Он ехал на желтом велосипеде по тихой и чистенькой улице, механически вращая педали. Улица, как все вокруг, казалась ему мертвой. Мертвые дома, мертвая улица. Он подъехал к дому № 15 и, придерживая левой рукой велосипед за руль, правой коротко нажал на звонок. Тяжелая сумка на багажнике накренилась в сторону, едва не свалив велосипед. Недовольно поморщившись, он переставил ее понадежнее и снова нажал на звонок. Уже подольше. В доме никто не шелохнулся. Тогда он прижал звонок и уже не отпускал, пока в внутри не послышались шлепающие шаги.
- А-а, черт, - и звук чего-то падающего, кажется, подставки для зонтиков.
Ральф, заспанно щурясь, открыл дверь.
- Ты чего? В такую рань. Пяти еще нет.
Франк молча смотрел на приятеля. Время для него кончилось.
Он стащил с багажника надоевшую сумку и сунул Ральфу в руки.
- Отнеси в полицию.
Перекинул ногу через велосипедную раму и, уже отъезжая, бросил, не поворачиваясь:
- Я застрелил Габриэллу.
- Чего? –сморщился Ральф.
И негромко, чтобы не перебудить соседей, крикнул вслед уезжающему велосипеду:
-Эй, Франк! Не понял…
Франк, не отвечая мерно крутил педали.
Ральф махнул рукой, сладко и долго зевнул и собрался идти досыпать. Тяжелая спортивная сумка мешала закрыть дверь, он шмякнул ее на пол, отпихнул ногой в сторону. Но, сделав уже шаг в сторону лестницы, наклонился и с любопытством немного сдвинул молнию
- О-е, - он быстро оглянулся, нет ли кого. И расстегнул молнию до конца.
- Дела, – восторженно протянул он и присел на корточки. Сумка была набита оружием.
Пистолеты Макарова, автоматы Калашникова нескольких модификаций. Аккуратно вычищенные. Чувствовалось, что хозяин следил за своим арсеналом. Ральф взвесил на руке пистолет и прицелился напольную вазу.
- Пух, - с удовольствием произнес он. И лихо прокрутил пистолет на пальце.
Потом вытащил Калашникова с укороченным стволом, знакомый АКС-74У; встал, перекрутил его в руке, как в ковбойских фильмах и полюбовался на себя в стенное зеркало: ствол у бедра, презрительный прищур глаз. Он еще покопался в недрах сумки и начал вытягивать новые сокровища.
- Ральф! – раздался испуганный, хриплый со сна шепот его жены, - откуда это?
Явилась, все испортила, поморщился он.
- Да Франк притащил. Отнеси, говорит, в… ой!
Ральф изменился в лице, до его сознания наконец-то дошла фраза, сказанная Франком.
Жена смотрела недоуменно и явно ждала продолжения.
-О-ой, он сказал, … он застрелил Габриэллу.
-Mein Gott!
-Scheise! - выдохнули они одновременно.
…за два дня…до того дня… Старые друзья хлопали друг друга по спинам.
- Ты совсем не изменился.
- Ха-ха, как тебе удалось такое брюхо вырастить?
- Хорошее пиво и прекрасный аппетит.
- Точно, прекрасный аппетит и, главное, здоровый желудок.
- Да не жалуюсь.
- Сколько ж мы не виделись?
- Да года три?
Габриэлла из кухни слушала и качала головой. Руди был его друг еще с армии, настоящий друг, так по крайней мере уверял сам Франк.
Ну, сейчас пустятся в воспоминания, прольют скупую ностальгическую слезу, поморщилась Габи, и начнут ругать новые порядки.
Она посадила на лицо радушную улыбку и с подносом, заставленным тарелками, поспешила в комнату.
- Руди, разбойник, пропал, не заезжаешь.
Руди, сияя, ткнул Франка кулаком в плечо:
- Повезло тебе, старик: и жена золотая, и работа прекрасная.
- Работа ни шатко-ни валко. А ты как?
Руди помрачнел:
- Понижен в звании, или, скорее, совсем разжалован. Народу все меньше приезжает, общежитие закрыли (он заведовал общежитием для аусзидлеров в Дессау). Перекинули хаусмайстером в начальную школу. Лампочки ввинчиваю, проводку чиню, краны. Работа! Это для кадрового офицера- то.
Он криво усмехнулся.
- Народ из Дессау разбегается. Все на Запад едут. Глядишь, и школу прикроют.
Габи сновала между кухней и комнатой, старалась не мешать. Еще две-три рюмки и начнется старая знакомая песня… Надоело. Подожду немного и исчезну. Пойду на фитнес.
-Нет, ты послушай, - возмущался Франк, тыча в телевизор. И противным голосом, издеваясь, копировал диктора:
- Под угрозой 500 рабочих мест. Они обеспокоены. Ха!
- А когда нас повымели на улицу, - согласно вторил Руди, - нас, кадровых офицеров, и не сотни, а тысячи, десятки тысяч, они не беспокоились. Нет. Службу они ни в военный стаж не засчитали, ни в стаж государственной службы. Словно мы эти годы на лавке валялись.
- Десяток летчиков оставили, пока они их летать учили. - Франк отхлебывал пива. - А потом что? Под зад коленом!
- А какой у нас полк был. Краса и гордость армии: Артиллерийский полк «Erwin Kramer». Элита.
Привычный припев: раньше, при ГДР, было лучше, был порядок…
Габриэлла крепилась, крепилась, но не выдержала:
- Что раньше, раньше. Ведь сколько мути было…Смотри, как все изменилось к лучшему…
- К лучшему, - взорвался Франк, - продали идеалы за миску чечевичной похлебки! Ничего святого не осталось. Не только у меня украли жизнь, будущее. Глянь, что делается: разложение! Гомосексуалисты, лесбиянки! Наркотики, преступность растет как на дрожжах! Где это видано! Твоя собственная дочь живет с парнем, как… последняя…
А-а… Было такое раньше возможно?
- Ну, что ты, Габи, говоришь, подчеркнуто дружелюбно встрял Руди, - какая муть? На что ты намекаешь? На Штази? А у кого ее нет? Было, есть и будет! Положим, была муть, только вместе с мутью, с грязной водой выплеснули целую армию. И детские лагеря, и бесплатный спорт
Франк выпрямился и повысил голос, заглушая приятеля:
- Мы чтили семью, родителей, порядок, Родину. Мораль. А что они предложили взамен? Безработицу и экономический кризис.
Габи махнула рукой и ушла на кухню. Завелись, теперь не уймутся…
Выходила за подтянутого красавца лейтенанта, перед которым открывалась блистательная карьера. А обернулось…
Он быстро дослужился до старшего лейтенанта; следующее звание не заставило ждать. Он был прекрасным офицером - честным, идейным, исполнительным. Возможно, ему не хватало инициативы, воображения. Возможно, он никогда бы не дослужился до генерала, но уж погоны оберстлейтенанта получил бы обязательно.
Но наступило Воссоединение, рухнула Стена, армию распустили, все офицеры были уволены. Без трудоустройства.
Она прислушалась: из комнаты раздавались перекаты смеха, друзья дошли до кондиции, кончили жаловаться на жизнь, ударились в воспоминания.
Габи чмокнула мужа в щеку:
- Ну, не буду вам мешать, сбегаю на фитнес.
Франк благодушно ухмыльнулся, шлепнул ее по попе:
- Иди, иди, потей.
И подмигнул другу:
- Леди с кэба, пони легче.
Габи проехала мимо Фитнесклуба, свернула на параллельную улицу. Через десять минут она была у Дитера.
Они познакомилась на спорте. Крутили колеса на соседних велотренажерах, сидели рядом, едва прикрытые полотенцами, в сауне, пили чай в баре.
Потом гуляли вдоль реки, любовались отражением огней в темной воде. Когда она в последний раз гуляла она вечером по набережной? И гуляла ли вообще?
После долгой размеренной супружеской жизни Габи снова почувствовала себя юной, красивой, желанной.
Встречи и прогулки переросли в нечто большее. И Габриэла поняла, что она, сорокасемилетняя мужняя жена, мать двоих взрослых детей, влюбилась как девчонка.
Он внес столько света в ее жизнь. Яркие краски сменили серую будничность. Она не пыталась бороться с новой любовью и тихо радовалась, наслаждаясь вернувшейся молодостью.
И Дитер любил ее. Пусть он не шептал ей в ухо горячие слова, не пел серенады под окном. Но в каждом жесте и каждом слове давал ей почувствовать свою любовь. Габи удивлялась и восхищалась: они были так близки. Никогда до этого не встречался ей человек, с которым можно так хорошо говорить, обо всем… Вечерами вели долгие разговоры, пока она не спохватывалась, что нужно бежать домой.
Дитер делал все красиво. Вот и сейчас: разлил вино в большие бокалы. Он разбирался, какие бокалы предназначаются для белого вина, какие - для красного, какие стаканы для виски, а какие для мартини. А Франк – тот пьет пиво прямо из из горлышка бутылки.
Габи снова удивлялась, как этот одинокий мужчина сумел так изящно обустроить свою жизнь. Домик у него небольшой, но прекрасно оборудованный. Камин, красивая мебель.
С двумя бокалами вина в руке Дитер подсел на диван к Габи.
- Неплохое вино, заметил он и протянул ей высокий бокал.
- Знаешь, мне надоели детские игры, - отпивая маленький глоток, начал он,- мы прячемся от людей, ты вздрагиваешь, оглядываешься. Поужинать в ресторане ездим в соседний город... Ты постоянно смотришь на часы, срываешься с места. Надо кончать.
Откровенный ужас, мелькнувший в ее глазах, заставил его улыбнуться.
- Переезжай ко мне. Попробуем жить вместе.
- Ах, - от облегчения у нее даже слезы выступили на глазах, - а я уж думала…
- Что ты думала, глупышка. Надо решаться. Разбежаться мы всегда сумеем.
Габриэла, как завороженная, смотрела в свой бокал, словно там, в пурпурной глубине, таился правильный ответ.
Конечно, надо решаться. Но они прожили с Франком почти 25 лет, вырастили детей. Надо решаться. Ей 47 лет, она может прожить еще 20, 30, 35 лет.
Тридцать пять лет скучной серой жизни. А сколько лет молодости осталось? Сколько лет, чтобы радоваться жизни?
Она сделала медленный длинный глоток.
- Да, лучше сожалеть о сделанных ошибках, чем об упущенных возможностях.
Он поднял брови:
- Ого! Сильно сказано, ты сама придумала? Или прочла?
- Не знаю, но соответствует моему состоянию. Но как я ему скажу…Не представляю…
- А не надо говорить, оставь письмо. Лучше избежать сцен и упреков.
- Я не думаю, что будут сцены: ему давным-давно все безразлично.
- Давай красиво начнем нашу новую жизнь.
(У него как раз подошел отпуск, а вдвоем дешевле - не надо доплачивать за одноместный номер. Естественно, подразумевалось, что дама платит за себя сама)
Устроим себе сказочный отпуск на волшебном острове. Куда ты хочешь? Куба? Таиланд? Бали? Шри Ланка?
Только человек с тонкой душой мог придумать, как жизнь сделать сказкой. А у них с Франком даже свадебного путешествия не было, не то, что Таиланда.
Она забыла, что в те времена для жителей ГДР не было ни Бали, ни Таиландов. Сказки ограничивались братской Болгарией и Сочи.
- Точно, уедем в отпуск. Твой Франк за две недели свыкнется, примирится. И все дела.
Габриэлла тихо сияла и счастливо вздыхала.
- Слушай, а как получилось - тебе 49 лет и ты никогда не был женат? И детей нету?
- Не-е-а
- А почему?
Он серьезно на нее посмотрел, пригубил вино…
… а на фига, голубушка, мне такой хомут. Баб свободных - в изобилии, выбирай любую. Сошлись-разошлись. Без обязательств. Дети! маленькие, они не дают покоя, связывают по рукам и ногам. Вырастут - еще больше пакостей. Свобода и, главное, никаких обязательств...
Он достаточно поездил, сменил не одну работу и не один город. Что-то уставать стал. Ощутил потребность в постоянной заботе. Да и язва что-то стала часто напоминать о себе, требовала диетического питания. Мягкая, нетребовательная Габи прекрасно подходила на роль долговременной подруги. …нежно коснулся ее лица:
- Тебя ждал.
- Решено, я переезжаю.
…накануне… того дня Франк стоял у окна своего кабинета. Менеджер по сервису, так называлась его должность. Да-да, ему еще повезло, другим было много хуже.
Отдельный кабинет, компьютер, куда стекались многочисленные заявки. Под его началом была маленькая армия – электрики, монтеры, маляры, строители. Он вкладывал в свою работу привычную военную дисциплину. Получал сообщения о неполадках на вверенной ему территории, мгновенно реагировал, оформлял наряд, отсылал к исполнителю, и позже неизменно проверял, как выполнена работа.
Городская больница, конгломерат многочисленных зданий, чем-то отдаленно напоминала военную часть. Так, по крайней мере, ему казалось: территория обнесена забором, и за забором царствует идеальный порядок.
Франк глядел из окна и видел не залитые светом, идеально вычищенные дорожки, а свою молодость.
Он, кажется, с колыбели мечтал стать военным. Еще в школе его любимым предметом была Военная Наука, Wehrkunde.
Военное училище, Академия.
Присяга. Торжественное присвоение лейтенантского звания…
Он помнил, как вчера: развевающиеся знамена, чеканный шаг молодых офицеров. Глаза, горящие воодушевлением. Как они верили! В свои идеи, в свое предначертание!
Встреча с другом-однополчанином разбередила воспоминания, всколыхнула старые обиды. Последние недели, хоть уши затыкай, ОНИ без конца воспевали Воссоединение, Падение Стены. Ликовали. Радовались уничтожению целой страны. Его страны.
У него руки тряслись от ненависти, подскакивало давление. Мерзавцы. Предатели. Тьфу.
Он вспоминал и в тысячный раз представлял, что было бы, если бы…
…если бы не случилось этого проклятого Воссоединения,
…если бы Советский Союз воспрепятствовал,
…если бы все было по-прежнему,
…ах, если бы…
И бессильная горечь на разбитую жизнь закипала в груди…
Иногда дома, когда все спали, он отпирал шкаф, где висела его одежда, и любовно проводил рукой по старой военной форме. Китель не сходился на груди, брюки не налезали на раздавшиеся бедра. Двадцать лет!
Он любил закрытый мир военной части: вычищенная территория, аккуратные солдаты и офицеры. Он любил ажиотаж учебных маневров, подъемы по тревоге. Это был его мир. Жизнь за оградой военной части казался ему неправильным: расхлябанная длинноволосая молодежь, дикая музыка, студенческие волнения.
Из офицера с прекрасным будущим он превратился в хозяйственника без перспектив, принужденного тянуть лямку нелюбимой работы. Аккуратность превратилась в педантичность, исполнительность обернулась полной неспособностью проявлять инициативу.
Габи изменилась в последнее время, неожиданно подумалось ему. Но в чем? О не смог сформулировать. Возраст? наверно.
…тот день… Она собирала вещи. Кровать, стулья стол - все было завалено одеждой.
- Ну, чего ты затеяла, на ночь глядя?
От голоса мужа Габриэлла сильно вздрогнула и выронила платье.
- Что случилось? ты вернулся? Почему ты не на дежурстве?
- Ключи от кабинета забыл.
Она хотела придумать что-нибудь, отговориться: разбираю летние вещи, навожу порядок. Но неожиданно, от растерянности произнесла:
- Я собираю свои вещи. Я ухожу от тебя.
И ей сразу стало легче, упал камень с души. Правильно, не надо врать, замалчивать. Он не понял.
- Что-что?
- Я ухожу от тебя, возьму самое необходимое…
Он слышал ее слова, но смысл не доходил до сознания. Шутка? Или он ослышался?
- Что? Что ты сказала?
Она тяжело вздохнула и снова повторила:
- Я ухожу от тебя.
Он подошел к ней с наигранным спокойствием. Даже слегка улыбаясь.
- Подумай, что ты говоришь, мы прожили всю жизнь…
Она посмотрела на мужа, как на тупого школьника.
- Всю жизнь? Абсурд! Моя жизнь еще не кончена, у меня все впереди.
Он схватил ее за предплечье и попытался развернуть к себе лицом
- Габи…
Он хотел ей сказать: вспомни нашу молодость, нашу любовь, вспомни танцы в доме офицеров, радости и горести, которые мы вместе пережили, рождение детей. Но мог выдавить только:
- Габи, Габи, опомнись!
- Не смей меня хватать! - она резко выдернула руку и потерла покрасневшую кожу.
- Что ты несешь? Приди в себя…
- Я все решила. Много раз я пыталась тебя... сдвинуть с места. Я не хочу больше!
- Хорошо, хорошо. - Он, кажется, поверил, что она говорит серьезно. - Давай спокойно поговорим.
Она, не глядя на мужа, покачала головой. Не о чем им говорить.
- Ну, давай съездим в отпуск, сходим в ресторан…
Она истерически засмеялась и отшвырнула на кровать пеструю юбку.
- Ресторан! Отпуск! Поздно. Да не в ресторанах дело. Даже не в том, что я устала от тебя.
Сказать ему, что она полюбила другого? Он не поверит, сам не может любить, - Да я видеть тебя не могу, - неожиданно взвизгнула она, - отойди от меня. - Я все решила, я ухожу.
В нем медленно закипал гнев.
- Никуда ты не уйдешь, я не позволю.
- Ах, не позволишь?
- Не позволю, а рыпаться будешь, я тебя в психушку засажу, - прошипел он сквозь зубы, - рехнулась. Посидишь там - успокоишься. У меня свои люди в больнице.
- Ах, засадишь! ты, убожество, неудачник…
Годами сдерживаемое недовольство неожиданно выплеснулось словами. Она захлебнулась мелкими злыми попреками, ехидными замечаниями. Голос срывался до визга, она никак не могла остановиться.
Он схватил ее за плечи и тряс, как куклу:
- Перестать злобиться! Заткнись, наконец.
Она отталкивала его руками, била в грудь кулаками, царапала острыми ногтями.
- Я соседей позову, полицию, - она сделала попытку броситься к окну, он отбросил ее в сторону ударом кулака.
- Никуда ты не уйдешь, психопатка, посидишь, в разум вернешься.
- Отпусти меня, негодяй, - визжала она, пыталась зацепиться рукой, ногой за мебель, за ковер, за перила лестницы, когда он грубо поволок ее из комнаты. Безнадежно! Он был намного сильнее.
Он протащил ее со второго этажа, через кухню, столкнул в подвал и захлопнул дверь.
- Посиди, охладись.
Она молотила кулаками в дверь
- Я тебя в тюрьму засажу, кретин, неудачник, недоумок.
Тяжело дыша, он кое-как сумел дойти до буфета и дрожащими руками налил полный стакан коньяку. Зубы постукивали о стекло, ни вкуса, ни крепости он не почувствовал, выпил как воду, одним глотком. Затылок разламывался. Давление, наверное.
Из груди, медленно затапливая сознание, поднималась тяжелая волна черного отчаянья.
Габи уходит. И она. И ее у него отобрали. У него ничего не осталось. Дети выросли, да они в нем никогда не нуждались. Не разговаривали. Отделывались короткими фразами.
Ему ничего не осталось.
Они разрушил Стену. И под руинами погребли его жизнь. Отняли его работу, его призвание.
Армию, которой он был предан, страну, которой он присягал, идеи, в которые он верил. Все.
Я клянусь во все времена верно служить Германской Демократической Республике, моему Отечеству… У него отобрали Родину, которой он служил.
Я клянусь защищать социализм от любых врагов… Социализм признали ошибкой и предали анафеме.
Как и все, чему он служил..
…если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание
…пусть его постигнет суровое наказание...
И теперь у него отнимали его жену. Последнее, ему оставалось. Якорь.
-…суровое наказание, - шептал он, смаргивая, чтобы прогнать пелену перед глазами, - суровое наказание.
Да, наказание.
Он вставил обойму в револьвер и направился к двери, ведущей в подвал.
«Нет, она никуда не уйдет».
…на следующий день…вечер Дитер в который раз набрал номер Габриэллы.
«Абонент временно недоступен»
Надо было за ней заехать, помочь с чемоданами. Хотя нет, лучше не мелькать там зря.
Неужели объясняется со своим солдафоном?
Ладно, времени до самолета достаточно, подожду.
Он откинулся на кровати и включил телевизор.
Разыскиваемый по подозрению в убийстве жены пятидесятидвухлетний Ф. мертв. На первый взгляд это выглядит, как самоубийство. Его труп был обнаружен туристами на берегу озера в парке Вёрлитц. В ночь с субботы на воскресенье он предположительно застрелил свою жену. Причины убийства выясняются.
- Черт побери! Scheisе!
Камера показала знакомый дом. Дом Габриэллы. Ее фото, разлетающиеся волосы, веселая улыбка. Лицо деликатно прикрыто черной полоской по глазам.
…застрелил свою жену… Дитер вскочил, наткнулся на стоящий рядом чемодан и снова чертыхнулся.
- Черт побери, черт побери! Кто знает о нас? Кто знает – да никто не знает. Она всех боялась, пряталась. Все равно могли видеть. Ах, черт побери, черт побери. Сообщат, позвонят. Собак навешают. Затаскают.
Он лихорадочно зашнуровывал кроссовки. Паспорт, билеты, путевки, ключи от машины. Деньги за ее билет наверняка не вернут, сволочи.
«Такси вызывать не буду. Поеду на своей. Не очень-то хорошо оставлять машину на две недели в чужом городе без присмотра. А, плевать! Только бы сейчас никого не встретить», - лихорадочно проносилось у него в голове, когда он запихивал сумку в багажник и осторожно выруливал на дорогу.
«Можете отстегнуть ремень», - с улыбкой сообщила ему стюардесса и протянула красиво упакованный подносик с обедом. Дитер с удовольствием откинулся в кресле.
Через два ряда впереди сидела молодая женщина. Он пристально посмотрел на нее. Ага, почувствовала. Обернулась. Хорошенькая. Он с улыбкой чуть поклонился. Она кокетливо улыбнулась в ответ, медленно отвернулась и подтолкнула локтем свою соседку. Дитер довольно усмехнулся. Сказочный отпуск начался. Его ждал волшебный Таиланд.
