№7/3, июль

Русская рулетка
или ещё одна версия
самоубийства Маяковского
Валентин Домиль




"А сердце рвётся к выстрелу, а
горло бредит бритвою...".
Вл. Маяковский.


1.
Стихи Маяковского вдалбливали в нас с детства. Наиболее доверчивые, захлебываясь от гордости, читали на школьных вечерах "Стихи о советском паспорте".
У некоторых после столкновения с рассерженными отцами, недовольными очередной двойкой по русской литературе, боль в поротых задницах вела к опасному инакомыслию. Действительно ли "жизнь хороша и жить хорошо"?
А отсюда совсем близко до отрицания признанного прогрессивным человечеством факта, что " в нашей буче, боевой кипучей и того лучше".
При жизни поэта его путь к сердцам человеческим не был усыпан розами.
До революции Маяковский имел репутацию скандалиста и эпатировал добропорядочную публику своими стихами и выступлениями.
И то, что литературные мэтры находили в его творчестве признаки большого таланта, мало влияло на общее впечатление.
Октябрьская революция открыла перед Маяковским большие перспективы. Проповедуемый им в стихах культ насилия оказался созвучным с тем, что большевики осуществляли на практике.
Но даже самые отъявленные ниспровергатели не любят, когда их намерения доводят до абсурда.
Ленин был радикалом. Но за его спиною стояло хорошее домашнее воспитание, классическая гимназия, университет. И, разрушая своими декретами, устои российского быта, он не считал нужным отказываться от культурных ценностей.
Поэтому, когда А.В. Луначарский оказал Маяковскому услугу, издав большим по тому времени тиражом поэму "150 000 000" Ленин отреагировал на это энергичною запиской:
- Как не стыдно голосовать за издание "150 000 000" в 5 000 экз.?
Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность. По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10-ти и не более 1500 экз. для библиотек и чудаков. А Луначарского сечь за футуризм.
Несмотря на то, что Маяковский в своих стихах с завидной активностью
реагировал на постановления партии и правительства, ему постоянно приходилось доказывать, что он лучше других стоит на страже интересов молодого советского государства. А ему не верили. Объявляли попутчиком. Отодвигали на второй план.
И лишь в 1935 году, когда Сталин начертал на знаменитом письме Лили Брик не менее знаменитые строки по поводу того, что Маяковский "был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи"; и поручил Ежову присмотреть за тем, чтобы никто не вздумал опротестовать эту оценку, началась вторая, блистательная жизнь поэта. Или, как выразился язвительный Б. Пастернак, его вторая смерть.
В посмертном письме, написанном 12 апреля 1930 года, за два дня до самоубийства, Маяковский просил не сплетничать, так как "покойник этого ужасно не любил".
Жизнь Маяковского в силу целого ряда причин: двусмысленные отношения с семьей Брик, предельное самообнажение в творчестве – своеобразный поэтический эксгибиционизм; раздражавшая многих, в общем-то, бесцеремонная, претензия на право иметь решающий голос в поэтических разборках; находилась в центре внимания литературной и окололитературной среды.

О Маяковском говорили много и, большей частью, плохо. Попросту сплетничали. В том числе люди весьма почтенные.
Так хорошо известное литературоведам охлаждение в отношениях между двумя титанами советской литературы Горьким и Маяковским было связано не столько с литературными разногласиями, сколько с банальной сплетней.
В 1918 году вездесущий Чуковский услышал от знакомого врача, будто Маяковский заразил сифилисом какую-то гражданку. Этой новостью он тут же поделился с Горьким. А основоположник социалистического реализма довел её до ушей наркома Луначарского.
Произошел обидный для советской литературы скандал. И он отразился на личных отношениях классиков. Испортил их.
Маяковский, не стесняясь в выражениях, обвинил Горького в том, что он в горячее для страны время отсиживается на Капри.
Горький не остался в долгу. И, когда оппонент покончил жизнь самоубийством, написал статью, в которой сравнивал лирику с истерическим глистом. И высказал предположение, что, как и все влюбленные, Маяковский застрелился назло. С тем, "чтобы причинить неприятность" своей пассии.
Маяковского объявляли сумасшедшим. Рассказывают, что до революции, не то в Москве, не то в Петрограде, его заманили на какую-то квартиру, где в числе гостей было несколько психиатров. И те, исподволь, наблюдали за поэтом. Психически больным, насколько известно, психиатры его не признали.
Говорили, что Маяковский исписался. Публично объявляли его литературным трупом. Отсюда пошла гулять известная по многим публикациям ответная реплика Маяковского. Дескать, труп я, а смердит он.
Намекали насчет несоответствия между имиджем и чисто мужскими качествами.
В импотенции Маяковского видели одну из причин самоубийства.

После 1935 года сплетни уступили место славословию. Из глыбы сложной и весьма неоднозначной личности Маяковского опытные скульпторы создали литературный памятник. Монументальный и величественный.
Маяковский был возведен в ранг полубога, со своим культом и клиром.
При оценке творчества допускались лишь восторженные интонации.
При оценке жизни во внимание бралось лишь то, что укладывалось в рамки и не препятствовало канонизированному имиджу большого, доброго, снисходительного человека, который, ни с того, ни с сего, взял и застрелился.
Когда это идиллическое время прошло, находившиеся в анабиозе сплетни ожили. Вместе с ними ожил зуд, дремавший в душах многих литературоведов и критиков, до этого благонамеренных и законопослушных.
Больше всего говорят об обстоятельствах смерти поэта. Одни винят чекистов, семью Брик и, наконец, товарища Сталина, лично.
Другие утверждают, что поэт был тяжелым психопатом с болезненной тягой к самоубийству
-- Причин для самоубийства много и, - по утверждению французского философа Камю, - самые очевидные из них, как правило, не самые действенные.
Сплошь и рядом, то, что почитают за причину, есть не что иное, как повод.
Последний толчок.
Когда речь заходит о людях наделенных большим талантом, писателях, ученых, политиках; объективной оценке препятствуют, укоренившиеся в общественном мнении предрассудки.
Так, отдельно взятый индивидуум, среднестатистический Иванов Иван Иванович, может повеситься или сойти с ума в силу тривиальных обстоятельств - болезни, неразрешенных бытовых конфликтов, свалившихся на голову служебных неурядиц.
Для великих такие мотивы не годятся. Они должны быть более значимыми, чем у простых смертных. Иначе не поймут и не оценят, соответственно
Гоголь не может просто так сойти с ума. Есенин заболеть алкоголизмом и повеситься. Маяковский застрелиться из-за несчастной любви или ещё чего-то. Нет, подавай сюда ЧК, происки литературоведов в штатском, самого вождя народов.

2.

Если снять с Маяковского "хрестоматийный глянец", обращает на себя внимание, что в быту он был человеком крайне тяжелым. Всех, кто общался с ним, утомлял до чрезвычайности. Держал в нервном напряжении. И давил, что называется изо всех сил.
Вот, что пишет снисходительная Л.Ю. Брик, объясняя причину появления прозвища "Щен", позаимствованного у принадлежавшей семье Брик собаке:
- Оба они были похожи друг на друга. Оба - большелапые, большеголовые... Оба носились задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не оставляли до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца.

Эльза Триоле, жившая во Франции и в силу этого не столь стесненная этикетом, высказывается с большей определенностью:
- Какой же он был тяжелый, тяжелый человек...
В.В. Полонская с именем которой, так или иначе, связывают самоубийство
Маяковского, вносит свою лепту:
- Я не помню Маяковского ровным и спокойным. Или он был искрящийся, шумный, веселый... или мрачный и тогда молчавший подряд несколько часов. Раздражался по самым пустым поводам. Сразу делался трудным и злым.
Ещё упоминают о ранимости Маяковского, непреходящем душевном надломе и склонности к невротическим реакциям.
Маяковский старался скрыть это. И вел себя так, будто начисто лишен человеческих слабостей. Будто он супермен, первый не только в поэзии, но в жизни.
Б. Пастернак писал, что Маяковский не позволял себе в обыденной жизни, чем-то отличаться от своего поэтического образа. Быть менее красивым, менее остроумным, менее талантливым.
Об этом же пишет А. Мариенгоф:
- ... если доводилось нам перекинуться несколькими фразами, он либо острил, либо пытался острить, словно не имел права бросить слово-другое просто так. От этого становилось тяжело, скучно и, как-то не по себе.
Эта роль не всегда удавалась. И тогда Маяковский срывался, плакал, впадал в истерику.

В оценке людей, в том числе творческих; в отношениях с ними Маяковский придерживался принципа: хорошие - свои и плохие - чужие.
И если, в части случаев, Маяковский не оказывал своим литературным противникам в таланте, то напрочь исключал любую возможность их участия культурной жизни советского государства. Сбрасывал, так сказать, с парохода современности, Не мало не заботясь, что некоторые характеристики и оценки могли быть взяты на вооружение знатоками из органов.
Так Брюсова он именует бездарностью.
Не отрицая таланта Блока, называет его никчемным поэтом.
Есенин, по его утверждению, не представляет собою сколько-нибудь заметного течения, поскольку "сам истекает водкой".
Громит "отдельных писателей типа Толстых, Пильняков, Ахматовых, Ходасевичей и К.".
Руководствуясь при этом не чисто человеческими симпатиями и антипатиями.
Есть много свидетельств тому, что Маяковский любил и Блока и Ахматову. Восторгался их стихами. И цитировал неустанно в минуту душевной приподнятости.
К выпадам и уничижительным характеристиками его подталкивали конъюнктурные соображения, требования и задачи фракционной борьбы.
Маяковского окружали люди определенного сорта. С ним во всем, или почти во всем, согласные, приятные, полезные, не особенно перечащие и досаждавшие ему.
По словам одного из исследователей, ЛЕФ "был одновременно и салоном, и вертепом, и штурмовым отрядом, и коммерческим предприятием".
В быту Маяковский руководствовался двумя измерениями. Одно жесткое и бескомпромиссное предназначалось для окружающих. Другое просторное и удобное - для себя.
Окружающим запрещалось быть мещанами - наряжаться, обзаводиться приличной мебелью, играть на гитаре, держать канареек и, вообще, отвлекаться на что-либо, от строительства социализма.
Сам же Маяковский, в большей части случаев, совершал те проступки, которые не прощал окружающим. Одевался заграницей. По мере сил одевал семью Брик. Снабжал Лилю Юрьевну французскими духами и другими приятными для женского сердца вещами, включая клетку со злополучной канарейкой.
Когда же на зависть всей Москве купил во Франции автомашину марки "Рено" - "Реношку"; он то ли искренне, то ли в насмешку, утверждал, что привез не тряпку какую-то, не галстук, а чудо техники, частицу прогресса.

Можно себе только представить какой бы гневной филиппикой разразился Маяковский, узнав, что кто-то проиграл крупную сумму в валюте; и не где-нибудь, а заграницей, в казино. Он бы показал ему кузькину мать.
К своим же довольно большим проигрышам во время заграничных командировок Маяковский относился не то чтобы равнодушно. Чисто по человечески он, разумеется, переживал, лишившись крупной суммы денег. Но не делал из этого многозначительных политических выводов. Не клеймил, не обличал.
Маяковский был азартным человеком. Игроком. Причем игроком особого свойства. Злым, непримиримым.
- С Маяковским - писал поэт Н. Асеев, - страшно было играть в карты.
Дело в том, что он не представлял себе возможности проигрыша, как естественного равного возможности выигрыша результата игры. Нет, проигрыш он воспринимал как личную трагедию, как нечто непоправимое.

Маяковский имел обыкновение декларировать свою физическую силу. В одном их стихов, подчеркивая свою мускульную мощь, даже заявил, что легко справится с двумя противниками. А если хорошо разозлить, так и с тремя.
Тем не менее, постоянно нарываясь на скандалы, Маяковский давил авторитетом, пускал в ход связи, писал разоблачительные стихи и жалобы, ввязывался в словесные потасовки, но никогда не пускал в ход кулаки.
Более того, встретив достойного, не пасующего перед ним противника, обижался, плакал, кричал и, в целом, вел себя не по-мужски.
Однажды, когда редактор альманаха "Стрелец", обидевшись на что-то, вызвал Маяковского на дуэль. Тот попросту отказался драться.
Судя по всему, Маяковский был не столько агрессивным человеком, сколько претендовал на эту роль.
Он больше поражал воображение, чем действительно пугал. И как часто бывает в таких случаях, не выдержав напряжения, срывался и терял лицо.
Такие грустные обстоятельства способствуют формированию комплекса неполноценности. И попыток, если не избавиться от него в полной мере; то, по крайней мере, как-то компенсировать. Смягчить и сгладить его основные проявления.
Робкий, ранимый, изначально не агрессивный Маяковский пускается во все тяжкие, - эпатирует общество скандальными стихами и выходками, ввязывается в словесные потасовки, норовит занять место в первых рядах "атакующего класса" и с пером наперевес теснит литературных противников. Чтобы никто не подумал, не заподозрил, не усомнился.
Следует отдать должное Горькому, который обронил как-то, что Маяковский "хулиган от застенчивости".
У Маяковского были "пунктики", отравлявшие жизнь и ему самому и людям, которые его окружали.
Он был ужасным педантом и придирой. Скандалил по пустякам с домработницами, требуя от них неукоснительного следования раз и навсегда установленным правилам домашнего обихода.
Третировал официантов в ресторанах.
Лез, чуть ли не в рукопашную с работниками издательств из-за гонорара. Судился по этому же поводу. Любил писать обстоятельные жалобы.

Ещё Маяковский боялся грязи.
- Он был чистоплотен да маниакальности, - вспоминал писатель Л.Никулин.
- Он был чистоплотен до болезненности, - вторит переводчица Р. Райт.
- Маяковский был... брезглив до болезненности, - утверждает Л. Гринкруг.
Настораживает констатация болезненности при упоминании о качествах, которые скорее украшают, чем портят человека.
У Маяковского была, так называемая мизофобия - навязчивый страх загрязнения.
Он панически боялся поранить кожу. Старался не прикасаться к дверным ручкам. И, вообще, дотрагиваться до чего-либо руками. Избегал, по возможности, городской транспорт.
Ненавидел рукопожатия. И, если случалось такое, обрабатывал руки одеколоном или долго мыл их.
Не без содрогания Маяковский вспоминал, что пробираясь в Мексику без оформленных должным образом документом, он был вынужден выпить вместе с начальником таможни, не то ром, не то виски из стакана сомнительной чистоты
Возможно, это было самое яркое и эмоционально достоверное его американское впечатление.
Маяковский с опаской брал в руки острые предметы. А вид крови ужасал и заставлял содрогаться.
Частые простуды, непреходящая головная боль, проблемы вызванные отсутствием значительной части зубов заботили Маяковского до чрезвычайности…
Он подозревал у себя туберкулёз. Часто измерял температуру. Не доверял градусникам. Ломал их со злости. Периодически отказывался от спиртного и папирос.
Ещё Маяковский боялся воров и убийц. Он не расставался с пистолетом. Выходя на улицу, брал с собой кастет, палку с налитым свинцом набалдашником. И облачался в ботинки с толстыми подошвами.
Судя по всему, в быту Маяковский был не столько мужественным, открытым и смелым человеком; сколько тяжелым придирчивым педантом, занудой и истериком.
Сведения, противоречащие узаконенному имиджу поэта, почерпнуты из воспоминаний друзей поэта.
Недоброжелатели говорили о Маяковском жестче. В числе "перлов" - "нарцисс, кокетничающий с вечностью". Здесь же - и "уязвленное "я", на которое кто-то наступил ногою", и "совершенно пьяный эгоцентризм", и многое другое.

3.
Нельзя сказать, что Маяковскому совсем не везло в любви. Маяковский любил и был любим. Но его любовные связи, в большинстве своём, протекали тяжело, надрывно, оставляя после себя горький привкус разочарования и обиды.
В юности, судя по стихам, Маяковскому хотелось быть объектом всеобщего обожания, но его притязания были отвергнуты прекрасной половиной человечества. Позднее, в нём больше ценили поэта, чем мужчину.
Единственная женщина, которую Маяковский любил всю жизнь, и которой посвятил свои лучшие лирические стихотворения, изменяла ему постоянно. А затем, после целого ряда драматических сцен легализовала своё право на полную сексуальную свободу.
В своей ранней лирике Маяковский предельно откровенен. Пожалуй, нет другого большого поэта, в стихах которого не просто звучала, а кричала, корчась от боли и отчаяния, полная эротических видений сексуальная неудовлетворенность и нерастраченность.


О, сколько их,
одних только весен,
за 20 лет в распаленного влито!
Их груз нерастраченный - просто несносен.

О сексуальных проблемах молодого Маяковского пишет его сподвижник, футурист Бенедикт Лившиц в книге "Полутороглазый стрелец":
-- Ему нравился тогда "Громокипящий кубок" и он распевал на узаконенный Северяниным мотив из Тома:

С тех пор, как все мужчины умерли, -
Утеха женщины - война.
Мучительны весною сумерки,
Когда призывешь - и одна.

Это можно было бы счесть данью сентиментальности, от которой в известные моменты не свободен никто из нас, но мне, прошедшему хорошую школу фрейдизма, послышалось в акцентировании первой строки нечто совершенно иное. Зачем с такой настойчивостью смаковать перспективу исчезновения всех мужчин на земле? - думал я. - Нет ли тут проявления... сознания собственной малозначительности? Я высказал свои догадки Володе - и попал прямо в цель. Словно не решаясь открыть свою тайну в городе, где он со всеми булыжниками и кирпичами был на короткой ноге, Маяковский стремительно увёз меня в Сокольники. Там уже в опустевшей даче... где мы расположились на ночлег, он признался мне - в чём? В пустяке, который не взволновал бы и гимназиста четвертого класса.

Кроме случайных связей, непродолжительного увлечения Натальей Брюханенко, романа с американкой русского происхождения Элли Джонс, родившей ему дочь, у Маяковского было три больших любви. И каждая из них, перефразируя известное изречения Толстого, была несчастная по-своему.
По всему, и по звучанию стихов, и по месту в жизни, и по эмоциональному резонансу, по удивительной, несмотря ни на что, привязанности, первое место, по праву, принадлежит Лиле Юрьевне Брик.
-- Я люблю, люблю несмотря ни на что и благодаря всему, - писал Маяковский в своем дневнике во время известной размолвки в 1923 году, - любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая... Без тебя я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас.
Это была громкая любовь с чрезмерными, поражающими воображение проявлениями.
- Володя не просто влюбился в меня, - делилась своими воспоминаниями Л.Ю. Брик, - он напал на меня. Это было нападение. Два с половиною года не было спокойной минуты - буквально.
Не прибегая к камуфляжу, Маяковский неистовствовал в стихах, заполненых до предела любовью и ревностью.
Он посвящал в перипетии своих интимных отношений и "атакующий класс", в целом; и знакомых, как своих, так и семьи Брик.
Можно лишь удивляться стойкости Л.Ю. Брик, которая держала в течение почти трех лет на известном расстоянии раскаленного добела поэта; стараясь интуитивно нащупать возможность одновременного пребывания в двух качествах – музы, вдохновляющей на безумства и просто любящей женщины, которую эти гиперболизированные до предела страсти чисто по-человечески пугали.
- Только в 1918 году, - писала Брик, - с смогла с уверенностью сказать о нашей любви.
Маяковский больше любил, чем был любим.
Из стихов, из писем, из воспоминаний близких людей складывается противоречащая плакатному имиджу поэта ситуация, в которой агитатор, горлан и главарь, вёл себя с любимой женщиной, как робкий неумелый мальчик. Подлизывался, капризничал, мельтешил.
Свои письма к Лиле Брик Маяковский неизменно подписывал "щен". Письма изобилуют невероятным количеством сладких эпитетов, больше
приличествующих разомлевшему от первой любви гимназисту.
Приведенный ниже перечень почерпнут всего из одного письма направленного Маяковским Л.Ю. Брик:
- ... милый, замечательный, прекрасный, чудный, детка, удивительный, котик, киса, солнышко, рыжик, котенок, лисичка, сладкий, обаятельный, восхитительный, маленький, красавица, обворожительный, потрясающий, фантастический, звездочка.
Даже в годы близости - они включают период с 1918 по 1925 годы - Л.Ю. Брик никогда не принадлежала Маяковскому безраздельно.
Кроме мужа Осипа Брика, у Лили Юрьевны было несколько любовников. Маяковский знал об их существовании и вынужден был терпеть.
Его попытка отстоять свое приоритет осенью 1922 года была жестоко подавлена. Маяковский был осужден на двухмесячную разлуку.
Переносил он её мучительно. Ни с кем не общался, плакал, писал покаянные записки и стихи.
Были ещё какие-то попытки сближения, Какие-то встречи...
Любовная агония длилась до 1925 года. После чего отношения между Маяковским и Л.Ю. Брик приняли сугубо дружеский характер
И Маяковский принимает поразительное решение. По согласию с семьей Брик, он поселяется вместе с ними в Гендриковом переулке на Таганке и живёт там с 1926 по 1930 гг.
По этому поводу много и зло сплетничали. Особенно доставалось Брикам.
Считались, что они "паразитировали на Маяковском".
Всё не так просто. Здесь, как писал один из самых оригинальных исследователей творчества Маяковского Ю. Карабчиевский, имело место "... некоторое соглашение, долговременный деловой союз, смесь подлинной страсти, трезвого расчета и взаимовыгодных обязательств... каждый получал свою долю.
Без имени Маяковского, без его денег Брики, скорее всего, были бы мало примечательной московской литературной семьей.
Но и Маяковскому, человеку недостаточно образованному, не умевшему и не желавшему работать над серьезной литературой, была нужна помощь эрудированного Осипа Брика.
Осип Брик правил рукописи Маяковского, делал заготовки для его революционных поэм, обладая политическим нюхом, что-то советовал.
И, наконец, это, пожалуй, главное, Маяковский не мог жить без Лили Брик. Она была ему необходима, если не как любовница, то, как единственный близкий человек. Как муза, наконец.
Маяковский неукоснительно придерживался взятых на себя обязательств.
Умирая, он с некоторой долей экстравагантности переложил свои заботы на плечи правительства. Попросив устроить "сносную жизнь" своей семье, в которую вместе с матерью и сёстрами включил Лилю Брик.
Существует точка зрения, что сложись у Маяковского отношения с Татьяной Яковлевой, второй его большой любовью, всё пошло бы по-другому.
Маяковский познакомился с Татьяной Яковлевой в сентябре 1928 года в Париже. И произвел на красивую избалованную поклонниками женщину большое впечатление.
Маяковский тоже не остался равнодушным к её чарам. Более того, впервые с 1915 года, он написал посвященное не Лиле Брик, а другой женщине, лирическое стихотворение. Вернее два - "Письмо товарищу Кострову о сущности любви" и "Письмо Татьяне Яковлевой".
Говорят, что этого Лиля Юрьевна не могла простить Маяковскому до самой смерти.
В феврале 1929 года Маяковский сделал Яковлевой предложение. Определенного ответа он не получил.
Впрочем, отказа тоже не было. И Маяковский полагал, что сможет решить вопрос о браке и переезде Татьяны Яковлевой в Россию осенью 1929 года.
Заграницу Маяковского, на сей раз, не пустили. А из письма Эльзы Триоле Лиле Брик, он узнал, что 11 октября 1929 года Татьяна Яковлева вышла замуж за какого-то французского аристократа.
Справедливости ради, летом этого же года Маяковский сошелся с московской актрисой Вероникой Полонской.
Существует много версий по поводу запрета на поездку.
По одной из них наверху сочли вредной для интересов страны женитьбу крупного советского поэта на белоэмигрантке. Боялись, что Маяковский возьмет да и останется в Париже.
Предполагалось, что большой друг Маяковского Агранов, занимавший высокий пост в ЧК, с подачи семьи Брик, не желавшей терять кормильца, затормозил выдачу визы.
Возможно, кто-то посчитал, что 9 заграничных поездок более чем достаточно для Маяковского.
Потом, и это весьма существенно, стали меняться акценты во взаимоотношениях между властью и творческой интеллигенцией. Начиналась эпоха завинчивания гаек.
Что же до Татьяны Яковлевой, то, несмотря на чувства к Маяковскому, она ничего не собиралась, по большому счету, менять в своей жизни.
Более того, она не принадлежала Маяковскому всецело. В одном из писем к матери Татьяна горько сетовала:
- У меня сейчас масса драм. Если бы даже я захотела быть с Маяковским, то, что стало бы с Илей, и кроме него есть ещё двое. Заколдованный круг.
За исключением ужасного финала, во взаимоотношениях Маяковского с Вероникой Полонской было больше смешного, чем возвышенного.
Постаревший, во многом потерявший былую хватку, одинокий, часто болевший и в силу всего этого нервный Маяковский судорожно пытался что-то изменить в своей жизни.
В качестве панацеи ему виделась любящая женщина. Жена. Хозяйка его дома. Мать его детей.
- Хорошая любовь, - признался он Р.О. Якобсону, - может меня спасти.
С Вероникой Полонской Маяковского познакомили Брики. Не без задней мысли, как считают враги Лили Юрьевны.
Молодая, ничем особенным, кроме внешности, не примечательная женщина, могла бы развлечь Маяковского. Успокоить его на время; и, тем самым, избавить окружающих от тяжелых истерик, в которые Маяковский стал впадать по любому поводу.
Маяковскому взаимоотношения с Полонской представились в другом свете. Он решил, что Вероника именно та женщина, которой ему не хватало в последние годы.
Сближение наступило довольно быстро. Дальнейшему развитию событий мешало два обстоятельства.
Полонская была замужем за мхатовским актером Яншиным. Потом у неё были собственные творческие амбиции.
Возможно, Полонская пожертвовала бы ради Маяковского и тем, и другим. Но ей нужно было какое-то время, чтобы в чем-то разобраться, что-то объяснить, соблюсти естественные приличия.
Маяковского такой темп не устраивал. По его плану она должна была незамедлительно оставить мужа, бросить театр и поселиться у него. В так называемом, рабочем кабинете на Лубянском проезде.
Отказ Полонской Маяковский воспринял крайне болезненно. И началось характерное для него выкручивание нервов, своих и чужих.
Он скандалил. Прилюдно устраивал безобразные сцены, Подолгу простаивал под дверью квартиры Полонской и Яншина, вымаливая свидание. Униженно просил прощения. И тут же оскорблял.
Полонская советовала Маяковскому обратиться к врачу. Уговаривала расстаться на время, чтобы лучше разобраться в чувствах, проверить их. Но Маяковский, что называется, закусил удила.
12 апреля 1930 года Маяковский составил план решающей беседы с Полонской.
Маяковский писал, что не покончит жизнь самоубийством, чтобы не доставить "...такого удовольствия художественному театру".
Ещё его пугала мысль - показаться смешным.
14 апреля 1930 года в рабочем кабинете Маяковского произошло объяснение с Полонской.
- Я ответила, - вспоминала позднее В. Полонская, - что люблю его и буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по-человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так... И театра я не брошу... Владимир Владимирович был не согласен с этим... чтобы всё было немедленно или совсем ничего не нужно.
Полонская вышла из комнаты, и Маяковский нажал на курок.

4.

Маяковский ушел из жизни 14 апреля 1930 года, в 10 часов 15 минут...
Официальная версия случившегося - самоубийство.
Существуют и другие точки зрения - застрелили, подвергли специальной обработке, вынудили.
За два дня до смерти Маяковский написал завещание:

"Москва. 12 апреля. 1930 года"

Всем.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сёстры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля, - люби меня.
Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят -
"инцидент исперчен".
Любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и
обид.

Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский.

Дальше следовало несколько приписок. Маяковский сводил счеты с литературными противниками и отдавал денежные распоряжения.
Обращает на себя внимание своеобразие завещания. Высокопарное и не вполне уместное обращение к правительству. Включение в состав семьи Вероники Полонской
Стихи, как, оказалось, были написаны давно и лишь немного подправлены.
Демьян Бедный, не любивший Маяковского и остро завидовавший ему, распространялся о "жуткой незначительности письма".
Журналист Ю.Стеклов, имея в виду двусмысленное положения, в котором очутилась В. Полонская, высказался со всей определенностью - жил хулиганом и умер хулиганом.
Долгие годы общепринятой считалась узаконенная сверху версия.
Факт самоубийства не подвергался сомнению. Его связывали с целым рядом не слишком существенных и не затрагивающих главное, обстоятельств.
В их числе тяжелая астения, вызванная перенесенным незадолго до этого гриппом. Переутомление. Провал "Бани" в театре В. Мейерхольда. Изъятие портрета из журнала "Печать и революция". Разрыв с Татьяной Яковлевой. И, наконец, отсутствие в Москве семьи Брик.
Действительно в апреле 1930 года Маяковский чувствовал себя хуже, чем обычно. Он жаловался на головную боль, быстро уставал, потерял былую активность и с трудом справлялся со своей ролью на литературных диспутах. Пропускал чувствительные удары агрессивно настроенных оппонентов.
Действительно, провал "Бани" был оглушительным. М. Зощенко утверждал, что ему "более тяжелого провала... не приходилось видеть".
Действительно, в прессе появилось несколько ругательных рецензий. Не так гладко, как хотелось, прошла юбилейная выставка. А тут ещё, взяли и вырезали портрет.
Было тошно, противно. Друзья дулись на него за сепаративное соглашение с РАППом. Единственное пристанище, единственная отдушина Брики, взяли и укатили в Англию.
Потом Полонская не соглашается на его условия.
Взял и застрелился.
Маяковский и раньше не отличался крепким здоровьем. И раньше случались провалы. И раньше его поругивали в прессе. Тогда всех ругали.
Притом, что Маяковский никогда не был объектом направленной свыше критики, как Булгаков или Пильняк.
Более того, он сам вел себя крайне агрессивно по отношению к литературным противникам.
Обнаруженный в следственном деле Б. Пильняка, подписанный Маяковским документ "Наше отношение", ничем иным, как политическим доносом не назовешь.
Не выдерживают критики появившиеся в эмигрантской печати утверждения, будто Маяковский застрелился в силу идейных соображений. Устыдившись содеянного на литературном поприще.
Нет ни одного факта, который говорил бы об этом. До последних дней Маяковский был верен системе и не отрекался ни в стихах, ни в жизни от её идеалов
Люди, знавшие Маяковского близко, не видели в событиях последнего периода его жизни ничего такого, чтобы могло заставить поэта расстаться с жизнью. С известной долей цинизма, но однозначно, высказался Д. Бедный:
- Чего ему не хватало?
Если первая версия опирается на ряд событий, которые хоть и не тянули на причину, в силу малозначительности, но имели место в действительности. Вторая основана на домыслах, более или менее корректных подтасовках, слухах. И больше похожа на детективную историю, чем на гипотезу.
Утверждают, будто Маяковского то ли довели до самоубийства, то ли, попросту, застрелили.
Будто сам Сталин был лично заинтересован смерти поэта, обнаружив какие-то общие коллизии в семейной жизни героя "Бани" Победоносикова и своей собственной.
Роль исполнителей отвели чекистам - друзьям дома.
Договорились до, якобы, насторожившей чекистов, раздвоенности сознания Маяковского.
С одной стороны он был "на все сто" за. С другой же, в подсознании поэта происходило нечто совершенно противоположное. И это "нечто" привлекло внимание психоаналитиков из органов.
Вот как себе это представляет некто Кедров:
-- ... подсознание не обманешь. Сознание говорит: - "Здравствуй Нетте!
Как я рад, что ты живой дымной жизнью труб, канатов и крюков". А подсознание выдаёт с головою: - "Здравствуй Нетте! Как яр ад...". Все орудия пыток на месте, даже крюки для подвешивания жертвы. Словно побывал поэт в Лубянском подвале.
Если это и аргумент, то только в пользу беспредельной изощренности человеческой фантазии.
И, наконец, исполнители. В доме Маяковского действительно бывали чекисты. Он дружил с ними. В том числе домами
По существу можно согласиться с тем же Кедровым, что "квартира Маяковского была... наводнена профессиональными тайными убийцами из ЦК"
Крыть нечем. И Агранов, близкий приятель "Аграныч", и соавтор по киносценарию о происках английской разведки Чужанин; потом Волович, Эльберт, так или иначе, занимались этим в силу должности.
Но трудно верится, чтобы для решения довольно банального для ЧК случая использовали ведущих сотрудников этой организации. Да ещё в таком большом количестве.
Не в пользу версии о "чекистском следе" говорит ещё одно обстоятельство. В лучших традициях любой тайной полиции - ликвидация свидетелей. Так вот никто из свидетелей, от соседей по квартире до Вероники Полонской не пострадал.
В чем же причина самоубийства Маяковского.
О его психической неуравновешенности написано много. Меньше известно, что на высоте нервного напряжения, Маяковский многократно помышлял о самоубийстве.
Дважды Маяковский стрелялся. Причем в обоих случаях был использован принцип гусарской или русской рулетки. В обойме пистолета находился только один патрон.
Первый раз это произошло в 1916 году. Маяковский позвонил Лиле Брик и срывающимся голосом сказал:
-- Прощай, Лилик! Я стреляюсь...
Спас случай. Не то осечка, не то единственный патрон не сработал.
Была ещё одна попытка. Л.Ю. Брик говорит об этом вполне определенно:
- Он уже два раза стрелялся, оставив по одной пуле в револьверной обойме. В конце концов, пуля попадёт.
Ей вторит Эльза Триоле:
- Всю жизнь боялась, что Володя покончит с собой.
Маяковский как-то прилюдно заявил, что покончит с собою к 35-ти годам.
Потом он отодвинул кончину ещё на пять лет.
Мотив самоубийства проходит через часть лирических стихов поэта. Он выкристаллизовывается из мучительных размышлений о своем одиночестве и ненужности.
Строчка из "Про это".
- В детстве, может на самом дне, десять найду сносных дней...
Об этом же в стихотворении "Я"
- Я одинок, как последний у идущего слепым человека...
И, наконец, "Флейта-позвоночник".
- ... такая тоска, что только б добежать до канала и голову сунуть воде в оскал...
Маяковский в стихах постоянно кого-то кромсает, режет, копается во внутренностях, Смакует жестокие сцены разбоя и насилия.
Все, написанное поэтом, так или иначе, идентифицируется с его личностью. Настораживают строки:
"... я обвенчаюсь с моим безумием". Это "Владимир Маяковский"
"Да здравствует снова мое безумие" - Это "Человек".
И там же:
- "В бессвязный бред о демоне растет моя тоска".
Мысли о самоубийстве в стихах Маяковского находятся в связи с мыслями о бессмертии.
Его лирические герои воскресают по прошествии многих сотен лет для того, чтобы благоденствовать в новом мире. Где им воздастся по заслугам. Где они получат всё то, что недополучили - любовь любимой женщины, всеобщее почитание, славу.
"Мастерская человечески воскрешений" - была навязчивой идеей Маяковского. Его творческой концепцией, его верой.
Р. Якобсон как-то познакомил Маяковского с основными положениями теории относительности Эйнштейна. Реакция поэта была неожиданной.
-- Я совершенно убежден, - воскликнул Маяковский, - что смерти не будет! Будут воскрешать мертвых. Я найду физика, который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна... Я этому физику академический паёк платить буду.
Маяковский уговаривал Р. Якобсона отправить через РОСТА телеграмму
Эйнштейну:
-- С приветом науке будущего от искусства будущего.
В этой смеси страха перед смертью, веры в воскрешение и постоянных заявлений о скором самоубийстве очень много детского.
-- Ах, раз вы так, я вам покажу! Вы узнаете меня.
Так обычно рассуждает обиженный ребёнок, рисуя в с воем воображении
картину смерти, похороны, запоздалое раскаяние обидчиков. И, наконец, апофеоз:
- А я как встану из гроба. Как выскочу.
Да и само написание стихов, в значительной части своей, было для Маяковского способом вытеснения мучительных переживаний. Всего того, что тревожило, давило на психику, вызывало ощущение трагического надрыва, какого-то, чуть ли апокалипсического, ужаса.
О постоянно непрекращающемся стихотворчестве Маяковского писал М. Зощенко:
-- Тут, главным образом, была трагедия постоянной работы. Даже, гуляя по улицам Маяковский бормотал стихи... И ничего - ни поездка заграницу, ни увлечения, ни сон - ничто не отключало полностью его головы. Трудно сказать, как именно создавалось такое состояние. Быть может, существовали какие-то природные свойства, какие-то органические неправильности нервных центров?
Не менее категорично писал К. Чуковский:
-- Ежедневно создавать диковинное, поразительное, эксцентрическое, сенсационное - не хватит никаких человеческих сил... тут никакого таланта не хватит.
Посмертная психиатрическая диагностика затруднительна. Можно с уверенностью констатировать лишь наличие у Маяковского психопатических черт характера.
Здесь и тяжелые эмоциональные сдвиги, и многочисленные комплексы, и отчетливые сублимационные процессы, завязанные на творчестве, и "запрограммированная" тяга к самоубийству.
Существование Маяковского было отравлено ужасной игрой воспаленного воображения.
Постоянно присутствовало мало мотивированное, лишь отчасти связанное с житейскими обстоятельствами, беспокойство. Оно то ослабевало, то усиливалось, но никогда не оставляло Маяковского полностью.
Чтобы избавиться от него Маяковский погружался в стихию творчества, лез в революцию, буйствовал на эстраде и в любви, вступал в непримиримую борьбу с теми, кто был против, если не на все сто, то хоть отчасти.
Это отвлекало, но не всегда и не полностью. И тогда, пугая Маяковского и одновременно маня, возникала мысль о самоубийстве.
Не о продуманном до конца, исключающем благоприятный исход. А о самоубийстве с вариантами. Доведенная до крайней степени риска попытка.
В психиатрии известны мучительные душевные переживания, которые можно подавить конкурирующими, из ряда вон выходящими ощущениями.
Для Маяковского самоубийство, вернее игра в него. Игра, построенная на принципе русской рулетки, при которой проигрыш возможен, но не однозначен. Где мощный, подавляющий всё другое, стрессовый импульс, связанные с нажатием на курок заряженного пистолета, может освободить от всего мелкого, суетного, ненужного, был выходом из ситуации, где "других выходов нет".
Судя по всему, Маяковский оттягивал до последнего. Ещё на что-то надеялся, рассчитывал. Мучительно ждал.
Как и когда-то он оставил в обойме один патрон. И не веря до конца в возможность смерти, нажал курок.
На этот раз чуда не произошло. В русскую рулетку нельзя играть до бесконечности.


>>> все o Валентинe Домилe здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"