятого я зашел к Боне.

- У тебя есть узкая камера (35 мм)?

- Да, конечно. «Зенит-Е», - ответил я.

- Тогда быстро собирайся и иди на Духовское кладбище. Заболел фотограф, нужно срочно фотографировать похороны.

С этого лета и в течение следующего года я был кладбищенским фотографом. Страх перед покойниками заставил выбрать меня и соответствующую оптику – телеобъектив «Таир-11». Этот объектив позволял мне не подходить близко к гробу, и я с десятиметрового расстояния давал распоряжения провожающим в последний путь. Страсть к инновациям подвигла меня изобрести еще один вид – портрет покойника в гробу. Из траурного сопровождения я выбирал трех наиболее крепких парней и просил одного из них со стороны головы поднять гроб приблизительно под углом 45 градусов. А двое других парней придерживали покойника за грудь и колени, чтобы усопший не вывалился из ящика.

- Так, отлично, ребята, не шевелитесь. Снято.

До сих пор не могу понять, почему люди столь безропотно выполняют циничные приказы.

К кладбищенским воротам подъезжал очередной «Пазик», и вечно пьяный Федор открывал ворота. С грустным лицом я подходил к подъехавшему автобусу и, с печалью в голосе, спрашивал:

- Будем фотографироваться?

Как правило, я получал утвердительный ответ.

- Кого хороните? - елейно сострадательно пономарил я, - Папу? Маму? Брата? Мужа?

- Мужа, - ответила слегка косящая на левый глаз молодая женщина.

- Будем делать фото?

- Да.

- Очень хорошо. Портрет усопшего в гробу желаете?

- Я тебя в гробу желаю увидеть, дурак. Сделаешь обыкновенные групповые фото.

Эта молодая бабенка с крепкой и круглой, как орех задницей, начинала мне нравиться.

- Как угодно, как угодно.

Борис, постоянный фотограф, все еще был на больничном, и по телефону он инструктировал меня:

- Дима, помни – закончил снимать похороны, немедленно кассируй эту публику, иначе они его или ее зароют, и потом эти бредовые фотографии никому не нужны, ты останешься без копейки.

Для меня это стало основным финансовым законом.

- Так, - командовал я, - к усопшему подошли родственники покойного. Я сказал – близкие, неужели непонятно?

Родные, только что обсуждавшие организацию поминок, застыли в скорбных позах, стоя за гробом. Женщины во время фотографирования прикладывали носовые платки к глазам и к губам, чтобы сдержать рыдания.

- Внимание, снято. А теперь общее групповое фото. Мальчик, перестань ковырять пальцем в носу. Внимание, снято, - продолжал я.

- Милая дама, - сказал я косенькой, - пройдемте со мной в лабораторию, я выпишу квитанцию и получу с Вас деньги. Как Вас зовут? – спросил я безутешную молодую вдову.

- Ирина, - стрельнув косеньким глазом, сказала она.

- Так-с, сколько групповых фото Вы заказываете?

- По количеству людей.

- Размер 13х18 или 18х24?

- 13х18 и, пожалуйста, глянцевые, - опустив голову, сказала она.

- С Вас 33 р.70коп.

Косенькая как-то странно посмотрела на меня и спокойно подняла длинную черную юбку, под которой ничего не оказалось. Кто-то невидимый, но сущий, лишил меня возможности стоять, и я как подкошенный упал перед Ириной на колени. Мир померк, и я ничего не видел кроме куста с туго закрученными кольцами блестящих черных волос. Раздвинув очаровательный перелесок, я увидел маленькую прозрачную, как слеза Магдалены, капельку и приник к круглому отверстию, обрамленному необыкновенному по красоте губами. Набухшая красная жемчужина и мой язык слились в круговороте сладостного танца.

- А ты можешь как-нибудь по-другому? – Донесся до меня голос с небес.

- Конечно, - оторвавшись от живительного источника, сказал я, - садись на стол.

Сдвинув в сторону пустые кюветы, вдовушка ловко устроилась на столе, широко разведя ноги, и я вошел в это ласковое и теплое Средиземноморье, окружившее все мое существо.

- Ты на этом столе всех баб трахаешь?

- Нет, нет, нет. Ты, ты, ты са-са-самая пе-первая у меня здесь на кладбище, - с придыханием лепетал я, - то-только я не-не-не-не могу пол-пол-пол, ах, все за-за-за-запла-заплатить пять ру-ру, пять рублей, я до до-до-должен Ха-Ха-Ха-Харо-Харонову. Десять Бо-Борису и три, три ди-ди-директору кладбища. Да-да, ах, давай та-та-так: пол-пол-половину ты, пол-пол, ах, я.

- Жи-жи-жи-дяра проклятый! Или все пла-пла-пла-тишь и-и-и-ил-или я выс-выс-как-как-какиваю.

- Хо-хо-хо-хо, все пла-ла-чучу я, - приплыв, застонал я.


…У ворот засигналил пазик с новым жмуриком. На ходу заправляя рубашку в брюки, я бросился открывать кладбищенские ворота.

Мое приключение с вдовушкой имело забавное продолжение в Германии. Я уже 4 года жил в маленьком провинциальном городке Флёа на Augustusburger Str., 69 и подрабатывал в местной газете. В один из летних вечеров 1999 года мне позвонила, судя по голосу, молодая женщина и спросила, не соглашусь ли я сфотографировать похороны. Быстро сговорились о дне и времени.

…Все вместе: священник, похоронная команда, родные и близкие покойной были участниками ритуала под названием «похороны». Священник говорил: «Ты мертва, но воскреснешь в новой жизни». Родные и близкие плакали, похоронная команда закапывала, а я фотографировал. Готовые фотографии я принес на следующий день по указанному мне адресу. Дверь открыла молодая очаровательная женщина, слегка косящая на левый глаз.

- Меня зовут Лариса, это я Вам звонила. Извините, что не подошла к Вам во время похорон мамы, у меня был очень тяжелый день, - и, после короткой паузы. – Чай, кофе?

- Кофе.

- Я сейчас заварю. Кстати, а, сколько я Вам должна?

- Сто марок.

Лариса отсчитала деньги и неожиданно предложила посмотреть семейный альбом.

- Почему нет? – Оживился я.

Она положила большой, коричневой кожи альбом на кухонный стол и, открыв его почему-то с середины, начала комментировать:

- Это мама и папа. Я родилась через 9 месяцев после его смерти. А это мама на папиных похоронах, - она продолжала, но я уже ничего не слышал. Фотографии 26-летней давности на Духовском кладбище были сняты мною.

- Еще раз извините меня, - услышал я сквозь пелену воспоминаний голос Ларисы, - я хотела бы заказать свой портрет. Сколько это будет стоить?

- Нисколько, я уже получил все сполна.

Продолжая бег в отпущенном мне времени, мыл туалеты в Гамбурге и Нюрнберге, халтурил на стройках, работал на мойке машин, где был чемпионом по сбору чаевых и, наконец, в 2003 году открыл свою фотостудию.



- Я хотел бы заказать представительские фото моей тетушки.

- Нет проблем, я работаю с 10 до 18 часов.

- Дело в том, что моя тетя фотографировалась у Вас в прошлом году. Я хочу заказать дополнительные фотографии. В Вашей рекламе указано – 2 евро за 4 дополнительных отпечатка.

- Совершенно верно. Пожалуйста, принесите с собой СD, и я распечатаю Вам нужное количество фотографий.

- У меня нет CD.

- Тогда я сожалею, в банке данных моего компьютера не сохраняются документальные и представительские файлы. Я могу распечатать фото только с CD. Всем клиентам я предлагаю за отдельную плату купить CD и тогда…

- Меня это не интересует. В Вашей рекламе ничего не сказано про CD, а есть информация о дополнительных отпечатках по 2 евро за 4 штуки.

- Я сожалею.

Затем я повторил свой текст, прибавив, что по памяти я не умею печатать, а в памяти компьютера информация отсутствует. Сухопарый молодой человек продолжал настаивать, а я продолжал повторять тот же текст, пока наконец-то не понял, что этот парень просто развлекается. Тогда я улыбнулся как можно любезнее и, перейдя на русский, спокойно сказал:

- Заебал.

- А вот и не заебал, - ответил мне клиент на чистейшем русском языке с легким прибалтийским акцентом, - у меня традиционная сексуальная ориентация, - и он расхохотался.

Я тоже рассмеялся и спросил, где он учил русский язык.

- Ну, если быть точным, то не где, а у кого. Пушкин, Гоголь, Толстой, Куприн, Бунин. Сначала по-немецки, а потом захотелось прочитать все это в оригинале. Ну, и выучил русский. А, кстати, меня зовут Франц, а тебя?

- Дима.

Так я познакомился с Францем Фритхофером.****
______________
****Friedhof – «кладбище».

Как минимум один раз в неделю я встречался с Францем на городской площади в пивной. Беседы с ним пополнили мои знания о Германии и о менталитете немцев. Если вообще о национальной ментальности корректно говорить.

После 2-ой Мировой войны на нас, немцев, все собак повесили. Мы – нацисты, людоеды, построили фабрики смерти, в общем, другими словами, не было в 20-м веке другого народа, принесшего людям столько горя и страданий. Мы, немцы, - рассказывал Фритхофер, - стали заложниками собственной практичности и бережливости. На этот крючок нас и поймали лидеры нацистов. Мы оказались между красными и коричневыми и, как показалось тогдашним немцам, из двух зол они выбрали меньшее. А кто его знает, может быть, и меньшее, хотя история не любит сослагательных наклонений. На всех этажах социальной лестницы люди сознательно или подсознательно понимали, что Адольф – дешевый клоун. Но вдруг начинается экономический подъем. Конечно же, это не была работа Гитлера – экономическое чудо сотворили такие профи, как Шахт и прочие. А крошка Цинобер*****, как всегда, пожинал плоды. И осторожные немцы, уже не ожидавшие улучшения уровня жизни, поверили. Мышеловка захлопнулась. Затем началась настоящая гражданская война, а точнее, гражданская бойня. Одни немцы убивали других только потому, что те посещали синагогу. Я не оговорился, сначала уничтожались собственные граждане, и, заметь, - продолжал Фритхофер, - не самые худшие. Это были ветераны первой мировой войны, ученые, врачи, журналисты, рабочие, крестьяне. И этот маховик, не без помощи политиков из других стран, раскрутился до Второй Мировой войны. Предприятия и имущество своих конкурентов присваивали практичные и предприимчивые сограждане, и мне бы очень хотелось, Дима, чтобы ты понял, что это не наша вина, это наша беда. Если бы ты только знал, какие добрые сердца бьются под нашими пиджаками и бюстгальтерами. Посмотри, - продолжал Фритхофер свой монолог, - прошло уже почти 60 лет после войны, Европа объединилась, но до сих пор в некоторых французских кафе отказываются обслуживать посетителя под любым предлогом лишь только потому, что он говорит по-немецки. Позволь мне задать риторический вопрос: возможно ли такое в Германии? Вижу по твоим глазам, ты устал от моей болтовни, но напоследок скажу тебе – для того, чтобы не наступать на исторические грабли, не надо гордиться или стыдиться своего прошлого, его попросту надо знать.
______________
***** «Крошка Цахес по имени Цинобер» – Э. Т. А. Гофман.

Возбужденный Франц еще долго не умолкал, но я уже не слушал его, вежливо поддакивая, не зная о том, что наша встреча с Фритхофером была последней. Но по прошествии 4 лет пришло письмо из Центральной Африки, и между Францем и мной завязалась переписка. Некоторые наиболее интересные письма моего друга, с его согласия, я приведу полностью.


30.05.06 Короткий звонок в дверь.

- Кто там?

- Я хотел бы повидать господина Бреслера, у меня для него письмо, – по-русски сказал низкий бас за дверью.

- Соотечественник, черт бы его подрал, - подумал я и открыл дверь.

На уровне своих глаз я увидел третью пуговицу рубашки-поло. Я сделал шаг назад, чтобы рассмотреть лицо визитера. Баскетболист. Русский баскетболист. Черный русский баскетболист. От удивления у меня отвисла челюсть.

- Может быть, пройдем в дом? – Спросил верзила.

- Да, конечно, пожалуйста, - сказал я и отошел в сторону.

Незнакомец был роста не высокого, а просто громадного. Согнувшись, он поднырнул под двухметровый дверной проем и, в один прыжок преодолев лестничный пролет, оказался перед открытой дверью в мою квартиру.

- Проходите и сразу же направо, на кухню, там у меня уютнее, - я сказал это как можно ниже, используя все возможности своего жидкого баритона.

На кухне стоял Кинг-Конг, его макушку от потолка отделяли какие-то 30 сантиметров.

- Спасибо, я лучше постою, Ваш стул рассчитан, как я вижу, на максимальную нагрузку в 170 кг, мой же вес – 190 кг. Да и у меня мало времени, через 4 часа из Берлина вылетает мой самолет. Возьмите, – он протянул мне белый, безо всякой подписи конверт, - это письмо от Фритхофера. И разрешите откланяться. Провожать меня не надо, - сказал он и бесшумно исчез за дверью.



Ошарашенный, я стоял посреди кухни с белым конвертом. Удивление было столь велико, что я даже толком не рассмотрел своего посланца. Мне запомнился короткий ежик начинающих седеть волос, добрые голубые глаза, совершенная по своим пропорциям атлетическая фигура, по сравнению с которой лучшие греческие образцы явно проигрывали и безукоризненный русский, а в остальном – без особых примет.

«Дорогой друг, во-первых, здравствуй. Как тебе было известно, три года тому назад я решил провести отпуск в Центральной Африке. В день прилета я (только, пожалуйста, не смейся) был похищен на совершенно открытом месте. Сразу хочу успокоить тебя, это были не террористы и не бандиты. Существо, передавшее тебе письмо – один из них. Они называют себя Homo Intellectus. Вот, пожалуй, и всё, что я могу сказать тебе об этом похищении. В настоящее время в группе, колонии, лагере, а точнее - в очаге новой цивилизации существует запрет на распространение какой-либо информации. Как только запрет будет снят (я надеюсь, в самое ближайшее время), я подробно, не упуская даже мельчайших деталей, опишу тебе историю моего похищения. Хочу добавить, что я по-человечески счастлив. Твой Франц.

P.S. Скачал с интернета фильм «Гуд бай, Ленин». Жидкая дешевка. Мне бы не хотелось заниматься критикой этого фильма. Во-первых, он того не стоит, а, во-вторых, тебе хорошо известна неконструктивность любой критики. Ежели и говорить «Гуд бай, Ленин», а это «б», то надо сказать «а» - «Гуд бай, Гитлер». История, которую я тебе сейчас расскажу, настоящая и по своему сюжету куда острее и интереснее этого недоношенного киноопуса. А произошла она с моим дедом, штурмбанфюрером СС, начальником контрацентрационного лагеря Фридрихом фон Фритхофером. До 33 года биография моего деда достаточно банальна – он не был элитой германского общества, но и в хвосте не плелся. Был государственным служащим, в Мариенберге зарекомендовал себя как блестящий организатор и исполнитель приказов начальства. В 33 году, с приходом нового канцлера, примкнул к нацистскому движению. Ему была предложена должность начальника тюрьмы. В 40-ом году он поступил на службу в СС в чине штурмбанфюрера и приказом имперского управления был назначен шефом КЦ. В его обязанности входило наладить в КЦ производство мыла и матрасов для нужд Вермахта. Ну, а теперь я все-таки должен сказать тебе несколько слов о характере моего деда. За всю войну он лично не убил ни одного человека, не считая пятерых подчиненных ему эсэсовцев, но об этом позднее. Фридрих фон Фритхофер не отдавал преступных приказов, он строго выполнял инструкции канцелярии райхсминистра, и Вермахт бесперебойно получал от руководимого моим дедом предприятия за номером Х мыло и матрасы. В этой атмосфере ужаса и страха мой дед оставался здоровым. Штурмбанфюрер СС был строгим, но при этом справедливым человеком. В ноябре 43-го он отправил одного ефрейтора на западный фронт за воровство на лагерной кухне. Моего деда от тяжелого психического заболевания спасло патологическое отсутствие воображения, свойственное немецкому чиновнику того времени. В том же 43-м, я не помню, когда именно, вышел приказ Гиммлера о сворачивании производства. И в первый раз в своей жизни штурмбанфюрер СС Фридрих фон Фритхофер взбунтовался (естественно, сидя у себя в кабинете и не высказывая крамольные мысли вслух).

- Там, наверху, как видно, от страха совсем сошли с ума. Эшелоны с заключенными прибывают каждый день, мне нужны пиломатериалы для строительства новых бараков, продовольствие, медикаменты, а вместо этого мне присылают бумажку, которой, разве что, жопу подтереть можно, - подумал мой дед.

В ноябре того же года он, проходя с инспекцией по лагерю, нос к носу столкнулся со своим земляком (дед родился в Хомутове) Франтишеком Вондрачковым, так же, как и мой дед, с отличием закончившим Хомутовскую гимназию.

- Фридрих, ты? – Удивленно воскликнул Франтишек.

Дед поглубже натянул офицерскую фуражку, круто повернулся и быстро зашагал в сторону своего кабинета. Пожалуй, это был единственный день за всю его службу, омрачивший его настроение.

- Фельдфебеля Курта Майера ко мне, - приказал он адьютанту. - Срочно.

- Осмелюсь доложить, прибыл по Вашему приказанию, - отрапортовал Майер.

- Вот что, Курт, - неофициально начал мой дед, - у меня была пренеприятная встреча с земляком, - и он назвал фамилию.

Через 2 дня на вечерней поверке он спросил своего фельдфебеля:

- Ну, как?

- Вся семья Вондрачковых отправлена с новой партией мыла на Восточный фронт, - широко улыбаясь, сказал Майер.



Окончание следует

>>> все работы aвтора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"