Старому кладбищу давно некуда расти: опоясанный им холм - пологий со стороны города и выпятивший каменную губу обрыва в противоположную сторону, унизан бесчисленными надгробиями. Здесь всё: великолепие и отрешённость, хронологический беспорядок отшумевших лет и назидательная завершённость судеб, и зазеркалье событий. Среди прочих один памятник куда как скромнее, и надпись на нём короче любой лаконичной - на узкой, вгладь отшлифованной поверхности камня выведено: Геворк. Только имя, нет ни фамилии, ни даже дат рождения и смерти. Будто при жизни покойник был знаменит на весь свет, или, наоборот, безвестным отошёл в мир иной в молодом, среднем, или преклонном возрасте. Видите ли, бывает заметно, если к могиле не ходят. Или некому идти. Известен он был или нет, но камень всегда откликается на живое тепло ладони. Тропа к могиле Геворка утоптана в твердь, цветы пьют воду из четырёх каменных ваз по углам и не успевают увянуть, как их уж меняют на свежие. Сюда часто приходят. А в особо памятные дни собирается у могилы вся семья. Сыновей в этом мире Геворк оставил троих, они погодки, давно женаты и уважаемые в городе люди. Двух дочерей он тоже поспешил выдать замуж, из внуков не успел увидеть лишь последнего - за гробом отца младшая дочь шла, будучи на сносях. Геворк был старше своей жены на девятнадцать лет, и отмерившая сорокапятилетие вдова цветёт ярким всполохом отсроченного увядания, словно под резцом небрежного ваятеля оживает образ неуживчивой красоты. Какая Наринэ была красавица не всем повезло рассмотреть. Но все из тех молодцов, кто видел, вздыхали по ней понапрасну. Замуж она вышла неполных восемнадцати лет, когда Геворк был мужчина в годах и в соку, а своенравная сподвижница судьба ему благоволила, и он хватко держал удачу за хвост. Он и впрямь был суетливо счастлив в делах, и не случайно к его имени молва приклеила однажды полуобидное, но внушающее лакейский трепет прозвище "Лифчик". Так его и звали за глаза - Лифчик Геворк. Так и не иначе. Наверняка не напрасно причисляли Геворка к овеянной завистливым восхищением когорте предприимчивых деловаров-цеховиков, как их в то время называли. Признаки их неузаконенной деятельности мощно прорастали в пресной почве повседневности. Вечерами на улицах города, когда рассасывалась дымная автомобильная толкотня, из подвалов домов, из дворов и подворотен прорывался наружу невнятный шум механизмов. Это в подпольных цехах зарождающегося регионального капитализма, стучался в мир, заявляя о себе, станочный арсенал частной собственности. Там, в недрах набирающего сил капитала, в предвкушении пещерной сытости, ковалась недостающая в народном и всё ещё всеобщем хозяйстве продукция. Отворялись ворота и двери, и по освободившимся от сутолоки улицам рулили фургоны и фуры, доставляя едва испечённый товар в разинутые пасти складов и магазинов. За станками в цехах, за баранками автомобилей, за магазинными прилавками трудились люди, втихомолку довольные выпавшему парадоксальному счастью - вне закона получать за труды плату в размерах, превышающих государственные стандарты. Именно тогда, благодаря налаженному производству лифчиков, этого патриархально незаменимого атрибута женского естества, собрал первые крохи будущего состояния Лифчик Геворк. Ведь не было секретом, что в магазинах днём с огнём не сыщешь такого товара, и только догадливый Геворк заполнил зияющую в социалистическом производстве брешь. И скоро в магазинах, в лавках и просто с рук индивидуальных торговцев продавались лифы всех размеров, мыслимых и немыслимых расцветок, любого покроя - на какой угодно вкус. Грех было подумать, что Наринэ нужен был вовсе не Геворк, а деньги счастливчика Лифчика Геворка. Ей, своенравной красавице, и впрямь нравился немногословный "амбал" Геворк с немигающим взглядом карих глаз, припушенно отороченных угольной полосой ресниц, обладатель свирепой щетины на синей каменности щёк. И её нимало не смущала странность прозвища, оно лишний раз напоминало скорее о достоинствах, нежели о слабостях её избранника. Впрочем, за ним по пятам шла добрая слава. Передавалось из уст в уста, что Лифчик Геворк не оставит в беде родного или близкого человека, поможет любому без разбора, унизительных просьб и напоминаний. В действительности, так оно и было. Вприпрыжку валила ему в руки звонкая прибыль, и всю её он пускал в дело. Ко времени прикупил доходные "места": мясной отдел, авторемонтную мастерскую и несколько галантерейных лавок. Всюду нужны были люди. Геворк отдавал тёплые места родственникам. Они работали, и бизнес высоко поднимал голову. Росла малочисленная поначалу империя Лифчика Геворка, был он признанным лидером семейной консолидации. Бывало, и радость и печаль встречали вместе. Старший брат Наринэ тоже прибился к очагу семейного бизнеса ещё задолго до свадьбы сестры, ведь обе семьи состояли в дальнем родстве.
Среди запутанных родственных переплетений одна из ветвей вела в семью Сократьянц. Никто толком бы не объяснил, почему же только Сократ Сократьянц не мог похвастать расположением богатого родственника. Никто, кроме самого Сократа. Всего через несколько крыш от крутолобого, в три этажа, особняка Лифчика Геворка черпал окнами землю кособрюхий домишко Сократьянца. "Простой советский инженер", как называл себя сам Сократ, окончив вечерний факультет политехнического института, остался работать слесарем, благо руки были золотые и работа не надоедала. Но хоть Наринэ и Ануш, жена Сократа, были подруги и прибегали одна к другой посудачить о жизни вообще, их мужья - Геворк и Сократ - испытывали взаимное равнодушие, если не сказать неприязнь. Корни таких исключительных отношений всего скорее уходили в глубь их общего детства. Они были лидерами в уличной ребячьей ватаге, и первенства уступать никто из них не хотел. Но годы спустя у каждого определилась собственная дорога. Сократ был вершиной в своей семье - мужчиной, чьё решение становилось законом кристальной справедливости. Вне дома он был независим и прост. Твердокаменность Геворка таяла перед вечно молодым обаянием жены, и он зависел от собственного к ней отношения. Большие деньги дарили ему свободу выбора, но положение обязывало быть рабом этой свободы и подчиняться неписанным правилам. Ему приходилось постоянно доказывать миру собственную исключительность. И вот даже в мясную лавку, что почти соседствовала с особняком, Геворк приезжал в лимузине. Впрочем, отношения Геворка и Сократа никого особенно не волновали, пока однажды не стали заметны. Случилось это на свадьбе одного из родственников. На столах уже в который раз дымилась горячая закуска, и выпито было немало, когда Геворк поднялся с бокалом, чтобы произнести своё напутствие молодым. Геворк пожелал им достатка в доме, рождения детей и подарил, "чтобы зелень в семье не переводилась" пухлый конверт с валютой. Но он недолго ощущал себя благородным - сначала почувствовал чужой взгляд, а затем увидел острый прищур глаз и насмешливую улыбку Сократьянца. И когда наклонились друг к другу сказать несколько фраз, не сразу нашёл ответ на дерзость Сократа - "Неужели заберёшь что-нибудь с собой, когда нужно будет уйти?" Вопрос покоробил самозначимость Геворка, запал в душу, и он ответил, едва уняв раздражение: "Если ничего не возьму, то и тебе ничего не оставлю".
Пропорционально течению лет росло богатство Геворка. Он уже отделил сыновей и устроил каждому собственное дело. А заодно и обоим зятьям, чтобы дочерям не стало обидно. В мире дули свежие политические ветры, вспыхивали и гасли вооружённые конфликты, штормил океан всемирного бизнеса. Но лишь рождение и смерть не спорили между собой. С годами Сократ становился стройнее и тоньше. Жизненный опыт возбуждал в нём небывалый аппетит к жизни. Лифчика Геворка же груз жития прижимал к земле. Он отяжелел, сгорбился, потускнел и выглядел старчески сварливым. Он мог замереть в мыслях над любым занятием и мог застрять где-нибудь на полпути и ничего не предпринять для возвращения. Он мог появиться там, где его вовсе не ждали, или мог подолгу отлучиться из дому, пустив на самотёк дело. Но однажды случилось непредвиденное: Лифчик Геворк исчез. Сел как-то в свой лимузин, уехал и не вернулся. Поднялся невообразимый переполох, похожий на катастрофу. Обзвонили родственников и знакомых, больницы и морги, заявили в милицию. Обшарили всю округу, но тщетно. Исчез Лифчик Геворк. Уходили дни, а спустя неделю карапузы внуки обнаружили лимузин Геворка во дворе Сократа, упрятанный под навес за домом. Прежде всего решили позвонить Сократу. "Геворк пока живёт у нас" - невозмутимо ответил на упрёки Сократ. И вся родня зачастила в его дом. Три дня кряду ходили родные к Лифчику Геворку в дом Сократа Сократьянца. "Не позорь нас, отец, пошли домой" - увещевали сыновья, зятья и дочери Геворка. "Чем я тебе не угодила?" - спрашивала его жена. Лифчик Геворк был неумолим. Как-то ранним утром Геворк вышел во двор, постоял около лимузина и, словно что-то припомнив, вернулся в дом.
- Сократ, - сказал он родственнику торжественно, - прости, пришло время, я собираюсь уходить. Но я ещё не решил, что написать в завещании. Я хочу посоветоваться с тобой.
- Куда тебе торопиться? Ты можешь жить здесь сколько захочешь. При чём тут завещание, - осторожно удивился Сократ.
- Нет, подожди, ты меня неправильно понял. Мне пора уходить совсем - то есть навсегда. Я грешный человек - мне пора умереть.
- Прости меня, Геворк, но я не священник. Не адвокат. Я не смогу тебе правильно советовать. Скажи, чем могу тебе помочь? Может быть, вызвать врача? - забеспокоился Сократ.
- Врачей не надо. Мы уже старики. Помнишь, ты как-то сказал, забрать с собой туда ничего нельзя? Я напряжённо думаю об этом. А что ты сейчас об этом думаешь?
- Думаю, что все одинаковы. Бедный с богатым. Солдат с генералом. Младенец со старым. Приходят в мир и уходят из мира голыми. Такой баланс есть в природе. Вот что я думаю, - ответил Сократ.
- Тебе легко говорить о балансе. Чего ты в жизни добился? Что оставишь детям своим? - разволновался Геворк, - прости, я тебе не верю.
- А кому ты сможешь поверить? - спросил Сократ.
- Не знаю. Может быть, Каталикосу всех армян поверю. Пусть скажет. Мне нужно составить правильное завещание, - ответил Геворк.
- Хорошо, спрошу у Первосвященника, - сказал Сократ Сократьянц и ушёл.
Ушёл, а Лифчик Геворк лёг обдумывать текст завещания. Так прошёл день. Сократ вернулся домой к вечеру и застал у Геворка всех в сборе - жену, сыновей, дочерей с мужьями. Внуки переворачивали всё вверх дном.
- Идите домой. Пришли, как в гости. Ещё увидимся. - выпроваживал их Геворк, - мне с Сократом поговорить надо срочно.
- Какие у тебя могут быть от нас тайны? Не заболел ли ты? - беспокоились родные.
Когда они наконец стали уходить, Сократ, едва проводив их до дверей, сразу же повернул обратно.
- Что сказал тебе Каталикос? - нетерпеливо спросил, подходя Геворк.
- Он сказал - чем больше возьмёшь с собой, тем меньше тебя будут помнить. - ответил Сократ.
Лифчик Геворк промолчал и задумался. На следующий день он пригласил нотариуса, и они составили завещание. К полуночи Лифчику Геворку стало худо. Врач прописал сердечные капли и жаропонижающее в таблетках. Сократ принёс всё из ночной аптеки, что работала поблизости на проспекте.
- Ты знаешь, Каталикос прав. Я взвесил каждое слово. Ты тоже прав. Я почти ничего не беру с собой, - сказал Лифчик Геворк Сократу, - возьми эту бумагу и передай моим детям и жене. Это распоряжения о наследстве и мои последние просьбы. Пусть выполнят всё точно, как я пожелал. Скажи им это много раз.
- Не волнуйся, Геворк, я всё передам, как ты хочешь, - ответил Сократ.
- Верю тебе, Сократ, - сказал Геворк и с этой минуты утратил своё знаменитое прозвище.
Этой ночью некто Геворк скончался на руках у Сократа Сократьянца. На похороны сошлось много народа. Казалось, пришли все, кто мог знать и видеть при жизни Геворка. У могилы и на поминках говорили речи, вспоминали покойника. А присутствие Сократа Сократьянца с семейством давало основания полагать, что и душа Геворка присутствует здесь. Казалось, вот-вот откроется дверь и войдёт лёгкой походкой улыбчивый и жизнерадостный Геворк. Совсем такой, как на фотографии у окна, где он был запечатлён молодым.
Чередой шли новые дни. Дела у семьи не сразу пошли на убыль. Но неудачи последовали за неприятностями, и над большим делом в отсутствие Геворка сгущались тучи. В праздники и дни рождения родственники стали встречаться реже. И только созвонившись, собирались вместе на свежей могиле, поминали и вспоминали. Пожелания Геворка были исполнены тщательно: место его последнего пристанища украшает дешёвый камень и короткая надпись на узкой, вгладь отшлифованной поверхности. От себя родные добавили четыре каменные вазы, из которых пьют воду цветы. Сюда часто приходят. И вдова, красавица Наринэ, припадая к могильному камню, плачет. В её причитаниях всё ещё боль утраты, наивная печаль о времени, когда Геворк направлял жизнь семьи твёрдой рукой, и недоумение, и упрёк - "Чем я тебе не угодила, за что ты обиделся на нас, почему ушёл умирать в чужой дом?"
Спустя полгода Сократ Сократьянц по завещанию усопшего, в миру Лифчика Геворка, стал распорядителем фонда помощи всем несчастным, потерявшим в этом мире надежду найти себя.
